Онлайн чтение книги Истории бармена Джо Bartender Joe's tales
Кукла

За окном завывала метель, а я пялился в телевизор. Скука смертная, погода препаршивейшая – даже завзятые алкоголики предпочитали провести этот вечер дома, а не топать по заснеженной улице до моего бара. Ни одного посетителя за целый день, ни одного! Последний раз такое было несколько лет назад, когда небеса решили, что пора бы излить все накопившиеся слезы, и город едва не утонул в их горе. А сегодня природа решила подготовить замороженные полуфабрикаты на будущий Апокалипсис.

По телевизору шло какое-то шоу. Участники, включая ведущего, орали друг на друга, и их вопли подходили к ультразвуку. Я терпеть не мог подобные передачи – слишком фальшиво, настоящих чувств там ни на грамм, а уж настоящих историй днем с огнем не сыщешь. Все выписано сценаристами с такой тщательностью, что хоть бабочку повязывай. Скучища.

Я щелкнул пультом и едва не шарахнулся за стойку. С экрана на меня летела бледная женщина с жутким оскалом. Длинные черные волосы клубились вокруг лица, с зубов капала слюна. В черных глазах без белка застыла жажда убийства, и жертвой она явно наметила меня.

Я едва не уронил пульт, пока пытался переключить канал. Руки тряслись, сердце билось о грудную клетку в попытке вырваться наружу и сбежать подальше от этого ужаса. Вот же! Кто придумал показывать ужастики среди бела дня?! Надо написать жалобы на телеканал, дети же могут смотреть! Ну и что, что сейчас почти одиннадцать вечера, нынешних детишек в постельки раньше двенадцати не уложишь!

В неравном сражении я не услышал, как звякнул колокольчик над входной дверью и, повернувшись, едва не схлопотал инфаркт – за стойкой сидел мужчина.

Длинные черные волосы были зачесаны назад, раскосые глаза смотрели на меня снизу вверх. У меня возникло смутное ощущение, что я где-то его видел, но эти азиаты все на одно лицо.

Он с улыбкой приветствовал меня, назвав по имени, и я вспомнил.

- А, это вы! – мурлыкающий акцент я мгновенно узнал – более года назад посетитель рассказал мне такую жуткую историю, что я неделю не мог спокойно спать.

Китаец снял пальто и небрежно положил его на табурет рядом. Под ним обнаружилось одеяние такой ослепительной белизны, что я на мгновение зажмурился. Оно смотрелось бы нелепо в моем баре, если бы хозяин не носил его поистине царственно. Никому в голову бы не пришло намекнуть ему на неуместность одеяния, тем более мне. Я ломал голову над тем, как же оно называется, но кроме японского кимоно мне ничего не шло в голову. Я сделал зарубку – в ходе беседы выспросить у посетителя, во что он вырядился.

- Вижу, вы меня вспомнили, – он уселся на высокий табурет, будто китайский император на трон.

- Еще бы! – я с жаром потряс протянутую руку. – Выпьете чего-нибудь?

- Только сок, – лисья улыбка на мгновение осветила лицо с тонкими, женскими чертами. Если нарядить его в платье, не отличить от девушки. Впрочем, в этом халате он как раз был на нее похож. Вот только голос не замаскируешь.

- В прошлый раз вы были в нашем городе проездом, что снова привело вас сюда? – я налил сок в высокий стакан.

- Работа, – он с благодарностью взял напиток.

Я чуть было не спросил, какая именно, затем вспомнил, что этот китаец – врач, и весьма успешный. Стоит только вспомнить, что он сотворил со своей женой… Если принимать все на веру, конечно. Ужас того рассказа успел поостыть за год, и я относился к нему со здоровой долей скептицизма.

- Значит, вы тут надолго обосновались?

- Пока не решил, но думаю, что да, – он усмехнулся и пригубил сок. – Мой пациент нуждается в тщательном уходе и напоминаниях о том, что он все-таки смертный. Некоторых просто необходимо щелкать по носу.

Ого, значит, он еще и частник? Поди устроился в богатенькую семью и стрижет капусту так, что только шум стоит. Я мог за него только порадоваться, считая деньги в кассе – денек выдался совсем неурожайный.

А сейчас я не стал задавать вопросов – нутром чуял, что не просто так Цзинь (боги, я наконец вспомнил его имя! Будто ложка на плитку упала) заглянул ко мне на огонек. Главное довести клиента до кондиции, и он сам все разболтает. Вот только с соком в стакане это будет сложнее, чем обычно. Чертовы трезвенники! В прошлый раз он пил что-то алкогольное.

Только сейчас я заметил, что Цзинь поставил на стойку небольшую сумку. Я тут же принялся гадать, что в ней, и мои варианты простирались от аптечки до значительной суммы денег, которую ему выплатили за лечение особо влиятельного пациента. Но я не успел высказать ни то, ни другое. Допив сок, Цзинь расстегнул молнию и достал из сумки куклу.

Ах, что это была за прелесть! Фарфоровое личико было так тщательно разрисовано, что кукла казалась живой. Алые губки вот-вот расплывутся в хитрой усмешке, точь-в-точь как у Цзиня. Раскосые глаза томно прикрыты. Белые руки сложены на груди, тонкая фигурка обернута красным шелковым кимоно. Длинные черные волосы распущены и льются до поясницы.

- Какая красота! – вырвалось у меня.

- Красота, – повторил Цзинь. – Только неделю назад ее волосы едва касались плеч.

- Что? – до меня не сразу дошел смысл сказанного. – Вы хотите сказать, что они растут? Такого не может быть, это же просто кукла! – я рассмеялся, но, поймав взгляд Цзиня, умолк.

- Эта, с вашего позволения, просто кукла убила мою сестру.

Сказано это было все тем же мурлыкающим тоном, но меня мороз продрал по коже. Что за чушь он собирает? Пересмотрел китайских ужастиков? Я невольно бросил взгляд на телевизор, где блондинистая героиня с дикими воплями убегала от того же черноволосого призрака.

Внешне я никак не показал своего недоверия, чуя, что в уши плывет презанятнейшая история. И пусть она будет совершенно фантастической, в сборник «Городские легенды» попадет незамедлительно.

- Вот как? – я налил еще сока и поставил перед Цзинем стакан. Тот обхватил его тонкими длинными пальцами и ненадолго замолчал.

- Да, – наконец сказал он.

Мы жили в небольшом городке в китайской провинции Ганьсу. Я, моя мать и младшая сестра. Отец умер рано – несчастный случай на заводе, где он работал, и мать, как могла, старалась прокормить нас. Работала она много, появляясь дома только чтобы переночевать. Мы же с сестрой были слишком малы, чтобы как-то ей помочь.

Однажды, в честь какого-то праздника (кажется, был день рождения сестры) она вывезла нас в магазин игрушек. И там я впервые увидел ее.

Кукла была прекрасна. Она застыла в изящной позе за стеклом, белое лицо было поднято вверх, на губах сияла улыбка. Красные одежды, красивее которых мне видеть не доводилось, развевались вокруг порывом несуществующего ветра. Черные, как сама тьма, волосы не были убраны и свободно падали до пола витрины. Она была прекрасна.

Тут же я одернул себя. Я же не девчонка, чтобы интересоваться куклами! Но сестра тоже была очарована – умоляла маму купить красавицу, на что та отвечала, что у нас нет столько денег, и печально улыбалась. Кукла, судя по всему, была очень дорогой – обычные игрушки не убирают под стекло.

Сестра – ее звали Сюань – настаивать не стала. Ей было всего пять, но она понимала куда больше, чем ее ровесники. Мне было десять, но, признаться, я был куда менее рассудительным.

Тут к нам подошел продавец. Это был невысокий, абсолютно лысый сухонький старичок, на тонком носу сидели потрескавшиеся очки. Не знаю, почему, но он мне не понравился с первого взгляда. Чуть позже я понял – дело было в его глазах. Они были злыми, пусть сам старичок приветливо улыбался.

Мама и Сюань ничего не заметили. Ответив на приветствие, мама для приличия поинтересовалась, сколько стоит кукла в витрине. Не знаю, какую цену она рассчитывала услышать, но ответ старика ее просто ошеломил – он не назвал и десятой стоимости, которую она предполагала!

Это сразу внушило мне подозрение. В то время я увлекся второсортными ужастиками, которые показывали поздно ночью – мама возвращалась со смен едва ли не под утро, и старенький телевизор был в моем распоряжении – и сразу сообразил, что все это неспроста. Но Сюань так загорелась, что маме ничего не оставалось, кроме как купить эту куклу практически за бесценок.

Моя сестра так не радовалась еще ни одной игрушке в своей жизни. Вдобавок выяснилось, что кукла еще и поет – нужно было только нажать небольшой рычажок на затылке, под волосами, и она начинала нежным голоском распевать колыбельную, которую я слышал впервые. Кукла обращалась к некой Ли Вэй и уговаривала ее лечь спать. Заканчивалась песенка словами «и в моих объятиях ты мирно уснешь». Мне песенка показалась глупой, и я благополучно о ней забыл бы, если бы Сюань не включала ее каждый раз перед сном.

Но однажды имя изменилось.

Я почти уснул под привычное пение куклы, но смена слова заставила меня распахнуть глаза и сесть на кровати. Сердце бешено колотилось, я не мог понять, чего испугался. Сюань уже спала, обнимая куклу, и другое слово заметил только я. Впрочем, я не был уверен, что мне не приснилось, поэтому, успокоив себя этими мыслями, снова улегся.

Наутро я уже забыл о своем странном сне, тем более Сюань за завтраком случайно нажала на рычажок, и кукла пропела свое обычное «Ли Вэй». Но вскоре мне пришлось вспомнить – после обеда к маме прибежала соседка, вся в слезах, и рассказала, что ночью умерла ее мать. Никто не придал этому значения – старуха давно болела и ее смерть была делом времени, но я весь похолодел, услышав ее имя.

Линг. 

Именно это имя в моем сне пропела кукла. Только теперь я не был уверен, что мне это пригрезилось.

Разумеется, я не сразу поверил – слишком уж смахивало на совпадение. Но когда через три дня я услышал имя другой нашей соседки, то не спал всю ночь. Наутро, как вы можете догадаться, ее нашли мертвой. Здесь списать смерть на возраст и болезнь не удалось – Шань было всего восемнадцать, на шее отчетливо виднелись синюшные полосы. Ее задушили.

С большим трудом мне удалось убедить себя, что кукла тут ни при чем, что это лишь мое воображение, но когда погибла еще одна женщина – на сей раз ей оказалась ближайшая подруга мамы – я понял, что это делает игрушка.

Именно это милое создание убивало их, заранее выбирая жертву. Под покровом ночи прокрадывалось в их дома и душило. Звучит как бред сумасшедшего, и мне никогда не удавалось поймать красавицу с поличным, но я точно знал – это она. Всего на ее счету оказалось пятнадцать жертв – все девушки или женщины из окрестным домов. Полиция объявила чрезвычайное положение и комендантский час, но я-то знал, что это не поможет – дьявольскую куклу никто не в силах остановить.

Вы спросите, почему я ничего не сделал? Признаюсь вам честно – я до жути боялся. До дрожи в руках и коленях, такой сильной, что порой мне с трудом удавалось устоять на ногах или удержать что-нибудь в пальцах. Я почти не спал, а когда все же удавалось сомкнуть веки, перед глазами вставало ангельское лицо этой твари. Она улыбалась, словно говоря: «Ты следующий», но по какой-то причине убивала только женщин.

Но однажды я понял, что больше не могу. Даже страху есть предел, а мой ужас дошел до той точки, когда все остальное становится безразлично. Я мог целыми днями молча сидеть и смотреть на падающий снег, ни о чем не думая, кроме алых губ и дурацкой колыбельной. Она звучала в моей голове постоянно, с новыми именами, и я часто ловил себя на мысли, что гадаю, кто же будет следующей жертвой.

Это случилось на следующий день после празднования Нового года. Я по обыкновению сидел у окна и пялился на белые хлопья, лениво пролетавшие мимо. Мать была на работе – она вообще не замечала моего состояния, так как большую часть времени отсутствовала дома, а сестра была настолько поглощена куклой, что не требовала у меня почитать книжку или поиграть с ней. Никто не мешал мне закапываться все глубже и глубже в болото страха, и я напевал «Спи, моя Ли Вэй», водя пальцем по подоконнику.

Внезапно к моему голосу присоединился еще один. Это пела проклятая кукла, но вступила она в песню точь-в-точь с тех слов, которые пел я.

И самое страшное – вместо имени Ли Вэй прозвучало Сюань.

Имя моей сестры.

Не помня себя от ужаса я сорвался с места и бросился на кухню, где Сюань поила куклу чаем из чашки. Я выхватил проклятую игрушку из ее рук (Сюань заплакала, но мне было плевать), потом схватил молоток и с силой обрушил его на фарфоровую голову. Я бил и бил, пока поющий механизм, да и сама кукла не пришли в полную негодность, а затем вышвырнул обломки в колодец и накрыл тяжелой крышкой, которую обычно и моя мать-то с трудом сдвигала. Сюань рыдала в три ручья, но с моей души камень свалился. Я знал, что ей ничего не угрожает и корил себя за то, что не сделал так раньше. Тогда, возможно, многие из погибших девушек были бы живы.

Но я быстро выбросил эти мысли из головы. Моя Сюань останется жива, а большего мне и не нужно. Успокоенный, я как мог утешил сестру и уложил ее спать.

Обычно мама задерживалась на работе до самого утра – сегодня была ее смена, поэтому я улегся рядом с Сюань и пообещал ей сказку о прекрасном принце-драконе. Это была ее любимая, и каждый раз она просила рассказать еще и еще, пока не засыпала. Сегодня, однако, она уснула, едва положив голову на мое плечо. Должно быть, устала из-за истерики. Я же только порадовался – чем крепче спит, тем быстрее забудет о своей игрушке. Закрыв глаза, я тоже погрузился в сон.

Снилась мне проклятая кукла, только в моем сне она была живой, тянула ко мне длинные белые руки и улыбалась. Губы шевелились, с них слетали слова колыбельной, которую она пела моей сестре. Я хватал ее за подол платья, оттягивая подальше от Сюань, но безуспешно – она была сильнее.

Брякнувшись на пол, я проснулся. Вскочил, ничего не понимая, и тут увидел ее.

Женщина в красном одеянии склонилась над кроватью. Размером она была со взрослого человека, от маленькой куклы не осталось и следа. Длинные черные волосы обвили шею моей сестры, на лице застыло ласковое, почти материнское выражение, черные глаза без белка с любовью смотрели на Сюань. Губы моей сестры уже посинели.

Я заорал от ужаса и бросился вон из комнаты. До сих пор корю себя за то, что не попытался оторвать куклу от сестры голыми руками, но в тот момент я думал только об отцовском мече, которых хранился под кроватью мамы. Я разрубил чертовы волосы, и кукла отпрянула, зашипев от боли, но было поздно. Сюань, моя милая маленькая сестричка, погибла.

Цзинь замолчал. У меня же просто язык отсох. Я в ужасе таращился на него, на слезы, блеснувшие в раскосых глазах, затем перевел взгляд на куклу, безмятежно сидевшую на стойке. Изящные ручки, прекрасное личико – ничто в ее облике не указывало на кровавую историю. Я, конечно, тот еще скептик, и уж всякой мистикой меня не проймешь, но от историй этого китайца почему-то ледяной пот прошиб.

- Когда вернулась мама, то нашла меня без сознания у колодца, – продолжил Цзинь с грустной улыбкой. – Все решили, что Сюань стала жертвой таинственного маньяка. Убийства прекратились, и никто больше никогда не слышал о нем. Мы с мамой вскоре уехали из городка. Прошло много лет… Я похоронил мать, затем женился и потерял любимую. Впрочем, эту историю вы знаете.

Он положил деньги на стойку подальше от куклы.

- Подождите, – окликнул я, наблюдая, как он кладет фарфоровую фигурку в сумку. – Вы же сказали, что разбили ее и утопили в колодце. Это копия? Другой экземпляр?

На губах Цзиня появилась лисья усмешка.

- Нет. Неужели вы думаете, я не узнал бы убийцу сестры?

- Тогда откуда…

- Вчера я увидел ее на крыльце. Сын моего подопечного нашел ее у моей машины. Решил, что я выронил, и принес в дом.

- Но вы же разбили…

- Как вы сами видели – целехонька.

- Но…

- Что еще? – в голосе мелькнуло едва уловимое раздражение, хотя лицо хранило безмятежное выражение.

- Волосы. Вы сказали, что у той куклы были волосы до пят, а у этой едва достают до… – я обрисовал руками женской силуэт, – до бедер.

- Вы же помните, что я обрезал ей волосы, когда она душила мою сестру, – ответил Цзинь. Усмешка стала жестокой. – Скосил их до короткого каре. В таком виде мальчик и принес ее мне.

- Каре? Но…

- Вы все еще не поняли? – Цзинь, казалось, был разочарован. – Они растут. И когда достигнут первоначальной длины, она снова начнет петь. И никто не знает, чье имя она назовет.

Цзинь ушел. Наступившую тишину нарушали только вопли экранной героини, за которой гналось существо с длинными черными волосами. Я поспешно выключил телевизор и закрыл бар на сегодня, запоздало вспомнив, что так и не узнал названия его великолепного одеяния. Стоя у дверей, я слушал завывания ветра, и на мгновение мне почудилось тихое пение:

«…и в моих объятиях ты мирно уснешь».