Скоро сказка сказывается да нескоро дело делается. Явился тут Кассим перед Али-Бабой. Волос у него чёрный, в дреды заплетенный, а сам статен, хоть и одет по-простому. И молвил он царевичу: — Здравствуй, друг мой старинный. Уж сколько лет, сколько зим мы с тобой не виделись! Но рад я встретить тебя в добром здравии и с улыбкой на устах! — А я-то как счастлив увидеть тебя столь негаданно! — молвил Али-Баба. — Но что привело тебя сюда? Иль дело какое? А может просто на праздное гуляние шёл, вот и решил заскочить? — Дело у меня тут, — ответил Кассим. — Но так, пустячок один. Обрадовался этому Али-Баба и говорит: — Раз так, то идём со мной! У нас во дворце как раз пир-гуляние наметился! Согласился на это Кассим без раздумий. Много они вина выпили и много всяких яств съели. Час прошёл за застольем, второй пролетел. Захмелел тут Али-Баба, в голове туман стоит, да и не заметил он, что друга его рядом с ним нет. Но так уж вышло, пришлось царевичу из-за стола выйти по делу одному. Бредёт Али-Баба, шатается от стены к стене, а ноги совсем не держат его, за пол цепляются. И как-то само получилось, оказался царевич во дворе. А там уже Кассим в путь-дорогу собирается. — Оставайся у меня погостить. Куда тебе торопиться-то? — стал уговаривать его царевич. — Извини меня, друг мой старинный. Но служу я теперь Кощею Бессмертному. И велел он рабыню-лягушку доставить в его хоромы. А невесту себе, думаю, ты и другую отыщешь. Схватил тут Кассим Морджану и умчался, да так быстро, что и самый резвый конь догнать бы не смог. Хотел Али-Баба броситься следом в погоню, но куда там! Нога за ногу заплетается, а перед глазами всё плывёт и качается. Упал тут царевич и стал поливать горьким слезами пыль дорожную. Но с утра пораньше, как в голове немного прояснилось, собрал Али-Баба весь рассол, который нашёл во дворце, набрался силы богатырской, распрощался с царевной Когъёку и отправился в погоню невесту свою выручать. Долго или коротко он шёл, но оказался на перепутье. И не ведомо куда дальше идти: то ли налево, то ли направо, а может и вовсе прямо. Смотрит Али-Баба, а посреди перекрёстка камень дорожный стоит и дивные письмена на нём выбиты. — Эх, — горько вздохнул царевич. — Если бы кто мне поведал, что здесь начертано, может, и узнал бы я в какую сторону мне дальше направиться. Тут раздалось хлопанье крыльев, и опустился на камень ворон чернее ночи. — Что за птица такая? — удивился Али-Баба. — А смотрит-то как! Словно речь человеческую понимает! Ударился тут ворон оземь и обернулся добрым молодцем. На голове шляпа у него широкая, в руках посох добротный, а светлые волосы как и у Аладдина в косу заплетены. — Да и не птица я вовсе, — молвил юноша. — а Юнан. Знаю я, что во всех уголках мира твориться, и о твоей беде тоже наслышан. — Постой! — ещё пуще прежнего удивился царевич. — Слыхал я о тебе. Но говорят, что мудрец Юнан старик седой с бородой, что по земле тянется, и который по миру бродит, да небылицы всякие рассказывает. — Ты, что люди говорят, слушай, но не всякому слову верь, — ответил на то Юнан. — Но коль ты действительно тот самый мудрец, — спохватился тут Али-Баба, — то сможешь прочитать, что на камне том написано?! Взглянул тут Юнан на письмена да и говорит: — А начертано здесь вот что: направо пойдёшь — в болоте утопнешь, налево свернёшь — в трясине увязнешь, а прямо… — улыбнулся тут Юнан хитро и говорит: — А прямо лучше вообще не ходить. Тут обернулся мудрец в ворона да и улетел. Остался Али-Баба на перепутье опять один-одинёшенек, подумал он минуту-другую и решил прямо идти. Ибо неведомо что там, может и опасность какая, а может и вовсе нет никакой.
* * *
А тем временем Аладдин уж назад возвращается, навстречу другу своему торопится. Но слишком много он волшебной силы накануне потратил и снова решил часть пути пешком пройти. Бредёт он, песни птичек слушает, цветочками любуется. Но тут смотрит, из-за кустов чьи-то сапоги виднеются и духом перегара от них несёт. Любопытно стало Аладдину, и решил взглянуть он поближе. А там под кустом человек себе спокойно спит и в ус не дует. — Эй, мил человек! — толкнул серый волк его в бок. — Иль приключилось у тебя чего? Иль, может, заблудился ты в лесу? А может просто шёл и решил прилечь ненадолго? Проснулся тут человек, потянулся, чтоб кости отлежалые на сырой земле размять, да и говорит: — Что ж, Аладдин, приключилось со мной много чего. Но в этот раз я шёл с поляны кикимор, а путь неблизкий. Решил я присесть, а как присел, так и прилёг. Но раз разбудил ты меня, то поведай, куда путь держишь? Подивился тут серый волк, что незнакомец его по имени зовёт, но решил оставить это пока. — Скрывать мне нечего, иду я навстречу к царевичу Али-Бабе. Имя моё ты, вижу, знаешь, но как звать тебя? — А я Синдбад. Обо мне всяких историй ходит по всему свету. Да ты, небось, какую из них и слышал. — Бывал я на западе, ходил я на север, да и на восток заглядывал, но ни разу не слышал я о Синдбаде, — покачал головой Аладдин. — Что ж, — пригорюнился тот, но сразу воспрял духом, — вижу, что у тебя есть ковёр-самолёт, но силы волшебной, чтобы им управлять не осталось. Мой дом тут уж недалече, пойдём со мной, я тебя баранками угощу да чаем напою. Заодно ты мои истории послушаешь. Согласился на это Аладдин, да и как тут не согласится, когда от голода в животе уж урчит. Да и с Али-Бабой за час-другой вряд ли что может приключиться.