Солнце пробивается сквозь кусты золотоярки, чертит лучами квадраты и круги, в его лучах пляшут мошки, семена кленов и зонтики одуванчиков.
Тишина. Никого.
Я иду по асфальтовой дорожке своего детского сада, в который ходила маленькой, и удивляюсь: вроде бы его снесли несколько лет назад, он был старенький, деревянный, а вот же стоит, как ни в чем не бывало, заросший травой, деревьями, и по-прежнему эти деревья кажутся великанами, и на каждой детской площадке прячется свой мир.
Слышу сбоку какой-то скрип. Раздвигаю кусты (они огромные, выше меня ростом, как в лабиринте), и вижу, как на железной детской качельке, задумчиво помахивая хвостом, качается белая пушистая кошка.
- Пришла?- спрашивает она меня.
- Да. Проводишь? - мне боязно идти одной по безлюдному парку.
- Не-ет, - смеется кошка, - давай сама.
И раскачивает качели еще сильней.
Я вздыхаю и отправляюсь дальше, к зданию садика. Оно то ближе, то дальше, темно-серое, и в окно на чердаке залетают и вылетают голуби, резко вспархивая в тишине крыльями.
Наконец подхожу к двери и с тревожным чувством берусь за ручку.
Заходить совсем не хочется, но знаю, что надо. Здесь, в группе, очень давно, на границе сознания и своей памяти, я потеряла любимого медведя, и его надо забрать.
За дверью длинный темный коридор. Тихо, будто заложило уши, но вдруг начинает пробиваться звук, где-то играет музыка. Звуки неровные, рваные, будто человек без цели и ритма перебирает пальцами клавиши пианино, и оно хрипло, нехотя, отзывается.
Я бегу, распахиваю дверь. Вижу комнату музыкального зала и свою учительницу начальных классов, в огромных очках, которая увлеченно стирает белье в рояле. Капли воды падают на клавиши, как тяжелые стеклянные бусины, и создают эти звуки.
- Привет, деточка, - улыбается она, - а ты песенку выучила?
До меня доходит, что нет, не выучила, я быстренько закрываю дверь и на цыпочках, как нашкодивший кот, бегу дальше.
Вдруг из-за одной из дверей я слышу тихий детский плач, вспоминаю, что это за дверь, и холодею. Это же Дежурная Группа, страшное место, в которое сводят детей, которых вовремя не забрали родители, и даже там в конце концов остается один, последний ребенок, Ребенок, За Которым Так и Не Пришли.
Дверь здесь старая, со стеклянной ребристой вставкой, как в больнице, и я вижу, что за ней темно. В Дежурной Группе всегда поздний вечер, и где-то там, совсем один, сидит брошенный ребенок и плачет.
Плач, тихий и безнадежный, как поскуливание щенка, раздается прямо за дверью, и из-за этой двери по коридору ползет мрак.
Я хочу пройти мимо, мне страшно, но рука сама тянется, поворачивает белую, покрытую ста слоями облупившейся краски, ручку, и я медленно открываю дверь в темную комнату.
Там пусто. И тихо.
Только моя тень в квадрате света из коридора.
На ковре в середине комнаты лежат детские ботиночки, возле них мячик и мой медведь. Я, закусив губу, делаю шаг вперед. Потом еще. Мой мишка, когда-то потерянный и теперь почти найденный, пристально таращится на меня своими глазками-пуговицами, и вдруг мигает. Раз. Другой.
Он что-то хочет мне сказать.
Предупредить.
Мячик начинает тихо, мерно покачиваться. И тут я вижу, что лежащие до этого ботиночки медленно, сами собой, поднимаются, и сначала неловко, спотыкаясь, но потом все быстрей и быстрей бегут прямо на меня. Беззвучно и очень страшно.
В последний момент, отмерев от столбняка, я выскакиваю из комнаты и захлопываю дверь, привалившись к ней телом.
На стеклянной вставке двери, изнутри, прямо возле моего лица, начинают проявляться отпечатки детских ладоней, как изморозь на окне. Их все больше, больше... Наконец один из отпечатков с видимым усилием начинает продавливать стекло наружу, и оно вытягивается, как пленка, под нажимом руки.
С воплем я шарахаются от двери и бегу, бегу, не оборачиваясь, по коридору, прямо на вкусный запах булочек и звон ложки об кастрюлю.
Кухня.
Румяная повариха возится у плиты, оборачивается, с улыбкой мне кивает и продолжает что-то мешать в огромном чане.
- А что сегодня на завтрак? - спрашиваю я, потихоньку приходя в себя от страха.
- Молоко с пенкой, - обстоятельно перечисляет повариха, - и манная каша с крокодилами.
Она достает огромный противень с упоительно пахнущими булочками, самыми вкусными на земле детсадовскими булочками с корицей.
- Ой, а можно мне? - в предвкушении тяну руки, но тут же получаю по ним лопаточкой.
- Нельзя, - строго отвечают мне, - это для крокодилов.
Я, обиженно ворча: "Каша для крокодилов, булочки для крокодилов... И чего я не крокодил?", прохожу через служебный вход и оказываюсь на залитом солнцем дворе. Мимо, тяжело переваливаясь, проходит здоровенный деревянный крокодил, который всегда стоял у входа в парк. Он с видимым усилием поднимает уродливую голову, оглядывает меня с ног до головы и утопывает в сторону кухни. За булочками.
Я понимаю, что медведя мне уже не видать, и понуро бреду к выходу.
Возле ворот снова замечаю белую кошку, которая сидит на пеньке, среди разукрашенных деревянных грибочков, и пускает огромные мыльные пузыри. Каждый пузырь сопровождается тихим звоном колокольчиков, как будто их колышет ветер: динь-дон.
Присмотревшись, я вижу в пузырях маленьких мальчишек и девчонок. Они скачут внутри, корчат рожи и явно радуются полету.
- Куда ты их отправляешь? - спрашиваю я кошку.
Она на миг отрывается от своего занятия и щурит пронзительные зеленые глаза.
- Дальше. Я отправляю их дальше.
- А меня? Я тоже хочу покататься! - мое сердце аж сжимается в предвкушении чуда.
- Нет, - с видимым сожалением отвечает кошка, - тебя пузырь уже не поднимет. Ты взрослая.
Я расстроено плюхаюсь рядом с ней на траву.
-У взрослых никогда не получается, - задумчиво продолжает зеленоглазая, наблюдая за очередным радужным пузырем, - у них голова очень тяжелая. И гирьки на ногах.
- И я больше не полечу?
- Я не знаю... - кошка машет хвостом и расплывается в моих глазах.
Сон выносит меня наружу, как большой мыльный пузырь, и с тихим хлопком исчезает...
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления