Объявится его отец или нет — Эшу не жить в любом случае. Скорее всего, он и сам это понимал. Маркэль едва не врезался в вынырнувшего из-за угла дворецкого и, не став слушать извинения, двинулся дальше. Стоять на месте было немыслимо. Хотелось выйти из особняка, исчезнуть из его стен, словно вместе с тем исчезнет и боль.
Наверное, Маркэль должен был чувствовать удовлетворение, что Эш получит по заслугам, но в нём не было ни малейшей доли злорадства. Всё просто встало на свои места, а Маркэль оказался излишне доверчивым. Он действительно слишком походил на мать, и стоило радоваться, что он не успел повторить её участи.
Вырвавшись из особняка, точно из склизких лап монстра, Маркэль расправил крылья и взмыл в воздух. Мощный порыв ветра разметал волосы, мороз пробирал тело, снег впивался в лицо крошечными лезвиями, забивался в глаза, уши. И от этого словно бы становилось чуть легче. Всё правильно. Он это заслужил. За свою доверчивость и за то, что влюбился в сына убийцы своей матери.
За то, что не смог разглядеть охотника под самым носом — и это было самое странное! Маркэль с детства знал, как вычислить охотника: отец позаботился, чтобы больше ни один из этих ничтожеств не мог и близко подойти к его семье.
А сколько были знакомы они с Эшем? Больше трёх месяцев? Неужели Эш настолько хорош, что сумел спрятаться под носом врага?
Но ошибки быть не могло, и поведение самого Эша это подтверждало. Тогда почему он тянул так долго? Почему не убил Маркэля сразу? Ему нужно было нечто иное? Голову разрывали бесчисленные вопросы, сердце — боль.
Маркэль летал до тех пор, пока обледенелые крылья не стали слишком тяжёлыми. Он прижал их к телу и рухнул с высоты птичьего полёта — проскочила крамольная мысль, что бессмысленную, полную разочарований жизнь можно закончить в одно мгновение, нужно всего лишь не выходить из пике. Но рефлексы оказались упрямее, и у самой земли два чёрно-белых крыла широко распахнулись, не давая разбиться. Адреналин стремительно гонял по венам.
Маркэль взмахнул крыльями и небрежно приземлился на балкон своей комнаты. Его едва ощутимо трясло от холода. Тонкие брюки с эмблемой Академии промокли насквозь и представляли собой жалкое зрелище, превратившись в твёрдую корочку. Обнажённое тело покрылось мурашками.
Дверь на балкон распахнулась, и показался разъярённый Фабиан. Маркэль подумал, что ошибся местом посадки, но нет — интерьер за окном точно был его.
— Ты в своём уме?! — брат схватил его за руку и грубо втолкнул в комнату. Поместье окутало его стеной тепла. — Тебе жить надоело? Не смей больше такое вытворять! Ты мог разбиться!
— Как будто кому-то есть до этого дело, — Маркэль вырвал руку из хватки Фабиана. — Что ты вообще делаешь в моей комнате?
Лицо брата из разозлённого стало вдруг встревоженным:
— Мне есть до этого дело. Я хотел с тобой поговорить, но прими сначала горячий душ — ты весь ледяной и в снегу. Я подожду.
Маркэль не стал спорить: его трясло от холода, а выяснить отношения с Фабианом можно было и потом. На ходу расстегивая ремень, он направился в ванную.
Неужели в момент падения он действительно подумал, что хочет умереть?
В жизни Маркэля и правда не за что было зацепиться: у него не было друзей в Академии, не было хобби — всё время занимала учёба, и это, казалось бы, его всегда устраивало.
Да и семьи у него тоже толком не было. Отец годами пропадал то на работе, то в погоне за охотниками, а в свободную минуту Маркэль не слышал от него ничего, кроме упрёков и приказов. А Фабиана не интересовало ничего, кроме угождения отцу, поэтому его реакция на пике удивила Маркэля.
Как следует отогревшись в душе, он вышел, растирая мокрые, но теперь горячие волосы. Крылья убирать Маркэль не стал, давая им как следует просохнуть — благо что широкие дверные проёмы родного поместья позволяли ходить в истинной форме без препятствий. Он облачился в чистую одежду и вышел к брату:
— Что тебе нужно?
Фабиан снова удивил его таким непривычным обеспокоенным выражением лица.
— Маркэль, что с тобой происходит? Выглядишь отвратительно.
— Удивительно, что именно сейчас ты решил проявить заботу. С чего вдруг строишь из себя мамочку?
— Я не мать и никогда не смогу её заменить. Но я правда пытаюсь быть хорошим старшим братом.
Маркэль едва не рассмеялся.
— В какой момент ты пытался? Когда рассказывал отцу обо всём, что происходило в моей жизни? Извини, но ты хороший сын, а не брат.
— Ты насчёт своего романа с человеком? Ты вёл себя странно, я не знал, что мне делать.
— Я был влюблён и счастлив. Для тебя странно было видеть меня таким? Да, для меня тоже.
— Ты прогуливал Академию. А если бы тебя исключили? А если бы тебя нашли охотники?
Маркэль всё-таки рассмеялся, но хриплый звук, вырвавшийся из его груди, сложно было назвать смехом. Да, охотник его нашёл.
— Я твой брат и волнуюсь за тебя, что бы ты там себе ни думал, — Фабиан казался искренним, но Маркэль не помнил, чтобы когда-либо видел его эмоциональным или заботливым.
— Да ты меня с детства не переносишь.
Фабиан отвёл взгляд, взглянул на усилившийся снегопад за окном.
— Ты был любимцем родителей, — его голос звучал тихо, неохотно, — весь из себя такая маленькая копия мамы. Конечно я ревновал.
Маркэль со вздохом отошёл к окну и тоже устремил взгляд на снег, постепенно заваливающий подъездную дорожку.
— Но теперь-то ты неоспоримый любимец отца. Счастлив?
Губы Фабиана изогнулись в скептической усмешке:
— Думаешь, он ещё в состоянии кого-то любить? Единственное, что он может, это искать убийц мамы. Он не в себе. И это понятно, если вспомнить, что говорят о нём — о нас — в Первоначальном мире.
— Ты знаешь? — удивился Маркэль. Они никогда не обсуждали происходящее с ними в родном мире, но их род стремительно терял влияние.
— Не только у тебя есть уши. В том мире всегда шепчутся за спиной, когда проходишь мимо. Неудивительно, что отец не появлялся там почти со смерти мамы. Он же такой честолюбивый. И я, наверное, тоже, раз из-за этого не хочу возвращаться в Первоначальный мир. Может, и тебе не стоит? Я имею в виду... — Фабиан запнулся. Не мог подобрать слов? Зрелище из области фантастики. — Ты можешь заняться тем, что тебе нравится, ты же знаешь это? Не хочешь работать с отцом — ладно.
— И это говоришь мне ты? Знаешь же, как он реагирует на неповиновение.
— И что он тебе сделает? Он слишком долго не был в Первоначальном мире, его силы на исходе.
Маркэль удивлённо уставился на брата. Он был прав.
— Но пользоваться его состоянием как-то...
— Я всего лишь напоминаю тебе о фактах и ни на что не намекаю.
Что это нашло на Фабиана? У них всегда были натянутые отношения, и ни один из них не стремился это исправить. Сегодня вечером он вёл себя по-настоящему необычно. Маркэль вглядывался в профиль брата так пристально, точно при должном упорстве ответ мог появиться прямо на лбу.
— Мне ожидать подвоха? Вы с отцом устроили проверку? Не понимаю тебя...
Фабиан старался не встречаться взглядом с Маркэлем. Он, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке настолько, насколько это возможно, когда сказал:
— Ты был сам не свой в последнее время, а потом я увидел, как ты падаешь с неба, и подумал, что ты...
— Собираюсь убить себя?
Фабиан быстро кивнул, нервным жестом пригладил волосы.
— Мама бы не простила мне, если бы я за тобой не уследил.
Кровь прилила к лицу Маркэля. Да, мать всегда пыталась примирить детей, но он и подумать не мог, что для Фабиана её слова до сих пор что-то значат. Он не выказывал особых переживаний после её смерти, так что Маркэль сделал вывод, что он единственный не выпускает её образ из мыслей.
Похоже, это было не так.
Братья молчали в неловкости. Снег за окном усилился.
— Но ты не об этом хотел со мной поговорить, — наконец разбил тишину Маркэль, когда она стала совсем в тягость.
Фабиан деловито кивнул и вцепился в него взглядом, будто и не было того крайне нелепого разговора о прошлом:
— Тот парень внизу выглядел так, будто знает тебя.
Конечно он догадался.
Мысли снова сконцентрировались на сегодняшней встрече с Эшем. Он пропал на несколько недель, и Маркэль, как последний дурак, всё это время ждал звонка или хотя бы сообщения ― не важно, какого содержания, он же признался Эшу в любви. Можно было и снизойти до короткой фразы: «Я не могу ответить на твои чувства». А вместо этого Маркэль получил самого Эша в качестве пленника.
Охотник… В голове не укладывалось.
Всё было ложью.
Боль плотно переплеталась с обидой и нежеланием верить, впивалась в самое сердце подобно червю.
— Скажи мне, что твой роман был не с ним.
Маркэль снова промолчал, чувствуя, как в животе скапливается ком едва-едва притихшего гнева, и сложно было сказать, на кого именно направлен этот гнев: на себя, брата, на Эша?
Фабиан шумно вздохнул. В этом вздохе читалось разочарование.
— Он тебя использовал.
Жестокие слова острым осколком вонзились в сердце.
— Я знаю, — огрызнулся Маркэль, но тут же резко мотнул головой. — Нет, ни черта я не знаю! И ты не можешь этого знать. Как он мог меня использовать? Почему просто не убрал с дороги? Зачем вообще связался со мной? Я не понимаю его. Я не понимаю, зачем ему всё это было нужно? Почему он остался со мной? Почему не рассказал обо мне другим охотникам? Почему?!
Эш мог бы убить его сам, мог заманить в западню. Но почему-то не сделала ни того, ни другого.
«Почему?»
Этот вопрос стал настоящим наваждением.
Должна быть разумная причина, почему охотник не стал убивать демона. Но Маркэль её не видел.
— Есть только один способ узнать это, — размеренный ответ Фабиана звучал как голос разума. — Спроси у него. Он полностью в твоём распоряжении.
Ощущая скованность, Маркэль бросит взгляд в сторону двери, точно измеряя, сколько храбрости ему понадобится, чтобы пересечь это расстояние. Он жаждал узнать правду, но вместе с тем опасался того, что может услышать. Эш причинил ему боль уже дважды, и Маркэль не хотел добровольно подставляться под третий удар. Но Фабиан был прав: есть только один человек, знающий правду.
За окном мелькнул свет фар ― вернулся отец. Паника подпрыгнула к горлу Маркэля, и он с надеждой взглянул на брата, новообретенного союзника.
— Я постараюсь задержать отца, если хочешь, — Фабиан понял его правильно.
— В идеале — убеди его, что пленник ничего не стоит. Я не хочу, чтобы они встречались.
Маркэль не хотел, чтобы отец контактировал с Эшем: методы ведения диалогов с людьми у него были слишком агрессивными. Он отличался столь яростной ненавистью ко всему, что связано с охотниками, что мог запросто убить Эша, не дожидаясь реакции охотника-отца. Маркэль не мог этого допустить. Ни сейчас, когда они так и не выяснили отношения, ни потом — несмотря на вздымающийся волнами гнев, чувства к Эшу оставались прежними.
Вдвоём братья быстро спустились на первый этаж, где и разделились. У двери в подвал Маркэль замешкался, но заставил себя повернуть ручку.
Внешний мир отступил, позволяя двоим поговорить наедине.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления