Онлайн чтение книги Неоцен Absenta insecta Neocene Absenta insecta
Глава 4. Моря на высоте Лхасы.

«Да, — подумал Чичиков, — видно, что живет хозяин-туз». Избы всё крепкие, улицы торные; стояла ли где телега — телега была крепкая и новешенькая; мужик попадался с каким-то умным выражением лица; рогатый скот на отбор; даже крестьянская свинья глядела дворянином. Так и видно, что здесь именно живут те мужики, которые гребут, как поется в песне, серебро лопатой. Не было тут аглицких парков и газонов со всякими затеями, но, по-старинному, шел проспект амбаров и рабочих домов вплоть до самого дому, чтобы все было видно барину, что ни делается вокруг его; и в довершение — поверх дома фонарь обозревал на пятнадцать верст кругом всю окольность.

Гоголь Н. В. Мёртвые души, том 2.

Воюющий ветер, словно разрезаемый горой надвое, завихрял сухой снег на её склоне, и тот подобием пены образовывал в холодном воздухе прихотливые узоры. Особенно необычно они смотрелись в радугу, такой яркой в полдень из-за водяного пара. Ещё бы, море от восточного горизонта до западного и южного с сероватой водой было очень горячим из-за подводного вулкана в пятидесяти километрах отсюда и другого, находящегося на берегу поодаль от этого места.

Насладиться этой красотой было кому: серовато-чёрные некрупные птицы с криками, похожими на скрежет ржавого механизма, летели на бреющем полёте почти около воды. Крылья летунов были широкими и с острыми перьями на концах, так что полёт был почти бесшумным. Привычные, на первый взгляд, к медленному полёту крылья буквально разрезали воздух, и бесшумность имела свою причину.

Она, причина, проявила себя необычно: из кисловатой на запах воды, еле высовывая нос, на мгновения стали появляться какие-то небольшие животные с тёмно-серой же шерстью, быстро вдыхали и погружались обратно. И  этих всплесков было видимо-невидимо, новые и новые, словно по одной команде, всплывали и после короткого вдоха погружались обратно. Этого-то момента и ждали птицы: когти ярко-чёрного цвета на манер обсидиана пронзали мелких пловцов, сразу отправляя их в широко раскрытый и чуть зазубренный клюв, а после проглатывания добычи принимались за прежнюю работу. Почти без всплесков и молча птицы пожирали сотни пушистых зверьков, так похожих на миниатюрных серых бобров, затем взмывали в воздух, парили минут десять на стометровой высоте, и всё начиналось заново.

Так прошло без малого три часа, и теперь поведение пернатых изменилось, они казались вдвое пузатее, чем до охоты. Но это имело смысл не очевидный с первого взгляда. Птицы больше не реяли над водой, а летели к четырёхметровым, невероятно колючим деревьям с гроздьями синевато-фиолетовых сливообразных плодов. На верхних ветках, нижние уже не имели такого «украшения». Они были тёмно-зелёными, с узкими и колючими на вид листьями, а зазубренные шипы на ветках надёжно отбивали охоту у всех желающих забраться к плетёным сероватым шарам метрового диаметра, в которые забирались сотни пернатых охотников.

Там отец семейства с радостным скрипом сменял свою половинку на посту по охране гнезда и… отрыгивал ей половину съеденной им добычи. Но не из желудка, а из растяжимого и рассчитанного именно на это зоба. Именно он делал птицу «пузатой» с виду после охоты. Вот так мелкие серые зверьки в количестве шестерых были скормлены самке, отличающейся от самца бобровола зобастого (Beravepasser laringophorus) лишь глазными узорами, серыми вместе красноватых. Съев несколько бобровидов (Maus ichtyophormes), брачная партнёрша пернатого «рыбака» полетела охотиться, а сытый самец сел на пять буроватых в белую крапинку яиц. Огромный зоб экономил птице время и снижал количество необходимых вылетов впятеро.

Но зачем птицам так экономить энергию и кислород? У этого тоже была причина: море находилось на высоте 4,5 километров, и разреженный воздух не особо помогал частым вылетам. Море Ксутал, размером с три Каспийских, появившееся на новом плоскогорье Валузийского хребта, было обширным и горячим у северного берега благодаря вулканической активности. Когда Азия и Северная Америка столкнулись на месте бывшего Берингова пролива, огромные массы материков создали нагорья и горные хребты между ними общей площадью в две Европы, самая огромная  горная система в истории Земли. Даже маленький Индостан был частью Африки и, «потеряв» по дороге к Азии Мадагаскар, въехал на последнее свидание С Азией на полном ходу, так Гималаи до сих пор при людях- высочайшая горная система. А встреча древней Азии и Лаврентии, она же Северная Америка в кругах палеонтологов… Оочевидно, что горы будут больше Гималаев и обширнее!

Средняя высота нагорья – 4,5-5 километров, а гор – 6-7 километров, но гиганты типа Эрлика высотой в 9 километров – не уникумы в этих местах. Именно эта гора-вулкан и согревала северный берег моря Ксутал, и растущие сплошным шипастым частоколом терновые деревья (новое семейство неоцена, Prunidendraceae). На равнинах ежевика и сушильная трава с ларцовыми деревьями захватили всё, и там терновник был на вторых ролях. Но там, где влаголюбивой ежевике плохо, - высокие горы, например, - они стали новыми деревьями и создали высокогорные леса взамен ушедших в прошлое.

Но почему в воде так много млекопитающих, где же рыба? А вот рыбы-то в высокогорных морях нет, как и соли. Дело в том, что эти моря образованы не реками, а непосредственно водой из ледников, так что соли взяться не откуда. И рыбе никак не добраться сюда, так что озёра Валузийского нагорья и не только его одного буквально безрыбны. Но сушильная трава, вездесущее, чем её предок-пырей, стала расти на относительно сухих местах около этих морей, образуя высокогорные прерии с обилием аналогичных степным едоков. А часть стала сушильными камышами (семейство Etrygiaquaceae), высушив окончательно болота по всей планете. Нет больше комариных болот, как и комаров – их доели с мухами и прочими летающими насекомыми неистовые, размером с ноготь пальца человека пёстренькие на манер цветочниц птички-едулики (Passea panphagus sp.). Они-то и через 2 миллиона лет после вымирания человека положили правлению насекомых конец в воздухе, а после уничтожения своей членистоногой добычи стали питаться прочими своими «продуктами»: нектаром цветов и пыльцой, остатками падали и семенами, причём, последним намного чаще. И да, нередко они пьют кровь из ран у животных, когда оно сильно ранено, и мелкое животное вроде травяных теней убивается ими тоже.

Вот сейчас по степи, что на восточном берегу моря Ксутал, идёт раненый горец (Mus vegetarianus sp.). Он-она проиграл битву за территорию, и кровь залила всё его тело. Размером с пони, он напоминает капибарру с чёрным роговым гребне на голове, но с более длинными ногами и густой, седой в любом возрасте шерстью. Его раны привлекли триста пернатых, и они облепили его со всех сторон. Колоть, как комары, они не любят – слишком тонкие клювы могут застрять в шерсти, - но это и не надо, они слизывают кровь языком-щёткой, и за пять минут кормления  вполовину нарастили на таком угощении своей вес. И понесли добычу в плетёные шары на скалах своим птенцам. А потом прилетели пять раз снова, после чего полетели спать.

Судьба бесполого грызуна не столь ужасна, как кажется на первый взгляд: в неоцене у птиц и млекопитающих стала более совершенная система свёртывания крови, добавился фактор 9 у зверей и фактор 9-1 у птиц, которых не было в прошлые эпохи. Механихм действия почти один и тот же: фактор реагирует на гистамин и работу прочей системы свёртывания и «сворачивает» не только кровь, но и делает непроницаемым для газов и микроорганизмов «плотным желатином» всю ткань раны и рядом с ней. Это спасает от летальных кровопотерь, кровотечение останавливается почти при любых ранах, а тело спешно образует на его внутренних границах новые ткани, и некротизированный «желатин» сам отваливается от зажившей раны через 2-3 дня.

Так у животных неоцена пропали постоянные шрамы и почти полностью – сепсис из-за попадания заразы в рану. Сам же «желатин» стал новый пищевой ресурс для травяной живности, заменившей собой менее совершенных насекомых.

Так что горец пьёт воду прямо из моря, кисловатую из-за вулканического пепла и газов, не соленую, а вынесенные волнами на берег бобровиды, заменившие собой рыбу, стали ему небольшим обедом. Одной сушильной травой и сушильными камышами, хоть ты трижды травоядный, сыт не будешь! Корнеплоды ещё не в сезоне, так что мясо – очень приятный дессерт.

Но бобровиды, которые последовали в воду за полностью водным пыреем (Etrygiaquatic benthus) круглогодично пасутся на нём, как ламантины на водорослях. А его потомок, пырей Тьмы (Etrygiaquatic anfotus sp.) и вовсе пошёл дальше всех растений в истории. Фотосинтез вообще необходим для расщепления воды энергией света и созданием в клетке кислой среды для всей остальной биохимии растения. А тут - кислая среда в воде, на уровне лимонада, pH вод из моря Ксутал в среднем около 4,5 против обычных 6,5-7,5 в водоёмах! Пырей адаптировался делать среду клетки кислой благодаря не свету, а кислоте в воде, так что свет ему стал не нужен, зависимость от фотосинтеза исчезла совсем. Семена у него вместе с простым водным пыреем за ненадобностью пропали, размножение лишь вегетативное, и в трещинах на морском дне многие кусочки корневищ попали в подземные реки, так что все горные пещеры и подземелья Валузии, как и у всех горных систем мира, аналогично заросли растениями, не зелёного, серого цвета. Нередко растительная масса высушивает своды пещер, куда попадает через трещины на дне морей, и они становятся долговечнее, чем в прошлые времена при такой исходной сырости, аммиака и плесени там почти нет. И местные животные, пещерные странники (Maus Lhasus sp.), похожие на больших чёрных сусликов, живут там и питаются этой новой биомассой, а также залетающими птицами, ищущими место для гнезда подальше от хищников. пещеры с не нуждающимися в фотосинтезе растениями - плохое место для пернатых.

Да, такое растение само по себе уже не производит кислород, но производит много биомассы, так что боброиды вскоре породили вид-потомок, который не показывается на поверхности в целях, кроме подышать. Он быстр, похож на более обтекаемого бобра с когтистыми ластами, покрытого чёрной шерстью, размером с человека, и называется он китоидом-травоедом из нового - в него входят и боброиды тоже, - семейства китоидов (Cetomausaceae). Они пасутся на новом глубоководье, как ламантины на мели, но бобровиды, их предки, - также любимая пища китоида веслохвостого (Cetomaus sailorus sp.), так что крупные звери порой плывут вечерком на охоту наверх и цедят воду с добычей в защёчных мешках на манер морских странников, своих дальних родичей.

И благодаря такому новому изобилию биомассы на прежде недоступном для растений дне моря глубиной 233-400 метров, китоиды и решили расстаться с сушей насовсем. У них всех есть и иной повод, довольно весомый, и он бродит стаей по берегу, кушая по дороге и сочную камышовую зелень. Размером с манула и агрессивнее него, плотно сбитый чёрно-серый зверь с вытянутой мордой, этот десятикилограммовый бесполый охотник наелся два дня назад до отвала тем раненым горцем вместе с сородичами. Но такой обед не част у них: горцев ловить трудно, они когтисты и кусаются, не то, что копытные. А мелкие боброиды ловятся в меньшей массе, но не так опасны в бою.

И хищники делают нечто необычное: неистово грызут стебли и срывают початки сушильно камыша, часть съедают сами и большую часть кидают прямёхонько в воду, после чего неподвижно ложатся на землю. Не вязкую, каменно твёрдую на всех пресноводных берегах мира благодаря корням выше упомянутого околоводного растения. Тут в воде раздаются всплески, вкусные початки привлекли пловцов и знающих о причинах их появления в воде зобастых пернатых.

И начинается настоящая вакханалия: звери с неестественно широкими благодаря увеличенным защёчным мешкам зубастыми ртами кидаются на всплески, ловя мелких водных грызунов и процеживая воду на манер кита. Только в отличие от китов, ханды (Agonada vulpocetaphormes sp.) перемалывают их мощными коренными зубами заживо и глотают так. Шерсть, косточки, для пищеварения ханды это, как для человека кожура от яблок и груш. У них желудок стал «жевательным», как у кур, и они так же глотают мелкие камни для улучшения перемалывания добычи.

Пернатые терпеливо ждали своей очереди, так сказать, ведь они сами – очень лакомая закуска для стайки охотников, так что в этот день они удовольствовались лишь разлетевшимися по воде куда угодно выжившими паникующими пловцами. Чёрно-серые свирепые млекопитающие были перед сезоном размножения очень злыми и голодными, лучше зря не связываться. Вчера вот они полезли на терновые деревья, и спасло птиц лишь наличие сливообразных плодов, коими звери наелись изрядно, так что на плетёные гнёзда больше особо не смотрели. Вот, когда горцы порой переплывают морские проливы и не обращают внимания на шипы, доедают все сливы начисто, тогда разорённое таким образом дерево - магнит для голодных ханд, многие летуны не успевают спастись. Но там, где начинают расти новые терновые деревья, а горцев народилось много, место потомков терновника занимает менее питательная для этих грызунов сушильная трава.

Впрочем, птицы знали, чем помочь себе с пропитанием: мёртвый горец, которого звери пару дней назад не доглодали из-за очень толстых костей, теперь был их. Они привычно взяли камешки покрупнее с относительно скалистого берега и скидыванием их на кости быстро раскололи источник питательного костного мозга, коим и попировали. И старый, недоступный из-за скальной заводи китоид, разбитый волнами на мясные лохмотья с осколками костей о береговые утёсы, поедался как ими, так и бобровидами.

А в 340 километрах от берега моря Ксутал, на закате самая высокая гора неоцена, Лхаса, - 11230 метров высотой, - сияла слюдой в закатном, чистом, как мысли настоящего учёного, небе.

Горцы не бессмертны, но эти полуцентнеровые стадные звери очень прожорливы, формируют ландшафт благодаря этому качеству.

Горное море куда больше впечатляет звёздным небом при закате над кислотным морем из-за разреженного воздуха, чем на равнинах. Наконец-то, высокогорье - больше не пустыня, как разрушенный образованием Стигии Эверест!

Даже на высотах моря порой штормят, и зобастые, почти чёрные для быстрого разогрева на дневном солнышке хищники жаждут поживы.