Онлайн чтение книги На расстоянии вытянутой руки At arm's length
7 1 метр

Дни потекли в неспешной рутине, нанизываясь друг на друга. Расследование Джордана шло своим чередом, сверхъестественные сущности на время затихли, а Скотт и волчата приняли как данность, что у Стайлза по какой-то причине участились панические атаки, но рассказывать он ни о чем не хочет. И теперь вокруг Стилински периодически собирался заслон из друзей. Они все были на расстоянии вытянутой руки: не слишком близко, но и не слишком далеко. Ровно там, где надо было. Скотт смирился и с тем фактом, что Стайлз бросил лакросс и устроился на подработку к Питеру, но первое время МакКолл порывался ходить вместе с другом: мало ли что удумает коварный зомбо-волк. Но Стайлз успешно отбился:

— Во-первых, он ничего мне не сделает, Скотти. Хочешь — верь, хочешь — не верь. А во-вторых, ты не сможешь защитить меня от жизни.

Скотт повздыхал, покряхтел, но вынужден был отступить: если Стайлз что-то решил, с ним лучше не спорить — себе дороже. Эллисон в свойственной ей неловкой манере выдала Стайлзу карманный электрошокер и аконитовую вытяжку. «На всякий случай». А Стайлз подумал, что не только (и не столько, блять) от волков пострадал, но принял с благодарностью. Если уменьшить мощность шокера, то и со всякими человеко-придурками можно будет потолковать. В целом, общение Стайлза со стаей наладилось практически полностью. Даже Айзек перестал ходить и депрессивно вздыхать вокруг него, намекая, что знает, как пережить трудные времена.

А вот подработка оказалась непыльной. Питер занимался какими-то странными консультациями для владельцев бизнеса и, как оказалось, был широко известен в узких кругах. Даже не только в сверхъестественных. К нему за помощью обращались бизнесмены самого разного уровня. Кажется, однажды Стайлз видел в расписании имя какого-то политика, но не вдавался в подробности. От парня требовалось немногое: разгребать электронную почту, вносить вовремя коррективы в расписание и заниматься документами. Стандартная работа секретаря, за которую волчара платил по пятнадцать баксов в час. Сначала Стайлз хотел возмутиться, что это — слишком уж большие деньги для найма школьника (даже не студента!). Но потом передумал: хочет Питер заниматься благотворительностью — пусть его.

В кой-то веки с той злополучной ночи Стайлз наслаждался жизнью. Появлялись даже предательские мыслишки не звонить Моррелл: всё же и без того хорошо. Но потом накрывало осознание: не всегда вокруг него будут защитники. Как-то придётся поступать в университет, обживаться на новом месте, знакомиться с людьми. И панические атаки, усугублённые посттравматическим расстройством — явно не то, что способно облегчить эту задачу.

Поэтому, когда он накопил первые шестьсот баксов, он все же звонит Марин Моррелл и договаривается о первой встрече. Заставить себя пойти на неё — отдельный квест, почти как поездка в Дом Айкена. Может, чуть-чуть полегче. После неё он берёт отгул у Питера — первый и последний.

 

***

 

Стайлз и рад бы сказать, что после нескольких сеансов психотерапии жизнь заиграла яркими красками, он легко вздохнул, сбросив груз болезненных воспоминаний, и пошёл, счастливо отплясывая по дорожке из жёлтого кирпича. Нацепив розовые очки и зажевав фруктовую жвачку. Нихуя. Вот просто ни-ху-я-шеч-ки. Ну, жвачку, может быть, и зажевал. А всё остальное было именно так, как Моррелл и предсказывала: было больно, откровенно дерьмово и хотелось сдохнуть. Или, на крайний случай, хотелось рыдать двадцать четыре часа. А лучше — все двадцать пять часов в сутки, восемь дней в неделю. Просто про запас.

Тяжелее всего, конечно, было в самый первый раз. Сначала Стайлз даже заговорить не мог: слова просто не выталкивались изо рта, а мозг самоликвидировался под напором воспоминаний и ужаса. Но к концу сеанса Стайлз вдруг обнаружил, что сидит весь в слезах, и бормочет остатки истории. Как именно Моррелл этого добилась, какими вопросами или каким молчанием — Стайлз так и не понял, но домой вернулся абсолютно разбитым и больным, будто после трёх тренировок с волчатами на поле.

Отец не дёргал, Питер — тоже. Они вообще на удивление тактично подошли к вопросу терапии Стайлза: не лезли с вопросами или советами, не уговаривали обсудить и не пытались поторопить. Не то чтобы Стайлз мог представить, как Питер уговаривает что-то обсудить, но всё же.

После первого прогула на работе Стайлз себе такого больше не позволяет. Он исправно приходит к Питеру — то домой, то в офис, который у него, оказывается, имеется, — разбирается с порученными задачами, готовит кофе и не лезет не в своё дело. Хотя иногда очень хочется, но он сдерживает себя, таким вот нехитрым образом благодаря Питера за… за всё, в общем-то.

С каждым днём Стайлз всё больше путается в своём отношении к Хейлам как к явлению.

Кора… немного вспыльчивая, но простая и довольно дружелюбная — как для девчонки, которая пережила всё то, что пережила Кора. Она никогда особо не сближалась со Стайлзом, но и не отталкивала слишком сильно. Просто приятельствовала. И Стайлза устраивал такой порядок вещей. Но сейчас… чем больше времени парень проводит с Питером, тем больше хочется видеть Кору, общаться с ней, играть в приставку или делать домашние задания. И у Стайлза нет ответа на вопрос: почему вдруг. Он не так уж и часто ходит на стайные посиделки, чтобы проникнуться всеми этими связями. И Кора — абсолютно точно не тот волк (или человек), к которому Стайлз мог бы внезапно воспылать… хоть чем-то.

Дерек. Дерек, который теперь чувствует себя не пострадавшей стороной, а конченным мудаком. Стайлз его тоже таким считал в самом-самом начале, когда обида, злость и отчаяние управляли разумом больше, чем сам разум. Но после явления Христа народу Дерека извиняться и пары бесед с отцом и Лидией, Стайлз смирился с тем, что Дерек… это просто Дерек. Неловкий, несоциализированный парень-волк, который не умеет анализировать реакции других людей. Почти Маугли от общения, короче. И вообще-то в этом было что-то милое, и при других обстоятельствах Стайлз повёл бы себя так же, как с Малией: начал бы объяснять тонкости и нюансы, рассказывать и поправлять. Но сейчас… нет, сейчас на это нет совершенно никаких сил или ресурсов. Стайлз сам себя понять не может, что уж говорить о помощи другим…

А Дерек всё равно не отступает: пишет сообщения (пусть и из пары-тройки слов) и даже несколько раз звонит, но Стайлз сбрасывает. Не хочет в очередной раз выслушивать бессмысленные «прости-извини». Да и времени на это нет: школа, домашние задания, помощь Лиаму с некоторыми уроками, подработка у Питера, психотерапия. Не до Дерека, короче.

И сам Питер. Скрытный, на удивление уравновешенный, осторожный, умный, хитрый зомби-волк и крипи-дядя. Переживший пожар. Спасший Кору, но убивший Лору. Помогавший Дереку и дававший советы Скотту. По крайней мере, до тех пор, пока не смирился с невозможностью достучаться. Едва не убивший Лидию, и пробудивший в ней же силы Банши, обучивший её. Отомстивший за свою стаю и погибший от рук племянника. Возродившийся. И отчаявшийся. Стайлз видит это в глубоких складках возле рта, в потухших глазах. Слышит в тяжёлых вздохах и утомлённом поглаживании переносицы. И это беспокоит. То, что Стайлз в принципе это видит и понимает. Без каких-либо подсказок со стороны, без анализа запаха, который доступен волкам, и шёпота голосов, который есть у Лидии. Простой парень Стайлз улавливает и понимает то, что происходит с непростым оборотнем Питером. Это… немного пугает.

А ещё Питер чертовски, преступно красив. Но эту информацию Стайлз уже обсудил (и не раз): с Лидией, с Моррелл, сам с собой. Не обсудил только с самим Питером. И не планировал в ближайшее время. В ближайшее никогда.

И Питер заботится. Стайлз только и успевает удивляться: как никто ещё не понял, что крипи-волк — на самом деле, сладко-волк. Ну, может, никто, кроме Коры. Та всегда крутится возле любимого дядюшки, подлезает ему под руку, толкается головой в плечо. Но остальные волчата… За каждым добрым намереньем видят сложную схему, за каждой помощью — двойное дно. И настолько Питер с этим примирился, что сразу выставляет условия, раз уж всем так комфортнее и привычнее. А Стайлз… Впервые со дня смерти мамы о нём заботится кто-то, кроме отца. Бескофеиновый кофе в офисе и дома, холодильник, забитый полезной едой, даже эта подработка за безумные деньги. И какие-то мелочи, вроде волчьего моджо от головной боли или подробные объяснения какой-то темы из экономики для написания эссе…

Питер был и остаётся… неоднозначным. Не белым и не чёрным. И даже не серым. И в картине мира мальчика, в котором когда-то квартировался Ногицуне, Питер — самый реальный и самый живой.

Не в том смысле, что Скотт мёртвый или нереальный, нет. Просто все они: Скотт, Лиам, Лидия, Эллисон… если вдруг и калечили кого-то, то только для защиты других. Даже Малия со временем переняла эту непогрешимость и святость истинного альфы. А Стайлз до сих пор помнит, с каким удовольствием запускал руки в чьи-то внутренности. Интересно, помнит ли Питер что-то из того времени, когда альфа мстил всему миру? Но Стайлз не решается спросить.

 

***

 

Сегодня Стайлз отправляется на работу гораздо позже, чем обычно: он задержался в школе, помогая Лиаму с математикой и Мейсону с бестиарием, а потом заскочил к отцу в участок и проконтролировал, чтобы Джордан не подкармливал шерифа запрещёнными сладостями или бургерами. И так, мгновение за мгновением, солнце потихоньку скатилось к горизонту и окрасило мир в нежно-сиреневые цвета. Чертыхнувшись, Стайлз набрал Питера и, извинившись для проформы, уточнил, куда ему двигать: в офис или в пентхаус.

Питер открывает дверь уже в домашней одежде со взлохмаченными после душа волосами, расслабленный и мягкий, будто большой плюшевый медведь. Волк, конечно. Большой и плюшевый. Будто подслушав столь неподобающие относительно себя мысли, Питер так гнусно улыбается, что становится ясно: не плюшевый — однозначно.

— Поужинаешь? Я заказал прекрасный стейк и салат к нему. Могу даже открыть бутылочку вина, если желаешь.

— Мы что-то празднуем? — прокричал Стайлз из ванной, — может, мне стоило приодеться по случаю?

— Можно сказать, празднуем, да. Поэтому считай, что у тебя сегодня выходной, дорогуша. — Стайлзу не хотелось терять бесценные тридцать долларов, которые он мог бы заработать за это время, и, почувствовав заминку парня, Питер продолжил: — Оплачиваемый, разумеется.

— Разумеется, — эхом повторил парень и прошёл на кухню.

Кажется, заказ доставили незадолго до прихода Стайлза. От мяса ещё идёт парок, а салат не успел дать сок. Большой обеденный стол накрыт на две персоны, и парню становится неуютно, что всё это так похоже на романтический вечер.

— Я точно тебя ни от чего не отвлекаю? Или ни от кого?

— Если бы отвлекал, я бы сказал тебе не приходить.

— Эм… да, конечно. Просто… — Стайлз обводит всё великолепие рукой, — это не тот ужин, которого я мог бы ожидать. Даже у тебя. Я и подумал: может, волчица какая… ну, или волк, — к концу речи голос совсем затихает, и Стайлз недовольно поджимает губы.

Питер в ответ фыркает и демонстративно отодвигает один из стульев за столом. Стайлзу больше по душе барная стойка и высокие табуреты, чем вот это вот пафосное великолепие на резных ножках, но ворчать и капризничать он не начинает. Устроившись на предложенном месте, Стайлз на удивление чувствует себя комфортно, хотя сам того не ожидал. Это всё тот же Питер, что раньше вытягивал боль и колдовал над куриным бульоном. Вот он, просто сидит, подогнув одну ногу под себя, в футболке с оттянутым воротом и с каплями выцветшей краски на груди. Ловко разлив вино по бокалам, Питер приподнимает свой и провозглашает:

— За крайне удачное для меня завершение дела.

Стайлз не знает, какого дела, но радость, самодовольство и неприкрытое удовлетворение, что испытывает Хейл, пьянят и парня тоже, поэтому он поднимает свой бокал в ответном жесте и слегка пригубливает вино. Он не принимал сегодня аддерол и абсолютно уверен, что полбокала не повредят. Вино оказывается каким-то сладеньким и лёгким, будто и без алкоголя вовсе, и Стайлзу оно приходится по вкусу. Даже его приятный розовато-бежевый цвет.

— Разве к мясу не полагается какое-то особенное вино?

— Разве мы не выяснили всё ещё в первый день твоего пребывания здесь? — Питер кидает многозначительный взгляд в сторону настенного шкафа, в котором прячутся две цветастые супницы.

— Так… что за дело? — интересуется Стайлз, неловко ковыряя мясо ножом и вилкой.

— Крайне выгодное… приобретение, скажем так, одной организации. Практически никаких вложений на первое время не требует, — Питер шумно отхлёбывает вина и слегка хмурится, будто что-то припоминая, — только замки сменить.

— Покажешь?

— Чуть позже, когда всё утрясётся. Ещё я планирую сделать ремонт и нанять новый штат. Так что, когда всё заново заработает — приглашу на официальное открытие после ребрендинга.

В ответ Стайлз только хмыкает и кивает: позже — значит, позже.

Неспешная беседа за ужином перетекает в столь же неспешный разговор уже в гостиной. Питер сидит вполоборота на пухлом велюровом диване и смотрит на Стайлза, который, размахивая руками и периодически срываясь на эмоциональные вопли, рассказывает о школе и сеансах у Моррелл. И, может быть, какой-то участок мозга Стайлза паникует о том, что длинный язык разбалтывает слишком много, но остальному Стайлзу плевать. Ему хорошо, уютно и безопасно. Он так давно не был таким расслабленным, как сейчас. Может быть, всю жизнь. Ему приходилось сдерживать рвущиеся наружу слова, контролировать нервные движения и переменчивые эмоции. Даже с отцом приходилось. А тут… тут можно быть просто Стайлзом.

Питер слушает, иногда кивая и задавая уточняющие вопросы. То есть: вот прям реально слушает, что Стайлз говорит. Будто — взаправду интересно. И Стайлза тянет к этому «интересно». Или к матёрому волку тянет щенка. Уже неважно.

Когда Стайлз замолкает, погрузившись в размышления, Питер поднимается и, взяв книгу, возвращается обратно. Открывает на закладке и принимается за чтение.

Стайлз же, вынырнув из своего маленького транса, отправляет отцу сообщение, что останется у Питера. И снова принимается изучать лицо Хейла. Оно оказывается на удивление подвижным: каждое прочитанное предложение отражается малейшим изменением выражения. То хмурятся брови, то растягиваются в улыбке губы, то прищуриваются глаза. Стайлз так увлекается изучением, что незаметно пододвигается ближе и протягивает руку, пытаясь пальцем вернуть бровь на своё законное место.

Однако она не спешит подчиняться и изгибается как-то по-новому. И Стайлз отстаёт от несчастной брови, погладив напоследок кончиком пальца. Волоски оказываются мягче, чем парень ожидал, и, уложив их один к другому, Стайлз переключается на высокий лоб. Прослеживает все тоненькие морщинки и линию роста волос, пробегает по вискам, едва касаясь щетины, соскальзывает на подбородок. Снова возвращается к бровям, сползает на переносицу. Ногтем скребёт едва заметные вертикальные морщинки на ней: в последнее время Питер стал много хмуриться. Хочет прикоснуться к коротким ресницам, но боится не рассчитать силы прикосновения, поэтому возвращается к волосам, проходится по кромке ушей. И вновь, и вновь по всему маршруту.

Пока Стайлз исследует его лицо, Питер не шевелится, только смотрит в книгу, перечитывая последнее слово на странице, и почти не дышит, чтобы не разбить мгновение неловким сопением. Не то чтобы Питер бывал неловким.

Тишину и мгновение прерывает сиплый шёпот:

— Ты красивый…

Питер резко вскидывается и смотрит на Стайлза. Парень изучает его лицо и выражение глаз каким-то странно-задумчивым взглядом, будто не на собеседника смотрит, а куда-то вглубь себя и своих чувств.

— Я знаю, — так же тихо отвечает Питер.

И радуется, что Стайлз не оборотень, и не способен чувствовать ложь. Потому что после пожара и всех этих шрамов и обугленной, оплавленной кожи Питер ни в чём не уверен. Но щенку нравится ответ. Он довольно скалится и отползает на своё место.

Питер возвращается к прерванному занятию, но так и не может снова начать читать. В груди гулко бухает растревоженное сердце и натягивается ниточка связи, которая ещё на наночастицу стала крепче. Волк внутри творит какие-то непотребства, молотя хвостом хуже домашней собаки. Он так рад щенку и его действиям, что Питеру становится и грустно, и страшно одновременно…

Все связи, что были в прошлом и сгорели в адовых муках огня, ощущались и до сих пор ощущаются бесконечной чёрной дырой, что засасывает любые позитивные эмоции. Питер даже не уверен, может ли (имеет ли право) он испытывать что-то позитивное после такой трагедии. И после того, как убил Лору, не понимая, что это его племянница, потому что связь была настолько тонкой и слабой, что скорее не была. И волк воспринял её как какую-то пришлую альфу, у которой нужно было отобрать силы… Потом волчонок, который не хотел признавать связь. И внезапно обретённый Дерек, который, не сомневаясь ни на миг, убил ради всё той же силы. Будучи в здравом уме и твёрдой памяти.

И Кора. Маленькая славная Кора, которая уже стала практически взрослой волчицей, но всё так же любила своего дядю Пи. Связь с ней — что-то совершенно особенное: утерянная и заново обретённая, уже после воскрешения. Связь, которую Кора укрепляет со своей стороны. Но которую Питер боится подтвердить — со своей. Достоин ли? Подходит ли искалеченный, изуродованный и судьбой, и самим собой, чтобы быть частью жизни Коры?

Он не собирался быть частью стаи МакКолла. Не в этой жизни. Но Кора тянула, как тянул и Стайлз. С самого начала. С того самого мгновения, когда обезумевший альфа предложил свой укус. И Лидия тянула тоже… Даже связь с Дереком, больше похожая на растянутую жевательную резинку. Даже она тянула. Приходилось подчиняться.

Но сейчас… Сейчас вот эта вот тонкая серебристая цепочка от его сердца к сердцу Стайлза. Это не просто «тянет» или «появилось». Это то, что они построили сами, практически сознательно. Своими усилиями. То, над чем пришлось поработать.

И Питер совершенно точно не хочет продолбать это. Поэтому решает, что будет присутствовать на всех собраниях, куда занесёт Стайлза… Но волк где-то в глубине своей волчьей души намекает, что Стайлза надо забрать только себе.

Пока Питер медитирует над книгой, пребывая в каких-то своих невесёлых размышлениях, Стайлз наблюдает за ним. За стеклянным взглядом в никуда, за сильными пальцами, сжимающими книгу всё сильнее, за подрагивающими губами, за пытающимися вылезти клыками. Даже не будь у них связи, Стайлз бы понял, что размышления, которым предаётся волк, далеки от сладких и счастливых, поэтому парень оставляет Питера наедине со своими демонами, зная, что тот никогда не захочет помощи во внутренней борьбе, как не хочет её для себя и Стайлз.

Проходя за спинкой дивана, Стайлз вскользь касается широких плеч в лёгком успокаивающем жесте и скрывается в коридоре, ведущим в гостевую комнату.

От прикосновения, тёплым ветерком прошедшегося по всему существу, Питер вываливается из своих воспоминаний и размышлений. Откладывает книгу на журнальный столик и растягивается спать прямо здесь, на диване. Несколько минут он вслушивается в шебуршание Стайлза, а потом оставляет волка сторожить, и засыпает. В эту ночь, на удивление, ни Питеру, ни Стайлзу ничего не снится.

 

***

 

Утром Стайлз просыпается и вслушивается в тишину огромной квартиры Питера. Видимо, волк ещё дрыхнет. А значит, это прекрасный шанс для Стайлза показать, что значит хороший завтрак. Умывшись и наскоро приняв душ, Стайлз шлёпает в кухню и обнаруживает оборотня на диване в гостиной. Тот спит, свернувшись в плотный комок и предплечьем прикрыв глаза от настырного солнца, глядящего в панорамное окно. Питер не вздрагивает и не просыпается на шаги Стайлза, и парень несколько секунд недоумевает на это обстоятельство. Но потом легко пожимает плечами и принимается за готовку.

Изучив содержимое холодильника, Стайлз останавливается на панкейках. И, покопавшись во всех ящиках, извлекает блендер, чтобы хорошенько взбить тесто. Пока он шуршит с техникой и ингредиентами, Питер продолжает дремать, упорно не желая возвращаться к действительности. Но, учуяв запах выпечки, всё-таки принимает волевое решение начать новый день. Сладко потянувшись, он выгребается с дивана и идёт приводить себя в порядок. Однако Стайлз ещё успевает заметить, как чёлка, вечно торчащая вверх, мягко обрамляет лицо Питера, делая его на несколько лет моложе и наивнее. И как будто бы беспомощнее.

Пока волк плещется в дальней ванной, Стайлз, мурлычет под нос: «Если ты собрался в Сан-Франциско, не забудь украсить свою прическу цветами*», — и ловко переворачивает поджарившиеся с одной стороны пышные блинчики. В холодильнике есть свежие ягоды и взбитые сливки, а в верхнем шкафчике нашлись несколько видов сиропов и различных паст. Поэтому, когда Питер занимает своё место за барной стойкой, его ждут идеальные панкейки и целая батарея из всевозможных добавок к ним. И свежесваренный кофе. Себе Стайлз выбрал несколько ягод черники и парочку клубничин, залил всю свою тарелку сливками и шоколадным топпингом и налил стакан холодного молока. Идеальный завтрак по мнению мистера Стилински-младшего готов! Питер несколько мгновений тупо моргает, а потом поливает блинчики кленовым сиропом и приступает к еде.

— Мммм… — стонет он, блаженно закатив глаза, — может быть, стоило нанять тебя в качестве домохозяйки?

— Тебя не устраивает моя работа? — тут же напрягается Стайлз, — я что-то не так делаю?

— Какой же ты тревожно-мнительный. Я просто имел в виду, что ты восхитительно готовишь. И я не прочь так питаться каждый день.

— Ааа… — выдыхает Стайлз и смеётся: — я бы и рад. Но сам понимаешь: тогда отец начнёт есть что попало. А не панкейки на кокосовом молоке из безглютеновой муки…

— А разве его карманный Цербер не приглядит за ним?

— Неа. Он соучастник.

Питер недоумённо хмыкает, но никак не комментирует это заявление и переводит тему:

— Возвращаясь к тревожности и мнительности. Уже почти два месяца прошло, так?

— С… Эпизода? — Стайлз передёргивает плечами и отводит взгляд. Несмотря на четыре сеанса у Моррелл, он всё ещё не может легко говорить о произошедшем, хотя положительная динамика на лицо, — да. Скоро два месяца.

— Так вот. Не пора ли тебе сдать все необходимые анализы?

Стайлз крутит в руках пустой стакан из-под молока и нервно покусывает губы, что-то подсчитывая.

— Эм… да. По срокам уже можно. Даже на ВИЧ сдать. Но… боюсь, у меня не хватит денег на частную лабораторию. А обращаться в Госпиталь я не хочу. Так что… — он неловко разводит руками.

— В самом начале я обозначил помощь с анализами как часть нашего… «договора». Так что не думай о материальной стороне вопроса. Как только ты будешь готов — я тебя отвезу.

Стайлз припоминает тот день, когда Питер подобрал его на улице и отвёл в кафе, где и предложил свою помощь. Память похожа на дуршлаг: какие-то мгновения помнятся кристально ясно, а другие — утекают, как вода. Возможно, Питер что-то такое и говорил…

Будильник на телефоне пиликает семь тридцать, и Стайлз начинает собираться в школу. Первый урок уже через час, а надо ещё успеть заскочить домой к отцу, чтобы забрать всё необходимое. Питер провожает парня коротким взмахом руки и напутствием:

— Удачи, — волк внутри дремлет, счастливо подёргивая носом в ответ на блинчики и умиротворяющий запах чужого доверия.