Онлайн чтение книги Свет и тьма с подножья Хнокки Light and shadow from the foothills of Hnokka
часть 9

Всю неделю Половинчатому казалось, что по какой-то тайной договоренности друзья стараются не оставлять его одного ни на мгновение. Утром на следующий же день после пожара Янне повел его сперва к колодцу, чтобы умыться, затем на задворки большого зала, где можно было позавтракать свежим хлебом и гороховой кашей, затем — к забору, высокому и деревянному, с гладко отшлифованными досками, на которых, Половинчатый помнил, с обратной стороны была узорчатая резьба.

— Все взрослые сегодня будут заняты, — сказал Янне, — даже женщины и старики, поэтому им нужно, чтобы кто-нибудь один из нас стоял на страже у ворот дома. Или сидел. Не важно. Но есть еще много других обязанностей, и это самое легкое из всего. Остальное — полная дрянь.

— Я мог бы постоять на страже! — выпалил Хивка, за что тут же получил от Янне подзатыльник.

— Все хотят, не только ты. Мы решим это честно.

Когда к забору подтянулись остальные мальчишки, условия были обговорены и согласованы между всеми. Претендующим на пост сторожа предстояло висеть, ухватившись за край забора одной рукой — и тот, кто продержится дольше всех, сможет стоять у ворот весь день, а завтра состязание должно было повториться. Половинчатый смотрел, как его приятели шутливо переругиваются, как Янне оттягивает пальцем кверху свой и без того вздернутый нос и показывае кому-то язык — и не знал, как себя вести. В приюте, где все обязанности распределяла между детьми Зварга, самое легкое всегда доставалась ему, и за это не нужно было ни с кем бороться.

— Ты тоже участвуешь, — бросил ему Янне и сразу же отвернулся к остальным. — Готовы? Раз, два, три!

Не всем удалось подпрыгнуть и ухватиться за забор с первого раза, и отсчет пришлось повторить; пока мальчики висели, Хэри ходила позади них и бдительно следила за тем, чтобы никто не нарушал правила. Половинчатый висел на правой руке, щекой прижавшись к деревянным доскам, и слышал лишь ее голос — высокий, веселый, легкий, как шелест травы на пастбищах теплым солнечным летом.

— А кто-то мухлюет, — говорила Хэри этим своим голосом. — Менять руки нельзя, а он поменял. А я все видела! Ах негодяй! Спрыгивай, не позорься, и тогда я никому не расскажу, что это был ты. Честно.

Совсем скоро Половинчатый почувствовал себя увереннее: большинство участников, обессилев, попадали на землю, и остались лишь они с Янне. Рука почти не устала — ведь именно ею Половинчатый опирался на костыль, подтягивался и отталкивался, когда нужно было взобраться на повозку, ел, застегивал пуговицы и совершал все остальные действия, для которых другим людям требовались обе руки. За одиннадцать лет таких «тренировок» его правая рука стала очень сильной. Янне наконец повернул голову обратно к Половинчатому — его лицо покраснело, ожог на лбу почернел, вытянутое вверх плечо мелко дрожало. Было ясно, что он держится из последних сил.

— Ты хочешь выиграть? — спросил у него Половинчатый.

— Заткнись!

Половинчатый вздохнул и на какое-то время замолчал.

— Мне нужна эта работа, — пробормотал он чуть позже, но тихо, словно ни к кому не обращаясь. — Никакая другая мне не подойдет.

— Тогда заткнись и держись. — Янне внезапно ухмыльнулся. — Хотя в этом нет никакого смысла, ведь все равно выиграю я!

— Это мы еще посмотрим.

Похоже, что ответ потребовал бы от него слишком много усилий, и вместо этого свободная рука Янне пихнула Половинчатого куда-то в левый локоть.

— Это нечестно, Янне! — тут же выкрикнула Хэри. — Вторую руку за спину!

Они висели так еще некоторое время — до тех пор, пока пальцы Половинчатого не разжались вопреки его желанию и он не спрыгнул на землю с проклятием, готовым сорваться с языка. Янне спрыгнул мгновением позже и тут же осел на снег, вытянув  уставшую руку перед собой. Половинчатый пытался представить, каких нечеловеческих усилий стоила ему эта победа, но получалось плохо. Ни в то утро, ни на следующий день — ни разу за всю неделю ему не удалось выиграть у Янне, и в итоге он шел на кухню вместе с Хэри, туда, где она сама лишь помогала хозяйке, выполняя разные поручения — почистить овощи, замесить тесто, натаскать воды с улицы, подмести пол. Половинчатый сидел рядом с печкой и время от времени подкидывал в огонь тонко нарубленные поленья. Горячий воздух неприятно обдавал его жаром. Хэри бегала по комнате с ведром в руках, ее кудряшки подпрыгивали над головой, и иногда Половинчатый ловил взглядом ее ободряющую улыбку.

Иной раз она садилась рядом, обнимала его за плечи и упиралась лбом в шею.

— Жарко, — сетовал он, делая слабые попытки высвободиться. — Пусти.

— Нет.

— Так и будешь сидеть, пока не позовут?

— Да!

Она отстранялась только тогда, когда Половинчатый в очередной раз клялся, что никуда не исчезнет и не уйдет — а если уйдет, то ненадолго, и скоро после этого вернется.

Мальчики, приходившие на кухню после полудня, распихав по карманам все, что удавалось незаметно стащить со стола, хватали Половинчатого под руки и уносили гулять. В первый вечер они обвязали его веревками и подняли на городскую стену, откуда Половинчатый впервые в жизни увидел горы. Река тонкой серебристой лентой выползала из-за склонов, совсем крошечная на фоне исполинских горных вершин — и Половинчатый усомнился в том, что на такую высоту может забраться хоть кто-нибудь. Хэри, словно прочитав его мысли, крепко сжала его руку, а затем снова обняла.

В следующий раз дети затащили Половинчатого на крышу амбара и кидались оттуда в прохожих мокрым снегом, пока Арнай не провалился сквозь кровлю вниз и не вывихнул лодыжку. Прибежавшая на шум и плач девушка накричала на них, погладила пострадавшего по ободранной коленке и унесла к знахарю. Всем почему-то стало стыдно перед девушкой, хотя никто не знал даже ее имени, и перед прохожими — тоже. Тем не менее, уже вечером Янне смеялся над этой историей, а когда он предложил на следующий день прокатить Половинчатого на коне, все — за исключением самого Половинчатого — согласились с тем, что это отличная идея.

Спали приютские дети вместе, в одном из помещений для слуг, где в отличие от храмовых помещений всегда было тепло и сухо. Иногда Половинчатый просыпался среди ночи — в темноте он не мог видеть лиц друзей, и ему снова, как в тот день, когда сгорели дома на окраине, становилось страшно. Сердце колотилось в груди, словно молот в кузнице, кровь приливала к вискам, и где-то в дальнем углу комнаты из жирных смолянистых теней его воображение сплетало очертания невысокой горбатой фигуры. Эта фигура не светилась, как раньше, не пылали и не искрились огнем ее зубастый оскал и закрученные рога — а когда Половинчатый жмурился и вновь открывал глаза, видение исчезало. И все же еще долго после этого он судорожно хватал ртом воздух и никак не мог успокоиться. Мрак вокруг него пульсировал, густой и черный, однако больше всего Половинчатого страшила не темнота, а то, что где-нибудь рядом с ним вспыхнет огонь и темноту разрежет пламя.

Этого нельзя было допустить. Больше никогда, ни за что на свете.

Ниммар говорил, что духовные силы могут стать нестабильными, когда человек испытывает сильные эмоции — и сперва Половинчатый пытался следовать его наставлениям. Он вслушивался в звуки, доносящиеся с улицы — это должно было помочь ему подавить тревогу и расслабиться. Ровный ветер шумел едва слышно, и он представлял, как огромное облако, гонимое шквалом, проплывает над городом, накрывая землю своей широкой тенью. Ворон срывается с ветки, мягко хлопают в воздухе его большие лохматые крылья. С тихим скрежетом трескается лед под окном — холодный и неуютный звук, но Половинчатый знал, что это оттого, что лед тает и скоро наступит весна. Облако двинулось дальше, лунный свет упал на мокрые улицы, крыши домов окрасились в темно-серый. Половинчатый повернулся на бок, спиной к углу; советы Ниммара помогали ему редко.

Тогда он забывал о внешнем мире и вслушивался в то, что происходит внутри комнаты, совсем рядом с ним: сонное дыхание друзей, шелест ткани и скрип половиц под соломенными тюфяками. Справа, как ему казалось, лежала Хэри, и он воображал, как ее волосы рассыпались по плечам, как тени притаились за бархатом ресниц под ее сомкнутыми веками. Янне, где бы он ни спал, наверняка извертелся так, что тонкое одеяло стало похоже на жгут, раскинул в стороны руки и ноги и во сне видел что-то необыкновенно яркое и эпичное. Если бы Половинчатый сейчас протянул к нему руку, Янне бы сжал ее? Хотелось верить, что да.

Никто в городе не знал о том, что он имеет отношение к недавнему пожару — никто, за исключением сирот из приюта и лорда Зендина — однако слухи ползли, и несколько раз Половинчатый замечал на себе подозрительные взгляды со стороны живущих в господском доме слуг. Иногда взгляды были испуганными, страх в них мешался со злобой и ненавистью. Половинчатый спросил об этом у Хэри, но та лишь неуверенно пожала плечами.

— Наши бы никому не проболтались, — сказала она и, подумав, добавила: — разве что Хивка, но он все это время чистил крыши от снега, почесать языком там было особо не с кем и некогда.

— Если обо всем этом станет известно посторонним, проблемы будут не только у меня,  — сказал Половинчатый. — У лорда Зендина тоже.

— Наверняка он знал, на что идет, когда принял тебя. — Хэри махнула ногами в воздухе, и Половинчатый вцепился в канатные стропы.

Сидеть вместе с ней в большом гамаке из рыболовной сети было удобно и даже весело, но гамак висел высоко под ветками старого дуба, и Половинчатый плохо представлял, как потом без посторонней помощи отсюда спустится. Тень, отбрасываемая гамаком на землю, чертила на стоптанном снегу ярко-синий орнамент. Солнце светило в глаза, и Хэри щурилась.

— А что, — спросила она, — эти слуги на тебя сильно глазели? Можешь описать, как?

— Ну...

Он рассеянно почесал затылок и ничего не ответил.

— Нехорошо это, конечно. — Хэри качнулась снова. — Но если чужие люди тебя боятся и ненавидят... возможно, это лучше, чем если бы они тебя презирали и жалели.

Половинчатый откинулся на сетку и закрыл глаза. Это было не тем, что он ожидал услышать от Хэри — ее слова звучали слишком по-взрослому, с несвойственным ей цинизмом, но не согласиться он не мог. Слепящий свет проникал сквозь веко, и темнота казалась оранжевой. С дубовых веток капала вода, и время от времени Половинчатый чувствовал, как легкие брызги падают ему на плечо. Пока они сидят здесь, думал он, пока живот не скручивает от голода, а в плотной меховой жилетке не чувствуется пронизывающий ветер, пока солнце светит так радостно, обещая совсем скоро потепление и весну — ему, если честно, плевать на то, как на него смотрят люди.

Они с Хэри поговорили еще — о том, кто из мужчин на кухне самый добрый, о том, как противно ощипывать зарезанных гусей, о том, что внук лорда, с которым они уже дважды встречались в большом зале, кажется совсем не таким, каким его описывал Янне, и хорошо было бы с ним подружиться. Насчет того, стоит ли рассказывать ему о пожаре и об огненном чудище, их мнения разошлись: Половинчатому казалось, что дружба должна строиться на полном доверии, но Хэри была решительно против. Спорить не хотелось, и Половинчатый согласно кивнул.

Пока они висели в гамаке, Скит и Хивка прошлепали по грязи мимо, и Половинчатый заметил у них в руках большой моток веревки. Он не придал этому особого значения, но скоро из соседнего двора послышался крик, кто-то протяжно засвистел, и мальчики, переглянувшись, торопливо натянули веревку поперек улицы. Хэри нахмурилась, когда увидела, как они прячутся в кустах по обе стороны от дороги, и требовательно поинтересовалась, что они задумали. Скит в ответ замахал ей руками, Хивка прижал палец к губам. Свист повторился, на этот раз уже громче и ближе.

— Снова они сейчас что-то натворят, — пожаловалась Хэри, — а расхлебывать потом нам всем! Скажи им, чтобы перестали, это же ужасно!

Никаких попыток слезь с гамака и вмешаться она, впрочем, не сделала, а вместо этого, вытянув шею, стала с любопытством всматриваться туда, где улица сворачивала вправо и откуда слышался свист. В просветах между кривыми палками, из которых был сложен забор, Половинчатый видел, как кто-то пронесся по дороге, спотыкаясь и поскальзываясь. Когда этот кто-то добежал до поворота, Половинчатый наконец узнал его: это был Винья, старший сын женщины по имени Дана, у которой неделю назад погиб муж. Волосы у мальчика взмокли и растрепались, прыщавое лицо побелело от испуга. Он припустил вниз по улице, не подозревая, что в кустах прячутся Хивка и Скит — а те вдруг туго натянули веревку над землей, и Винья, зацепившись за нее, с размаху шлепнулся в лужу. Мальчики дружно расхохотались и вышли из своих укрытий. Через пару мгновений к их смеху присоединился третий голос: из-за угла к ним неторопливо шел Янне. Даже на расстоянии Половинчатый видел, каким ликованием сияет его улыбка.

— Что же ты убегаешь, — протянул Янне, прекратив смеяться. — Я, может, просто поговорить с тобой хотел, а ты сразу бежать!

— Оставь меня в покое. — Винья поднялся с колен, вытирая рукавом запачкавшийся в грязи подбородок. — Пожалуйста.

— Но мы хотим тебе помочь. Правда ведь, да? — Янне с почти искренним недоумением похлопал глазами, и мальчики весело закивали. — Смотри, какой ты неуклюжий и рассеянный. Вчера забыл деньги, сегодня не узнал меня, а завтра поди собственное имя забудешь... Ну-ка покажи, что у тебя в карманах?

Винья неохотно вывернул карманы, и их содержимое посыпалось на землю. Издалека Половинчатый не мог рассмотреть, что это было, но зато увидел, как Хивка сгребает предметы в кучу, поднимает их и показывает остальным.

— Моя мать сказала продать это и принести деньги домой. — Винья отчаянно шмыгнул носом, но слезы и сопли все равно потекли. — Отдай. Если не отдашь, я... м-моя мать расскажет об этом лорду!

Хэри цокнула языком, и Половинчатый повернулся к ней.

— За что они так с ним?

— Я не знаю, — ответила она, покачав головой. — Может, и просто так, ни за что. Ты правда думаешь, что Янне нужен повод для того, чтобы издеваться над слабыми? Представь себе, оказывается, этот бедняга все последние дни сторожил ворота вместо Янне, а сам он где-то гулял и развлекался...

Хивка замахнулся и швырнул вещи далеко в кусты — Винья дернулся было за ними, но Янне подставил ему подножку, и тот снова упал. Высоко взлетели комья жидкой грязи, мальчики засмеялись еще громче прежнего. Когда они начали пинать его, все еще лежавшего на земле, Хэри спрыгнула с гамака и сердито зашагала в их сторону. Половинчатому оставалось лишь наблюдать, как его друзья ругаются — о том, чтобы слезть отсюда самостоятельно, ему уже думать не хотелось. Хэри загородила Винью от мальчишек и кричала на них, а Янне молчал, скрестив руки на груди, и смотрел на нее с удивлением.

— Верни ему все деньги и вещи, которые отобрал, и извинись!

— С чего бы мне это делать?

— С того, что если он нажалуется лорду или кому-нибудь еще, нас всех отсюда выгонят. — Хэри с раздражением топнула ногой. — И что тогда? Где мы будем жить?

Янне с недовольством сморщил нос.

— Он никому ничего не скажет, потому что он трус и хнытик. Ты ведь знаешь, что будет, если настучишь на нас, да, вонючка? — Он внезапно оттеснил Хэри, вытащил из-за пояса нож, схватил Винью за воротник и прижал лезвие к горлу. — Я найду тебя, отрежу тебе все пальцы, насыплю горячих углей в рот и выпотрошу, как свинью! А потом то же самое я сделаю с твоими братьями и сестрами!

— Хватит, прекрати! — Хэри попыталась оттащить его, но тут рядом с Виньей сел на корточки Скит и с силой щелкнул его по лбу.

— Смотрите-ка, похоже, он обмочился, — радостно объявил Хивка, и все трое снова рассмеялись.

Хэри растолкала их в стороны и помогла мальчику подняться. Глаза у нее яростно блестели, губы были сжаты, но на мгновение Половинчатому показалось, что за негодованием и злостью она пытается спрятать улыбку. Она снова осыпала мальчишек упреками и увела Винью собирать рассыпанные по земле вещи. Хивка и Скит зачем-то побрели следом и понуро наблюдали за тем, как она утешает его и гладит по плечу. Янне презрительно скривился и закатил глаза — только после этого он заметил Половинчатого.

— Привет. — Он вскарабкался наверх, зацепившись за ветку, и в один прыжок оказался в гамаке. Половинчатому пришлось крепко вжаться в сетку, чтобы не упасть, а Янне поерзал, устраиваясь поудобнее, и лишь потом посмотрел на друга.

— Хэри права, — сказал Половинчатый. — Этот мальчик ничего вам не сделал.

— Ну все, хватит! Нашлись мне тут нравоучители...

— Его отец умер в том пожаре. — Ссутулившись, Половинчатый остановил тяжелый взгляд на своих потрепанных ботинках. — Демон сжег его заживо, как и жрицу.

— И что с того? — Янне хмыкнул. — Его отец был воином и мог умереть в любой другой день от стрелы или от меча. Вся их семья могла подохнуть от голода этой зимой. Да и вообще, мне-то какое дело? Ты можешь пускать сопли, что, мол, это твоя вина и так далее, но я-то здесь ни при чем, я его отцу ничего не делал.

Это было правдой, и Половинчатый с трудом подавил в себе приступ зависти: вот бы он тоже, как и Янне, мог не чувствовать за собой ни вины, ни обязательств.

— Все равно этому сопляку суждено быть всеобщим посмешищем. Ты видел его лицо? «Я р-расскажу об-бо всем маме»! — Янне передразнил Винью и согнулся от смеха. — Если не мы, его бы задирал кто-нибудь еще. Но лучше же мы, так ведь?

Половинчатый промолчал. Вспомнилось, как еще недавно он сам подвергался насмешкам со стороны Янне — все обидные шутки и прозвища, которые тот в него кидал, оставляли саднящие раны где-то глубоко внутри, ложились поперек тех, что были там изначально. Несмотря на то, что теперь эти следы почти зажили, Половинчатый прекрасно понимал, что чувствует Винья. На том месте, где только что стоял он — за спиной у девочки, покрытый грязью и позором — мог стоять сегодня Половинчатый, если бы обстоятельства сложились чуть иначе. Он искал в себе сочувствие и жалость, пытался подобрать слова и убедить Янне в том, что так делать нельзя — но не нашел ничего.

И это было даже хуже.

Вечером, под покровом сумеречной хмари, он прокрался вместе с Янне к низким бревенчатым домам купален, из которых слышались голоса и плеск воды. Раскаленные камни печей шипели, когда на них сыпались брызги, приоткрытые окна дымили наружу густым белым паром. Янне встал под одним из них, пригнувшись, и напряженно вслушался — голоса были мужские, незнакомые. Он коротко мотнул головой:

— Не здесь. Проверим следующую.

Половинчатый неуклюже поплелся за ним, лелея надежду, что им не придется обходить каждую из купален, что их не застукают, что все это не продлится слишком долго и до наступления темноты они уже будут сидеть в маленькой комнате за господским домом и греть ноги у горячего очага. В крайнем случае, думал он, можно сказать, что они пришли сюда по ошибке — просто заблудились, с кем не бывает. Однако огромный череп быка, который Янне тащил в руках, с отпиленными рогами и не полностью истлевшей шкурой, грязный и вонючий, мог вызвать неудобные вопросы.

— Что ты с ним намерен делать? — прошептал Половинчатый, и Янне с раздражением обернулся.

— С чем? А, ты про череп... Я собирался надеть его, как маску, чтобы выглядело устрашающе, но закрепить его на голове будет нечем. Да и вообще, — Он брезгливо приподнял череп повыше, — как-то мне уже не хочется.

— Если ты просто положишь его под дверью, уже неплохо, — сказал Половинчатый. — Кости и скелеты, особенно свежие, часто бывают вместилищем умершей души. Смотри.

Он коснулся черепа, и внутри, под потрескавшейся лобной костью, отчетливо прозвучало мычание. Янне изумленно округлил глаза, повертел череп в руках и всмотрелся в него с обратной стороны — но ничего, конечно же, не увидел.

— Это ты сделал? Серьезно?! А еще раз можешь? — Половинчатый повторил, и Янне восторженно присвистнул. — А если громче, как-нибудь более сердито и грозно?

— Напрямую это от меня не зависит. Звуки издает та корова, которая мертва. — Он сглотнул. — А с коровами я разговаривать не умею.

Но Янне все равно остался под впечатлением, и когда он одобрительно похлопал Половинчатого по плечу, тот не удержался от радостной улыбки. Влажный туман поднимался в небо от натопленных изб — и в него, как в шаль, кутались розовые отблески заката. Шаги чавкали по растаявшему снегу, в голых кронах рябины чирикала птица. Половинчатый подумал, что это, наверное, лучший день в его жизни, и что ничему уже не испортить его — даже если их обоих сейчас поймают и накажут слуги господина. Янне настороженно замер возле следующей купальни и сделал невнятный жест рукой: судя по всему, объект его очередной шалости был здесь.

— Ты помнишь план? — спросил он шепотом. — Сначала я выманиваю их наружу, а потом...

— Я сейчас чихну, — признался Половинчатый.

Янне налетел на него всем телом, едва не сбив с ног, и зажал рот рукавом. Зеленые, как болотная тина, глаза впритык уставились на Половинчатого: только попробуй, мол. Костыль выскользнул из руки, при падении громко стукнувшись о стену купальни, и Янне приглушенно выругался — однако, похоже, никто из находившихся внутри людей не обратил на этот звук внимания. Когда приступ прошел, Янне отстранился, и Половинчатый смог вздохнуть с облегчением. Кто-то окликнул их сзади, и обернувшись, они увидели двоих, идущих к ним от калитки: один из них был Винья, другой — Кирос, внук лорда Зендина, с которым еще недавно Половинчатый хотел подружиться. По рассерженному выражению его лица сразу стало ясно, что в покое он их не оставит и что о плане, в чем бы он ни заключался, можно забыть.

— А, это ты, — с досадой бросил ему Янне. — Чего надо?

Винья отстал от Кироса и в нерешительности остановился поодаль, а внук лорда широкими шагами пересек лужу, отделявшую его от мальчишек, гордо расправил плечи и сжал кулаки.

— Издеваться над слабыми — это подло и низко, — начал он. — Я уже давно слышал о том, как ты со своей компанией обижаешь ребят в городе. Но то, что произошло сегодня, положило конец моему терпению!

Янне прислонился к стене и с ленивой небрежностью сунул руки в карманы, всем своим видом пытаясь показать, как мало его волнуют эти обвинения.

— Сейчас же попроси прощения у Виньи! — заявил Кирос, размахивая руками. — И до завтрашнего утра верни ему все вещи, которые отнял!

— А то что? Пожалуешься на меня?

Кирос повыше задрал подбородок, но «взгляда свысока» у него не получилось, потому что на пологом участке земли между избами и калиткой он стоял ниже, чем Половинчатый с Янне. 

— Лорду Зендину на службе не нужны такие, как ты. Я помогу ему это осознать.

— Может, ему и такой внук, как ты, не особо нужен, а? — Янне ухмыльнулся. — Я тоже мог бы рассказать ему кое-что интересное: например, как ты в тот день прятался от своих обязанностей и ревел, как девчонка.

В последовавшей за этими словами тишине было слышно, как кто-то смеется в самой дальней из купален и опрокидывает на себя ковш воды. Драки не избежать, подумал Половинчатый, — и оказался прав. Кирос бросился на Янне с кулаками, но тот ударил его поддых, и скоро оба они катались по земле, рыча, обзываясь и молотя друг друга по всем местам, до которых могли дотянуться. Половинчатый подобрал свой костыль и посмотрел по сторонам: ни он, ни Винья были не в состоянии разнять дерущихся, а значит, нужно позвать кого-нибудь на помощь.

Мягкие серые тени окружили его, когда он обошел избу с обратной стороны и уже собрался постучать в дверь. Половинчатый не сразу понял, что произошло, но его рука внезапно застыла. Ощущения были знакомыми: дрожь в ногах, липкий холод, скользнувший вниз по спине, оцепенелость. Очертания всех предметов вокруг стали четче, запах собственного страха резко ударил в нос. Медленно, стараясь не упасть, Половинчатый развернулся — и так же медленно поднял на Демона глаза.

Он состоял теперь не из пламени, а из тумана: белые нити влажного пара сплетались в знакомое лицо, в рогатую голову и клыкастую улыбку, но как и прежде, он парил в воздухе, а не стоял на земле, и его потусторонний взгляд пытался прожечь в Половинчатом дыры. Хотелось закричать, пронзительно и громко, как горевшие тогда в огне люди, но он не смог выдавить из себя ни звука.

— Н-не приближайся ко мне, — наконец прохрипел Половинчатый. — У  меня теперь есть... есть защитные амулеты. Наставник научил меня заклинаниям.

— Успокойся, — прошелестел Демон. — Разве мы не можем просто поговорить, как друзья?

— Мне не о чем с тобой говорить, — он судорожно сжал в ладони одну из костяных пластинок, висевших у него на груди. — Убирайся, или я использую вот это.

Он блефовал: несмотря на то, что через посредника Ниммар действительно передал Половинчатому амулеты и рассказал о паре полезных приемов, сейчас они уже вылетели у него из головы, и ни в одном из этих действий «использовать» амулеты было нельзя. Демон посмотрел на него почти с жалостью.

— Это все никчемный хлам, человечишко. Тебя, должно быть, жестоко обманули. Единственный предмет, который мог оказать на меня воздействие, был у твоего приятеля... но теперь, как я вижу, он с ним уже расстался.

— У Янне? Амулет? — от удивления Половинчатый разжал хватку и едва не выронил снова свой костыль. Демон утвердительно кивнул. — Получается, это из-за него ты тогда исчез? И огонь везде погас тоже благодаря той штуке?

— Нет, — ответил Демон. — Не только поэтому. Все, что я делал, должно было помочь мне вновь обрести свободу, однако та вещь... тот амулет, что был у него с собой, напомнил мне о том, почему я оказался в неволе.

Он говорил бесстрастно, и в глазах, которые так пугали Половинчатого прежде, зияла пустота. Сотканный из тумана, силуэт Демона не источал враждебности — и постепенно, наблюдая за хаотичными движениями воздушной массы, Половинчатый успокаивался. Интересно, думал он, прислонившись к стене купальни, что представлял из себя этот амулет? Обычно Янне ничего подобного при себе не носил, и наиболее вероятно было, что он стащил амулет у кого-то, сунул себе в карман, а затем намеревался обменять его или продать.

— Что такое свобода, как ты думаешь, мальчик?

Вопрос застал Половинчатого врасплох, тяжело повис в вечерних сумерках. Он сполз по бревенчатой стене на землю и судорожно выдохнул.

— Откуда мне знать? — произнес он с горечью. — У меня ее никогда не было.

— Свобода — это когда ты можешь делать все, что хочешь, и быть таким, каким хочешь. Сначала я полагал, что хочу уничтожить всех людей, стать сильнее и отомстить, но затем понял, что могу сделать это в любой момент. Завтра, через месяц или через пару сотен лет — на исход это не повлияет. А сейчас мне хочется еще понаблюдать за вашим грязным и убогим миром. Может быть, на самом деле он вовсе не такой, как мне показалось сперва. — Демон грациозно перевернулся в воздухе и теперь висел вниз головой. — Может, я сам стану немного другим после того, как побуду здесь некоторое время.

— Да пожалуйста. — Половинчатый нервно поежился. — Делай что хочешь. Только меня в свои изыскания впутывать не надо.

— Вот как. Уверен? Я мог бы помочь вам с другом дойти до той горы, если это то, чего ты правда желаешь.

— Я не хочу тебя видеть больше никогда! — выпалил Половинчатый и вскочил с земли так быстро, как смог. — Ты сжег жрицу, которая была мне как мать, и людей, которые пытались мне помочь, и квартал, где я вырос — все это у меня на глазах! Отстань от меня, понятно?

Дверь купальни резко открылась, и женское лицо, раскрасневшееся от жара, выглянуло на улицу. В Половинчатого тут же полетели проклятия, брань и обещание «разыскать его позже и хорошенько проучить», а вслед за всем этим мозолистая рука швырнула в него куцый березовый веник. Вероятно, женщина решила, что Половинчатый подглядывал, потому что дверь избы с шумом захлопнулась, а в ставнях скрипнули задвижки. Демон смотрел на него все так же безразлично и прямо, но на мгновение, Половинчатый мог поклясться, в его глазах промелькнула усмешка.

— Подумай над моим предложением, человечишка, — сказал Демон, растворяясь в мутном воздухе. — И не торопись. Если вдруг тебе понадобится помощь, я буду рядом.

«Подумай, — передразнивал его Половинчатый про себя, представляя, что Демон каким-то образом мог слышать его мысли. —  Думать тут не о чем! Убирайся прочь!»

И все же темными бессонными ночами тот разговор всплывал в его памяти, и обрывки фраз звучали в голове, каждый раз открывая в себе новые стороны и значения. Голосом Демона стелющийся по полу сквозняк нашептывал ему на ухо что-то про свободу, про выбор и про желания. Половинчатый накрывался одеялом до затылка, глубже вжимался лицом в тюфяк, и сквозняк исчезал — однако шепот не прекращался.

— Зачем ты потакаешь во всем своему другу, — шелестел голос, — если в душе не одобряешь его поступки? Ты ведь на самом деле не хотел в тот вечер идти с ним и издеваться над кем бы то ни было, для тебя это вовсе не смешно и не весело.

— Какая тебе разница, — вяло отвечал Половинчатый. — Хочу и потакаю. Ты вроде говорил что-то про свободу — так вот, я тоже имею на нее право.

— А если завтра он попросит тебя подпалить кому-нибудь нос или сжечь язык, или наслать проклятие, ты, что же, так и сделаешь? Это никакая не свобода, — убежденно шептал Демон. — Это кандалы и цепи.

Половинчатый соглашался с ним, лишь бы отстал, и вскоре проваливался в глубокий и крепкий сон без сновидений. На утро весь смысл этих странных диалогов бледнел и таял под ярким светом нового дня, оставляя лишь бессвязные обрывки — что-то про кандалы и про Янне, и про то, как тот зовет его с собой пугать и бить кого-то, а Половинчатый идет за ним снова и снова.