Онлайн чтение книги Цветущая Луна The bloming Moon
Часть 1.

Любите друг друга, но не превращайте любовь в цепи. Пусть лучше она будет волнующим морем между берегами ваших душ.

Джебран Халиль Джебран.

Пролог.

Я привычно шла домой по вечернему парку, глядя на подёрнутую тучками жёлтую Луну и совсем недавно отцветшие тюльпаны. Как и всегда, мне было очень одиноко. Сил и желания улыбаться не было совсем, хотелось только плакать, чем я занялась, сев на старую лавочку. Никто из немногочисленных прохожих не подошел помочь или осведомиться, в чём дело. Вот так оно всегда, всем всё равно, думала я, отчего зарыдала лишь сильнее. Такое случалось всё чаще и чаще, годы одиночества буквально пожирали меня и вытягивали тепло из сердца. Никто даже не обнимет с теплом, когда я приду домой, нежно и ласково. Неужели я так много прошу от жизни, лишь ласки да понимания. Но этого-то мне и не хватало, как раз, и сейчас очень не хватает.

В общем, наплакавшись вволю, я с трудом встала и грустно побрела домой. Да уж, увидел бы меня кто-то из коллег, проблем потом было бы целый воз. Репутация — это последнее, что у меня ещё осталось, что не даёт мне стать нищенкой. Единственная радость — это работа. Вот, смотрите, до чего я дожилась! Тут ещё дождь накрапывать стал, нет, даже не дождь, а холодная мерзкая морось. В общем, погода и моё настроение брели рука об руку. Погода хоть равнодушна, ей всё равно, плачет кто или нет. Спасение от всего, недоступное людям, погода всегда в одном настроении. Вот умру я одна, а солнце так же будет жарить летом, а ветер — морозить зимой!

Естественно, как это и бывает в таких обстоятельствах, морось тихо перешла в ливень, промочив до нитки сестрицыно пальто и растрепав волосы. Вот, делай после этого причёску теперь, думала я, едва не зарыдав снова. Нет, всё-таки, зарыдала и без всякого стеснения. Если кто-то обратит на меня внимание, пускай поможет, а нет, пускай идёт себе лесом. Да пропади оно всё пропадом!

Успокоившись, я пошла было дальше, но сегодняшнее невезение поразительно легко отправило меня в грязь, причём не фигурально. Самым буквальным образом я оказалась физиономией и руками в грязной луже, поскользнувшись на бесстыдно выступающем камне на аллее. Да уж, слёз на всё не хватит, блин, и высказанного вслух мата — тоже. Вся одежда сегодня полетит в стирку, как бы пройти незаметно от соседей, ещё не хватало, чтобы они увидели этот позор. Хорошо хоть нос не разбила!

Но тут произошло то, чего я никак не ждала уже лет пять с лишним. Меня кто-то тронул за относительно чистое плечо и ждал. На выкрикнутое в сердцах «Чего надо?» мне ответило гулкое молчание. Насторожившись, я открыла глаза и увидела довольно миловидную молодую женщину в весеннем синем платье и натурально светловолосую. Полнее меня и чуть выше. В руке у неё был платок, который она мне и протягивала. Извинившись перед ней за крики, я вытерла лицо и поблагодарила её. Дальше мы разговорились, благо это не плакать вечером под кофе одной.

— Марина — представилась она, сверкнув бешеными зелёными глазами.

— А я — Катя — ответила я, вытерев физиономию полностью и подав ручку. Марина тихо прыснула и подержала её, предложив пойти к ней, немного погреться.

— Я поссорилась со своим хахалем и считай живу одна, так что пошли, с тобой повеселее вечер будет.

Я с трудом воздержалась от любых комментариев, хотя какая-то вредная часть меня потребовала послать эту смешливую зеленоглазую блондинку куда подальше. Но я подавила это. В конце-то концов, я одна тоже, близких друзей и подруг совсем нет. Оно так и бывает, подружишься, потом проблем не оберёшься. Чуть что, вмиг предадут за пятак, как пел этот певец Майданов! Приятели и приятельницы есть, и ладно, так куда безопаснее. Но тут был выбор: идти домой снова плакать или познакомиться с новым человеком. Лучше второе, нечего расклеиваться, да и знакомая с виду стерва не за гранью разумного.

— Почему бы и нет? — говорю я, немного покраснев. Да, для вида, конечно же.

Так началась наша удивительная дружба.

Глава 1.

Проснувшись на мягком роскошном диване, приобретённом накануне недавнего тридцатилетия, я потянулась и тихо посмотрела в окно, где опять осы опять сделали гнездо. Ну, мать их за ногу, как ни убирай, всегда возвращаются! Никакой отравы на них нет, опять соврал продавец, что его чудо-средство убивает всех наповал. Пока что голова от него болела лишь у меня. Ну, да ладно, пошла я заниматься наведением марафета. Пижамка из искусственного шёлка смотрелась отлично, судя по отражению в старом мамином зеркале. Как и все контуры худощавого тела с маленькими подтянутыми грудками. Я не так давно стала снова любоваться собой в зеркале, прихорашиваясь.

На удивление часто при этом я вспоминала свою новую подругу Марину. Она не такая худая, как я, но всегда за собой следит. Может, поэтому и я начала, она пример подаёт мне, а? Тем более, что у меня варенье будет завтра вечером с обязательным приглашением её же в гости. Нечего плохо выглядеть хозяйке квартиры в почти круглую дату. Да и вообще, в любую дату надо держать марку!

В общем, собралась я с мыслями и марш на работу. Отработав, я уже без всякой грусти пошла гулять по всему парку. Нагулявшись и слегка устав, я отправилась к Марине домой. Толку сидеть там одной, свои обои и телевизор не видела, что ли, и скучать по ним начала? С ней весело, и я улыбаться часто стала, даже коллеги на меня смотрят и завидуют. Пускай завидуют, сами вначале пускай научатся жить, а потом будут на других глаза таращить! Пускай пирог мой новый фирменный лопают, который я придумала вчера и приготовила для посетителей. Шеф-повар я ибо.

Вот это было объедение. Марина, впрочем, тоже облизывала пальчики при всех её «фи» по отношению к мясу. Знаем мы таких «веганов», которые, когда не смотрят, мясо в три горла едят, знаем. Уж мы-то всё знаем, год назад насмотрелись на пару соседей! Всем говорили сквозь зубы, что мясо и рыбу с птицей никогда не скушают, а сами чавкали тайком куры-гриль, аж за ушами трещало.

С такими вот мыслями я добралась до Маринки. Сильно стиснула её в объятиях и поцеловала в щёчку, как у нас стало заведено, после чего открыли пакет томатного сока и начали болтать. Мне нравилось сидеть на диване не одной, а с кем-то приятным, потому я обняла её одной рукой за плечи и сама того не заметила. Марина не удивилась и ответила тем же. Как же тепло, подумала я, и приятно быть с кем-то. Тут я взяла и навзрыд расплакалась.

— Ты чего? — удивилась и Марина, встревожившись и посмотрев в глаза.

— Ничего, хорошо мне, очень хорошо! — ответила я тихо и опустила взгляд.

— Тихо, Катюша, тихо, подыши, просто медленно подыши, и пройдёт. Раз-два, раз-два. Вот так.

Я попробовала, больше плакать не хотелось, но стало намного теплее на душе, и я как-то незаметно задремала.

Проснувшись, словно от мягкого толчка, я увидела себя накрытой толстеньким покрывалом, а Марина всё возилась на кухне. Зевнув, я от души потянулась.

— Соня, проснулась? Экая ты совка-сплюшка! Завтра тоже так уснёшь под тосты в свою честь? — громко рассмеялась Марина, увидев возвращение меня из Бездны. Я не стала ей говорить, что увидела во сне, так как постеснялась.

Хохотушка, как я мысленно звала Марину в таких случаях, продолжала смеяться и подтрунивать, и это меня неожиданно успокаивало. Ответить ей любимыми остротами я не могла и не хотела, а хотела просто полежать и погреться на диване, как мой наглый чёрный котяра. Когда я привела позавчера Маринку к себе, Чёрт её серую сумку еле не изгрыз. За это не получил обещанной селёдки и был отправлен до ночи немного погулять вниз, в ад гостеприимного подвала.

Посмеявшись надо всем этим про себя, я снова уснула и проспала до утра. Растолкав меня, темпераментная подруга нарядилась на работу и отправила меня быстро купаться и собираться. Позавтракав на скорую руку, мы вышли во двор и пошли на остановку. Как же удачно, что мы можем вдвоём добираться до работы одним и тем же транспортом.

Глава 2.

День Рождения прошёл так, что лучше не бывает. Танцевали под музыку, пели песни. Марина даже после тостов приглашала меня вальс потанцевать вдвоём с ней, но была послана с такой идеей искупаться холодной водой. Придя в себя после душа, она не отставала, и мы потанцевали слегка. В итоге, смеясь от неуклюжести в таких танцах, мы начали петь эстраду снова. Из того караоке-бара за углом нас выставили, так что петь лишь дома удавалось в полную силу.

Репертуар самой Марины в разы превосходил мой, но лишь в пошлых частушках, а я выигрывала в песнях БГ и Алисы. В итоге мы сочли это слишком скучным и пошли гулять. То и дело мы снимали друг друга в самых смешных позах у какого-нибудь красивого старого дерева или не менее старой кирпичной стенки. Наснимали до кучи фото, но приличного оказалось мало, и мы оставили лишь самое годное из фотоархива. Как не проверить новый телефон-мыльницу с хорошей камерой при удобном поводе, а?

Три часа спустя мы уснули на диване, даже не раздеваясь.

На следующее утро, открыв глаза и приняв лекарства от головной боли, мы пошли работать. Вечерком, когда облака были сиреневыми, мы встретили друг друга на том же месте в парке, где познакомились впервые. Погуляли знатно, держались за руки и часто обнимали друг друга за плечи. Зная, как я люблю это, Марина мирно обнимала меня за плечи, но умело ерошила завязанные в конский хвост волосы. Это была месть за то, что я однажды её кудри в косу попробовала заплести. Получились вместо косы «парижские ветры», а я получила абрикосовым компотом в свою худую холёную физиономию.

Что поделать, это у меня волосы прямые садистам-парикмахерам на радость. По себе и посудила, когда плела косы подруге. Но Марина же, зараза вредная, всё равно отомстила за это. Сделала мне сейчас ужас на голове и раскрыла бордовую заколку для окончательной потери мной приличного вида. Потом елейно осведомилась о планах на вечер и походах в кино на что-нибудь тупое и смешное.

После получаса нудной ругани с моей стороны мы пошли, держась за руки, к ней домой. Там почти весь вечер она сама плела мне новую косу, массируя замёрзшую шею и ушки. Да ещё и провоцировала на комплименты в духе «лучшая массажистка года, гейша моя». Я не отказывала в этом, хвалила совершенно искренне. Шея-то перестала болеть полностью, а саму Маринку я поцеловала в щёку. Был вечер, но спать почти не хотелось. Внезапно, скрыв слёзы, я обняла мою подругу с не свойственной мне нежностью и опустила голову ей на плечо. Не было фраз типа «Катя, ты чего расчувствовалась?». Без тревоги я пригрелась на плече под укрывшим нас обеих пледом. Она гладила мне спинку в ответ, и я потянулась, как сытая кошечка, и замурлыкала. Как же тепло и хорошо! Марина меня огорошила тем, что в этот раз предложила сегодня поспать рядом с ней, чтобы было спокойнее. И, как я поняла со слов Марины, чтобы я меньше плакала во сне.

— Ты что, Мариночка, я же смущаюсь. Неудобно же, я давно одна спала, привыкла уже так. Неудобно как-то, Марин.

— На диване удобно, что ли, одетой спать второй день в помятом виде? Ню-ню, Катюшка. Это, конечно, хорошо, но лучше цивильно и в постели. Не домой же тебя на ночь глядя отправлять одну — ответила она, не улыбаясь и смотря прямо. Она говорила серьёзно, и я в порыве благодарности её снова обняла, ощущая её руки на своей спине, и предсказуемо потеплело в душе.

Я не отказалась от идеи спать вместе, хотя потом лицемерно удивлялась этому. Вскоре мы обе спали в пижамах на её двуспальной кровати. Я почувствовала во сне её руки на себе, но мне было хорошо, и я не хотела мешать Марине. Я ясно ощущала маринкину заботу обо мне и понимала это. Кстати, моя шёлковая цветная пижама — это праздничный подарок от подруги!

Глава 3.

Мы проснулись утром, как заново родились. Раньше будильника даже, и самым главным было то, что вовсе не ощущалось одиночества. Марина, тихо потянувшись на мой манер, пожелала доброго утра и поцеловала щёчку около губ. Я покраснела, но она мигом помогла мне встать и вытолкала в душ. Искупалась я быстро с крайне противоречивыми мыслями, впрочем, приятными. Угостилась я превосходным омлетом по-королевски, не забыв поблагодарить, поцеловав Марину так же, как она меня, и любовалась румянцем. Вечером мы шли ко мне, решила я, чтобы я могла ответить взаимностью на все её милые ухаживания. Мне они были приятны по личным причинам, а я не привыкла оставлять добро без ответа. Заодно угощу её своим фирменным кофе, который я не делала даже в ресторане, между делом подумала я.

Это не было чем-то удивительным, ведь мы обе жили одни. Нежность к моей сестре по несчастью была естественной, и объятья на диване вскоре нас не смущали. Поцелуи в щёчку около губ и просто в щёчку — тоже. Обнимая друг друга, мы не чувствовали никакого отторжения или пошлости, просто уют. Всем так не хватает сейчас уюта все спешат куда-то, но не мы. Все разучились дарить уют другим, всё рвут лишь для себя. Итог печален и предсказуем, так что пускай не плачут о пресловутом венце безбрачия и не становятся со злости ненавистниками противоположного пола, сами не лучше. Куча наших приятелей, с которыми мы обе общались, лишь подтвердили это неумолимое правило.

Марина тоже иногда плакала, как и я, но я утешала её и брала её руки в свои. Она успокаивалась, и я обнимала её. Мне было очень приятно её общество, с ней я была словно с человеком, которого знала, искала всю жизнь. Мы частенько засыпали друг у друга на диване, поплакав или же просто так.

Но сегодня в гостях у меня она была грустной, разрыдалась сверх всякой меры, говоря что-то очень грустное. Я хотела сделать ей приятное, целовала её заплаканные глазки. Она в ответ необычно нежно и порывисто обняла меня. Перестав плакать, она тихонько провела мне пальцами по щеке и посмотрела в глаза так, что ошибиться было нельзя. Влюблённый взгляд, неподдельный, нежный и просящий!

Она полюбила меня, что вначале ввергло меня в лёгкий шок. Неужели меня кто-то полюбил после стольких лет? Но я могу честно сказать: я люблю её не меньше, как я ни скрывай это от неё и от себя самой. Нет, твёрдо решила я, нет, никогда не отдам это нежное создание никому. Я её нашла, а она — меня. Я и так уже предостаточно потеряла в этой жизни и не отдам ничего, что мне дорого. Обняв её и глядя ей в глаза, я тихо сказала Марине, что люблю её. Не брошу и не отпущу никуда. Никому не отдам. С замершими на языке словами она, не веря ушам, раскрыла изумрудные окна глаз, не оттолкнула меня. Нет, она лишь побледнела и прильнула ко мне с неразборчивым криком. Я чувствовала её жар, силу и трепет, дрожь и громкий барабанный бой нежного сердечка.

— Люблю, люблю, люблю тебя, люблю, родная, люблю. Ты мечта моя, радость моя! — не переставая обнимать, через минуту приговаривала она, покрывая поцелуями мои глаза и лицо. Оставляя следы-засосы. Я просто стиснула её и страстно поцеловала прямо в губы. Какие они нежные, это не описать ничем! Мне было всё равно, что Марина — тоже дама, как и я. Мне уже всё было не важно тогда и сейчас тоже. Лишь она была всегда рядом, это единственно было важно! Одно это, и больше ничего.

— Родная, моя родная, я всегда хотела тебе сказать, и ты сказала сама — еле слышно говорила я сильно дрожащим голосом, — Всегда всё слышала и всегда боялась сказать, но теперь никогда не буду бояться, никогда! Мариночка, спасибо тебе за всё, душа моя, что ты помогла мне, спасибо, что ты есть у меня! Никому тебя не отдам, от всего уберегу и не дам больше бояться.

Наш поцелуй, который уже по счёту, длился долго. Мы не отпускали друг друга и целовали, гладя друг друга, не стесняясь больше касаться всего тела и баловать его от всего сердца. Я призналась ей во всём, что боялась сказать даже себе. Как же хорошо, Марина, как же я тебя люблю и полюбила давно. И ты меня тоже, я знаю, девочка моя. Я знаю, очень давно знаю, ты произносила во сне моё имя, изгибаясь во сне в лёгкой судороге. Ты думала обо мне, и я о тебе думала не меньше! И я шептала тебе ночью, что люблю тебя, слышала твой бархатный шёпот, когда дремала. Но я не отпугивала тебя и тихонько лежала, но чувствовала твоё дыхание на своей спине. Не надо, не держи больше в себе ничего, солнце! Я радовалась, чувствуя, как легко тебе становилось, когда ты отпускала себя и шептала мне ночью самые искреннее слова, думая, что я сплю. Не хотелось мне, совсем не хотелось, чтобы это заканчивалось. Мне не стыдно, нам не нужно было таиться или прятаться, мы всё могли делать и говорить прямо. Что ещё мы нашептали друг другу без малейшей утайки, не представится возможным сказать кому-либо. Это останется между нами, и это тоже связало нас навсегда. И я лишь рада этому.

Ночь шла и шла, но нам было всё равно. Мы не смотрели на время и за окно, мы были одним целым. Как же давно я не чувствовала, как отдаюсь любимому человеку душой и телом! Как давно это было! Это не передать никакими словами, как бы книжники с озабоченными пошляками ни пытались объехать нас на кривой кобылке! Мы вместе медленно направляемся к Луне. Я в этот незабываемый момент целовала свою радость и чувствовала, что обрела любовь, о которой мечтала многие годы.

Когда белоснежная Луна прошла почти половину пути по ночному небу, мы уснули чистым и хорошим сном в объятиях друг друга. Мы не думали ни о чём, мы обе были на десятом небе от неземного счастья. Вместе, отныне и насовсем, мы нашли своё счастье. Обнажённые и пообещавшие друг другу никогда ни в чём не стесняться друг перед другом, ничего никогда не скрывать и не бояться. Наши сны впервые были без ужаса, чудесными, а сияние утра озарило нас.

                                                                                         * * *

Моя девочка, какая ты хорошая. Катенька. Я всем сердцем люблю тебя, ты — мои глазки и моё сердечко. Ты для меня всё, слышишь? Я твоя навсегда и никому не отдам тебя. Я умру, если ты не будешь со мной, я не смогу и дня жить без тебя. Каждая минута, каждый миг с тобой окрыляет, и я не хочу прекращать этот полёт в облаках рядышком с тобой. Мы с тобой одно целое, я дарю тебе себя и забираю тебя к себе навсегда. Ты моя, это никто не изменит!

Тогда я одиноко гуляла по парку и была не в самой лучшей форме. Мы с воем рассорились с молодым человеком, который хотел просто захапать мою квартиру, а сам был гол-бос и встречался с кучей баб побогаче меня на всякий случай. Я же целую неделю не могла простить себе, что меня так легко обманули. Я озлилась и после конца очередных рыданий пошла в парк — голову хоть проветрю. Когда я за деревом увидела тебя, плачущую и упавшую в грязь под этим холодным дождём, я всё поняла. Как тебе было плохо, и какая ты одинокая. Мне стало сразу ясно, что одна я сойду с ума, и мне нужен кто-то рядом. Я захотела помочь тебе. Ты была злой и нервной, но я не осуждаю тебя. Сама такая же. Потом мы пошли ко мне, и я напоила тебя кофе, заставила всё с себя снять и посушить. И самой искупаться в горячей ванне, как следует тоже. Простыть я тебе не дам точно.

Ты была робкой и одинокой, даже забитой немного. Но я никогда не «давила», не смела «давить» на тебя, ты и так пострадала, плакала горько и постоянно. Когда ты тепло и тихонько говорила мне «спасибо, Мариночка» за всё, я вначале немного удивлялась, но понимала тебя и нисколько не меньше благодарила в ответ. Сердечко у тебя было как будто покрыто толстым слоем льда, ты хотела прятаться от этого мира за холодным видом. Но от меня это не спрячет, и я очень сильно радовалась каждой минуте твоего присутствия рядом. Мы всегда чем-нибудь занимались вдвоём, не пренебрегали увлечениями и посетили все интересные места в городе.

Когда ты с румянцем на красивом лице начала сама ухаживать за мной, я была смущена, но никак не останавливала тебя. Ни в коем случае! Я сама отвечала тебе тем же и как можно чаще под пледом обнимала тебя, чтобы ты не плакала и чувствовала себя хорошо.

Я часто обнимала тебя во сне, когда мы в пижамках спали рядом, и говорила на ушко еле-еле слышным шёпотом очень многое, пока ты спала. Я очень хотела, чтобы тебе снилась я и что-нибудь очень приятное вдобавок. Я почти сразу узнала, что ты иногда не спишь и притворяешься. С волнением слушаешь меня, доброе солнышко! Я знаю это и слышала твоё дыхание. Я не пыталась форсировать чувства и понимала, что тебе очень хорошо. Когда ты тоже отвечала мне этим, я млела и хотела, чтобы это как можно дольше не заканчивалось.

Всякие фразы со смыслом «не ной и соберись!» я тебе не говорила никогда. Никогда, скорее, наоборот. Я убеждала не сдерживать свои нежные чувства, не терпеть яд в сердце. Я понимала, что тебя надо растопить и оживить. Хоть я блондинка, но не дура и всё понимаю, что у тебя на душе, моя девочка. Ты часто плакала и говорила мне многое, и я тоже при тебе ничего не терпела. Вскоре это улучшило нам обеим как настроение, так и общее самочувствие. Ты начала улыбаться, не искала в этом больше ловушки. Катя, я не дам тебе болеть и ни о чём грустить.

Нежность, которой я окружила тебя, успокаивала и придавала тебе уверенности прямо на глазах. Ты стала со мной гораздо веселее, часто улыбалась и постоянно меня приглашала погулять, веселиться. Вскоре, одним холодным вечером под музыку дождя случилось то, о чём мы обе думали, и чего хотели. Так долго ты мучилась с этим, бедненькая моя, так долго сдерживала чувства. Ничего, моё солнце, я тут, я раскрыла и растопила тебя. Нетушки, родная, ты не Снежная Королева. Катюшенька, ты совёнок мой, самый маленький. Мы не стали тянуть и признались друг другу во всём уже без всякого страха, не пытаясь ничего друг от друга скрыть.

Когда мы искупали друг друга и в моей постели стали одним целым, как всегда хотели, даря друг другу нашу страсть, то там же пообещали друг другу быть друг для друга опорой и открытой книгой. Никаких секретов у нас друг от друга больше не было, не должно быть и никогда не будет. Попыток самоутвердиться и стать друг другу «семейкой» со всем распределением власти в чью-то сторону — тоже. Нет, у нас всегда всё общее, никаких «дележей» нет. Мы согласились жить только друг для друга, а всё остальное нам было безразлично. Все выходные напролёт и все вечера после работы мы тонули в нежности друг друга и лишь иногда под настроение шли немного погулять или сбегать в кино посмеяться.

Я обещаю тебе, Катюш, что сделаю для тебя всё. Ты слышишь, Катенька? Всё сделаю для тебя, моя родная, не дам тебе перестать лететь со мной вперёд. Мы же вместе уже насовсем, моя единственная. Мне никто в жизни, кроме тебя, не будет нужен. В ближайший ясный день я надела на твой безымянный пальчик серебряное кольцо, получив такое же вскоре, а в тот же час — марафон страсти. Впрочем, «страсть марафоном» мы устраивали постоянно при первом желании, не отстраняясь. Нам было достаточно просто быть рядом, мы полностью чувствовали друг друга, настроение и все желания друг друга. Для выражения чувств и желаний нам иногда не было нужно даже слов, мы всё понимали и так.

Я благодарила тебя и благодарю, моя ласковая пантера, а день вручения подарка легко стал днём нашей первой свадьбы. Белые платья мы надевали в эту дату всегда. Ну, если нам зачем-то надо было дома что-то надеть. Всякие праздники, знаменательные даты и «дни развлечений» я тебе устраивала просто так и без лишних поводов. Как и ты мне. Ты — повод и причина всей моей радости, любимая! Мы всегда с тобой дарили и дарим друг другу себя, поэтому какой-то дополнительный повод для праздников не нужен вообще. Как же прекрасно, что ты есть у меня. Спасибо, что у меня есть ты, родная, моя родная. Ты только моя радость, и я не отдам тебя никому!

Эпилог.

— Наряди ёлочку, солнышко, а я достану гирлянды и салюта побольше! — кричала через музыку Марина, разодетая Снегурочкой. Да она и есть моя добрая Снегурочка, думала я нежно, а сама доставала закуски, которые пол-дня готовила для нового года. Всё равно, Маринка всё по-своему нарядит, пускай сама и наряжает. Ей возиться, не мне.

Все на моей работе праздновали со своими семьями, и на работе моей Марины — аналогично. Так что никто ни капли не удивился, когда я укатила на такси к моей любимой. Автобусы по праздникам ведь теперь ездят через раз.

— Отдыхайте, мои мальчики и девочки! Не сильно пейте, лучше песни орите! — сказала я готовящимся к пьянке коллегам.

— Сама на ногах удержись завтра, ЗОЖ-ница, — прыснула Витка, полный год как моя коллега. Все засмеялись, и я тоже.

Нарядив ёлку, мы не стали как-то сдерживать наши чувства и прямо в костюмах Снегурочки стали целоваться. Меня саму взяли на ручки и отнесли под ёлочку, к подаркам. Когда бой курантов закончился, и по телевизору показывали одну чушь, мы лежали на матрасе, тяжело дыша.

Румяные, как солнышко в тех русских сказках, нежно гладя друг друга, мы нашли наши «подарки от зайчика» и поздравили друг друга. После долгих новогодних игр пошли в душ, помогая друг другу искупаться, а также расслабиться и успокоиться. Как же хорошо, что мы всегда рядом, что у нас нет причин стесняться. Перекусив, мы пошли во двор слепить снеговика и пускать там салюты. Соседи массово разделяли это увлечение, так что искусственный гром аккомпанировал крикам вполне ничего так. Уснули мы только под утро и в жарких объятьях нежных рук проспали всё первое января до самого вечера. Игра в «Спящую Красавицу», которую я придумала за прошлым обедом, легко разбудила Марину. Она после неё долго потягивалась от удовольствия, чем я любовалась. И она со мной сама потом охотно играла для моего полёта на край звёздного неба.

Мы гуляли и незаметно целовались, где и когда хотели, не стеснялись также в веселье. Но лишь в стенах родного дома мы могли полностью проявить наши чувства. О них благовоспитанные люди детально не пишут и очень мало говорят, так как сами редко отдаются им до конца. Нам стало хорошо всегда и в любом виде. Стеснение в одежде, манерах пропало совсем, поэтому любая недосказанность пропадала сама по себе. Занудство и ругань — тоже.

Баловать мою любимую я могла и хотела всегда. Дарить ей радость, даже спящей, для меня скоро стало совершенно нормально, а просыпаться от наслаждения, вызванного ей, всегда было настоящей сказкой. Она могла лежать на постели неглиже и тихонько рассказывать мне о своих мыслях и желаниях, а я расслабленно гладила её и слушала, лёжа рядом, при этом тоже ню. Какая ты нежная, Марина, мне не передать словами эти моменты, когда просто мирно и расслабленно лежишь, спешить некуда, а рядом — любящий тебя хороший человек.

Мы пробовали заняться живописью, в итоге все мои и маринкины портреты, неглиже и в разных нарядах покрыли все стены в моей квартире, а мои — в её. Удачные, конечно же. Читая с ней всякие книги, мы горячо их обсуждали. Это вскоре сделало наши с ней интересы и увлечения общими. Как и все наши желания без исключения, с их самыми милыми штрихами.

Марина не дрожала больше, когда я босиком бесшумно подходила к ней, смотрящей на Луну или закат, клала руки на плечи и грудь, чтобы дать ей тепла. Прижавшись своей грудью к её атласной спине, я целовала ей шею и плечи, чтобы согреть, и заворачивала в одеяло, согревая сзади её бедра своими. Она часто отвечала тем же, рисуя на мне узоры пальчиками, водя ими по телу и шепча на ушко названия всех созвездий. И я не вздрагивала тревожно, когда в темноте ощущала губы Марины на себе тёмной ночью или просто при тихо закрытых шторах. Любимая моя, любимая моя, часто приговаривала я, балуя её.

У нас не было ни одного вечера без соков, фруктов и свежих цветов на столике. Она легко отвечала мне тем, что не давала грустить или хандрить, как раньше. Мы не позволяли друг другу повышать голос или замыкаться. Мы плакали с тех пор лишь от счастья и благодарили друг друга за то, что мы есть, что нашлись. Любовь ничем не заменить и не изобразить. Мы и не пытались. Искать что-то, когда уже всё найдено, глупо. У нас есть мы, и это главное.

На подколки и вопросы окружающих про брак, замужество и детей мы отвечали, что не время ещё пока, а иногда просто не отвечали, чтобы не было слишком много любопытных. Нам и так хорошо, нам нужны лишь мы, и иногда наши товарищи. И, что главное, радоваться жизни. Прочее не имеет для нас никакого значения!