7
Мне очень жаль
– Что случилось, Миура-кун? Ты дрожишь.
В этот самый момент здоровяка настигает мощный удар в корпус. Из разбитого рта вылетает сгусток крови и вычерчивает на асфальте рваный зигзаг. Но почему-то мне кажется, что это меня сейчас ударили. И что это моя кровь.
Нет, не стоило вообще сюда приходить.
– Не люблю подобные сборища.
Собираюсь развернуться и обойти Ямаду, но тот продолжает прижиматься сзади и даже и не думает расцеплять руки – сильные, твёрдые, словно отлитые из стали и лишь для маскировки обтянутые эластичной кожей.
– Странно. А я думал, ты соскучился по этому месту.
Я? По этому месту?
…откуда он?..
– О чём вы, семпай?
Ямада уже как-то слишком сильно давит на шею, так что я пытаюсь просунуть пальцы в пространство между его локтем и моим горлом – но только придушиваю себя ещё сильнее.
– Тихо-тихо, не рыпайся.
В макушку вновь упирается острый подбородок.
– Говорят, ты был любимчиком Араты Кунимицу? Названным младшим братом? Или любовником, а, Кеичи-кун?
– Что… за… не… понимаю о… чём…
Нажим на голову усиливается.
– Ну-ну, посмотри-ка лучше на то, как мастерски Хиро-кун готовит отбивную с кровью. А ведь это могла быть и твоя кровь!.. Правда здорово, что тогда тобой занялся Гоку?
У них на меня зуб? Я сделал что-то не то? Причём тут Арата-сан?
– Я расскажу тебе одну историю, Кеичи-кун. Жил был на свете байкер. И была у него семья: жена и двое детей. Жена постоянно пилила мужа, ведь половина его зарплаты уходила на байк, а ведь детям ещё и школу нужно оплачивать. Но этого байкера подобные проблемы волновали мало, ведь он был лидером огромного клана.
Лидером? Клана? Уж не про «Красный рассвет» ли речь?
– Да уж, для детей своих он не был примером, достойным подражания. Скорее уж наоборот. Но так вышло, что однажды этот байкер погиб. Проиграл в смертельной гонке – его тело размазало по утесу на несколько метров, так что даже на церемонии прощания гроб был закрыт.
Толпа вокруг разом охает – это противник Хиро падает на колени и трясёт головой. Видимо, удар вызвал не слабое головокружение. Как и слова Ямады – у меня.
– Жена этого байкера, хоть пилила и ругала его при жизни, после похорон не смогла смириться со случившимся и постепенно начала сходить с ума. Каждый день она стирала его вещи, постоянно ставила на стол лишнюю порцию, разговаривала сама с собой в пустой комнате. Дети не знали, как помочь ей, поэтому просто старались не обращать внимания.
Хиро ждёт, когда его противник немного придёт в себя и снова поднимется на ноги – а пока принимает то ли защитную, то ли выжидающую стойку. Здоровяк пробует обойти его по кругу, но Хиро просто медленно поворачивается на месте следом за ним. И легко отбивает совсем не неожиданный удар. Даже мне видно, насколько он неуклюж и медлителен. В большом и мускулистом теле здоровяка не осталось ни капли силы – поэтому Хиро без проблем отклоняет выстрелившую в его сторону руку, приседает и мощно впечатывает кулак снизу в квадратный подбородок. Здоровяк тут же вытягивается стрункой. И вдруг заваливается прямо на нас.
Ямада делает один быстрый шаг в сторону и уволакивает меня за собой.
Никто не ведёт отсчёт, как на ринге. Все просто стоят и смотрят на осевшее мешком тело, на закатившиеся глаза, на пузырящуюся у рта и носа кровь. А потом откуда-то снова появляются двое безликих в одинаковой чёрной одежде и утаскивают проигравшего за границы живого круга. Хиро остаётся стоять на месте почти в той же самой позе, что и перед боем, только бинты на его руках теперь окрашены в красный.
– Знаешь, – негромкий голос Ямады становится совершенно незнакомым, глухим, деревянным, – она убила собственную дочь, когда та собралась на свидание. Задушила подушкой в прихожей.
Кажется, я слышу щелчок, с которым захлопывается крышка гроба. И стук молотка, забивающего в него гвозди. Это мой гроб. А гвозди…
– Мне… очень жаль.
Что ещё я могу сказать?
Речь, несомненно, о лидере «Красного рассвета». Я слышал, что Арата бросил ему вызов пару лет назад и выиграл смертельную гонку. Ну как выиграл… Суть такой гонки в том, что двое разгоняются перед обрывом или каким-нибудь препятствием – и тот, кто затормозит первым, проиграл. Но если кто-то погибает, то победа присуждается второму, выжившему, участнику – вот таким вот победителем-проигравшим Арата и стал.
– Тебе, значит, жаль… Вот как? Мне тоже… жаль. Но не думаю, что Хиро наша жалость как-то поможет. Видишь ли, он любил её, Ханоку.
Замечаю, что уже давно ослабил хватку, окончательно прекращаю попытки отцепить от себя руки Ямады. Сдаюсь. Интересно, если он придушит меня прямо здесь, в толпе, меня тоже незаметно куда-нибудь оттащат? И никому не будет никакого дела?
От ряда людей по ту сторону окруженной площадки отделяется Гуро, он несёт чистые бинты и бутылку с водой, большую часть которой выливает Хиро на голову.
– Говорят, лидер «Красного рассвета» в своей последней смертельной гонке участвовал потому, что командир самой крупной группировки, входящей в клан, бросил ему вызов. А бросил он вызов потому, что его любимчику слишком уж захотелось быть преемником не командира группы, а лидера клана…
– …только вот потом, – продолжаю я за Ямаду, – этот любимчик предал его и исчез…
Вздыхаю.
– Могли бы сразу сказать, что ищите виновника той трагедии, а не устраивать цирк. – стараюсь придать голосу больше уверенности, но кажется, он всё равно звучит сдавленно. – Ну? Вы его нашли. И что дальше?
Тишина. Люди вопят вокруг, но эти звуки для меня сейчас всё равно, что шум ветра.
– А историю эту вы, вероятно, узнали от Сейши, я прав, семпай?.. – продолжаю говорить только бы разрушить эту тишину.
И тут вдруг давление на горло ослабевает – это Ямада медленно убирает руки и отлипает от моей спины.
– У Фушимори мы купили информацию только о тебе, – раздаётся совсем рядом. – А об остальном я знаю… потому что Ханока была моей сестрой.
****
Дети часто ломают или портят вещи, не понимая их ценности. Но может ли возраст, глупость или наивность служить оправданием?
Никогда так не думал.
Да и когда натворил дел, был уже далеко не ребёнком… но оставив прошлое в прошлом, за последние полгода я даже ни разу не вспомнил о тех событиях. Нет, не забыл. Наверное просто не хотел помнить.
И до сих пор мне это неплохо удавалось: делать вид, что ничего особенного не произошло. Тем более, что никто не напоминал и не обвинял меня.
Чёрт… что же это за чувство такое? Сердце колотится, мысли скачут – но дышать словно бы легче.
– А вы уверены, что знаете всё?
Звук собственного насмешливого голоса проникает в уши, а следом за ним и голоса стоящих рядом людей. Кажется, они становятся ещё громче.
– Хочешь сказать, что ни в чём не виноват?
Оборачиваюсь, но чтобы посмотреть Ямаде в глаза, приходится задрать голову.
– На самом деле гонок было больше, чем одна. И погибших тоже. Интересно, их родственники и возлюбленные тоже где-то в этой толпе?
Уголок рта Ямады дёргается. Я даже не успеваю подкрепить весь скотизм своих слов, демонстративно осмотрев толпу ещё раз – как в грудь врезается таран, свитер сминает в железных пальцах и откуда-то будто издалека доносится треск. Это растягивается горловина. Меня явно пытаются оторвать от земли. Оголившемуся животу становится довольно прохладно.
– Даже не отрицаешь?!
Лицо Ямады застыло маской презрения, но взгляд не столько зол, сколько растерян.
Закрываю глаза.
И тут же толпа вокруг затихает. Случилось что? Или у меня неполадки со слухом?
– Не здесь, – раздаётся за спиной голос Хью Хиро.
Узнать его можно не только по голосу, но и по запаху.
Свитер отпускают. Ткань соскальзывает по животу – и тому вновь становится теплее. Но взамен что-то шершавое хватает меня за шею сзади, прямо под волосы – похоже на обмотанные бинтом пальцы. И эти пальцы сжимаются, даря знакомое болезненное ощущение.
– Хиро-чан!
– Куда собрался?!
– Ещё! Ещё один бой!
– Не уходи, пока не проиграешь!
Ямада рывком разворачивается и врезается в толпу. Хиро же, не обращая внимания на возмущённые крики болельщиков, толкает меня следом. В рёбра тут же вонзается чей-то локоть, но я и охнуть не успеваю – как теснота расступается. Ловлю на себе многогранные взгляды: от любопытства до раздражения – но пальцы крепко сжимают шею, заставляя морщится и быстрее работать ногами. И очень скоро заасфальтированный ринг остаётся позади, как и возбужденные насилием зрители. А ведь кажется, там, среди них, было немного спокойнее…
А теперь меня куда-то ведут. Зачем?
Да стойте вы, дайте прийти в себя и подумать! И не надо так сжимать шею, я не собираюсь убегать… по крайней мере, пока.
Но что же делать? Продолжать в том же духе? Сказанного не вернёшь назад, но может, хватит изображать из себя подлеца? А голоса-то всё дальше…
Что? Мы выходим из парка?
Тротуар. Грузовик. Гостеприимно распахнутая задняя дверь фургона.
– Залезай.
– Не хочу.
Шею отпускают, но тут же толкают в спину. Успеваю поставить ногу на ступеньку раньше, чем расквасить об неё нос. И хотя мышцы уже начинают деревенеть, по инерции поднимаюсь выше.
За спиной раздаётся скрип и щелчок.
И темнота внутри становится абсолютной.
Прошу, только не это!
Снаружи звучат голоса, но слов не разобрать – уши уже забило ватой, грудь сдавило… да так, что не вздохнуть и не выдохнуть.
Здравствуй, клаустрофобия. И тебе привет, никтофобия. Давно не виделись.
Что там садюга-психиатр говорил? «Дышать размеренно»?
Но как заставить себя вдохнуть?!
Утробно заурчав, оживает двигатель. Пол под ногами встряхивает, меня бросает назад. Удар спиной о запертые двери выбивает из лёгких остатки воздуха, зато немного проясняет мысли – и я вспоминаю про сотовый. Тут же вытаскиваю, трясущимися пальцами – осторожно, стараясь не выронить. Подсветка экрана включается, и сразу становится чуточку легче. Заставляю себя сделать глубокий, долгий вдох. До этого стен не было видно, но сейчас они надвигаются, сдавливают, грозя вот-вот расплющить…
Ноги подкашиваются. Падаю. Подтянув колени к животу, начинаю считать про себя: один, два, три…
А ведь я проходил лечение. Долбаный садюга-врач в качестве терапии заставлял переживать приступы ужаса снова и снова, сначала выключая свет на несколько секунд, потом всё увеличивая интервал. Это было гадко – обливаться потом от заполняющего внутренности страха, да ещё под этим преследующим, внимательным взглядом, от которого не скрыться… Я даже занимался дома. Залезал в шкаф. В тьму и тесноту. Терпел, сколько мог. И всё ради того, чтобы унизительные визиты к психиатру побыстрее закончились.
Своего я, надо сказать, всё же добился: наглотавшись успокоительных, прошёл проверку и получил справку об окончании терапии.
Конечно, это не значит, что я вылечился. Но по крайней мере сейчас, вместо того, чтобы биться о стены и выть, я могу заставить себя дышать медленно и размеренно, и даже более или менее связно мыслить. Пусть и сжав кулаки до хруста в костяшках пальцев.
Но сколько я выдержу?
Плевать, куда и зачем меня везут, лишь бы выпустили скорее!
Но машина всё никак не останавливается. Несколько раз она плавно поворачивает, вроде бы притормаживает, а потом снова ускоряется.
Пытаюсь сосредоточиться на движении, забыть о стенах, но к горлу всё сильнее подкатывает тошнота. Держу телефон двумя руками и смутно понимаю, что должен кому-нибудь позвонить. Меня же… вроде как опять… похитили? Но кому? Сестре? И признаться, что наврал? После всего, что она пережила из-за меня?
Нет. Всё будет хорошо. Меня не похитили, мы просто едем в место, где сможем нормально поговорить. Мне просто надо как-то справиться со своими фобиями. Просто…
Но вдруг это всё сделано специально? Вдруг они знали… и специально заперли здесь? Чтобы я сошёл с ума? Такими темпами, когда грузовик остановится и двери откроются, сидеть на полу уже будет овощ, пускающий слюну.
Странное дело, я никогда не брезговал унижаться, играя роль забитого тихони, но сейчас злюсь при одной только мысли, что могу стать жалким, не контролирующим себя психом. Что они увидят меня таким.
Не хочу.
Прошу вас. Не надо.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления