Онлайн чтение книги Неоцен Absenta insecta Neocene Absenta insecta
Глава 2. Зелёные скалы и светящиеся охотники в объятиях шторма.

— Прости, Мурзилка, — с сожалением в голосе проговорил Шон. — Но тут наши дорожки расходятся.
Мурзилка протянул дрожащую руку, и Шон на всякий случай отошел подальше.
— Ты убил бы меня. Не сейчас, так завтра, — сказал он. — Я знаю, что с тобой разговаривали по поводу заказа на меня, предложили хорошую сумму. Ты начал сомневаться. Мне это известно.
Карлсон попытался перевернуться на бок, захрипел.
— Я не могу так рисковать.

Варго Александр. Молитва отверженного.

Полдень был пасмурным и ветреным, тучи образовывали на небосводе словно бы мозаику из разноцветного песка, постоянно встряхиваемого в игрушечной стеклянной бутылке. Штормовое майское море ревело, бесилось, кричало на все лады, словно призраки всех умерших в море за всю земную историю начали перекрикивать друг друга. Этот вой оглушил бы любого пришедшего сюда художника, будь жив хоть кто-то из мастеров по холсту и кисти. Но их тут двадцать миллионов лет как нет.

Зато есть другие мастера, и их было очень много, хоть их и не сразу можно было заметить. Дело в том, что штормовое море и голые скалы – привычная человеку картина, но теперь камни и скалы за редким исключением были тёмного, серо-зелёного цвета, и зелень эта колыхалась на ветру без малейшего скрипа. И из этой зелени с порывами ветра шёл аромат, столь знакомый лесникам. Аромат ежевики, сладкий с кислинкой, плюс немного эфирных масел от ежевичных листьев. И правда, эти камни были покрыты именно ежевикой, которая после Смертельного Фейерверка и отчасти до него тоже заняла место уничтоженных давным-давно деревьев и сама стала подобной многоствольным не очень высоким и полностью забирающим солнечный свет себе колючим деревьям.

Ежевичные леса растут везде, где есть влага, даже около моря вся доступная для укоренения земля – их, это в сухих местах седая трава не даёт большинству растений давать всходы, и лишь немногие исключения вроде цветочного дерева и ларцовой розы нарушают серое однообразие широких степей. Но не тут и не теперь: река Абадон, бурная и очень быстрая при ледяной воде, стекает с горы колоссального обледенелого хребта Ахерон, так что её берега на десятки километров «облеплены» ежевичным лесом. Тропиков на Земле нигде больше нет, климат даже на экваторе стал сезонным, и в мае, конце неоценового лета, температура тут никогда не выше +22 градусов Цельсия. Шторм порой заливает их, но стена береговая (Rubudendra shellus sp.) из нового и планетарно распространённого семейства ежевичных деревьев (Rubudendraceae) привычна к такому.

Более того, обитатели этого леса ждут шторма, ведь он даёт им возможность нагулять жир и сделать запасы на полугодовую зиму с пятидесятиградусными морозами, а кое-где ближе к полюсу – и стоградусными! Вот их-под полога колючих деревьев выскочило десять животных размером с плотную лисицу, чёрно-бурые и красноглазые. Щурясь от попадающих на них брызг океанской воды, они быстро бросились к берегу, слишком мокрому и каменистому, чтобы дающие им кров и в немалой степени стол ежевичные деревья могли пустить тут корни, берегу. И было, ради чего бежать: на берег выбросило несколько сотен рыбок размером с мелкого карпа, но форма тела у части из них слегка напоминала топор без рукоятки с огромными глазами и среднего размера ртом и мясистыми плавниками. Чешуя у них ослепительно сверкала, а на брюшке загорались синеватые пятна фотофоров.

Рыбки неистово бились на гальке и метали икру. Косяк шельфовых топориков (Sternoptychis shella), потомков глубоководных рыб-топориков, собирался отметать на камнях икру и допрыгать до воды, но хищные зверьки перехватили их всех. И не только их: среди их жертв были рыбины покрупнее топориков, каждая была похожа на расширяющийся спереди пятнадцатисантиметровый снаряд с пёстрым хвостом и зубами и еле видным светящимся голубоватым пятном на лбу. Это были миктофы пелагические (Myctophiforma pelagical luminus), потомки глубоководных рыб размером с палец человека, а ныне – хищные и повсеместны живущие в Мировом Океане вместе с топориками иглозубые рыбы, которые плыли за топориками, но попались сами в ту же ловушку.

Огромные защёчные мешки у каждого мохнатого «рыбака» весили килограмм по пять, съели десятикилограммовые когтистые и зубастые потомки мыши не меньше. Довольные, они успешно отгоняли немногочисленных в такой ветер морских птиц и после поимки нескольких из них неспешно затрусили себе обратно в лес. Подальше от этого воющего ветра.

А оставшиеся в воде рыбки, вовсю пожирали мелких креветок и рыбёшку меньше ногтя длиной. Это были тёмные, очень юркие и обильно питающиеся фитопланктоном рыбы нового семейства, волновые циклотоны (Cyclothofluctaceae), предпочитающие именно штормовую погоду для дальних плаваний по океане и занявшие место мелкой рыбёшки. Они мигали фотофорами, а самки всех перечисленных выше рыб выбирали пару по наиболее яркому и сложному миганию светящихся пятен на животе у топориков - и на лбу у самцов миктоф и циктотонов - и отвечали таким же «шифром» послабее. Так нашлось применение органам, доставшихся от их глубоководных предков.

Но всё это привлекало не только разнокалиберных морских птиц, белёсых с серыми разводами. Хотя и их после охоты лесных обитателей стало побольше: вот мелкая птичка размером с крупного воробья, но более длинноклювая и длинноногая, с аппетитом вынимала из-под камней икру. Вскоре сюда налетели тысячи её сородичей, и немногие икринки спаслись от участи стать пищей этим юрким пернатым. Воробей-подкаменщик (Passer limanus pelagical), сразу после вымирания людей заменивший океанскую качурку и речного кулика с исландским песочником одновременно, встречается на всех берегах всех водоёмов Земли, так что эти крикливые птички всегда оживят мрачный денёк везде, где появятся. Близилась суровая неоценовая зима и перелёт на экватор, потому они наедались впрок.

Но не все они наслаждались пиром долго: вдруг они все, как по команде, поднялись в воздух, и лишь сотня не смогла этого сделать. Надо сказать, по крайне уважительной причине, а именно из-за прокусивших им черепа острых зубов почти чёрных, очень быстрых зверьков размером с ласку. Они часами лежали неподвижно и маскировались под выброшенные на камни бурые водоросли, ещё и перекусили ими самими перед главным пиром из пернатых. Их вытянутые тела позволяли им прыгать далеко и с места, а очень короткие и мощные лапы удерживали добычу, которую они пожирали, а не съеденное на место тащили к себе в сплетённые в верхних ежевичных ветвях гнёзда. Изнутри колючки у гнёзд были выгрызены подчистую, а снаружи - нет, так что у каждого мелкого охотника была естественная защита от «лис». Которые тоже мобилизовались и легко поймали с довольным скрипом нескольких отяжелевших от добычи «ласк».

Но это были не лисы и не ласки, а потомки мышей, агонады. Крупные, лесники (Pseudovulpa pretorius), мелкие, часовые (Chronophagus melanus), делят нижний и верхний ярус леса соответственно. Лесники плетут гнёзда из ростков ежевики, имевших несчастье прорасти в лесу, а не на его окраине, получаются не колючие плетёные шары на несколько особей – до десяти, что часто бывает, - для целой стаи, ревностно охраняющей свою территорию. Большую часть года они едят ежевику и речную рыбу с часовыми, и вдобавок не дают другим растениям расти там. Вездесущий трёхлетний на родине и многолетний в лесах потомок терновника из пустынь, слива-саранча (Frutella epidemius sp.), переносится с помётом птиц, а её обильные и пахнущие карамелью красно-фиолетовые сливки размером с очень мелкий виноград.

Это гибельное растение-паразитоид пошло из пустынь, но стало бичом ежевики благодаря образу жизни, аналогичному вымершей омеле. Само семечко прорастёт за неполный месяц на пустом месте мелким и полным ягод кустиком. Так вот, едва ежевика начнёт занимать эти места, ветви сливы-саранчи иглами вопьются в ветки представителя неоценового леса, а соседние с иглами пазушные почки растения-чужака немедленно вонзят растущие с огромной скоростью острые корневища в тело ежевичного дерева.

В итоге получается аналог баньянового леса, но более агрессивная слива-саранча полностью истребляет на многие квадратные километры ежевику с помощью прорастающих из имеющихся в семенах и потому не переваривающихся в птичьих ЖКТ спорах вырабатывающего букет ядов сморчка гербицидного (Morchella herbicidius sp.). Этот гриб создаёт микоризу, смертельно ядовитую для грибоедов и самой ежевики благодаря блокираторам фотосинтеза, цианидам калия и натрия, которые он вырабатывает. Они со временем пропитывают саму сливу от корней до листьев, и лишь одно семейство птиц имеет как бы иммунитет к этим ядовитым растениям.

Более того, эти среднего размера - с голубя сизого - птицы, образовавшие отдельное от воробьиных предков семейство пурпурок (Porfirogenethaceae), специально заносят семена в относительно редкие участки ежевичного леса и потом с аппетитом едят сладкие до состояния патоки плоды сливы-саранчи, ибо сахар - естественное противоядие против цианидов. Так эти птицы защищены от яда, но зависимы от сахаров, которые спасают их от отравления. Сами цианиды они умело усваивают, употребляя по всему миру железосодержащую глину далеко от леса и сульфаты на скалах: по итогу метаболического пути образуется тиоцианат железа цвета свежей крови. Это делает их перья алее крови, а также показывает их здоровье и ядовитость. Часть цианида уходит с помётом, и он отравляет почву надолго. А ещё у них в перьях вырабатывается как побочный продукт концентрированный биуретовый реактив. Тот самый, делающий белок фиолетовым на школьных уроках органической химии. Есть он в перьях у всех пурпурок так что алые перья перемежаются с ярко-фиолетовыми. У самцов это именно брачная окраска: половина перьев в сезон размножения снизу у них фиолетовые, у самок в это время - лишь четверть.

Да, они ядовиты для всех остальных, кроме потомка этой самой пурпурки обыкновенной (Porfirogenetha dendrarius), орлиной стрелы (Falcoarrow fragilis). Эта стремительная на коротких дистанциях и парящая в прочее время птица с зазубренным пурпурным клювом, красная сверху и с фиолетово-синеватыми разводами снизу для маскировки на фоне пасмурного неба. Она размером с мелкого ястреба-тетеревятника и настолько агрессивна, что питается всяким пернатым, которого увидит. Или даже небольшим  млекопитающим, которое попадётся на пути её бритвенно-острых когтей. Гнездится пернатая живая отрава на ежевике, но гнездо делает на манер гнездящихся также пурпурок шипастым метровым шаром, недоступным для лесных зверей. Ядовитый для всех, этот хищник тоже ест плоды сливы-саранчи, но пурпурки и любые морские птицы с речными - 80 % его рациона в сезон размножения и просто при миграциях.

Часто засилье самой сливы-саранчи, очень сильно истощающей почву, делает участки бывшего ежевичного леса бесплодной землёй на очень многие годы. Сами растения-паразитоиды от этого гибнут начисто всей делянкой, а пурпурки и орлиные стрелы безо всяких сожалений ищут следующий участок для создания своей гибельной для прочих экосистемы. Остатки цианида потребляют грибоеды и грибы, в не смертельной концентрации, и временно ядовиты для всех лесных животных, что способствует бурному размножению этих аналогов вымерших навсегда насекомых.

Но, пока слива-саранча не проросла до стадии паразитоида, она не накопила достаточно яда в коре с листьями и потому беспомощна перед лесными жителями. Если они успеют уничтожить семена и молодые проростки, весь ежевичный лес спасён. И именно лесники делают это охотнее всего. Такой теперь симбиоз у растений и животных в неоценовом лесу. Помёт лесников – дополнительное удобрение для самой ежевики. Прилетающие в лес птицы всех размеров, кроме пурпурок только едят сочную и плодоносящую почти весь короткий летний сезон ежевику и никогда не гнездятся там, ибо часовые охотно пожирают их наравне с ежевикой.

Часовые пожирают и падаль тоже, но мелкие кусочки, достававшиеся ранее насекомым, имеют своего заменившего шестиногих едоков. И он появился после начала вечера, который сделал охоту на берегу и около рек невозможной, даже морские птицы отправились на немногие голые скалы на гнездовье, а сами гнёзда были норами, утеплёнными листьями ежевики, скреплёнными помётом самих птиц. Крохотный, как жук-могильщик, он - больше не млекопитающее, грибоед, а именно чёрно-серый густошёрстный лесной гном (Dendrophilius dwarfus). Этот вид живёт многими тысячами только в ежевичном лесу и растит микоризные грибы, потомков бледной поганки, себе на десять приёмов пищи каждые 24,5-часовые сутки.

А всё из-за мелкого размера, так что при особо большом числе особей лесные гномы часто массово губят огромные участки ежевичного леса, съедая все их корни без остатка. Но сейчас, пока не началась зимняя спячка у всего леса, они имеют падально-мясную добавку к грибному меню. По сути, они одни занял место майского жука, жука-могильщика и падальных мух вместе взятых.

Но одному часовому с берега еды досталось мало из-за раненой об ежевичные колючки лапки, так что он придумал типичный для таких случаев способ набить себе живот: он разорвал на части небольшого подкаменщика и отодвинул его к входу. Результат проявился сразу, двадцать лесных гномов появились на «пороге, и все стали добычей умного часового. Заодно это было уроком троим растущим его-её детёнышам, и они будут делать также. Впрочем, так можно ловить и в не раненом состоянии даже своих сородичей: приманить одного остатками мяса посочнее и в несколько ртов съесть, если будет плохой год.

Но пока – подготовка к спячке, это всё будет применено потом. И детёныши стали - во время разделки родителем новой добычи - свойственной всем агонадам клейкой слюной закреплять новые ароматные листья и острые колючки снаружи гнезда, а мягкий мох закреплять изнутри. Именно детёныши всех неоценовых млекопитающих чистят и укрепляют само гнездо, пока единственный бесполый родитель охотится.

Опустошительное для ежевичного леса цветение и плодоношение сливы-саранчи - рай для пурпурных ядовитых птиц. И для пурпурных хищников, ими и не только ими питающимися.

Светящиеся рыбы в пелагических водах неоцена - норма.

И днём потомки глубоководных топориков плавают в поисках съестного. Светятся они ночью, а днём - рыбы как рыбы.