Глава Вторая

Онлайн чтение книги Надежда
Глава Вторая

В ГОСТЯХ

Уже месяц я живу у родителей. Целыми днями бегаю с ребятами по улицам, жую черную смолу, играю в карты. Раздолье! Иногда беспричинная грусть находит, но я пореву малость и на следующий день опять мчусь к друзьям. Правда, что-то тревожит меня во взаимоотношениях родителей. Оля часто надувает губы из-за денег. Но все это мимолетно, без долгой и громкой ругани, как в семьях соседнего подъезда. «По-интеллигентному», — объяснила мне Валя. В последние дни вообще, будто черное облако поселилось в нашей квартире, давит, беспокоит деда. И меня тоже. А сегодня Оля потребовала отвезти меня за город к родне. Дела ей какие-то надо утрясти с дедом.

Автобус съехал с асфальта и до самой остановки нас провожал пыльный шлейф. Перебросив через руку светло-серый пыльник (летний плащ), дед уверенной походкой идет по узкой тропинке вдоль хат. Он — в белом летнем костюме, голубой рубашке, в белых парусиновых туфлях и шляпе из рисовой соломки. Золотистая цепочка проходит поперек белого жилета. Прямой, высокий, с развевающимися на ветру седыми волосами, дед совсем не подходит к этой местности, выглядит человеком из другого мира.

Деревня, растянувшаяся на четыре километра, состоит из хат, покрытых серым камышом, окруженных кривыми плетнями. Из калиток выглядывают мальчики в рубахах ниже колен и девочки в платьях до пят. Почему городские дети ходят в коротком или очень коротком, а деревенские — в длинном или очень длинном?

Дед свернул в проулок и остановился у огромной низины. Сухие рогатые ракиты, торчащие из густой молодой поросли, окружали покрытую глубокими трещинами землю.

— Здесь было озеро с чистейшей водой. Осенью желтые и красные листья опадали с ракит и устилали дно. Часами мог смотреть на них. Прошло много лет. Приехал на родину, — а озера нет. Только след остался — пересыхающая летом лужа. И вроде бы не к себе воротился. Не хватает мне его. Будто потерял частичку себя. А сейчас химический завод на Тускари строят. Посылал письмо в горком с просьбой сохранить реку. Обещали рассмотреть. Крепна пересохла, и эту реку такая же участь ждет. Когда вернешься сюда лет через тридцать, вспомни мои слова, — грустно закончил дед.

Вошли в хату. Очень старенькая бабушка встретила приветливо. Дед посидел с нами немного и сказал: «Мне пора». Я вышла его проводить. И вдруг на меня такая тоска навалилась! Почувствовала себя одинокой, несчастной, брошенной в незнакомой деревне. Слезы навернулись на глаза. «Только привыкла к одному хорошему человеку, а он меня одну оставил», — думала я, сдерживая зябкую дрожь.

— Ну, чего волнуешься, детка? Скоро заберет тебя Яша домой, — ласково сказала бабушка, заметив мое настроение.

— Можно погулять на лугу? — спросила я старушку.

— Как хочешь. Не будет скучно одной?

— Нет.

— Буду ждать. Дед мой скоро придет. Вечерять вместе будем, — крикнула бабушка Нюра мне вслед, заслоняя глаза ладонью.

День был серый и ветреный. Пришла на луг, но он весь усеян коровьим навозом. Наступив на «свежие коржи», разозлилась. Вытерла ботинки о траву и побрела на пыльную улицу, заросшую с обеих сторон высоченным бурьяном. Тоскливо. Неуютно. Одиноко.

На ужин бабушка нажарила целую сковороду яиц с большими кусками сала. Я поела вдоволь, не стесняясь. Спать положили на железную кровать с шуршащим камышовым матрацем. «Надо же, пастель как в детдоме», — удивилась я. Мыслями окунулась в прошлое и незаметно уснула.


МЕЧТА

Утром сижу на кухне и в окно наблюдаю, как петух кур к порядку призывает. Вошла бабушка Нюра и говорит:

— Иди гулять. Соседские ребята как узнали, что новая девочка из города приехала, так уже с раннего утра от нашей калитки не отходят.

«А вдруг бабушка рассказала им про детдом? В деревне все друг про друга знают», — испуганно подумала я.

— Иди. Никто тебя не обидит, — подтолкнула меня бабушка.

Приоткрыла калитку.

— Я — Леша, твой сосед. А это мои друзья: Вадик, Тамара, Вера, — обратился ко мне один мальчик.

Все ребята были приблизительно одного возраста, — чуть постарше меня и как на подбор светловолосые, голубоглазые.

— Айда, купаться с нами?

Я оглянулась на бабушку. Та кивнула.

Ребята купаются, а мы с Лешей сидим в лощине у пшеничного поля и сосем сочные колоски.

— Вон у того куста я впервые увидел волка, — показал вдаль мой новый знакомый.

— В этом году? — спросила я.

— Нет. Семь лет мне тогда стукнуло. Своей хаты у нас еще не было. Наша-то в войну сгорела. Без бати трудно строиться. У родни жили. В двух комнатах помещались: в одной — четверо взрослых, в другой — пятеро детей. У всех свои обязанности имелись. Я пас гусей. Тот день был сырой. Дул холодный ветер. Я поднял воротник старого папкиного пиджака, сел на корточки и задумался. Гляжу в серое тяжелое небо, а там высоко-высоко черным крестиком самолет движется. «А ведь там летчик сидит, задание какое-то важное выполняет, — представил я себе. — Эх, мне бы туда! Хоть бы одним пальцем дотронуться до штурвала». Размечтался. «Вот, думаю, когда вырасту, — выше всех полечу. Стану самым смелым и ловким. И мамка гордиться будет, что я у нее такой». А гуси тем временем рядом топчутся, отяжелели от колосков. Вдруг зашумели они крыльями и с гоготом помчались в сторону дома. Я оглянулся. В шагах сорока от меня стоит волк. Не помня себя от страха, закричал: «Рятуйте!» (спасите). Почему не побежал — не знаю. Может, с перепугу. Слышал, что как-то зимой в лесу стая волков неотступно бежала за санями соседа. Возница вернулся домой еле живой от страха. А волк оглянулся на меня и, не спеша, ушел в лес.

— Пожалел тебя? — удивилась я.

— Летом они не слишком злые. Это зимой волки разрывают соломенные крыши овчарен, горло овечкам перегрызают, чтобы не блеяли, и волокут в лес. Нападают группами. Особенно на святки.

— Сытый праздник себе устраивают? — улыбнулась я, глубоко не осознавая горести такого происшествия для любой деревенской семьи.

— Особо волки опасны, если охота прошла неудачно. Тогда и на человека могут броситься, — продолжил свой рассказ Леша.

— Тебя больше не пустили пасти гусей?

— Почему же? До самого сентября пас, это была моя работа. Знаешь, я обязательно стану летчиком. В тот памятный день заронилась во мне любовь к небу.

Он улыбался, глядя в бесконечную синь. И я видела, что в данную минуту для него на свете ничего не существовало, кроме замечательного, таинственного неба.


КОШКА

Неизвестно откуда появился на улице дикий ободранный кот. Свалявшаяся шерсть на нем висела клоками. Он совсем не походил на чистеньких, постоянно вылизывающих себя домашних кошек. Даже походка у него была враскачку. Никакой кошачьей грации! Вихрем носился он по улицам и дворам, хватая на бегу все съедобное. Ему было все равно — воробей ли, ворона, цыпленок. Хозяйки устраивали коту облавы. И палки ему доставалось, и помоями обливали. А в последнее время он сделался объектом развлечений ребят. Они как-то на самую верхушку дерева затащили кота. Но он и оттуда спланировал, четко управляя хвостом. Да еще на все четыре лапы приземлился. Никакая погибель его не брала.

А тут окотилась кошка у Лешиной соседки тети Лиды. Оставив себе одного котенка, тетя попросила ребят утопить остальных в озере. Пацаны превратили это противное занятие в игру. Они долго развлекались с котятами, заставляя их плавать по реке на куске коры под белым флагом, затем «переквалифицировали» их в потерпевших крушение матросов, потому что малыши были черные с белыми полосками. Когда в живых остался один, самый маленький и тщедушный, на берегу появился бродячий кот. Сел поодаль и наблюдает за происходящим. Но, как только Вадим посадил малыша на ветку и направился к воде, кот вдруг ощетинился, подпрыгнул и вцепился когтями в руку мальчишке. Тот взвыл и выронил свою ношу. Кот схватил зубами за шиворот малыша, отнес в низину и начал вылизывать. Когда ребята попытались приблизиться, он зашипел и стал в позу, готовый в любую минуту броситься на обидчиков.

— Это же кошка! Гляди, как с дитем возится. Да еще с чужим. Сроду такого не видел, — воскликнул один из ребят.

— Не будем последнего топить. Видать, судьба ему жить, — решили ребята и разошлись по домам.

Вечером они рассказали о случившемся тете Лиде. Она кусочками свежей рыбы заманила драную кошку к себе на кухню и дала молока. Настороженно вела себя гостья только один вечер. На следующий день она уже ловила в чулане мышей и крыс. На кухне появлялась попить водички и потереться о ноги хозяйки. Когда женщина решилась погладить кошку, та свернулась клубочком и, блаженно помурлыкав, заснула тут же на коврике.

— Надо же, даже такая дикая от ласки ручной стала, — растрогалась соседка.

Кошка и спасенный ею котенок навсегда поселились в доме тети Лиды.


БАНДИТ

Сижу на берегу реки и смотрю в ее быстрые воды. Странно она течет. За бугром плавно воды несет, а тут стремнина да еще «буруны» то здесь, то там. Никто не смог объяснить мне, как появляются эти странные воронки, попасть в которые и взрослому хорошего мало.

Услышала неподалеку веселые крики ребятишек. Подошла ближе. Пятилетние Колька и Ленька похваляются друг перед другом.

«Гляди, как я быстро плаваю», — говорит Колька, ползая по песку на коленках у самого берега. Иногда он взбрыкивает ногами, «утопая» лицом в воду, а, «вынырнув», долго старательно отплевывается и выясняет реакцию друга на проделанный номер. «Это что! Смотри, как я могу на спине плавать», — восклицает Ленька. Он яростно бросается в воду и, цепляясь длинными черными трусами за песок, старательно машет попеременно то руками, то ногами и, нахлебавшись воды, вскакивает, довольный своими успехами.

Прослышав про коварный характер реки, я не заходила в воду выше колена и с некоторым беспокойством смотрела на мальчиков. Но они находились в восторженном расположении духа. Их бесшабашное настроение передалось и мне. Я легла на траву и начала кататься по удивительно мягкому ковру луга.

Еще блаженно кружилась голова, когда я почувствовала что-то неладное в том, что происходило в воде. Подбежала. Мальчишек мотало в буруне. Коля и Леня, попав в промоину, делали невообразимые движения, пытаясь залезть друг на друга. Сначала один оказывался сверху, подминая другого, потом выныривал второй, захлебываясь, цепляясь за трусы и волосы друга.

Оглядела берег. На вершине большого холма сидел «Баран» — местный бандит — и спокойно наблюдал за ребятами. Я взлетела на холм и, боясь приблизиться, закричала:

— Дядя, спасите ребят!

— Еще рано, не нахлебались. Уму-разуму учить надо на совесть, чтобы на всю жизнь запомнили, — ответил он спокойно.

Выдержав паузу, «Баран» неторопливо поднялся, как щенят, выволок пацанов из воды и бросил в траву. Придя в себя, мальчики не сразу побежали домой. Они долго молча лежали и глядели в небо.

— Теперь всю жизнь вам будет стыдно за то, что топили друг друга? Небось, друзья до гроба? — грустно усмехнулся спаситель, поднимаясь с земли.

— Когда вырастете, нечасто напрягайте память воспоминаниями, иначе вам все равно захочется что-либо забыть, — после некоторой паузы добавил он.

Ленька сел и беспокойно заерзал. Старый угрюмый человек в нескольких словах изложил суть горьких мыслей, одолевавших его после купания. Червь стыда больно покусывал в груди. Сомнение, раскаяние, непонимание совершенного ломило голову. Колька тоже сидел с открытым ртом, беспомощный, подавленный, отрешенный.

— Животный инстинкт самосохранения приказывал вам вцепляться мертвой хваткой. Не понимая, вы спасали друг друга. По одному давно бы утопли, — промолвил «Баран» и, тяжело ступая, направился в сторону города.

Мне показалось, что этот суровый человек во второй раз спасал ребят.


ШУТКА

К Лешиной компании пытался пристать Юрка с соседней улицы. Но почему-то не нравился он ребятам, и они прогоняли его. Но в этот раз, старший из нас Вадим, сам предложил Юрке сыграть в монетку:

— Ты прячь, а я буду искать. Найду, моя будет, — коротко объяснил он правило игры.

А Юрка, не будь дурак, походил кругами, будто думает, куда спрятать денежку, а сам сунул ее в карман брюк. Вадик старательно приподнимал каждый камешек. И, хотя друзья давно подали ему знак, где лежит заветная монета, продолжал процеживать пальцами ног пыль на дороге. Вдруг он подскочил к Юрке и спросил:

— В рот засунул? Открой, покажи!

Юра послушно открыл рот. В следующий момент Вадим схватил горсть пыли и с размаху засыпал в рот Юрке. Громким смехом ребята оценили шутку своего друга. Но, увидев выпученные глаза мальчишки, задыхающегося, не способного вдохнуть-выдохнуть, испугались и стали шлепать его по спине. Откашлявшись, Юрка заорал так, что прибежала с огорода его мама. Она поймала «шутника» за шиворот и отвела домой. Вадькина мама сгоряча в полутьме сеней схватила, что попало под руку, и давай стегать сына ниже спины. Потом, услышав, что Вадик что-то уж больно громко орет, остановилась, вытолкала его во двор и тут обнаружила, что вместо веревки била сына кожаным ремнем от конской упряжи, конец которой был украшен металлическим уголком.

Остыв, она обняла сына и уже не сердитым голосом заговорила: «Ирод ты бестолковый, а если бы Юрка задохнулся? Что тогда? Доведут меня до могилы твои непутевые шуточки». Она вздохнула и в сердцах бросила ремешок на крыльцо. Вадим виновато молчал. Ребята за плетнем тоже. Чтобы разрядить неловкую обстановку, я затарахтела:

— У нас в прошлом году первоклассники во дворе щебенкой кидались в круг, нарисованный мелом на заборе. Закончилось тем, что Сашке попали в висок, и он свалился без сознания. Но, пока звали медсестру, он пришел в себя. Вечером тот же Сашка сдуру залез в яму со строительным мусором. А старшеклассники не знали и устроили соревнование: кто с большого расстояния куском железного прута попадет в эту яму. «Стрелы» летели одна за другой. Когда ребята закончили обстрел, я подошла к яме и ужаснулась. Испуганный Сашка сидел, прижавшись к стенке ямы, и сосал пораненный палец.

Ребята молчали. Я поняла, что моя болтовня сейчас не к месту.


БАБУШКА МАРФА

Устроили ребята Леньке головомойку. Уж не знаю за что. Наверное, заработал. Шустрый больно. И вот бежит он, размазывая слезы по лицу, и кричит:

— Доберусь до вас, дайте срок!

Влетает он во двор — и к бабушке. Баба Марфа в сером фартуке, засучив рукава кофты за локоть, старательно месит тесто в белой деревянной дежке. Седые волосы выбились из-под белого платочка, лицо покраснело, бусинки пота текли по лбу и застревали в густых бровях.

— Кто обидел моего внучка? — пробасила бабушка.

— Поколотили меня ребята ни за что ни про что, — хныча, доложился Ленька.

Бабушка, не торопясь, вытерла руки, прижала Ленькино заплаканное лицо к животу и концом каляного (грубого), заскорузлого фартука утерла слезы внуку, приговаривая:

— Пройдут болячки и обиды. Все будет хорошо.

Я смотрела и удивлялась. Не сюсюкает с Ленькой бабушка, не ругает ни его, ни друзей, не бежит к родителям жаловаться, а мальчишка успокоился и уже без слез рассказывает бабушке про свои проделки и проделки ребят. Они вместе смеются. И все-то у них просто и хорошо, по-душевному, на равных. И нет больше обид, а есть радость и покой оттого, что бабушка рядом.


НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ

Скучая, хожу по улице. Остановилась у низкого Ленькиного плетня. Домик его стоит на холме, утопая в зелени. Лозы дикого винограда свешиваются с крыши и чуть вздрагивают на ветру. Леня сидит в пыли и что-то старательно выкладывает из камешков. Рядом пристроился на лавке с невозмутимой заботливостью его дед Тихон, восьмидесятилетний высокий, замшелый, сгорбленный старик. Он внимательно смотрит на правнука. А тот, утирая нос рукавом расстегнутой рубашки, все время поглядывает на него, ища одобрения. И я почувствовала удивительное душевное понимание между ними и огромную молчаливую любовь. У меня защипало в носу.

Бабушка позвала их вечерять. Ленька вскочил, отряхнул трусы, вытер ладони о голый живот и потянул деда за руку, помогая встать. Дед Тихон, кряхтя и улыбаясь внуку, поднялся и, опираясь на самодельную резную палку, направился во двор, где на столике уже стоял кувшин с молоком, горячая с пару картошка и миска со свежими, с желтыми цветками, огурцами.

Мое внимание привлек неприятного вида старик. Он медленно брел, цепляясь за Ленькин плетень.

— Наверное, пьяный, — оценила я походку старика.

Бабушка Марфа в это время спустилась с внуком в подвал. Старик подошел к деду Тихону, сел рядом и стал что-то зло выговаривать. Я смогла расслышать: «...Рассчитаться пришел с тобой за Марфу... Должок старый... Смолоду я был не промах, но ты... — говорил, шамкая, незнакомый старик. «Необуздан ты по пьяному делу и глуп. Опять разошелся?.. Прошлое быльем поросло. За шестьдесят лет мог бы и угомониться...» — отвечал ему дед Тихон.

Я вся напряглась, не понимая, чем может закончиться такой странный разговор. К столу подбежал Ленька и тоже застыл на месте. Дедушка Тихон сидел неподвижно и напряженно. Вдруг улыбка пересчитала морщинки на его лице, и он сказал:

— Андрей, оглянись.

Тот медленно повернулся. За ним, с вилами наперевес, стояла дородная Марфа, единственная любовь всей его жизни.

— Спиной, что ли, увидел? — забормотал дед Андрей.

— Я свою благоверную за версту чувствую. И она меня, — добавил дед Тихон.

Дед Андрей понуро пошел со двора, сердито бормоча:

— Всю жизнь оберегает его, не дает поквитаться. И чем присушил?

Старики с Леней сели ужинать, будто ничего не произошло, а я пошла дальше.


КОЛЬКА

В деревне детей пускают на любые фильмы, кроме тех, что «до шестнадцати», потому что кино привозят только по субботам и только взрослое. Зажав деньги в кулаки, стоим в очереди около дома культуры. Впереди меня Колька, друг Леньки. Он ерзает от нетерпения, переминается с ноги на ногу, предвкушая удовольствие. Нечасто выделяет ему дед мелочь из скудного бюджета. Колька как всегда голопузый, грязный, в трусах до колен.

К большим девочкам подошел высокий симпатичный мальчишка и принялся развлекать их веселыми историями. Неожиданно он быстро наклонился и спустил Коле трусы, оголив ослепительно белый тощий зад. Девчонки засмеялись. Колька, пытаясь надеть трусы одной рукой, окончательно запутался в широченных складках. Справившись с одеждой, но не справившись с чувством стыда, он подлетел к обидчику и, сколько в нем было силы, вложил в тот единственный удар, которым хотел погасить обиду. Долговязый небрежным движением уклонился, и маленький кулачок с ободранными о кирпичную стену костяшками пальцев покрылся красными полосками. Кровь мелкими гвоздичками усыпала беленный известкой фундамент. Колька взвыл, потом сжал зубы и медленно побрел к дому. Девчонки неодобрительно глянули на обидчика и отвернулись от него.

В кино Коля не пришел.


ЯЙЦО

Коров здесь пасут семьями. Пришла очередь отцу Леньки выполнять общественную обязанность. Собрала жена корзинку еды, и в пять утра он уже стоял у края яра с хлыстом и собакой. Белые с рыжими пятнами коровы неторопливо шли по сонной улице. Они сами знали дорогу на луг.

Часов эдак в десять, вдоволь отоспавшись, Ленька отправился помогать отцу. Поиграл с Шариком, заглянул в провизию, поучился бить о землю хлыстом. Но, ударив себя по голым лодыжкам, бросил неинтересное занятие и спустился в яр, где тек прозрачный, студеный ручей. Яр был глубиной метров тридцать. К этому времени солнце уже искрилось в изгибах струй и полностью поглотило утренний сумрак правого склона. Другая, теневая, сторона отдавала сыростью подвала, жгла ноги холодными брызгами росы. Леня по камням перебрался на солнечную сторону и занялся любимым делом — поиском красивых, хорошо отшлифованных камешков. Правда, в воде они казались более яркими и сказочными. Но и высохнув, оставались для него привлекательными, загадочными. Он выкладывал из них на ровной песчаной площадке волшебные города и замки, а потом представив себя древним рыцарем, громил «полчища врагов», разбивая их «разноцветное» войско в пух и прах.


Навоевавшись вдоволь, Леня отправился к отцу. Вдруг нога соскользнула с булыжника, и он, упав в ручей, расшиб колено. Но боли не почувствовал, потому что в этот момент увидел шагах в десяти странный камень очень похожий на яйцо. Леня сразу выделил его среди многочисленных «голышей». Он отличался ярким белым цветом и правильной формой. Камень как магнит притягивал к себе. Но Леня не торопился подходить. Осторожно, будто боясь спугнуть интересную находку, он подбирался к заворожившему его камню. «Если это яйцо, то рядом должна быть птица, которая стережет и защищает его, — подумал он, с опаской оглядывая окрестности. (Яйцо больше гусиного, значит, и птица должна быть крупная)».

Убедившись, что поблизости нет огромной загадочной птицы, Леня с трепещущим от волнения сердцем вытащил яйцо из воды. Тяжелое. Поверхность на ощупь как у настоящего яйца. Вот острый носок, вот тупой. Покатал яйцо в ладонях. Потряс. Внутри затарахтело. От этого неожиданного звука Леня остолбенел. Обычно в яйце содержимое чуть-чуть колеблется. Чему в нем греметь? Масса фантастических предположений вихрем пронеслась в голове: «Оно с Луны свалилось? Яйцо древней птицы? Динозавра?» «А может, это яйцо Кощея Бессмертного?» — с ужасом подумал Леня и даже вздрогнул от страшной догадки. Немного успокоившись, он осторожно постучал яйцом о камень. Разбивать не хотелось. Ведь такого чуда нет ни у кого из друзей! «Но как-то я должен узнать, что внутри него?» — задумался Леня.

Любопытство пересилило. Много камней перетаскал он на площадку, прежде чем яйцо раскололось на три части. Скорлупа была толщиной в два пальца, а внутри находились твердые белые, правильной формы гладкие кубики, каждый из которых помещался в своей ячейке. Их было семь. Леня трижды пересчитал. Чего только не представлял он себе внутри яйца, но такого не ожидал, и был сражен. Он смотрел на кубики и не мог понять, зачем они здесь? Как попали сюда? Почему желток яйца превратился в кубики?

Странное чувство охватило Леню. Не только радость. Удивление! Но не простое, а головокружительное, волнующее, невообразимо потрясающее, переходящее в сумасшедшее возбуждение! Леня не представлял, что удивление чем-либо особенным может быть ярким как вспышка молнии, а еще длительным и очень приятным. Восхищение странной находкой стало для него великолепным, радостным потрясением. В нем проснулось новое, безотчетное, до конца неосознаваемое, большое и важное желание познавать. Он понял, что нашел и открыл что-то таинственное, и был счастлив. Теплая волна восторга сотрясала его худенькое тело.

Собрав все «запчасти» в майку, Леня помчался наверх. Находка заинтересовала отца. Он пробовал яйцо на зуб, на вкус, тщательно изучал кубики, ячейки и при этом тоже выглядел взбудораженным.

Вечером того же дня отец Лени ходил по улицам деревни, показывал экспонат старикам, учителям и все расспрашивал, не встречалось ли кому-либо нечто подобное, и не знают ли старожилы объяснения удивительной находке? Старики говорили о леднике, притащившем огромные камни из Финляндии, о загадочном болоте, но про яйцо сведений у них не было.

На следующее утро отец Лени заклеил яйцо изоляционной лентой и повез находку в музей института, где учился на историческом факультете. Ученые не пришли к единому заключению. Одни говорили, что это хорошо выполненная древняя игрушка. Другие утверждали, что «...загадочное темное его происхождение, что далеки они от понимания этого феномена. Разгадка пока за пределами наших знаний. И надо сохранить яйцо для будущих поколений».

Леня ходил гордый, тем что «внес огромный вклад в науку». Все его мысли были заняты желанием разгадать тайну яйца. А еще ему захотелось много-много знать и много понимать. Теперь он во всем видел интересное, важное. Что такое дерево? Это живой насос, который умудряется воду из земли доставлять к самой верхушке. А самолет летит потому, что построен по природным законам полета птицы. А цифры — не крючки, а загадочные сказочные фигурки, с помощью которых можно управлять всем миром.

И в понимании ранее неизведанного было для Лени столько радости и счастья!


НЕУДАЧНЫЙ НАБЕГ

Новые подружки рассказывали мне, что весной они сначала обрывают у себя в садах крыжовник. Он первый становится «условно съедобным». Размером с горошинки, еще не успев в достаточной степени накопить кислоты, он попадает им за пазухи. Не пугают девочек занозы на ладонях от острых колючек крыжовника и кровавые царапины на руках до локтей! А когда крыжовник заканчивается, приходит пора браться за самые ранние сорта яблок: белый налив, сахарный аркад и коричное.

В этот раз девочки присмотрели сад одинокой старушки Леонтьевны.

— Сомнительное удовольствие — воровать. Вам не жалко бабушку? — спросила я озабоченно.

— Она жадная. Для нее лучше пусть все сгниет, чем чужих детей угостить, — ответила за всех Тамара.

Меня еще мучили сомнения, но любопытство уже пересилило, и я согласилась на предложение девочек составить им компанию. Злая дворняжка, привязанная у калитки, ведущей в сад, честно несла свою службу, поэтому мы сначала перебрались через плетень в соседний двор, а уж из него полезли на сарай Леонтьевны. Он сколочен из кусков старых бревен и досок. Взобраться по торчащим обрезкам на крышу не стоило труда. Малыши быстро перемахнули через соломенную крышу, но прыгать с нее побоялись и притихли, ожидая нас.

Но тут случилось непредвиденное: гнилой камыш под Верой обрушился, и она застряла между стропилами. Расшумелись потревоженные куры-несушки. Залаяла собака. Испуганно засопели малыши. Вера попыталась высвободить ногу и провалилась в сарай. Ей повезло: платье зацепилось за толстую жердь поросячьего загона, и она повисла на высоте двух метров от земли. Леонтьевна вышла из хаты, сердито бурча себе под нос, осмотрела двор, заглянула в сарай и опять ушла в сенцы. Вера была ни жива, ни мертва. «Тамара, — позвала она, — спасай». Подруга вытащила Веру, и мы начали спускать маленьких на землю. Опять собака натянула цепь до предела. Но сад был заросший, и огромные лопухи надежно скрыли нас от бдительного сторожа.

Шли медленно, гуськом, пригнувшись чуть ли не до земли, чтобы не шуршать ветками. Когда, наконец, выпрямились у знаменитого сахарного аркада, то увидели непонятно откуда взявшегося огромного седого взлохмаченного старика с толстой клюкой, в белых домотканых штанах и рубахе, подвязанной веревкой. От неожиданности замерли на месте. Пришли в себя только, когда старик замахнулся страшной палкой. Самые маленькие закричали: «Привидение!» И бросились врассыпную. Под ногами хрустели огурцы, царапал босые ноги огуречник, брызгала соком завязь ранних помидоров. Не помню, как преодолели сарай и плетень. Будто неведомая сила подняла нас вместе с малышами и перебросила через препятствия.

Опомнились на улице, когда свалились в траву-мураву. Первой пришла в себя Вера. Вскоре и остальные дружно катались по траве, икая от хохота, вспоминая подробности неудавшегося набега. Я улыбалась, глядя на подруг, и вдруг поняла, что не умею хохотать, испытывать бурной радости. Что-то веселое шевелится внутри, но никак не может пробиться наружу. Я представила себя одинокой далекой ночной звездочкой, которая хочет приблизиться к теплой солнечной стране счастливого детства, но ей проще уходить вдаль, в неведомое сказочное царство белых облаков.

— Почему вы так испугались старика? — спросила я успокоившихся наконец девчонок.

— Я боялась, что дед поймает меня и к папке отведет. Он у меня очень уж строгий. Как глянет, так я осиновым листком дрожать начинаю, — сказала Тамара.

— А я как представила, что дед держит меня за ухо и «обхаживает» крапивой по голой попе, так откуда и силы взялись. Бегу, спотыкаюсь, ничего перед глазами не вижу. Ветки стегают, а я боли не чувствую, — объяснила Вера. (Папу не боюсь. Он меня любит. Мамка скорее мокрым полотенцем огреет.)

— А я не успела испугаться. Все бегут, и я побежала, — сказала самая маленькая, Катя. — Меня кто-то тащил так быстро, что ноги не доставали земли. Я вроде бы летела.

— А ты боялась? — спросила меня Вера.

— Да. Но страх был непонятный. Я не успела ничего сообразить, только стыдно стало перед стариком. Он и впрямь, как привидение появился из-за кустов. Может, даже как святой или волшебный странник. Старик какой-то особенный, богообразный, как с картины в церкви.

— Разве наш страх — настоящий? Вот учительница из второй школы на самом деле натерпелась, сидя в колодце, — засмеялась Тамара.

— А кто ее туда засунул? — удивилась я.

— Сама влетела.

— Расскажи, — попросила я.

— Этот случай у нас на селе в прошлом году произошел. И смех и грех — так говорит моя бабушка. Учительница старших классов купила себе кроличью шубу. Дорогущую! Ни у кого в наших краях такой шубы не бывало. Муж учительницы — директор пищевого завода. В ту пору взяли они из соседнего села девочку в няньки к сыночку. Так вот, сидит Нина Еремеевна на педсовете, а у самой голову мысль сверлит: «А вдруг нянька шубу заберет и сбежит». Вроде и глупая мысль, а все равно роится в голове, беспокоит. В общем, к концу педсовета совсем извелась учительница. Как только закончилось совещание, бросилась она домой. На улице темень, хоть глаза выколи. Бежит она по тропинке, что возле домов вьется, спотыкается об штакетники палисадников. В ракитовый куст так врезалась, что еле выпуталась из густых зарослей. А в конце улицы — низкий деревянный колодец. Нина Еремеевна не заметила, как на сруб с разбегу влетела и, как лягушка, бултых в воду! Колодец-то глубокий, метров десять будет. Повезло бедняге, ничего не сломала. Только жуть как перепугалась. К тому ж октябрь был на дворе. В пальто уже ходили. Так вот, плавает она там, а сама покрикивает: «Помогите!» На тот случай возвращался домой пьяный Михалыч. Услышал крик из колодца и подумал, что нечисть ночная стонет. Испугался, но из любопытства тихохонько подобрался к срубу и слушает. А оттуда опять: «Помогите!» Тут он узнал голос учительницы, перекрестился и спрашивает: «Вы ли, уважаемая или я спьяну бредить стал?» А она ему: «Спасите, миленький, погибаю». Разбудил дед людей, что у колодца жили. Те кинули учительнице веревку. Обвязалась она и, слава богу, кое-как наверх выбралась. Завернули ее, бедную, в одеяло и домой проводили.

— А шуба? — спросила я.

— Что ей сделается? Только вот Нина Еремеевна воспаление легких тогда схватила.

— А у нас... — начала Вера.

Но мне недосуг их слушать. К бабушке Нюре пора.


ДОБРОВОЛЬНОЕ ВОРОВСТВО

На следующий день Лешины друзья позвали меня «навести шорох» в садах. Я замялась:

— Можно я посмотрю, как это делается?

— Ладно, на атасе постоишь, раз трусишь. Так даже сподручнее, — деловито сказал искушенный в ребячьих забавах Вадик.

— Не трушу. Жалко, ведь. Взрослые, наверное, надеются урожай продать или сделать на зиму запасы, — промямлила я, закусив губу.

— Ты все-таки чудная, — подвел итог моим сомнениям Леша.

Ребята долго и восторженно разрабатывали детали нападения, способы отхода с поля «боя» в случае неудачного «визита», а потом с победным криком налетели на полусгнивший плетень объекта. Когда преграда была преодолена, они, как саранча, набросились на деревья. Одни трясли молодые деревья, другие повисали на ветвях старых и с хохотом осыпали друзей градом фруктов. Быстро собрав яблоки за майки, ребята с еще большим шумом вернулись назад. В яру высыпали добычу на землю и начали пробовать урожай. Вкусных яблок не оказалось. Все озимые. Пошвыряв ими в цель, нарисованную на камне мелом, друзья, довольные собой, разошлись по домам. А я подошла к Леше и, терзаемая чувством раскаяния, спросила:

— Почему ребята как-то странно воруют?

— Чудачка! Они не воруют, а развлекаются. Пацанам нужны сражения, нападения, атаки. Они без этого не могут.

— Пусть грядки копают, если силы некуда девать, — упрямо возразила я.

— Это неинтересно, — рассмеялся Леша.

— Но эти «походы» глупые и вредные, — не унималась я.

— Да ладно тебе! Не так уж велики потери в садах. Зато удовольствия сколько! Будет что вспоминать зимой. Какая жизнь без приключений!

— Так можно почитать про них, — осторожно предложила я.

— В книжках переживаешь чужие радости, а хочется своих. Ты же любишь по деревьям лазить?

— Еще как!

— А нам нравится играть в войну.

— Я тоже люблю, особенно если на саблях драться.

— Ну вот! Даже ты, девчонка, любишь кое-что из нашего «арсенала». А про чужие запасы на зиму не волнуйся. Ребята по очереди устраивают нападения на свои сады.

От этого признания я совсем растерялась. Не понимаю мальчишек!


БОДУЛИНА ПЛОЩАДКА

Вечером того же дня Вера, Тамара, я и еще какие-то незнакомые ребята пошли играть в лапту на Бодулину площадку. Всем понятно, что для игры нужен простор. Пацаны давно приметили ровное место напротив дома трех незамужних сестер Бодулиных. Женщинам было под сорок. Жили они одной семьей тихо и замкнуто. И никто не знал, когда они находились в доме, а когда на соседней улице, у матери. Ребята начинали игру тихо, выжидая, не выскочит ли кто из ворот дома. Выманивали теток из дому. Если ничего не предвещало опасности, они, уже не сдерживая эмоций, носились за мячом. Но если вдруг выбегали толстые женщины с палками, то тот, кто не успевал увернуться, получал приличные затрещины куда ни попадя.

Сегодня игры не получилось. Только мы ступили на запретную полосу, как из калитки сначала просунулись крупные узловатые натруженные руки, потом выглянуло круглое красное лицо в светлом платке, которое тут же не преминуло разразиться бранью: «Вот задам вам! Век будете помнить!» Ну и так далее. Пришлось отойти в посадки и сесть на пеньки, чтобы обсудить дальнейшие планы. Все сходились на том, что свет не видывал таких несносных противных теток. Вдруг Ленька, подтянул штаны и солидно произнес:

— Земля у нас общая. Не имеют они права нас прогонять, да еще лупить! Давайте проучим злюк?

— Как? — в один голос спросили остальные.

— Видите ли, у этих теток крыльцо из трех ступенек и не прибито к коридору. Его можно отодвигать или совсем убирать, — четко по-солдатски доложил «разведчик» Леня.

— Почему оно такое? — удивилась я, надеясь услышать разгадку таинственной истории.

А услышала житейскую прозу:

— Может, потому что мужицких рук нет в доме или для удобства так задумано было. Почем я знаю? Давайте уберем крылечко вечером, когда стемнеет, а сами в окно постучим. Тетка выскочит и свалится. Вот смеху будет!

— Пока от окна отскочишь, она тебя поленом влет достанет, — засомневался практичный Вадим.

Между тем, я тоже попыталась предостеречь Леню от необдуманного поступка. Даже толковала о жалости. Бормотала неуверенно и невнятно вроде того: «Мне кажется, было бы всем нам приятней договориться по-хорошему. Вместе с тем, я понимаю вас. Не сомневаюсь, что если я начну переговоры, они поймут нас...» Но одобрения мальчишек не получила. Азарт уже охватил их горячие головы. А Леня, оскорбленный и обиженный моим недоверием, продолжал разворачивать свой план действий.

— Я стучать буду издалека, как мой брат свою невесту на улицу вызывает, — с вызовом поглядывая в мою сторону, докладывал он.

— Как это? Как? — шумно заинтересовалась вся компания.

— Очень просто, — солидно изрек малыш, довольный вниманием старших товарищей. — Брат привязывает к окну резинку или толстую нитку с пуговицей, а сам прячется за куст сирени и дергает. Пуговица стук да стук. Верное дело!

— Согласен, чур я первый, — сказал мальчишка, которому больше всех «влетело» от старух во время последней игры. — Я не уберу крыльцо, а немного отодвину от стены. Ох, долго они будут помнить мои шишки!

Так они и сделали. На первый стук тетка выглянула в окно и, услышав детский смех, выругалась. На второй — приоткрыла дверь и пригрозила оторвать хулиганам ноги. На третий — дверь дома с грохотом отворилась, и в полной темноте раздался вопль. Мы, как стая испуганных воробьев, разлетелись в разные стороны.

Больше никто не прогонял ребят с площадки. Но мне все равно неловко вспоминать эту историю. Может, потому, что от теток не доставалось?

«У этих толстух, наверное, довольно своих трудностей, а тут мы им еще добавили... Когда участвую в проделках, не получается у меня жить в мире со своей совестью. У каждого она своя, не подчиняется большинству», — переживала я.


СЕСТРЕНКИ

Мы играем с Тамарой около дома Веры в мяч. У меня никак не получается поймать его после удара о стену сарая. Подружка терпеливо учит меня и хохочет над тем, как я в азарте падаю в пыль.

— Замри! — вдруг крикнула она.

Я остановилась.

— Слышишь, кто-то скулит во дворе у Веры?

— Ничего не слышу, — ответила я.

— Ребенок плачет. У меня на детские слезы ухо востро. Когда братик хнычет, я даже ночью просыпаюсь. Пошли глянем.

— А можно без разрешения в чужой двор входить?

— Мы же не воры, — пожала плечами Тамара.

— Из дома звуки идут, — забеспокоилась моя подружка.

Вошли в коридор. Прошли сенцы. Открыли дверь чулана. Ляда (творило, крышка) подвала открыта, и оттуда доносится сопение и хлюпанье.

— Кто здесь? — тревожно спросила Тамара.

— Помогите! — истошно, с эхом, закричал детский голос.

Мы нырнули в подвал. На цементном полу горела керосиновая лампа. Лена, средняя сестричка Веры, лежала животом на краю высокой узкой бочки вниз головой и, болтая ногами, пыталась что-то достать изнутри. Мы заглянули в бочку, а там на самом дне — Катя. Она выныривала из рассола, отплевывалась и, взвывая от рези в глазах, упрашивала вытащить ее из проклятых помидоров. Но сестра никак не могла дотянуться до нее. Тамара сняла Лену, залезла на бочку и приказала: «Держите меня за ноги, да покрепче!»

Вскоре любительница соленых помидоров, выкупанная и переодетая, лежала в постели и промывала глаза слезами, а мы смеялись над нею вместе с ее сестренкой.

Когда пришла Вера, девочки дружно заревели, уговаривая не сообщать об их шалости родителям. Мы успокоили их. Но Вера для острастки все-таки отшлепала обеих, укоряя:

— Ну, ни на минуту нельзя вас оставить! У меня не сестры, а божье наказание!

Успокоившись, Вера предложила нам поиграть в прятки. По считалочке водить досталось Тамаре. Я растерянно шарила взглядом по незнакомому двору, отыскивая удобное место, чтобы «схорониться», как говорили мои подружки. Тамара быстро нашла Катю. А я залезла на крышу и долго наблюдала за безуспешными попытками найти меня. Потом не выдержала, засмеялась и сразу выдала себя. А Веры и Лены нигде не было. Стали искать их вместе. Осмотрели все углы двора и дом. Тома не на шутку заволновалась:

— Странно. Вера не могла уйти, не предупредив нас. Куда она подевалась?

Мы стали звать подруг, просить их откликнуться. Тут в дом вбежала Катя, влезла на сундук и пролепетала весело:

— Мышки в сундуке больше не скребутся.

Тамара вдруг побелела, смахнула Катю с сундука и, сбросив петлю с ушка, открыла крышку. Перед нами, запутавшись в старых вещах, неподвижно лежали Вера и Лена. Платья на груди девочек были разорваны, лица оцарапаны.

Катя с ревом бросились к сестрам. Вера прерывисто задышала и затряслась всем телом. Когда она окончательно пришла в себя, то, еле шевеля губами, произнесла: «Сама захлопнулась». И заснула. Мы сидели рядом на полу и по очереди вставали слушать ее дыхание. Лену увезли в больницу.

То ли Катюша по глупости накинула петлю, а потом забыла, то ли петля защелкнулась сама, когда девочки опускали крышку, — кто теперь скажет правду? Да это сейчас и не важно. Главное — девочки живы остались.


ПОЖАР

Старшие дети днем заняты по хозяйству, поэтому я скучаю во дворе одна. Бабушка не разрешает мне возиться на огороде, потому что я гостья. Правда соседка заметила скороговоркой:

— Хорошие гости три дня гости, а потом наравне с хозяевами за работу берутся.

Но бабушка Нюра имела свое мнение:

— Пусть детка помнит деньки, проведенные у меня, как праздник, а со своими делами я пока сама способна управиться. Вот если бы она осталась у нас жить, то я приучила бы ее ко всему.

Прибежала Катя и позвала меня к себе играть в куклы. Мы подошли к хате с чистеньким двориком, окруженным новым, еще не покрашенным штакетником. К хате вплотную примыкал маленький сарайчик, на крыше которого находился шалаш. Он построен из ореховых жердей, аккуратно обложенных сверху ветками и травой.

— Вчера шалаша здесь не было, — удивилась я.

— Это мой папа придумал поставить его на крышу, потому что на земле я простужаюсь», — объяснила мне Катя скороговоркой.

Внутри шалаша на старом одеяле разложены тарелки и блюдца с отколотыми краями, самодельные тряпичные куклы и много бумажных, с разнообразными комплектами одежды. «Бумажных кукол мне делает Вера. Давай их на бал наряжать? А потом приготовим «обед», — предложила Катя. Я с интересом занялась незнакомой игрой. Если наряд не очень нравился, мы тут же рисовали на нем узоры или вырезали новые модели. Этим можно заниматься целый день, но бабушка позвала меня обедать. Я быстро похлебала борща, выпила молока и опять побежала к Кате.

Уже издали увидела, что из шалаша валит дым, и красные языки пламени трепещут над пучком рогатых жердей. Вбежала во двор. Чумазая Катя кружкой черпала воду из ведра, стоящего у крыльца, и мчалась на крышу.

— Пожар! — завопила я со страху.

— Не кричи, а то мне влетит, — остановила меня Катя.

— Глупая, если хата сгорит, тебе еще больше достанется.

— Ой, а там Вера с Леной спят! — вскрикнула Катя и зарыдала.


Соседи уже бежали со всех сторон. Они быстро загасили пламя. Когда суматоха прошла, Вера стала искать Катю. Но ее нигде не было. Голос Веры задрожал, она побелела и полезла на крышу сарая. Там она разгребла пепел, заглянула через прогоревшую дыру внутрь. Потом спустилась во двор и, плача, позвала:

— Катенька, откликнись, я не буду тебя наказывать.

Откуда-то с неба послышался тихий голос:

— Боюсь.

Все подняли головы и увидели Катю на самом верху огромной груши. После долгих уговоров и обещаний, она спустилась. Вера обняла ее и давай целовать в обгоревшие брови и чубчик.

— Почему загорелся шалаш? — спросила я.

Катя, размазывая пепел по лицу, начала рассказ:

— Играла я гуттаперчивым (резиновым) пупсиком. А у него почему-то дырка в голове. Я зажгла спичку и зачем-то сунула ее внутрь пупсика. А он мгновенно вспыхнул. Я со страху выронила его. Когда шалаш загорелся, я поливала его из кружки, а потом садилась на коленки и дула на огонь.

— Зачем? — удивилась Вера.

— Думала, что так смогу потушить огонь, сдуть пламя. Я очень испугалась.

Вечером пришли родители. Мама не ругала Катю, только просила никогда больше без спросу не брать спичек. А папа взялся за голову и пробормотал:

— Слава Богу. Все живы. Легко отделались.

Вера сидела на крыльце, низко опустив голову. Мама подошла к ней. Вера подняла заплаканные глаза и тихо сказала:

— Я уложила Лену и Катю на послеобеденный сон и не заметила, как сама заснула.

— Я не спала, притворялась. Мне хотелось на крышу, — без доли лукавства пояснила Катя.

— А как спички у тебя оказались?

— Взяла на печке.

— Зачем?

— Чтобы ежика сделать из хлебного мякиша. Не бывает ежиков без иголок. Ты что, не понимаешь?

— Понимаю, — вздохнула Вера.

Мама вдруг заплакала. Папа усадил ее на крыльцо, обнял и принялся успокаивать. Соседи стали расходиться по домам.



Читать далее

Глава Вторая

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть