Онлайн чтение книги Айлинн и бескрылый ангел
Глава 3.9 Новый дом (от лица Айлинн)

Мама всегда говорит, что я хорошая. И мне это нравится. Она не злится, если я что-то не так сделала. Но вот если я испорчу вещь… Папа сказал, что если я что-то разобью, то, я должна понять, что сделала что-то не так, и это нужно обязательно исправить. Но я боюсь. Что если я разобью что-то важное? Я стараюсь быть аккуратной, но я всё равно часто ломаю вещи.

Я не знаю, чего боюсь больше: что меня накажут или что меня забудут. Это пугает меня, когда я не могу понять, что правильнее. Это пугает меня, когда мне говорят, что я не буду наказывать, что всё будет нормально. Я не верю, что всё будет хорошо, если я испорчу что-то.

Когда я рисую, мне становится немного легче. Я рисую картину, на которой изображены люди, которые уходят и больше не возвращаются. Я рисую их в тени, в темноте, и мне кажется, что это как в прошлом, когда мой ангел исчез. Он ушёл, и я не могла его спасти. Я не смогла ничего сделать, потому что я была маленькой. Я не могла его спасти. А если я не могу помочь ему, может быть, я вообще не могу помочь никому?

Часто я рисую, а потом кладу картину в угол. Я не могу продолжать, потому что мне больно. Больно, когда я думаю, что мне не удастся защитить тех, кого я люблю. Что если я не смогу помочь людям вокруг себя? Что если я снова кого-то потеряю?

Потом я начинаю ставить свои игрушки в ряд, и это меня успокаивает. Мне нравится, когда они все на своём месте. Я аккуратно ставлю их, как будто они должны стоять правильно. Мама говорит, что это нормально, если я люблю порядок. Но я знаю, что это не просто так. Мне нужно, чтобы всё было правильно, чтобы ничего не сломалось. Я иногда проверяю игрушки ночью, чтобы удостовериться, что все они на месте. Если кто-то из них пропадает или что-то не так, мне становится страшно.

Мама говорит, что всё будет хорошо. Я стараюсь верить. Но иногда мне всё равно так страшно. Страшно, что, если я снова ошибусь, меня просто не будет. Я боюсь, что меня забудут. И я боюсь, что мне снова придётся пережить всё то, что было раньше.

И что тогда? Что останется от меня тогда?

И мама, и папа, они кажутся такими добрыми… но вдруг это только маска? Сначала и прошлые родители были добры ко мне. До того дня, когда я сильно расстроила прежнего папу, рассказав ему, о соседе, который каждый раз целовал прежнею маму на прощание — всё началось с одной ошибки. А что, если здесь всё повторится? Они сказали, что не бросят меня, если я сделаю что-то серьёзное, но что в таком случае они сделают? Отвернутся, накажут, перестанут разговаривать со мной? Или, что если они солгали мне?

Сама мысль отдавала горечью, и, честно говоря, я едва могла дышать, когда думала об этом. Но внутри будто что-то толкало меня проверить их, узнать наверняка. Потому что верить — это одно. А знать — совсем другое.

Мама с папой ушли на пару часов, сказали, что скоро вернутся. Оставили меня играть, попросили не заходить в кабинет и не трогать вещи на их столе. Я всё помню. Это было важно, мама об этом много раз говорила.

Но я должна узнать… Я должна понять, что они будут делать, если я нарушу их запреты. Я ведь не уверена… Не уверена, что они не будут меня наказывать, как раньше. Если они никогда не выгонят меня, то как они будут меня наказывать, если я плохая?

Я тихо встаю и выхожу из своей комнаты. Дом кажется огромным и тихим, даже часы в коридоре звучат слишком громко. Я подхожу к двери кабинета. Моя рука замирает на дверной ручке. Мама сказала, что сюда нельзя заходить. Но я должна… Я открываю дверь.

В кабинете всё на своих местах. Полки с книгами, папины бумаги аккуратно разложены на столе, и… мамин браслет. Тот, который я видела у неё на руке, когда она улыбается. Я тяну руку, трогаю холодный металл и сжимаю его в кулаке. Мой живот сжимается от страха, но я кладу браслет в карман. Всё внутри трясётся. Я быстро выхожу и закрываю дверь.

Я возвращаюсь в свою комнату и жду. Пытаюсь играть с куклой, но не могу перестать думать о том, что я сделала. Когда мама и папа вернутся, они поймут… они должны понять. Я жду.

Наконец, я слышу, как открывается входная дверь, и родители возвращаются. Они здороваются, проверяют, как я себя вела. Я стараюсь выглядеть как обычно, но внутри всё горит. Спустя какое-то время мама замечает, что её браслета нет на столе.

— Айлинн, ты не видела мой браслет? Он был на столе в кабинете, — мама смотрит на меня вопросительно. Я нервно киваю, отводя взгляд.

— Я… Я взяла его, — признаюсь я, ожидая, что сейчас будет наказание, ожидая гнева и крика. Ожидаю, что они скажут, что я плохая.

Мама садится передо мной на колени, её лицо выглядит удивлённым и, кажется, немного грустным.

— Айлинн, но ведь мы с тобой говорили, что нельзя трогать вещи на нашем столе, — её голос не злой, а мягкий. Я жду, но она не кричит.

Папа садится рядом с мамой, смотрит на меня серьёзно.

— Почему ты взяла браслет, милая? Ты хотела поиграть с ним? — он спрашивает меня. Я трясу головой.

— Я… я хотела узнать, что вы будете делать, если я сделаю что-то плохое, — говорю я наконец, мои руки дрожат.

Мама вздыхает и нежно обнимает меня.

— Айлинн, мы не будем тебя наказывать так, как тебя наказывали раньше. Мы просто хотим, чтобы ты понимала, почему это неправильно. Взять что-то без разрешения — это не хорошо. Мы хотим, чтобы ты была честной с нами, — она отпускает меня, но я чувствую её тепло.

— Мы не сердимся, — добавляет папа, — но мы бы хотели, чтобы ты в следующий раз спросила. Мы ведь доверяем тебе.

Я киваю, хотя внутри что-то разочарованно сжимается. Они не наказывают меня. Не ставят на колени на холодный пол, не кричат. Почему они такие? Я ещё не уверена… я должна попробовать снова, ведь они не наказали меня так, как я ожидала. Может быть, они всё ещё скрывают свою настоящую реакцию.

Проходит несколько дней после того, как я взяла браслет. Мама и папа сказали, что не сердятся, что я могу просто спрашивать в следующий раз. Но это странно. Я не понимаю. Они действительно не хотят меня наказывать? Почему? Может быть, они ждут, пока я сделаю что-то хуже? Что-то такое, за что точно будет наказание. Я всё думаю об этом, но не решаюсь спросить. Может быть, если я спрошу, они узнают, что я боюсь, и разозлятся.

Я стараюсь быть хорошей. Очень стараюсь. Я убираю игрушки сразу, как только поиграю. Сама заправляю постель по утрам, чтобы мама не ругала меня за беспорядок. Я даже стараюсь не плакать по ночам, когда мне снова снятся кошмары. Но всё равно тревожно. Иногда, когда папа обнимает меня перед сном и желает спокойной ночи, я замираю, ожидая, что вдруг он скажет что-то страшное или оттолкнёт меня. Но он просто улыбается и уходит.

Кажется, они доверяют мне. Папа улыбается, когда видит, что я стараюсь помочь, и даже хвалит. Но я не могу избавиться от ощущения, что это всего лишь маска. Что однажды они увидят, что я на самом деле плохая девочка, и тогда… тогда они точно меня накажут. Может быть, они просто ждут.

Мама замечает, что я больше молчу. Она спрашивает, всё ли в порядке, а я киваю и улыбаюсь. Я говорю, что всё хорошо, но мне кажется, что я вру. Я не хочу её расстраивать, не хочу, чтобы она думала, что я снова могу сделать что-то плохое. Она вздыхает, гладит меня по волосам и говорит, что, если что-то беспокоит, я могу рассказать. Я киваю, но ничего не говорю.

Я начинаю избегать их, когда могу. Если они сидят на кухне, я иду в свою комнату и играю там тихо, чтобы не привлекать внимание. Я боюсь… боюсь, что если мы будем слишком близки, они поймут, что я всё ещё плохая. Плохая, потому что не понимаю, что от меня хотят. И это пугает меня.

Однажды вечером мама находит меня в углу моей комнаты, я сижу на полу и держу в руках куклу, которой даже не играю. Я просто держу её. Мама садится рядом, а я молчу. Она спрашивает, почему я не хочу играть с игрушками, но я не знаю, что сказать. Я не могу объяснить, что боюсь привязаться к игрушкам, как к людям, ведь они могут исчезнуть, как исчезли мои прошлые игрушки, как исчез мой дом.

Я смотрю на маму, она улыбается, но что, если это тоже не навсегда?

Я решила сделать то, что нельзя просто так исправить. Не что-то случайное, а намеренное, серьёзное. То, что точно разозлит их, вызовет наказание…

Сначала я думала нарисовать что-то на стенах, но мне казалось это слишком лёгким… нет, нужно что-то посерьёзнее. В конце концов, я пошла на чердак и достала старые вещи, которые были аккуратно сложены. Их одежду, коробки с бумагами, какие-то дорогие им книги — всё, что выглядело важным и аккуратно убранным.

Сердце колотилось, ладони вспотели. Казалось, я буквально слышу, как они идут по коридору, вот-вот увидят, что я сделала. Я не должна этого делать. Я знаю, что не должна. Но… Лучше я узнаю правду сейчас, чем потом. Потому что потом будет больнее.

Я взяла кисть с краской и, крепко зажмурившись, провела жирную красную линию по корешку книги. Ещё одну линию на светлом полотне, случайно оставленном в углу. Всё казалось таким неправильным, но я не могла остановиться, пока не убедилась, что следы видны, что последствия серьёзные.

Когда я услышала шаги мамы и папы по лестнице, меня захлестнул страх. Я стояла в центре чердака, окружённая испорченными вещами, и каждый нерв натянулся в ожидании наказания.

Как только мама и папа вошли, я заметила, как их лица сразу изменились: сначала в глазах вспыхнула растерянность, а затем — настоящее раздражение. Их взгляды скользили по комнате, отмечая каждую испорченную вещь, заляпанные краской книги, разорванные листы. Я видела, как пальцы папы сжались в кулак, а мама крепко стиснула губы.

Я никогда не видела у них такого выражения лица. Мне стало страшно. Слишком страшно. Я видела в их лицах это напряжение, и в этот миг была уверена — сейчас всё будет так же, как раньше. Сейчас я узнаю, что это были лишь пустые слова про любовь и поддержку.

Они оба глубоко вдохнули, будто сдерживая что-то внутри себя, но не закричали. Вместо этого папа, сдерживая гнев, сел на корточки напротив меня и спокойно, хоть и чуть сдавленным голосом, произнёс:

— Айлинн, что здесь произошло?

Я опустила глаза, чувствуя, как краска заливает лицо. Мама в это время провела рукой по лбу, глубоко вздохнув, и сделала шаг ко мне.

— Мы знаем, что ты хорошая девочка, но… — её голос звучал так, словно она и правда едва сдерживается, — нам нужно понять, почему ты решила сделать всё это?

Я вздрогнула, ещё сильнее вжалась в плечи, готовая к любому наказанию. Слёзы текли, я смотрела на свои дрожащие руки, боясь встретить их взгляд. Внутри меня бушевал страх, что они вот-вот сорвутся и всё станет, как было.

Но вместо этого мама мягко присела рядом и медленно, будто стараясь не спугнуть меня, положила руку мне на плечо.

— Айлинн, послушай нас. — Голос её по-прежнему звучал строго, но уже не было той злобы, которой я так боялась. — Мы правда очень расстроены. Ты понимаешь, что сделала? Эти вещи были важны для нас, это часть нашей семьи, — сказала она с глубокой серьёзностью, но не повышала голос.

Я лишь молчала, чувствуя, как ком в горле подступает всё ближе. И всё-таки решилась:

— Я… Я думала, что если сделаю что-то плохое, то… — слова давались мне с трудом.

— То мы накажем тебя? — тихо спросил папа, его глаза были полны грусти, и он вздохнул. — Нам очень жаль, что ты думаешь о нас так. Айлинн, мы никогда не причиняли бы тебе боль за ошибки. Ты наш ребёнок, и мы любим тебя, независимо от того, что ты сделаешь.

— Но… но в прошлый раз… они… они убили… и его крылья… — я запнулась, не в силах сказать вслух о своём ангеле.

— Послушай, Айлинн, — мама взяла меня за руку и прижала к своей щеке. — Мы — это мы. Мы не похожи на них, ты это поймёшь со временем, но уже сейчас мы готовы быть рядом и понимать тебя, даже когда тебе сложно.

Папа добавил, держа меня за руку:

— И ты не обязана проверять нас. Даже если у тебя что-то не получится, даже если ошибёшься — мы здесь для того, чтобы помочь тебе. Мы научим тебя, поддержим, но мы никогда не причиняли бы тебе боль.

— Но… но я испортила вещи, — всхлипываю я, пытаясь понять, почему они не кричат. — Я специально их испортила.

— Да, ты испортила, — тихо соглашается мама. — И нам грустно из-за этого. Эти вещи были важны для нас, потому что они связаны с воспоминаниями. Но ты важнее, понимаешь?

— Но я плохая… я сделала плохо…

— Это не делает тебя плохой, Айлинн, — папа обнимает меня, крепко прижимая к себе. — Это значит, что ты ошиблась. И это нормально — ошибаться.

— Нам больно, когда ты испытываешь нас, — говорит мама, и её голос немного дрожит. — Мы хотим, чтобы ты чувствовала себя в безопасности здесь, с нами. Мы не хотим, чтобы ты думала, что нужно делать что-то плохое, чтобы понять, что мы тебя любим.

— Мне жаль… Мне п-правда т-так жаль.

— Больше нам не нужно таких испытаний, ладно? Обещаешь?

— Обещаю, — прошептала я, наконец позволив себе прижаться к ним обоим. — Я… я могу помочь убрать беспорядок, который натворила?

— Конечно, милая, — мама поглаживала меня по спине — конечно…