Онлайн чтение книги Тина
Тина

– А как сложилась судьба у Тины? – спросила Жанна. – Удивительной доброты была девчонка. Будто при рождении столб добра из Космоса вместе с дождем и светом на нее хлынул как подарок от Бога. Но, насколько я помню, какая-то она была несчастливая.

– Я чувствую настоятельную потребность посвятить тебя в жизнь Тины. Надоело раз за разом прокручивать в голове ее проблемы. Расскажу тебе и, может, наконец, полегчает у меня на душе, а то натыкаюсь на ее беды, как на разбитое многогранное зеркало и бешусь. Я уверена, ты проникнешься ее серой беспросветной жизнью и станешь на мою точку зрения. Интересное в судьбе Тины то, что она считает себя счастливой! По моим понятиям она со странностями, – ответила Инна.

«Не люблю, когда зарываются и думают, что все про всех знают, и во всем разбираются. Мне просто нужны факты, события, а не их оценка», – сразу отрицательно настроилась Жанна.

– Понимаешь, доброта Тину до глупости доводила. Ей, так много пережившей в детстве, надо было бы знать, что по разным причинам, то, что рисует нам воображение, чаще всего не сбывается. Но вот ведь как иногда бывает: сделает один человек другому подлость, а тот ему добром отвечает. Непостижимо! Для Тины проявление доброты так же естественно, как и знание того, что после ночи обязательно настанет утро. Она принимает со смиренным сердцем и с открытой душой всё, что бы ни выпало на ее долю.

Я бы не причислила Тину ни к сентиментальным людям, ни к очень сильным, но она как-то по-своему приспособилась к неимоверному избытку страданий, которыми переполнен мир и ее собственная жизнь. Можно подумать, что, уподобляясь святой, она прощает своих обидчиков ради себя же самой, лишь только потому, что любовь прекраснее ненависти. Никогда не отвечает злом за зло и при этом еще радость испытывает! Ей сродни монашество и мученичество? Порой мне кажется, что ее уникальное сострадание умиротворяет ее, хотя она и не религиозна. Видно, рано поняла, что жить надо не ожиданием любви, а с любовью, и что именно способностью любить один человек отличается от другого. Я много об этом думала. Иного объяснения ее поведению я не нахожу.

Между прочим, не без влияния Тины я поняла, что подчиняться не то что жестокой прихоти чужой злой воли какого-то субъекта, но даже чьему-то мелкому капризу – абсолютно не по мне. Я сумела бы отбить такому типчику охоту приставать. А если бы он опять попытался привязаться, я бы показала ему, где раки зимуют. Так бы унизила, что у него надолго пропало бы желание к противоположному полу. Это была бы шикарная импровизация! Но такие мужчины всегда сами шарахаются от меня.

Почему Тина позволяла ребятам обращаться с собой как с собственной вещью – для меня до сих пор загадка. Я бы поняла, если бы из страха или из-за денег. Откуда в ней это смирение, покорность, эта странная неискушенность? Я как-то пошутила, что, даже подражая Христу, она всецело и неукоснительно остается сама собой. Не обиделась. Вот такая Тинка, особенная. И все же иногда она мне кажется несчастной, глупой и нелепой. И я мечтаю, чтобы кто-то повлиял на нее, вернул к реальной жизни.

От такой неожиданной характеристики тихой, деревенской девчонки, какой помнила Жанна Тину, она даже руками всплеснула и выронила из рук очередной альбом с фотографиями, в котором хотела отыскать Тинино фото.

– Есть люди категоричные, а есть бесконечно добрые, которые небрезгливо относятся к опустившимся людям, пытаются понять, что толкнуло их на бесславный путь. Будучи сами невезучими, они больше сочувствуют неудачникам, – высказала Жанна свое мнение.

– Тина слишком осторожно раскрывала передо мной глубину своей чувствительности, неохотно расставалась со своими мыслями и секретами, а получить от нее исчерпывающую информацию по какому бы то ни было вопросу, связанную с другими сокурсниками, вообще не представлялось возможным. Но мне порой кажется – не в обиду ей будь сказано, – что у нее… не все дома. Не стану ссылаться на авторитеты. Не могу я добраться до сути ее взаимоотношений с людьми, понять, что ей свойственно, а что поперек души.

Во-первых, она до бесконечности, до глупости честна. Даже если принять во внимание ее поразительное простодушие, – ее поведение на грани…сама понимаешь чего.

– Начала так договаривай, чего уж тут стыдиться, – потребовала Жанна.

– Не знаю в чем тут дело, но, во-первых, она вечно выбирала себе парнишек, с которыми надо было нянчиться, и с поистине донкихотской широтой и щедростью расточала свою любовь к ним. А у меня почему-то никогда не хватало смелости подшучивать над ней по этому поводу. Ее излюбленными объектами всегда были слабаки. Не мужчины, а какие-то недоразумения. «Ну как ни порадеть родному человечку»? Оно, конечно, в умного, богатого и красивого легко влюбиться, а ты попробуй простого бедного и больного студента полюбить! Это, конечно, не довод... Хотя, как говорится, была бы шея, хомут всегда найдется.

Так вот, Тина простирала свою заботу только на никчемных и несчастных, которые в ней особенно нуждались, и проявляла при этом поражавшую всех стойкость. А они ее доброту, что с моей точки зрения вполне естественно для мужчин, просто-напросто злонамеренно использовали. Это мы, женщины, по большей части, ищем в мужчинах созвучия с нашими душами и мыслями. Нам любовь, нежность нужна, а не их эпатажные выходки.

Но не прислушивалась Тина к моим осторожным словам, точно исподволь, не замечая, попадала под гипноз странного обаяния слабаков, а меня ставила перед фактом. Судьба всегда была слишком неласкова к ней. Может, и правда, что застенчивые и скромные могут только трагически отдавать себя тем, кто менее всего способен их понять и оценить, и взамен ничего не ждут. А если, не дай бог, и поймут, то начнут, к своей слабости и привязчивости прибавлять еще и жестокость, незаслуженно причиняя боль своему благодетелю. Жалость-то к другому не всякому по плечу, себя любимых такие люди больше жалеют. Поверь, Жанна, я ни словом не грешу против истины.

Во-вторых. О людях Тина думает лучше, чем они есть на самом деле. Неоспоримо, что это ее мышеловка. Она слишком правильная, всепрощающая, готовая бесконечно долго терпеть, не перечить. И мне постоянно талдычила, словно какой-то пароль, как молитву или мантру: «Учись терпеть других».

Тина не умеет быть беззаботной. Интересное явление: у нее есть свобода от самой себя… В ее глазах всегда столько участия! Она вся такая чистая, светлая – высшее существо, способное понять то, что другим не дано. Конечно, такое не может не тронуть.

Ну, прямо-таки рок какой-то над ней всегда висел и попадал в нее буквально прицельно. Сначала Тина вечно вусмерть пьяного сердечника два года отхаживала после его загулов. Ратовала за сочувствие к его мукам похмелья. Помниться, они как-то сразу нашли друг друга. Странный он какой-то был даже внешне: маленький, сутулый, шнобель (нос) – хоть землю паши. Глаза, правда, черные, огненные, но злые. Повозилась она с ним! Он оставлял ей болезни и дурное настроение, а свое обожание и обаяние преподносил другим женщинам. К тому же, как большинство ходоков, ревнив был до потери пульса. Вымещал на ней свои неудачи. Прекрасно понимал, что не прав, и от этого, как водится, бесился еще больше. Бывало, слова просто так не скажет – все с вывертами и руганью. И за что? Ведь не жена она ему была, просто излишне добрая подруга. Даже не гулящая девица. Что она не по этому делу за сто верст было видно.

А Тина, будто не замечала бесполезности своих усилий и продолжала заботиться о нем, оправдывая его поведение тем, что с искусственным клапаном он долго не проживет и его надо жалеть. Кому еще в голову могло такое прийти кроме как Тине? Он сам себя должен был беречь. Думаю, находилось немало студентов готовых с удовольствием посмеяться над ней. Самое скверное, что все это происходило у меня на глазах, а я ничего не могла поделать, только зубами скрипела от злости и без пользы надрывала горло: «Он дурью мается и не лечится. Прочно оседлал Фортуну, то бишь тебя. Выкинь его из головы. Ты должна исходить из разумного понимания его болезни и его проблем. Он сам себя губит. Вгонять себя в хандру дело нехитрое. Ты же наперечет знаешь его недостатки».

Ты не представляешь, Жанна, какая с ним была морока! Я категорически отмежевывалась от странного поведения Тины и только выглядывала ее из полутемного окна нашей комнаты в общаге, волнуясь за ее долгое отсутствие. Не одну меня поражала всегдашняя готовность Тины биться за слабых. Ее добродетель не питала собственных дерзновенных желаний и была послушна только чужой воле, коварству и грешным, порочным устам. Я нахожу это ненормальным, из области деструктивного. Утешь ее Всевышний! (А сама тоже спотыкалась на одни и те же грабли.)

Я думаю, Тина не случайно подвернулась Гарику. Неисповедимы пути Господни. Судьбой она зачем-то была ему назначена. Только у него о ней было самое смутное представление. И себя он вопреки всякому здравому смыслу попусту растрачивал. Жил на Е2 – Е4. Но его вполне устраивал существующий порядок вещей. Может, он за куражом прятал свой страх скорой смерти? Это так понятно!

Прошло время, ветер разметал пепел его страстей. Тут-то и оказалось, что никто к нему не мог правильно подступиться, что только Тина благодаря какому-то обостренному женскому инстинкту понимала и чувствовала перепады его настроений, каким-то непостижимым образом вовремя без лишних слов приходила на помощь, была той единственной, которая на самом деле ему была нужна. Никто в этом не мог сравняться с ней. Я и представить себе не могу как он до нее жил. Просто ходил по жизни наугад, не считал нужным смотреть вперед, задумываться о будущем.

Жанна, постарайся понять меня, мое волнение и недовольство Тиной. Ее «пациент» был чрезвычайно сложным человеком. Он всегда и во всем видел только противное, запоминал только гаденькие подробности, вечно ходил черней грозовой тучи. Плохое в его сознании многократно увеличивалось, а хорошее – уменьшалось до макового зернышка, расплывалось, смазывалось. Он утверждал, что барахтается в пошлости и лицемерии, что несправедливость жжет ему душу и что он достоин бо́льшего и лучшего. А сам что вытворял? Чуть что не по его – злобные ураганные чувства закипали в нем, и он точно проваливался в бездну зла. Это же не жизнь, а мрачный зловещий смердящий спектакль! Даже в радости искал отрицательные стороны. И до тех пор не успокаивался, пока не сводил на нет все хорошее. Когда изводил ревностью, распоясывался дальше некуда. Такие люди злоупотребляют всем, в том числе и любовью людей с положительными намерениями, которые стараются помочь им из самых лучших побуждений.

Бросалась мне в глаза болезненно самолюбивая и строптивая натура Гарика, его способность все что угодно доводить до абсурда, а раздражение – до точки кипения. Ему бы хотя бы капельку эластичности и покладистости Тины. Может, потому-то и загнал преждевременно свое и без того слабое сердце. Не пойму, в какую дурную минуту и из какого такого перекисшего теста он был слеплен родителями на свою и его беду? А ведь прошлое незримо вплетается в настоящее.

Тина меня как-то кровно обидела. Сказала, что мы с ним отражение зеркала в зеркале. Или перед зеркалом… Уже не помню точно. Представляешь, меня со своим Гариком сравнила! Не уважаю, не терплю, ненавижу таких, слезы выжимающих мужиков. Зачем небо коптят? Никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах я не выбрала бы себе такого, как Гарик. Или в силу своего непримиримого, решительного характера, сразу такому невменяемому и бесноватому сказала бы: «Прощай, не поминай лихом». И слезы не блеснули бы в моих глазах. Просто поспешно стряхнула бы с плеч как заразу, как что-то недостойное моего внимания. А Тина, таким как Гарик, и в розницу, и оптом раздавала свою доброту и сочувствие. Наверное, такие вот как она и оправдывают наше существование, нашу жизнь?..

Тина, по понятным только ей причинам, считала, что ее подопечного Гарика одолевала слишком ранняя душевная усталость – что-то вроде преждевременного старения, – что он не может сам к себе приспособиться, потому что ущербность в нем самом, внутри него самого. Что по причине своей слабой органики он не может преодолевать себя и с большим скрипом идет на компромиссы. А еще полагала, что я страшно все упрощаю и всех ее знакомых ме́чу одной краской – плохие и всё тут. Отсюда и взаимная неприязнь.

В общем, Гарик делал глупости, а она их разгребала и ела большими ложками, да еще и оправдывала его. Ее поведение было лишено смысла. Забегая вперед, скажу: парень наконец-то понял, что такое счастье как Тина выпадает далеко не всем. Осознал, но было уже поздно. Сразила его болезнь окончательно. Как-то у него все плохое сразу наложилось одно на другое и суммировалось. Произошло отторжение клапана. Врачи не объяснили, не предупредили, что такое бывает. Его морозило, а Тина думала, что это простуда.

В последние минуты жизни он лежал вялый, как ноябрьская муха (Сентябрьские беспокойные и ой какие злые!) и с искренностью, и с обжигающей жестокостью исповедовался перед Тиной. Говорил, что никогда прежде не ощущал с такой остротой и утонченной радостью таинство и волшебство встреч с такой удивительной девушкой как она, что только теперь раскрылись не только его глаза, но и душа. Только от нее он в немом восторге. А в других влюбленностях – в так называемых странствиях в неведомое, как он сам их называл, – так ничего для себя и не нашел, то были все больше перепевы одной и той же роли… Женщины любили, а он делал их несчастными. Они были для него, как расходный материал для утоления обиды на жизнь. Использовал – выбросил и не питал иллюзий. Ночь пострадал и забыл… Но слишком долго он ждал, пока пересекутся в одной точке их с Тиной линии жизни… «Счастье – это единица, поделенная на зависть».

Он жестоко завидовал тем, кому суждено долго жить.

Многое чего говорил. Он умел, когда хотел, обходиться с женщинами. Но ему уже недоставало восхитительной легкости самовыражения, он уже не мог говорить цветистых пышно-торжественных или жалостливых фраз. И его уже невозможно было расшевелить. В глазах его еще прятались сникшие желания, и в пугливой душе временами вздрагивала злость...

А Тина стояла на коленях у его постели такая мягкая, трогательная, и глядела на него так, словно старалась осмыслить и поверить, что видит его в последний раз. В ее глубоких искренних глазах была боль и какая-то бессмысленная, может, даже религиозная сила снисхождения… Прекрасное, астральное лицо… В нем и прощение, и прощание… Таких как она, наверное, больше нет в природе. Я стояла позади нее и тихо сглатывала волнение и… непонимание. Нет, я, конечно, жалела его, такого молодого, но ведь и Тину тоже. Вот такое было ее своеобразное счастье. Она говорила мне: «Жизнь – это приобретения и потери…» Видно, эти слова имели для нее более глубокий смысл, чем для многих ее подруг. Умела она, оставаясь самой собой, сопереживать другому, но не суждено ей было познать настоящее счастье.

«Инна говорит о том, что, видно, давно жгло ей язык, а может и сердце», – подумалось вдруг Лене.

– Ушел Гарик из жизни, ничего хорошего после себя не оставив. И все плохое кончилось, ушло вместе с ним. Наверное, в этом есть что-то символическое. Может, наказал-таки его Бог больнее некуда за то, что ломал он свою и губил чужие жизни… Поневоле уверуешь. Хотя, если подумать, кого винить: его ли, родителей, самого Всевышнего?..

Палец Инны автоматически взметнулся к потолку и вяло опустился на подушку.

– Ни за что ни про что, по своей собственной прихоти слишком рано отправился Гарик на тот свет. Не понять мне его. Самый что ни на есть глупец… Умирать молодым слишком страшно, а он сам торопился заглянуть в глаза бездне…

«Не путаешь ли ты причину и следствие? – подумалось Лене. – Сначала была болезнь, потом, наверное, дурь».

– Не проняла меня смерть Гарика, не могла я расстараться на слезы, злость на него забивала и задавливала все остальные чувства. Не жил, а немыслимо утрировал, истреблял свою жизнь. Такой дробненький, хиленький, а могуч был насчет загулов. И это при его-то сердце. Что тут скажешь: безвременная кончина – неизбежное следствие ненасытностью жизни. У меня сложилось впечатление, что он сам себя загнал в эту крайность, считая, что скорый конец его предрешен. Ему бы с Тиной начать во всех смыслах с нуля: и в духовном, и в физическом, и в моральном. Тина как могла, продляла срок его жизни, но она не Бог и даже не ангел-хранитель.

Мой знакомый двадцать лет продержался с таким же диагнозом, двух детей успел дорастить. Жил без раскачки, быстро, ни минуты не тратя напрасно. Спешил жить. Сделал необычайно много. У него была поразительная трудоспособность и желание жить. Суть его существования на земле – борьба, преодоление, за что Всевышний даровал ему счастье иметь «детей и на детей». У каждого своя правда?

О Гарике в одночасье все забыли. И это тоже так по-человечески, ведь он всем, кроме Тины, чуждым был, таким и остался. И все же задержался, отпечатался его несуразный облик в моем сердце, и лицо почему-то врезалось в память. А Тина с величайшим достоинством перенесла свою беду, свое горе.

«Инка всегда не прочь поделиться пикантными или грязными подробностями чужой жизни? Она иногда такое отмачивает! Считает, что это нас тонизирует? У меня нет оснований сомневаться в ее искренности, но личная жизнь этого молодого человека касается только его», – думала Жанна, всем своим видом пытаясь дать понять Инне, что ее совершенно не интересуют подробности жизни какого-то там Гарика.

– Не видя Тины, ты не можешь судить о глубине ее отчаяния. Обмякшая от трагедии, она оберегала память о Гарике, носила в себе боль, никому не докучая, и только просила не напоминать ей о нем, даже не заикаться. И я не трогала подругу, оставляла ей удовольствие жить среди воздушных замков и мечтаний. Надо же ей было как-то залечивать раны. Может, я и не права, но мне хотелось так думать о ней. Ой, не идут теоретические горькие истины на пользу людям. Всяк свои шишки набивает. Потому-то с веками мало меняется человеческая сущность. Отчего так глупо устроен мир?

– Как теперь выглядит Тина, я узнаю ее при встрече? – спросила Лена, чтобы остановить поток Инниных слов.

– Вся польза в бедра пошла. Колобок. А на мордашку все та же, миленькая.

Представь себе, после той трагедии Тина вот так, ни с того ни с сего, однажды взяла под свое крыло лодыря и пройдоху Артура, этого потрепанного жеребчика.

– Ты слишком критична к мужчинам, – заметила Жанна.

– И к женщинам тоже.

– Это твоя сильная сторона? – усмехнулась Жанна.

– Так вот, Тина два года Артура по всем экзаменам натаскивала, ни на шаг от него не отходила. И делала все для него бескорыстно и с радостью. Мать Тереза выискалась! Он, видите ли, поразил ее нестандартностью подхода к общеизвестным истинам, умел смеяться над собой… Так я тебе, Жанна, вот что скажу: лапшу он умел ей на уши вешать. Настораживало то, что порядочность никогда не была в числе его достоинств. Я «просекла» это с самого начала их знакомства. Да он и сам причислял это свойство к недостаткам и гордился его отсутствием в себе. А Тина на мои замечания только недовольно и обиженно поджимала губы и возражала мне, мол, это ты в контексте упрека мне?

«Ну, мать, ты даешь! Как он втянул тебя в свою аферу? Пора тебе покончить с подобными глупостями. Ты не вчера родилась и сама понимаешь, что пока Артур рядом с тобой, твоя собственная жизнь будет абсолютно бесплодна. Никакой динамики. Не впадай в экстаз. Закончит вуз, а что потом – суп с котом? Тебе будет очень больно. При любом раскладе ты будешь в проигрыше. Не по зубам он тебе. Запомни, добром это не кончится, и расхлебывать эту кашу снова придется тебе одной. Что ты перед ним «Лебединое озеро» каждый день исполняешь? Пораскинь мозгами: он же душу из тебя вынимает. Может, у тебя с ним кармическая связь… на ментальном уровне… обезьяны? В этом что-то есть… Ты не замечала за собой способности к телепатии? К любому виду деятельности надо иметь природные данные. Нужно их искать и находить… Оставь его», – решительно требовала я.

Уж и смеялась над ней и умоляла, мол, ты не ведаешь, что творишь, прояви к себе милосердие, дай передышку своей щедрости. Даже презрительно утверждала, что стыжусь знакомству с ней. Крепкую она от меня нахлобучку получала, но все было напрасно. Я ее в дверь, а она в окно… Да еще говорила мне в ответ: «Подрубаешь наши отношения на корню? Позволь развернуть наш с тобой разговор в несколько другую плоскость. Ты всегда отбираешь женихов, как твоя бабушка помидоры на засолку? Я не имею возможности повлиять на твое мнение, как-то суметь иначе подать, донести… Все у нас ровно наоборот. Не надо искажать, усложнять. Не клей людям ярлыки. Только себя оценивай. Артур столько хорошего объединяет и содержит в себе!»

В это трудно было поверить, учитывая то, что я видела собственными глазами. А я видела до неприглядности противную картину и до подлости опустившегося, падшего мужика. Я не получала удовлетворительного объяснения поступкам Тины, и, не понимая, терялась.

Я всегда предпочитала бороться со злом с открытым забралом, из-за чего вечно попадала в затруднительные положения. Но не могла же я оставаться в стороне, когда Тине плохо. Я сама оказывалась на крючке переживаний, поэтому-то и прикладывала немало старания, убеждая ее. Я осуждаю себя за то, что пошла у Тины на поводу, и собственными руками не выставила тогда Артура не только из нашей комнаты, но и вообще из жизни подруги.

А вот чего я до сих пор не могу вспоминать без отвращения, так это наши с ним беседы-споры о его, так называемых, взглядах на жизнь. От них такой противный осадок оставался! Но с Тиной о них Артур ни словом, ни полусловом не обмолвился. Я пыталась растолковать ей непорядочность его высказываний о ней за ее спиной, утверждала, что он всегда норовит ударить исподтишка, сзади, что он стопроцентно способен на подлость. Но Тина объясняла, что эти его слова ровным счетом ничего не значат, что это его поза. Ее уже одолевали новые идеи насчет Артура. И мне оставалось только обещать ей свою поддержку, мол, если что, дай мне знать, я голову ему отверну. «Это уже кое-что, это очень серьезно меняет дело», – улыбаясь, чтобы снять опасную тему, отвечала она на мою заботу. Чуть насмешливо так произнесла. Я, конечно, злилась, уже открывала рот, чтобы выпалить в ответ какую-нибудь резкость, но сдерживалась. Не могла Тину обидеть. На Артура позже набрасывалась, в его адрес выплескивала свою обиду, говорила, что по доброй воле и на пушечный выстрел к нему не подошла бы, если бы не Тина. И кто только их свел?

Еще в самом начале их знакомства я пыталась разуверить Тину, отговорить отказаться от глупой затеи на аркане из семестра в семестр тащить бездельника. «Смотри, не прогадай!» – предупреждала я ее. Но она ведь, если вобьет себе что-то в голову, то упрется так, что с места не сдвинешь. А зачем ему себя утруждать, если рядом есть Тина? Она и сложный чертеж изготовит, и расчеты сделает, и даже начисто перепишет, и оградит его от любых дальнейших всевозможных забот. Она же в любой момент под рукой. С ней никогда не возникает проблем. А он хоть бы раз немного потревожился за нее. Ведь она ночами на него работала. Помню, заснула, копируя его черновой чертеж, а стекло перегрелось от мощной лампы-подсветки и лопнуло. Она руки сильно изрезала, а ему хотя бы что, мол, ее проблемы. «Нельзя же позволять, чтобы тебя размазывали по стенке и ноги о тебя вытирали», – твердила я Тине и приводила в пример героя сказки Андерсена «Большой и маленький Клаус».

Как-то озабоченно спросила: «Жениться не предлагает?» Так удивилась вопросу. Я стала ей растолковывать, что у мужчин и женщин при знакомстве наблюдается несовпадение мотивов. У женщин любовь и замужество на первом месте. Сказал «а», говори «б». А у мужчин на первом месте секс и практическая польза, а женитьба где-то на последнем, поэтому браки у них сексуальные, а разводы все равно социальные. …Мы разные, очень разные. Приведу пример. Случай со мной произошел. Подхватила я воспаление легких. Врача на дом вызвала. В то время грипп свирепствовал, специалистов не хватало. Вечером пришел ко мне очень молоденький доктор, может быть даже студент-практикант. Я спокойно расстегиваю халатик, приподнимаю комбинацию, зная, что врачам все больные на одно лицо, а молодой человек замер с широко раскрытыми глазами и даже дышать перестал. Мне пришлось строгим голосом привести его в чувства и заставить прослушать хрипы в легких. Не могу себе представить, чтобы я вошла в ступор при виде голого мужского торса. Мы – животные разной породы.

Так не стала вникать!

Тина многократно спасала Артура во всех его авантюрах. Вечно у него было рыльце в пушку. Без нее он загремел бы под фанфары не только из ВУЗа. Я возмущалась, мол, кого ты предпочла, какой тебе резон мараться? И уходя, демонстративно хлопала дверью нашей комнаты… Та еще была парочка!

Позже выяснилось, что женат. Я догадывалась, но не была уверена, поэтому в наших с Тиной размолвках не могла этот факт использовать как главный козырь против Артура. Замечала, что встречался он с ней как-то все впопыхах, со всякими предосторожностями, с оглядкой. Мужики вообще хитрецы, но некоторые особенно… Ему льстило ее внимание, а у нее, скорее всего, было удовлетворение от полезности ею содеянного. Вот такая она незримая сила ее судьбы… или характера: вынашивать мечту, а потом отдавать в чужие руки да еще и помогать кому-то претворять ее в жизнь.

И от таких «несчастненьких» у Тины отбоя не было. Ажиотажным спросом пользовалась. Видно было в Тине что-то такое, что их притягивало к ней. Ее безграничное великодушие? Умела без ложной жалости посочувствовать, помочь. Создавалось впечатление, что она не себе принадлежит, а тем, кто хитрее или сильнее ее характером. Ну, так хотя бы ценили. Как бы не так!

«И почему я недолюбливаю Инну без всяких на то разумных объяснений? Ей бы только скандальчик свеженький. Да и старый, засушенный сгодиться за неимением лучшего. Эти ее эмоциональные качели… Ой, что-то я сразу настроилась на недоверие, нехорошо это как-то. С душой ведь рассказывает», – одернула себя Жанна.

– И где Тина успела научиться переносить свою и понимать чужую боль? Я тебе все это к тому говорю, чтобы ты поняла, что не ценила Тина себя, имела уважение только к чужим страданиям, винить могла только себя. Странная она. С какой-то… неразвитой грацией души. Мне казалось, что ее наивность могла соперничать только с легкомыслием. Может, это у нее шло от простоты, которая, как говорится, иногда бывает хуже воровства. Еще классики Островский и Горький об этом нас предупреждали. Чем еще могла я объяснить ее поведение?

С ее мягкостью жить бы ей вдумчиво, созерцательно и умиротворенно. А она на мои осторожные намеки, на ее будто бы неполноценность, спокойно реагировала: «Не считай меня скоплением скрытых комплексов, не думай, что я чем-то себя в жизни обделяю, я не страдалица; у меня все в порядке. Я уважаю каждого ровно настолько, насколько они того заслуживают. Не я им нужна, они мне, а это разные случаи… Это мой выбор». И голос ее при этих словах звучал весомо и холодно, будто я обидела ее. А я ей сердито отвечала, мол, ты сама до этого додумалась или кто подсказал? Кем ты себя позиционируешь в таких случаях?..

Она, конечно, глупышка, но не до такой степени, чтобы полностью раскрываться, понимала, что становится слишком зависимой от того, с кем была искренна. В таких делах не так-то просто довериться даже первому встречному. Но я не могла оставаться к ней равнодушной, для меня не было большей радости, чем видеть ее спокойной, улыбающейся. Из дружеских чувств я часто вмешивалась, пытаясь расставить в Тининой жизни все по местам. Я воображала себя ее спасательным жилетом. Жалко, ведь обманывали… Только разве слово со стороны в силах хотя бы как-то помешать кому-то идти своей дорогой? И если уж на то пошло, как я могла стать на чью-то сторону, если они оба были неправы? Один требовал незаслуженного, другая отдавала себя непорядочному...

«Кто бы мог ожидать от Инны подобной душевности! И ведь, похоже, не врет. Может, только совсем чуть-чуть привирает, – все больше и больше поражается Жанна.

– Бывало, стремясь нанести упреждающий удар, начну Тине внушать что-либо реальное вроде того: «Разуй глаза, что у тебя есть кроме страданий? Разве можно помогать человеку, который делает тебя больно? У вас с ним два совершенно разных мироощущения, к тому же ты не мыслишь жизни вне рамок общепринятой морали, а он? Суетной, вертлявый… А это его несусветное беспардонное разгильдяйство? Тебя оно не убивает? Хлебнешь ты с ним горюшка. Пойми, его разглагольствования немного стоят, и на это трудно закрыть глаза.

Я, например, устаю от глупого, бессмысленного общения с ним. Вечно лезет со своими дурацкими откровениями на вольные темы, с пустой ни к чему не обязывающей болтовней. Конечно, каждому хочется поговорить о себе, облегчить, так сказать, душу, развеять сомнения, услышать сочувствие, но у Артура во время этих разговоров в глазах такая тяжелая, лютая, какая-то волчья тоска, что мне рядом с ним становится не по себе, и я невольно отстраняюсь. А еще я не выношу его умоляющего взгляда – будто душу острыми спицами прокалывает. Во время бесед с ним у меня вязнут мозги, и преследует желание поскорее от него избавиться, и я мысленно посылала его... Согласись, это неприятно шокирует. А так посмотришь со стороны – нормальный, пока рот не раскрывает. У меня есть чутье на мужчин: плохой он человек.

Не вводи себя в обман насчет его способностей, не позволяй ему принижать себя. Ты явно не входишь в число его приоритетов. Твоему Артуру просто хочется, чтобы ему помогали задаром да к тому же гладили по головке и говорили ласковые слова, пока жены или мамы нет рядом. Так ведь всем этого хочется. Разве мы рождены для того, чтобы любить тех, кто нас ранит, не уважает? От таких спятить можно. И ты, я думаю, понимаешь это не хуже меня.

Это непостижимо, но судьба почему-то наказывает и за добрые дела. Просто ума не приложу, как мне доказать тебе элементарное, житейское! Пойми, мужчина должен считать тебя своей удачей, наградой, на коленях перед тобой стоять. Я кое-что соображаю в том, как они устроены… – бухтела я сердито. – Слишком много себе позволяет этот типчик. Горячий, вспыльчивый и в то же время серый, мелкий, без ярких предпочтений, не желающий шевелить ни руками, ни мозгами. Просто строптивый, вздорный паникер. Он поманил тебя и ты уже для него готова на все. Он уже не ограничивается тем, что ты его в учебе за уши тянешь, но уже не без удовольствия прикладывается к твоему тощему кошельку. Ты же от него ничем не защищена. А вдруг не найдешь подработки, чем будешь жить? Ты итак держишься из последних сил, вымоталась страшно. Приходится одалживаться или уже втянулась? Ты не даешь себе отчета в том, что делаешь! Ведь не оценит же! С чего это тебе понадобилось нянькаться с ним? Мне порядком надоела твоя возня с этим подонком. У него постоянно возникает потребность унижаться или он слишком хитрый? Сколько еще сессий тебе с ним предстоит? Сколько еще он будет пользоваться твоей бессмысленной жалостью и добротой?

Думаешь, я домысливаю? Бортани его! Неужели прикипела сердцем? Было бы о ком жалеть! Вычеркни его из списка своих друзей и сразу почувствуешь себя легко. Имей мужество сказать себе правду: то был самый унизительный период моей жизни. В силу особенного строения своей души ты никогда не будешь до конца владеть его сердцем, вы никогда не станете по-настоящему близки, потому что он не захочет этого из-за своего мерзкого эгоизма, он не позволит себе этого. Все усилия твои будут напрасны. И тому я могу найти массу подтверждений в словах великих мира сего. Может, ты считаешь, что поступаешь сообразно своему предназначению? Но в данном случае – это всё твои собственные фантазии.

Предлагал руку и сердце? Просто клеится к тебе, чтобы подольше удержать возле себя. А если даже всерьез обещал… Тебе следует трижды подумать, прежде чем решаться на замужество, иначе от него при твоей патологической доброте потом не так-то легко будет отделаться. Надругается он над твоей любовью, не оглянешься, как начнет доставлять тебе проблемы совсем иного свойства. Одни потрясения будет дарить. Да и слабак он в мужском деле. Я на глазок могу определить, кто настоящий мужик, а кто уже совсем скоро станет ну этим… среднего рода. Извини, за подробности… Однажды ты проснешься, услышишь доводы своего рассудка, прозреешь, да поздно будет. Пеняй на себя. Я тебя предупредила.

Знаешь, я была такой как ты триста лет тому назад и тоже мечтала всю жизнь смотреть в глаза только одному человеку, а вышло, как вышло… Только я враз поумнела, научилась вслушиваться в оттенки не только своих ощущений, но и как бы вживаться в любого мужчину, постигая его суть. Теперь я не поддаюсь первому впечатлению на основании простых личных эмоций, симпатий и антипатий, никогда не покупаюсь на красивые слова. Рентгеном каждого претендента просвечиваю, пытаюсь заранее все о нем выведать всеми мне доступными средствами и способами, чтобы потом не сгибаться под тяжестью неожиданно навалившихся проблем. Не стесняюсь, если к этому есть серьезные основания, прощупать и его родню. И все потому, что не люблю чувствовать себя побежденной или обманутой. Вот так-то, подруга. Известны ведь всякие случаи, происходящие с неосмотрительными девчонками, не мне тебе рассказывать».

«Да ладно тебе, – мягко отбивалась Тина от моих запугиваний. – Ну что ты ко мне привязалась! С чего вдруг спохватилась? Предоставь мне самой решать, кого и в какой степени впускать в свое сердце».

А я не унималась:

«Зачем ты кружишь вокруг него, словно бабочка над свечой? Разве он тот, от кого зависит твоя судьба? Чем он может отблагодарить тебя за беззаветное служение? Если уж говорить о том, что его действительно волнует, так это его собственная персона. Наглостью и хитростью возьмет свое и отступит в тень. А некоторые стыдливые останутся сидеть без гроша в кармане и будут думать, где бы им заработать себе хотя бы на скудное пропитание. Ты не видишь, что происходит у тебя под носом. Он притворяется, натягивает на себя личину несчастного влюбленного. Ты в корень смотри. Прислушайся ко мне. Берегись страдальцев, засосут они тебя в свой жалкий порочный мир. Чуть зазеваешься, они коготками сразу вцепятся и зубами вопьются. И вот еще что: не знаю, врать не стану… а вдруг у него скелеты в шкафу? Он же считает, что у него потрясающая неотразимая голливудская улыбка».

А Тина только грустно усмехалась, и в ее глазах светились непонимание и невинная оторопь. Можно было подумать, что грязь жизни протекала мимо нее, не задевая, не касаясь ее души, в которой всегда горел неведомый мне огонь, но наружу не вырывался. Вот уж воистину святая! Пропускала она мимо ушей мои невнятные намеки на предполагаемую неверность Артура. И мне уже самой казалось, что слова я произносила фальшиво, они выходили глупыми и коробили даже меня. И я в потрясенном молчании отступалась, хотя в глубине души не одобряла ни ее, ни себя. Мне уже не хотелось прокалывать «воздушный шарик ее незамутненной радости». Такая вот она шероховатая осязаемость жестоких фактов. Мне казалось, поверь она мне, эта моя правда кожу с сердца могла ей содрать… И я оставляла свои расшаркивания и советы для других, менее упрямых.

Говорят, что в основе большинства наших нелепых поступков лежать детские страхи. В определенном смысле они формируют нашу судьбу, становясь преградой на жизненном пути. Возможно, и у Тины было что-то такое, что неявным образом постоянно давило на ее подсознание. Но она была скрытной, и я делала выводы на пустом месте.

- Большинство глупостей совершается людьми по причине зависти, жадности, тщеславия и скуки, а Тина глупила – по доброте душевной? – рассмеялась Жанна. – Пора ее канонизировать?

От улыбки лицо ее осветилось и помолодело. И Лена заметила, что в свои шестьдесят пять Жанна еще не растеряла последние блестки привлекательности.

– Сколько Тина перетерпела от Артура за эти два года! И как он обошелся с ней? Закончил вуз и тайком уехал к семье, бесследно исчез из ее жизни. И мне вдруг подумалось тогда: «Нет, судьба не должна быть к Тине так несправедлива! Она обязана ее чем-то вознаградить». Да… по-всякому живут люди. Я знала одного мужчину, самым большим несчастьем которого был не выигравший в детстве лотерейный билет…

Сдается мне, что разум тогда… напрасно не одержал верх над моими эмоциями. Ох уж эта моя бестолковая, забубенная юность!.. Я и о себе думаю и говорю достаточно трезво. Перед самой собой не спрячешься за чужую спину, нет ее рядом…

Но почему-то и после Артура не пошатнулась у Тины вера в людей. Когда она научилась сносить несправедливость, не ожесточаясь сердцем? Какая странная, неумолимая идея вела ее по жизни? Понимаешь, Жанна, Тинка глупая, но такая прекрасная в своем неукротимом желании спасать несчастных и заблудших! Эта совершенно обезоруживающая, тихая, мягкая кротость и податливость нежно светились в ее глазах всеми цветами радости. Она излучала всепроникающие волны заботы и участия, желания услужить, облагодетельствовать, а врожденное милосердие заставляло ее составлять о людях доброе мнение. Мне казалось, что ее лицо так и просится на икону. Как она сумела все это в себе сберечь, не расплескав ни граммушечки, ни капелюшечки…

Сколько с тех пор воды утекло! Перед глазами пробегают давние и недавние события, а я все помню ее именно такой… Можно подумать, что чужие трагедии для нее – норма жизни. Это же недопустимо. Так не должно быть. Весь свет не облагодетельствуешь. Я до нелепого привязана к Тине вероятно потому, что во многом мы несхожи. Ты знаешь, Жанна, нашей дружбе не грозят капризы фортуны, она не замешана ни на деньгах, ни на обожании мужчин, что, как правило, делает ее слишком неустойчивой, нестабильной. Я Тину обожаю как слабого ребенка.

Инна недовольно наморщила свой милый, чуть веснушчатый носик, но слезы все же не сдержала.

– Не ожидала я, что и у меня затворы глазных каналов ослабели и стали подтекать, – сердито фыркнула она, но свой рассказ не остановила.

– Я никогда не слышала, чтобы Тина хохотала, смеялась открыто, радостно и свободно. Умеет только скромно улыбаться. Ей идет. У нее особенная способность притягивать к себе сердца. Может, мне самой не хватает такой же вот мягкости…

Знаешь Жанна, в чем я абсолютно уверена, так это в том, что дан ей от Бога дар великой доброты… Но если и есть внутри нее Бог, то он слишком уж безрадостный. А ведь умение радоваться, быть счастливым влечет за собой желание жить. Что ее поддерживает в жизни, что стимулирует? Страдания? Тогда во имя чего? Ради спасения этих бездарей, обманщиков, подонков она совершала подвиги, жертвовала своим здоровьем? За страданием кроется только страдание и сострадание. Что она от них имела в душе положительного? Ну, я еще могу понять, когда человек вынужден принимать мучения в силу необходимости, ну там дети, родственники… а то ведь добровольно! Страдание – способ проявления несовершенства человеческой натуры или напротив – ее высшая степень совершенства? Да простит Всевышний ересь мою…

– Большинство женщин в основном только отдают, – заметила Жанна.

– Ну и зря, – рассердилась Инна.

*

– …А потом, чем дальше в лес, тем больше дров. Вскоре Тина на этого… как его там, фу ты, все мозги мне иссушил… совершенно вылетело его имя из головы… – ах, черт! о мой склероз! – … на Кирилла напоролась.

Со мной теперь часто такое случается. Вертится в голове что-то знакомое, кажется, еще совсем немного и всплывет имя. Но не получается вытащить его из кладовых памяти, ускользает оно, а потом вдруг само выскочит, когда уже не требуется, – весело оправдалась Инна.

Жанна насторожилась и вся обратилась в слух. Ей очень хотелось получить хотя бы отдаленное представление о судьбе своего сокурсника.

– Так вот и у Кирилла слюни на Тину потекли. Он оказался не намного лучше ее предыдущих пассий. Отчетливо помню: короток был у них процесс взаимного узнавания. Тинка как-то пугающе быстро с ним сошлась, буквально влет его ухватила, будто стремилась наверстать упущенное. Она просто цвела при виде его, сама льнула к нему, смотрела на него с неосознаваемым восторгом. Даже непосвященному становилось ясно, что это любовь. А я сгорала от стыда при такой ее откровенности чувств. Ну что тут еще можно было сказать? Так вышло – втюрилась Тинка. И к гадалке ходить не надо.

«Многообещающее начало», – передернула плечами Жанна.

– Кирилл казался мне неисправимо нелепым воздыхателем. Как-то неожиданно и глупо ему повезло с Тиной. И ведь на самом деле после тому много было подтверждений. Объективности ради или из ревности к Тине – это мне трудно в себе понять – я считала его недостойным. И я заносила над ним топор-возмездие – свою хулу – за то, что, по моему мнению, он занимал чужое место. Я боялась, что в силу своего характера Тина полностью попадет под его влияние.

У меня почему-то не поворачивался язык назвать их связь любовью с первого взгляда. Бывает, конечно, такое: несколько секунд видишь объект и вдруг дзынь в голове и все – пропал человек. И этот образ всюду преследует его, как некая особая краска жизни… Но чаще случается другое: двое не очень счастливых, охваченных внезапным чувством симпатии, безоглядно бросаются навстречу друг другу. А может, сошлись два человека, потому что судьбой им было назначено встретиться. Правда, это я теперь так говорю. Я вот ничего не делала просто так, походя, ничего не пускала на самотек в вопросах с мужчинами. И чего добилась?..

Нет, Жанна, слишком быстро Тина сдалась на милость победителя, на самом деле оказалась в его власти и обрекла себя на пожизненную пытку. Надеялась перевоспитать! Ха, лично я на ее месте не была бы столь самонадеянной. Но коль скоро у них все завязалось, соваться в их отношения я не рискнула, тем более, что я сначала подумала, что двое тонущих просто на время ухватились друг за друга, чтобы легче было выплывать.

Не пойму, чем Киря привлек внимание Тины? Чем приковал ее доброе сердце? Путанный, невнятный, дерганый, неугомонный. Почему она высмотрела именно его? Как может нравиться человек полный внутренних контрастов, обладающий ко всему прочему беспокойным, даже я бы сказала вздорным характером. Он же душу дьяволу готов был продать за возможность повыпендриваться. Может, никто из приличных ребят на тот момент ей не подвернулся, а кем-то надо было заткнуть дыру в измученном сердце? Ждала, ждала лучшего и заждалась. Вот тут я ее отлично понимаю и знаю, откуда дует ветер потребности в любви, несущий тоску в сердце и одиночество…

Он же неуёмный, где не надо, ненадежный. Я бы о такого не споткнулась. А для Тины с тех пор никого другого на свете не существовало. Он единственный, неповторимый! С ним она связывала все лучшее, что было в ее жизни. Говорила, что лишь с ней он становился самим собой. Так ей казалось. А нужен ли он ей такой, который умел только изматывать?.. Ох уж эти мне вечные, нравственные, неразрешимые житейские вопросы…

Этой последней фразой Инна обращалась ко всем женщинам сразу и ни к кому в отдельности. Просто исторгла из души вопль в пространство и все. Никакой логики, просто вихрь смятенных чувств. Лена подняла голову и беспокойно посмотрела в сторону подруги.

Опомнившись, Инна тихо и мягко произнесла:

– А что вечно в этом изменяющемся, равнодушном, неудержимо несущемся в небытие мире? Горе, любовь, радость? Вопрос в точку? Только горе. В жизни иногда радость одного человека оборачивается горем для другого. Никогда ведь заранее не знаешь, как карта ляжет. Запусти меня сейчас в те прошлые годы, наверное, все равно бы наделала ошибок, не обошлось бы и без слез, страданий, раскаяний, опять возникали бы моменты притирок, недопонимания…

Так уж видно у них совпало, что прижались они друг к другу как брошенные котята, – опять задумчиво, будто в пространство сказала Инна.

«Тянет, тянет, – раздраженно подумала Жанна. – Какая-никакая, но все-таки информация о Кирилле».

– Я наперед знала, что если не сразу, так через несколько лет все Киркины качества отрицательно скажутся на их взаимоотношениях. Я догадывалась, что их жизнь будет примитивна, скучна, никчемна и отчасти сумасбродна. Кирилл всегда будет пешкой в чьей-то игре и ничего, кроме запредельного кошмара их связь Тине не принесет, – затараторила Инна. – Кир был слишком сер и скуден, чтобы много отдавать, хотя, опять-таки, смотря как расценивать и с кем сравнивать. Такое не планируется изначально... Да, видно, слепота сопутствует любви по определению, и это приходится принимать как аксиому. Я тебе, Жанна, это не как женщина, а как технарь говорю…

Кир, как мне показалось, был застигнут врасплох очарованием естественного Тининого поведения, ведь каждому хочется чего-то искреннего, чистого, нежного. А может, всего-навсего, ему надо было уткнуться в кого-то доброго и мягкого. В таком случае его поведение логично… А что, запросто могло так быть. Если честно признаться, я склоняюсь именно к этой версии.

«Принизила Тину и даже не заметила», – обиделась за однокурсницу Жанна, но вслух ничего не сказала.

«Оседлала привычную интонацию! Теперь ее не остановить. Пока не выговорится, не замолчит», – усмехнулась про себя Лена и углубилась в рассмотрение очередного альбома.

– Что их связало на самом деле, скорее всего я никогда не пойму. Видно назрела необходимость... Не верится мне, что Кир мог быть для Тины подлинной точкой пересечения реальности и мечты, ведь он уже тогда начинал злоупотреблять алкоголем. На что она надеялась? «Может, она что-то знает о нем, чего не знали остальные?» – думала я, пытаясь найти объяснение и оправдание поведению Тины. – Разве поймешь, отчего вдруг западаешь на недостойного тебя?

У меня было ощущение, что Кир просто околпачил Тину и надежно пришвартовался к ней. Видно предпочел обойтись тем, что проще и удобнее. А она будто стояла наготове, вытянувшись в струнку. И его слова удачно попали в ее подготовленную душу самым кратчайшим путем – напрямую. Поймалась она на крючок его красивого словоблудия – он ведь с легкостью жонглировал идеями и фразами самого разного порядка, – его фантазии с успехом скрывали от нее посредственность и примитивность его натуры. Кирка вечно ходил с видом, будто знает обо всем больше, чем все остальные. На первом курсе все гении. Но к пятому курсу большинство студентов умнеет. Только не Киря.

А со временем и Тина окончательно утратила остатки своих лучших качеств – достоинство, способность разумно мыслить – и всё ради того, чтобы Кирилл не пренебрегал ею, был всегда рядом. Где-то я слышала, что мелкость души оборачивается мелкостью желаний. Но разве можно душу Тины считать мелкой? Жить чужими бедами! Ее, такую прекрасную, еще поискать! И на кого она ее растратила? И с таким типом она хотела слиться и жить единой жизнью?.. Разве это меняет дело? А вдруг Кир все-таки был лучшим из целой галереи ребят, с которыми сводила ее судьба? И такое имеет место быть. Но я забегаю вперед.

Здесь уместно заметить, что Кирилл был мне решительно несимпатичен еще задолго до его встречи с Тиной. Безалаберный, напористый, когда хотел, бездельник, жмот. Донимал ребят, среди которых он тогда терся, своей болтливостью. Не пришелся он мне по душе, невзлюбила я его жутко и постоянно находилась с ним в состоянии конфликта и даже войны. Обрати внимание на тот факт, что многие его не любили. Значит, не случайно. Все ему были плохи, один он бедный-несчастный и хороший. Нет, я понимаю, рано познал зло, царящее в мире…

Не жаловала я его, сомневалась в его искренности. Он вызывал у меня зудящее раздражение. Мне казалось, что еще в детстве плесень проникла в его душу и заполонила ее полностью. Ты обращала внимание на особенность его лица? У него одно из тех редких лиц, у которых профиль и фас как бы не имеют друг к другу никакого отношения. Это как бы два разных человека. Как я ни искала, такого индивида больше не встретила. Прости – лирическое отступление.

– У мужа Ларисы я такое же явление обнаружила. Мне кажется, и в характере у него то же самое наблюдается, – странным образом усмехнулась Аня.

– У какой из них?

– У обеих, – не то в шутку, не то всерьез ответила Аня.

– Кир уже в те годы не любил читать художественную литературу и позволял себе говорить, что не доверяет чужим мыслям. Это как нельзя лучше характеризовало его. Ха! А может больше меня?.. Во всяком случае, спускать ему даже невинные недостатки и проступки мне казалось нестерпимым. Бывало, нагадит в душу и с чувством исполненного «долга» не спеша, уходит, оставив меня с открытым от удивления и растерянности ртом. Ему обязательно надо получить удовольствие от самого себя. Любым способом. Жутко наглая особь! А эта его любимая фразочка: «запросто, как нечего делать». Но ведь никогда ничего не делал! Или еще: «с меня взятки гладки». Это ли не качество оболтуса! Не знаю, может, когда-то он и мечтал высоко подняться, но «дыхалки» на что-то путное у него никогда не хватало.

Тина всегда была на стороне слабого, всей душой переживала беду поверженного, а у Кирки, говорившем о несчастье другого, преобладала какая-то неприятная язвительная радость, я бы даже сказала, что он испытывал какое-то яростное наслаждение от чужих неудач. У меня уши вяли от его пошлых шуточек в адрес обиженного. Вряд ли стоит напоминать, что причиной тому был слишком серьезный порок – зависть. Для мужчины он особенно недопустим, потому что принимает парадоксальные формы. Это зло оседает в душе, накапливается, и постепенно замещает в ней все доброе, что еще присутствовало в ней. К тому же Кир относился к числу людей, которые, испытывая боль, обязательно хотят, чтобы о ней узнали близкие, друзья и тоже страдали вместе с ним.

Не сразу я научилось его отбривать. Никто не может перепрыгнуть через свою тень. Никому не удается полностью избавиться от цепей своего характера. Можно, конечно, что-то в себе пощупать, выяснить, провести рекогносцировку, извернуться, попытаться сломать свой образ, но кардинально себя не изменить, если нет положительной базы. Человек полностью не перерождается… Если только не заболеет психически.

Кирилл и в те далекие времена был странным: вечно бродил, согнувшись в три погибели, со скучающим видом, не зная, куда себя деть. Улыбка даже на короткий миг не освещала его желчного лица, а если и возникала, то только представительская и только на поверхности лица, вглубь не проникала и души не затрагивала. Никогда не доводилось мне слышать от него открытого, искреннего смеха, не случалось отследить хотя бы отблески радости на лице. Я наблюдала только язвительные и горькие усмешки.

Говорил он сдавленным полушепотом чревовещателя. Я не замечала, чтобы он ходил с виноватым или раздосадованным видом. Подавленное настроение одерживало над ним верх. Казалось, он находился в постоянном конфликте с самим собой. Понятное дело – ранимый, неуравновешенный, закомплексованный. Иногда он краснел, но я так и не могла уяснить – от стыда или от злости. Над лекциями не корпел, экзамены не сдавал, а вымучивал – тут его вздорная манерность исчезала без следа, – но утверждал, что везет ему, как утопленнику и разражался злой сатирической тирадой в адрес преподавателей, мол, уничтожают его.

Кирку послушать, так он – гений почти в любых областях наук. В его активе восхождение к уникальным вершинам знаний! Его речи способны услаждать слух только достойных!

– Водилось за ним такое. Но мы в этом вопросе подходили к нему снисходительно, даже не подшучивали. Нет, случались, конечно, взаимные уколы, но если только Кирилл сам начинал нападать, – сказала Жанна.

– Как ни странно, проще всех к этому относился он сам. Как же иначе, само собой разумеется! «Разве вы не видите над моей головой нимб – сияние гения! Я своим умом и скромностью возвышаюсь над теми, кто меня не понимает или корит. Я могу позволить себе говорить подобным образом!» Только что-то уверенность в собственной исключительности не помогала ему. Кое-как выкарабкался из своих многочисленных «хвостов», но осилил-таки университетский курс.

«Вспомнила дела давно минувших дней. Она так и не рассмотрела в Кирилле ничего положительного? Это ее свойство характера или она ревнует Тину к Кириллу»? – недоумевала Жанна, внимательно всматриваясь в лицо Инны.

– Кир всегда был чрезвычайно упоен собой, ему ни до кого кроме себя не было дела. Помню, становился в эффектную позу, напускал на себя наигранную царственную спесь, и утверждал, что гению не на кого положиться. Он одинок, потому что не может быть понятым, но не хочет примыкать к своре ничем не примечательных личностей. С каким достоинством себя нес! Умора, полный отстой. Надо быть совсем уж идиотом, чтобы так говорить о самом себе. Вот тогда-то и закрепилась за ним кличка «теоретик» – в худшем смысле этого слова. Какие только ярлыки не приклеивались к нему! «Разносторонняя» личность!

– У него тогда был период оптимистичной самовлюбленности, – встала на защиту Кирилла Жанна.

– Не понимал он, что одержим постыдной манией величия. Представляешь, воображал, что талантливому человеку нужно все прощать. Насколько талантливому, вот в чем вопрос. Кого он с ног сбивал мощью своего таланта и эрудиции? Я пыталась уточнить этот момент, говорила, что хочу окунуться в его оригинальную реальность. Но он под разными предлогами уходил от этой скользкой темы. Как-то пристала к нему, мол, какое твое жизненное кредо? А он мне: «К чему красивые слова? Может, еще заголиться, душу свою обнажить? Я не желаю обсуждать с тобой подобные вопросы». Так бы и съездила по его наглой физиономии! Жаль, что в такие игры не играла, а то, может быть, привела его в чувство. Я думаю, что он заблудился в своей жизни еще тогда, в общежитии, до знакомства с Тиной. Никто не препятствовал ему развивать способности. Сам себе препоны ставил своим несносным характером.

А Тина безоговорочно поверила ему, клюнула на его эффектную наживку. Я пыталась на нее воздействовать. Окидывала презрительными, уничтожающими взглядами, распекала с неподдельным гневом: «Ты хотя бы возмутилась! Что он себе позволяет? Меня чуть удар не хватил от его самомнения!» А она улыбалась и не реагировала, что меня еще больше распаляло. Я что, всласть орала только для прочистки горла? Нет, я конечно, боялась навредить, усмиряла свое недовольство…

– Не кори, не грызи себя за то, в чем ты не виновата, – успокоила Жанна Инну, видя, что та заводится без меры.

– А если глубже копнуть? Тина видела в Кирилле страдальца, любила его слабости и хотела быть ему полезной. Поймал на жалость – знал, мерзавец, чем ее взять, чтобы заполучить – и все твердил, мол, попробуй влезть в мою шкуру. Нет, всем иногда хочется дать волю жалостливым чувствам, но не строить же на этом всю архитектуру своей жизни. Как порой бывают запутаны мотивы человеческих поступков, особенно если они не отличаются зрелостью!

А Кир начитался научно-познавательных популярных брошюр и наивно пытался убедить всех, что высказывает по каждой теории свое личное мнение. Меня поражала голословность его маниакально-болезненных хвалебных од собственной персоне. Я в глаза ему говорила: «Постыдился бы возноситься на ерунде, ведь на самом деле ты не гений, не явление, а ноль, недоразумение, и твой талант так же сомнителен, как и твои человеческие качества. Мятежный ниспровергатель… тривиальных истин. Туману напускаешь, явно привираешь. Тебе ложь ничуть не в тягость? Ты же, прежде всего, себе вредишь». Он, конечно же, отвечал раздражением и бешенством, мол, не цепляйся, тебе это не зачтется, но припомнится. Чувства унижения, похоже, не испытывал, но муки уязвленного самолюбия, я думаю, его изводили.

Банальность и высокопарность его речей поначалу даже огорчали меня. Мне казалось, он заслушивается самим собой, что ему и в голову не приходит, что кто-то может не восхищаться его «руладами». Я надеялась, что со временем он повзрослеет, одумается, и будет безжалостен к себе в своих честолюбивых устремлениях. А он запил и тем подорвал остатки моего к нему уважения; так что в его последующие фантазии и обещания я уже не верила.

Потом, помню, Кир приткнулся у кого-то из ребят в нашем общежитии, прикинувшись «казанской сиротой», но вскоре вошел во вкус и снова стал проявлять свой неуступчивый агрессивный характер: то выставлялся сосредоточием массы противоречий, то воображал себя верхом совершенства. А эта его медленная походка знающего себе цену человека, а труднопереносимая матерщина! Невооруженным глазом было видно, что тот еще типчик. Не заморачивался по поводу уважения к окружающим. Одним словом – пропащий. Я старостой этажа тогда была, так он последнее мое терпение вычерпал своими фокусами. Такому дай волю, так всех на уши поставит. Что меня особенно бесило в нем, так это его безответственность и еще безразличие к людям. Ни в чем не привык давать себе отчет. Я ему, мол, осознание вины – уже половина исправления, а он на меня, округлив глаза смотрит, будто не понимает, о чем я ему толкую. Сложное, неприятное было общение с ним.

Иногда я думала: «Может, он не находит мужества признать свою никчемность и прячется за гонор? Вполне возможно, что еще в детстве успел хлебнуть лиха… Хотя слишком часто такие вот очевидные, лежащие на поверхности версии ведут в никуда. И из них практически невозможно сделать правильное заключение. Если только в купе с другими вариантами…» Помню, как-то очень горько жаловался сам на себя, на свои нервы, потом на других, мол, никто не заглянет в душу и не спросит сочувственно: «Как тебе здесь живется, легко ли тебе ежедневно подвергаться подобным моральным истязаниям?»

«А ты сам у кого-либо об этом же спрашивал?» – в тон ему интересовалась я. Не задевали его мои прямые колючие вопросы, он только нагло и вызывающе кривил губы.

Боже мой, сколько раз он получал от меня нагоняи, сколько раз я подвергала его насильственному изгнанию! Он же «зайцем» был, «безматрасником», то есть неофициально жил, без прописки, без койки. Таких как он обездоленных тогда много было в нашем общежитии. Ну так веди себя тихо, не подводи приютивших тебя людей, ни себе, ни другим неприятностей не делай. А вокруг него то скандалы, то провокации. Не бросал он свои замашки и ни малейшего чувства стыда не испытывал, не терзался ни за свое малодушие, ни за бездеятельность, ни за непорядочность. Природная ли неотесанность, застенчивость ли, спрятанная куда как глубоко были тому виной – разве поймешь? Хотел, чтобы к нему хорошо относились, но сам не способствовал.

Осточертел мне Кир. Я нисколько не кривлю душой, говоря, что ненавидела его всеми фибрами души. Я за него, знаешь, какие выволочки на студсовете получала! А Тина уже тогда зачем-то пыталась собрать разрозненные осколки его никудышней жизни и придать его жалкому существованию какую-то определенную форму. Она старалась своей заботой занять все его жизненное пространство. Вот он и обустроился в ней уютно, как в материнском чреве и скрашивал свое одиночество и неприкаянность.

Тине в то время было, кем более достойным занять свою голову помимо этого оболтуса… Правда иногда Кирилла одолевал изнурительный приступ предупредительности и заискивающей вежливости, которые она, по всей видимости, и приняла за любовь. Да и смазливеньким он был. Если и были в его лице какие недостатки, то их искупали поразительно красивые черные глаза. Ими он тоже, наверное, Тину приманивал. Многие девчонки заглядывались на него, пока не узнавали подробнее. Но мне он не показался.

Жизнь иногда подает нам тревожные сигналы, но молодыми мы не прислушиваемся к ним. Теперь, когда мне перевалило за шестьдесят, и годы быстро, ой как быстро подбираются к семидесяти, я думаю, что пока Кир познавал сладость и горечь взрослой жизни, его слишком мучили жизненные передряги и душевные катаклизмы. Некоторым бывает очень трудно взрослеть. Но кого из нас они не одолевали? Можно подумать, что он единственный на всем белом свете, у кого были проблемы.

Кир становился невыносимым, когда касался темы своей несчастной судьбы. Он вечно ныл, что не может примириться с действительностью, что жизнь оказалась примитивнее его мечтаний, что он не хочет быть ее рабом, а она вынуждает. Считал, что с несправедливостью и мерзостью жизни его может примирить только водка. И утверждал это с тем же удовольствием, которое раздражает в больном, бравирующем своим будто бы добрым здравием. Говоря ахинею, он точно миазмы зла выдыхал. Нет, как тебе такое нравится! А у нас учились и детдомовские, и инвалиды детства. И никто из них не прокисал. Конечно, всякий молодой человек мечтает «полюбить – так королеву, выиграть – так миллион, если властвовать – так над всем миром». Только не понимал он, что это удел королей, а не простых смертных. А нам вкалывать надо было, чтобы чего-то достичь.

Что до Кирки, то я считала, что он просто плут, и это у него на лбу написано, как бы он ни скрывал. Он всегда искал виноватых, но себя пропускал в этом специальном реестре, не заносил в их число, охотно включая всех прочих. Может, это и глупо, но я не любила его еще и потому, что мне всегда представлялось, что широко расставленные на лице глаза означают добродушие их владельца, а если они близко, то выражают коварство характера или хотя бы хитрость.

Инна остановила разбег.

«Ну и сморозила! Не ожидала от нее. Это все равно, что всех толстых считать добрыми, а тощих – злыми... Стареем, дуреем?» – удивилась Аня.

«Не каждому дано взваливать на себя всяческие выверты человеческого поведения, внимательно всматриваться в чужие судьбы, и, как следствие, в свою душу глубже заглядывать. Может, не так уж и плохо, что Инна перераспределяет боль наших товарищей между нами… Слава богу. Глядишь, и сама Инесса освободится от бремени чужих забот и житейских глупостей, и ей станет легче», – подумала Жанна.

Но напрасно она поторопилась с выводами. Забыла кто перед ней, не разлепила глаз. А Инна с воодушевлением продолжила:

– Еще, будучи студентом, вогнал Кирилл мне в душу острый кол. Чего только не выделывал с Тиной этот мнимый гений с нестабильной психикой, одержимый «сокрушительной» верой в победу своего интеллекта. Только энергия, питавшая его гений, не найдя применения быстро иссякла. Сколько раз я ему говорила: «Если желаешь чего-то всей душой, то добьешься. Только ты ни на минуту не должен усомниться в том, что именно это для тебя самое главное. Надо много трудиться, чтобы Всевышний твои желания взял на карандаш. Надо заслужить его расположение. Люди могут обмануть. Космос – нет. Но если остановишься в самом начале разбега, тебя как личности не станет».

…Не только музыка, но и жизнь может быть фальшивой. Собственно их отношения всегда оставляли желать лучшего. Он же своевольный, капризный бесцеремонный. Может, Тина быстро подпадала под очарование его, так называемых творческих идей? Была ими отравлена? Они гипнотизировали ее, и она ползла к нему, как кролик к удаву? И потом долго не отпускала их от себя, ревностно оберегала репутацию своего кумира. Мы, девчонки-физики, – по Киркиным словам – особые: нам не надо красивых слов любви, дай только выслушать новую идею или неподтвержденную гипотезу, да еще из уст молодого новоявленного светила! Нам бы только изучать великий океан непознанных истин, искать смысл человеческого существования. Ведь уравнения есть, а до сути явлений Природы ученые пока не добрались. Только дверь открыли и указали массу дорог, по которым стоит дальше идти следующим поколениям талантов.

Я все делала, что было в моих силах, чтобы помешать этой паре окончательно сойтись. Я говорила Тине: «Здание, построенное на самообмане, долго не устоит. Кир – твоя идея «фикс», твоя хроническая язва. Лечишь, лечишь, но она все равно мгновенно открывается, стоит только спровоцировать малейший повод. А он не заставит себя долго ждать. Этих поводов в вашей жизни всегда будет предостаточно. Будь бдительна, в любой момент, при желании, можно найти причину для недовольства. В нем я чувствую слабость духа и злую волю. Он же раб своих дурных наклонностей, для него существуют только собственные прихоти. Закругляйся с ним, пока не поздно. В твоей жизни и так слишком редки радости, зато горести, тревоги и беды нескончаемы. Ведь у Кирилла сплошные отклонения и загибы.

Подожди, пока твой избранник остепенится. Уже сейчас твоя любовь к нему – боль и грусть. Тебе это надо? Вы не созданы для того, чтобы всегда быть рядом, но твоя наивная любовь не позволяет тебе понять это. В конце концов, свет на нем клином не сошелся. Запомни, если хоть малейшая тень сомнения промелькнет у тебя в голове – не иди замуж, иначе это сомнение со временем разрастется и все равно погубит тебя». Есть люди, которых выручаешь, надеясь на их отдачу в дальнейшем, есть те, которым делаешь что-то хорошее из страха, боясь их мести, а некоторых просто любишь, чувствуешь на расстоянии, жалеешь, прощаешь – вот как я эту несчастную Тину. (Она точка приложения ее невостребованной любви?)

Напрасно я уговаривала Тину. Не отступалась она. Вообрази мое удивление, когда они перебрались в халупу на краю города. А мне она объяснила так: «У каждого из нас что-то было в прошлом. Теперь мы с Кириллом ответственны друг перед другом только за то, что сумеем или не сумеем построить в настоящем и в будущем». Она опять была в плену у своей мечты, у своей надежды. Ох уж эта цепкая иллюзия счастья и вера в свои силы!

Хорошо, конечно, сказала, но без учета самолюбивой мужской натуры. И я с грустью думала: «Скоро, очень скоро в их семье вскроются многочисленные проблемы. И для этого даже не потребуется неосознанного погружения в подсознание. Пройдет влюбленность и вряд ли Кир простит Тине тех, кто был до него. Не может он не знать о ее трудовых подвигах. Молва оболжет ее, и он поверит не Тине, не своим глазам, а сплетникам. Подспудно это знание будет давить ему на мозги, на ревнивое сердце и требовать отыграться, охотясь за новыми ощущениями как минимум, чтобы уравнять счет, и даже с гаком. Он же не сумеет простить безвинно оговоренную, хотя бы потому, что пренебрежительно относится к чужим судьбам. Именно поэтому всё, к чему он прикасается, превращается в прах и в грязь.

В Кирилле нет Тининого благородства и благодатного всепрощения, он обязательно станет ей изменять и быстро утешаться, когда его будут бросать. Эти мелкие факты не могут его трогать. А на возмущение и упреки оставленных им женщин подыщет сходное оправдание или будет неприкрыто-цинично с заранее заготовленной улыбочкой отвечать: «Меня не гложут сомнения и совесть. Я не несу в сердце тягостный груз сознания, что погубил тебя. Думаешь, что я безжалостно осуждаю себя? Верила мне? Поживешь как я, так перестанешь верить и в бога, и в черта, и в людей. Каждый сам себя уничтожает: один – не найдя своей дороги в жизни, другой – не справившись с человеком, встретившимся на его пути. Меня лично погубила убийственная тоска и безысходность…» И все это произнесет с наигранной мягкой укоризной в голосе – равнодушной к воплям жертвы – или с надменно приподнятым подбородком, не меняя позы, с издевкой. И еще «трубку мира» предложит – бутылку вина распить на прощание. Мол, возврата к прошлому не предвидится, а если и доведется встретиться, не обессудь – не узнаю. И предосудительными свои слова не сочтет. «Слышала я такое на заре моей туманной юности…» – горько вспоминала я тогда. Что же Кирилл мог сказать на самом деле мне трудно предугадать, но наверняка что-то похожее.

Инна замолчала, устало пожала плечами. Жанна почувствовала некоторое облегчение. Она попыталась «пережевать» услышанное. Но подруга не дала ей на это время.

– И закрутила-завертела Тину судьба-индейка. А Кир, словно с завязанными глазами следовал за нею неотступно, как за поводырем. Может, потому что тоже слишком долго ждал своего часа. Подозреваю, что он уже тогда понимал, что Тина для него – золотая жила, и что без нее он быстро пропадет. Он ничего не делал без выгоды, случайно. Не хотелось бы упрощать, но неспроста Кир прилип к Тине, о себе только думал, о своей пользе. Я не юрист, но в этом факте вижу состав бытового преступления, достаточно часто встречающегося в нашем весьма скромном быту, его слишком мелкий, не авантюрный вариант. Мужчины не женятся, если им есть что терять, и заводят семью, когда хотят от нее что-то получить. Они в этом вопросе много практичнее нас, женщин. Нам в первую голову любовь подавай! Мы с Тиной обе мучимы вечной жаждой быть любимыми, только живем на разных островах надежды.

Когда-то я думала, что очень просто развести или свести двух людей: только скажи каждому в отдельности на ушко, что другой его обожает или наоборот. Нет, не все так просто, как кажется, упрощения ведут к ошибкам. Мужчины склонны вестись, но только лишь в случае, если хотят лишь на время скрасить свое существование.

Как-то я опять навязалась к Тине со своим мнением. Выследила Кирку, так сказать, дотошно собрала компромат – горький гнев переполнил меня, – приберегла напоследок кучу свежих фактов и понеслась. Хотела все ей выложить. Мол, не обманывай себя, он врет тебе, как уж на сковородке изворачивается. Твоя плата за его любовь непомерно высока. Ты едешь в поезде, который движется в никуда... Черт меня дернул влезть. Но как только первые слова сорвались у меня с языка, я тут же о них пожалела, особенно когда увидела ее расстроенное лицо. Потом она сделала брезгливую гримасу и сказала: «Это все сплетни и спекуляции на них. Выкинь, пожалуйста, из головы эту рефлексию с ревностью».

И сердце принялось диктовать мне тактичное молчание. Получалось, будто я плету коварные интриги… У меня создалось ощущение того, что время Ромео и Джульетт безоглядно ушедшее в далекое прошлое… вдруг вернулось. Конечно, говорят, что цена подлости обоюдная, не плати жестокостью за жестокость,… но ведь и безнаказанными оставлять такие поступки нельзя. Я была на распутье.

В угоду Тине я, конечно, приняла свой обычный вызывающий вид и сказала сама себе: «Зачем тебе нужно дознаваться истины в чужих отношениях и рассеивать свои сомнения в чужой неверности? Зачем сама себя втравливаешь в эту историю? Погоди, проясняя свои подозрения, касающиеся жажды новизны у Кирилла, ты разрушаешь иллюзии Тины. Не стоит пускаться в скользкие рассуждения о непорядочности и требовать, чтобы она открестилась от мужа. В ее жизни и так хватает жестоких разочарований, может они, эти иллюзии, ей нужны, как мне хлеб и вода. Тина растворилась в своем муже, не замечая, что происходит вокруг, ее предельное внимание – только ему; она ограждает его от забот, награждает своей сердечной сострадательностью. Она его берегиня. Верит ему и живет под охраной этой веры. Скажу прямо – напрасно я считала, что она скоро разуверится в нем.

Жанне подумалось: «С лица Инна суровая, властная, а с изнанки – чувствительная, готовая любить, сострадать».

– Скажи дураку, что он дурак и что?.. – задумчиво пробормотала Аня ни к кому не обращаясь.

– И Кирилла я подначивала, мол, не хочешь еще раз жениться? Он рассмеялся: «За себя сватаешь?» Но, увидев мою кислую гримасу, добавил серьезно: «Зачем? Брак будет новый, а проблемы останутся старые. Тина стоит троих чужих жен. Переплелись мы с ней, как два близко растущих дерева ветвями, а может даже, как две лианы». (Надо же, понимал, что их встреча судьбоносна, чувствовал ее неотвратимость!)

И как он ее разглядел? Это мы, женщины, реагируем на мужчину в целом, а они, как правило, на силуэт. А почему изменял? Не нагулялся, прежде чем создать семью? Мстил кому-то за что-то, потому что болезненно злопамятен? Такие если начинают, то продолжают до тех пор, пока чувствуют себя мужчиной?

– Тина Кирилла любила или себя в нем? – незлобливо проехалась Жанна в адрес отсутствующей подруги. Но Инна, охваченная желанием выложить все свои эмоции, даже не заметила ее колкости.

– «Может Тина, – подумала я, – никогда не узнает о Файке и о других, от которых Кирка терял голову, – а почему и сам себе не мог объяснить, – так и проживет в счастливой вере в его порядочность, хотя бы в этом вопросе. (От кого же я уже слышала эти слова?) Разве легко ей будет проглотить и переварить такое? Иногда стоит промолчать. И зачем Кирке нужна эта двойная жизнь, двойная мораль? Они же в одной связке. Я и ему об этом шутливо намекала, мол, если на одном инструменте играют разные люди, он расстраивается. А он, смеясь, отвечал, что у людей все наоборот. Не понял, что я о душе с ним говорила. Не доходило до него, что надо себя в чем-то ограничивать, чтобы направлять по главному пути.

Вот тогда-то окончательно пошатнулось мое мнение о нем. Ненавижу гулящих мужиков, мстить за таких вот как Тина хочется. А Кир свалил на Тину все заботы о семье, а сам продолжал смешивать ложь и правду так, что нельзя было их различить, запросто влипал в очередные истории, легко на них соглашался. А она его вытаскивала из грязи. Трудно все время находиться в положении собачьей стойки, в вечной готовности к прыжку. Такое постоянно носить в себе... Одним словом, «не жизнь, а именины сердца!»

Кир часто врал талантливо и вдохновенно без всякой выгоды для себя, просто чтобы, услышать комплимент. Импровизатор! Тайна не поддающаяся объяснению. Складывалось впечатление, что когда хотел, он становился ловким демагогом, Но в основном был ни к чему не пригодным… будто рано израсходовавшимся. А время только добавляло серых красок.

«Предельно наглядно препарирует чужую жизнь. Есть что-то несокрушимое в Инниных словах, как… в последней инстанции, – зябко поежилась Жанна. – Получается, Кирилл мало что из себя представлял, был не сам по себе, а всего-навсего мужем Тины»?

– Нет у меня никакой возможности судить Тину привычными стандартами. Она или странная, или особенная. Я, лично, предпочитаю отношения, вызревающие долго, как сталактит. А узнав об измене, сердцем отрезаю бывшего возлюбленного сразу, бессознательно, но продолжаю жить с предателем вполне осознанно, из мести, пока не подыщу достойную кандидатуру для замены загулявшему супругу, и только потом решительно все меняю на своем пути – даю пинка бывшему обожателю. Ох, как хитро и намеренно я мотаю ему нервы, как выжимаю из него соки! Я не витаю в облаках, как некоторые...

Конечно, сначала я тоже пыталась выгородить, оправдать Кирю, хотя бы в своей голове объяснить себе его поведение. Два голоса всегда говорили во мне разом, не мешая друг другу. Я так думала: «Вдруг он любит и ненавидит одновременно, и эта загадочная полярность чувств для него самого полная неожиданность? А может все намного проще: не любовь держит его рядом с Тиной, а собственническое чувство или выгода? Не раз хотела дать понять Кирке, что я знаю об его безрассудных грешках, чтобы пробудить в нем совесть. Но остерегалась. «А вдруг он безнадежно влюблен в ту, другую, и я испорчу жизнь сразу троим?» – мучилась я сомнениями. И мое противодействие сходило на нет. Согласись, Жанна, не могла же я сделать Тине пакость? Словом, как сказал мне когда-то мой третий муж, я вовремя отступилась и долго демонстративно ни во что не вмешивалась. Пусть, думаю, Киря сам выпутывается.

– А вдруг они дали друг другу свободу? Сейчас и такое в семьях случается, – сказала Жанна.

– Не думаю. Годы спустя я спрашивала Кира:

«Зачем изменяешь, зачем обижаешь Тину? Кто чуть приласкает, так сразу следом бежишь? Слава о твоих скандалах входит в вашу дверь раньше тебя. «Дружишь» со всеми и ни с кем? От такой славы крыша у тебя еще не едет? Герой! Зазвездился? А говорил, что любишь. Как ты можешь позволять себе так низко упасть в глазах жены? Не уничтожай лучшее в себе только потому, что не уверен в себе». Так он хмыкнул сердито: «Не начинай! Намеренно устраиваешь скандал? Тина все равно не поверит». А потом отшутился: «Одно другому не мешает. У нас не Америка, где каждый гражданин обязан соблюдать святость семейных уз. Мы ближе к Востоку и равенства полов не признаем». А я ему ответила: «Ты откровенен до цинизма. Удобная позиция. Только почему-то мужчины до свадьбы об этом не вспоминают, соловьями заливаются… А вот настоящая слава по другим коридорам ходит и тебя не зацепляет. Не достоин ты ее».

Потом снова пристала как банный лист: «Зачем ты обедняешь свою любовь, раздавая ее по кусочкам. Она, предназначавшаяся единственной, ей так и не достанется. А если ты все же встретишь Ее, что Ей преподнесешь – затасканное, затертое, обгаженное чувство? Нечего тебе будет вынуть из души и предъявить объекту твоего истинного обожания. Любить ты уже не сможешь». Не слушал, злился. Утверждал, что от скуки развлекается». Нет, все-таки правильно считается, что для счастья человеку нужен верный друг, умный наставник и любимый человек. Если какая-то компонента отсутствует, то… можно не услышать звон колоколов на пути обретения покоя.

«У меня складывается впечатление, что Инна слишком долго готовит меня к тому, чтобы выложить что-то главное о Кирилле, и будто хочет получить от меня согласие на продолжение нашего разговора. А я не стану даже пробовать приставать к ней с расспросами. Итак что-то жалость меня прихватила, а если она еще шмякнет меня по голове чем-нибудь трагическим, я вообще за сердце схвачусь. Чем она настроилась меня потрясти? Меня напрягает ее бесконечный монолог. Если бы хоть под водку заливала, я бы еще могла понять, а то ведь разговорилась на вполне трезвую голову, – раздражается Жанна. – Тина никогда не была похожа на человека, способного причинить кому-нибудь неприятность, и тем более защитить себя, но слова Инны звучат очень резким осуждением поведения Кирилла, что-то она слишком уж рьяно на него набрасывается. Воссоздает реальность прошлых лет не отдельными штришками, а крупными терпкими мазками.

Сама с легким сердцем готова кого угодно утопить в грязи, а косит под добренькую, как сказали бы мои внуки. Помнится, и раньше ее оценки никогда не страдали излишней сдержанностью, я знакома с ними не понаслышке. Она всегда кромсала чужие биографии в угоду собственной слабости и никогда не боялась избытком ложной смелости, оговаривая других, уничтожить себя. В ее словах неприятный привкус жестокости. Неужели она не понимает, что уже только одно подозрение может вычеркнуть человека из списка порядочных людей? Почему напрочь забывает о презумпции невиновности и с пугающей легкостью ставит под сомнение всю жизнь своеобразного сокурсника?..

На первом курсе Кирилл был душой нашей компании, не шел проторенной дорожкой, шутил, паясничал, говорил мне комплименты, был сама любезность. Это льстило моему самолюбию. Как-то он отсутствовал целый месяц, и я заскучала. Но, слава богу, ненужных иллюзий не родилось. И он быстро понял – не обломится ему.

Может, Инна только прикрывается своей жестокостью, не желая сознаваться в своей излишней сентиментальности? Хотя нет, она всегда старалась ударить первой. Заносчивая, эмансипированная особа! Ей всегда были нужны внешние проявления своего присутствия среди друзей. И она успешно добивалась его злословием. Ее распирало от нетерпения поделиться чем-либо пакостным. Что еще она прячет в углах подвалов своей темной и странной души?» – растерянно, с прорывающейся из глубины сердца обидой, думала Жанна. – Насколько я помню, Тина не принадлежала к числу женщин, ради которых мужчины способны совершать безумные поступки. Мне казалось, что она лишена всякого шарма, обделена чувством юмора, язык ее был бледен, как и лицо. Хотя в радости оно бывало таким милым и вдохновенным, так лучезарно светилось. Навязчивый страх что-то упустить, что-то не успеть сделать, превращал ее в колготную наседку.

Надо любить себя, не торопиться выполнять намеченное, находить время для собственного творчества. (Какие чудные слова!) Этому надо учить с детства. А если в голове одно: успеть, успеть… Вот то-то же! Я, признаться, и сама такая. Боялась, что… того и гляди, сама не выдержу.

Чего только стоила Тинина неспособность сполна наслаждаться каждым мигом жизни! В общем, недоставало ей блеска, искрометности. Такие не дают и не расправляют мужчинам крылья. А что такое мужчина без полета? Ноль без палочки.

Не каждому могла глянуться Тина, но не прошел же мимо нее Кирилл. Помню, долго я наблюдала, преодолевая удивление, как любовно обсматривал он ее объективом своего фотоаппарата. Вот уж чего я от него никак не ожидала! Зная Кира, разве можно было себе представить такое? Я еще подумала тогда ревниво: «Ему, как всегда, позарез нужно выставляться именно здесь, у всех на виду?».

«У каждой памяти свои ассоциации, – одернула себя Жанна. – Мужчины влюбляются в женщин определенного типа? Кстати сказать, мнение весьма распространенное. Может, причина невзыскательности и всепрощенчества Тины в более скромных, чем у других девушек, запросах? Но если, по мнению Кирилла, она ничего путного из себя не представляла, тогда это слишком роскошный жест в ее сторону. А может, с его стороны это всего лишь неуклюжая попытка возвыситься хотя бы в чьих-то глазах, если он уже тогда осознавал свою порочность и никчемность? Какова же на самом деле неприукрашенная правда его жизни?»

И Лена думала об Инне и Жанне: «Для чего они хотят разгадать поведение этой пары спустя столько лет? Зачем анатомируют их жизнь, срезая слой за слоем, реанимируют, стремясь раскопать истину; ухватить сокровенную суть взаимоотношений Кирилла и Тины? Зачем Инна тревожит свои бездонные омуты воображения и памяти; перелистывая страницы их весьма неоднозначной жизни, и чересчур запальчиво судит их; рассуждает с умным видом, с пальцем, приставленным ко лбу, делает безоговорочные выводы и, убеждаясь в своем бессилии осознать их прошлое и настоящее, капитулирует? И ведь чем меньше знает, тем больше апломба. Прошлое интригует? Но это интересно только лишь поначалу…

У каждого факта жизни тысячи причин и все по-своему значимы. Можно закопаться в информации, расследуя даже один вариант. К тому же истины со временем изменчивы и это тоже не следует забывать.

С точки зрения Кирилла его семейная жизнь, наверное, выглядит совсем иначе, чем в глазах Инны. Должно быть, он считает, что выпивает, а не пьет. Впрочем, не сомневаюсь, что в стремлении уяснить правду их жизни, Инна руководствуется только своими понятиями и интересами. Теперь трудно верить в бескорыстие. Не шестидесятые. Надежность – зыбкая субстанция. Невозможно оценить степень достоверности ее слов. Наверняка у нее многое непроизвольно подтасовано, сгущено, предвзято. А что если она на самом деле так сильно жалеет Тину, что ее мысли постоянно возвращаются к ней, как к молитве?.. Тогда бог с ней, с этой правдой, если она не утешает и из-за нее кому-то вдруг расхочется жить… И все же, почему Инна так привязалась к Тине? Ей надо каждодневно любить и опекать кого-то, кто находится рядом? Пожалуй, да.

Если сделаю над собой усилие, у меня будет шанс проанализировать рассказ Инны и узнать, что же на самом деле скрывается за ее сочувствующей вывеской, – машинально размышляет Лена, листая альбомы подруг. – Но, чтобы не увязнуть в многочисленных подробностях, мне стоит ее слушать так, как я смотрю сериалы – пропуская по нескольку серий кряду».

А Инна с энтузиазмом продолжала:

– Воистину, крестные муки выпали на долю Тины. Конечно, без горя прожить невозможно, только скомкал Кирка ее жизнь, как лист бумаги, а она мотала слюни на кулак и все терпела, и сердца на него не держала, веря в его любовь и преданность. Какое-то искаженное понимание жизни… И ведь никого, никогда, ни в чем не слушала! Только своим упрямым умом жила. «Закаменевшие» идеалы не копировала, сама собой была. Ни желчи, ни раздражения Кир от нее не видел. Всегда мягкая, бодрая, отзывчивая… но в некоторых вопросах яростно бескомпромиссная. Без шума и протеста вела глухую борьбу с пороками Кирилла. В толк не возьму, откуда в ней эта способность к беспредельному терпению? Как можно выдерживать такое? Тем более, что обходился он с ней не самым лучшим образом: не стремился образумиться, глаза кровью наливались, когда она посягала на его неукротимый характер.

К чему подобное коленопреклонение перед мнимым талантом? Мне кажется, даже жертвы Богу – я имею в виду человеческие – всегда должны быть отравлены чувством вины. А Кир принимал их от Тины, не задумываясь. Ах-ах! Он – предмет бесконечного восхищения и преклонения! Имя овеянное «легендами»! Попал в уютную обитель ее щедрости и бескорыстия и, похоже, желал оставаться в ней до конца своих дней. Мне кажется, женщины должны быть более требовательными к мужчинам. Они не должны относиться к мужьям как к малым детям. Я – мужчина! – должно звучать гордо.

Ты не поверишь, Жанна, она полюбила его за недостатки, которые для всех нас были очевидны. Иногда хочется усомниться в здравости ее рассудка. Не от мира сего она. Ее великодушие неоспоримо. «Не могу причинить ему боль, не могу омрачить его итак несчастную жизнь», – говорила она в ответ на недоуменные взгляды подруг. Те, естественно, из деликатности опускали глаза. Вот ты, наверное, тоже думаешь: «Зачем Тине все это?» Вот и я не знаю. А зачем ей нужен был Артур?

Мне иногда кажется, что ей непременно нужно страдать, чтобы ощущать свою жизнь исполненной смысла. Для нее знание о собственном несчастье менее жестоко, чем мысль о несчастье другого. Не понимаю я этих ее садомазохистских изысков. Едва ли не с чувством обреченности я обнаружила, что она не умеет радоваться, не страдая, в то же время, от чувства вины… Не научили в детстве? Не знала легкой чистой искренней радости? Забыла, что это такое? Жизнь давно не предлагала ей ничего прекрасного? Это же ужасно… А университет – преддверье больших возможностей? Это же космический виток в судьбе каждого из нас!

Забегая вперед, уверенно скажу, что твое воображение, наверное, уже заранее описывающее ее предполагаемую жизнь окажется слишком убогим и робким. Ты, насколько я знаю, прожила счастливую жизнь, и тебе трудно представить во всех подробностях тот ад, который она называет жизнью. Но сейчас я не об этом.

«Усиливает реальность, чтобы лучше воспринималась? Дождалась возможности высказаться, ударилась в воспоминания! – Жанна с внимательным любопытством заглянула в лицо Инны. – Начав свои излияния, она уже не в состоянии остановиться. У нее, наверное, таких историй воз и маленькая тележка. Так и слышится мне ее ехидный, утомительно-назойливый голосок: «А недавно я слышала…» Может, она и обо мне также шепотком с кем-либо вспоминала что-то типа: «Он нет-нет да и посмотрит в ее сторону. А вдруг у них склеилось бы, сладилось бы, но вот не случилось. Под шумок разбежались в разные стороны». И прочее, и прочее… Пустит слушок и поползет он, подхваченный такими вот «неравнодушными», не пойманными на слове или имеющими мстительный интерес. Завистники самый искренний добрый поступок могут истолковать превратно. И уж не рябь по воде идет… а цунами захлестывает хорошего человека. Велика энергия негативной молвы.

Помню одного такого пожилого гада. Одну пакостную фразу запустил в коллектив, а человека и по сей день сторонятся и опасаются. И ведь, что самое интересное – все сразу поверили. Всех это определение почему-то устроило. Как же иначе: слишком наивно-честная, слишком восторженно-правильная. Как бы тут точнее, вернее ловчее выразиться… Подходила она, по их мнению, под выдуманный трафарет... Такова порода человеческая – в хорошее не сразу верят, а в плохое – всегда, пожалуйста!

И ведь как кстати намекнул. Могло статься, что оставили бы ее на кафедре – чего она, в сущности, заслуживала, – но стали под нее подкапываться, подлавливать на словах. И она не могла не почувствовать неустойчивости своего положения, хотя и не знала причины. Поняла только, что кое-кто рвется занять ее место, сталкивает, спихивает. И тот, другой, тоже молодой, если угодно, быстро смекнул, что к чему и воспользовался. А сплетник просто-напросто отомстил женщине, не пожелавшей разделить с ним одну-единственную ночку. Спор он проиграл. Мелочевка, а уже у всех на слуху, у всех в голове. И не отмоешься. Человек бессилен против слухов. Никто перепроверять их не станет. Тем и пользуются «любители»…

Обычно бурьян лжи произрастает там, где крутятся деньги, а у Инны он всего-навсего на почве любопытства и мелкого тщеславия. И все под маркой «хотела как лучше». И при этом ведет себя с раскованной независимостью, больше присущей мужчинам. Вправе ли она разглашать сведения из чужой жизни? Кем она уполномочена говорить от имени Тины? Почему судьба Тины так ее занимает? Почему она относится к ней с какой-то внутренней, лихорадочной тревогой? Потому что сама прошла много чего трудного? И, тем не менее, я не удивлюсь, если ее, так называемая помощь, пришлась Тине поперек горла…

Не слишком ли я строга к Инне? А может, она не вруша и не сплетница? Я ведь сама ее спросила о Кирилле, пытаясь восстановить рисунок его судьбы, – одернула себя Жанна, но остановить свои размышления уже не могла. – Это в ее устах, в ее интерпретации все у него так плохо. (Кирилл когда-то в шутку произносил это слово – интертрепация.) Подводит ее бранчливая манера общения. В принципе, любая версия имеет право на существование, в любой ситуации можно найти что-то парадоксальное, – обиделась за Кирилла Жанна. – Хотя, конечно, вариант Инны может быть – но только отчасти, – и не лишен оснований. Помнится, в студенчестве ей случалось давать точные и совершенно верные характеристики женихам однокурсниц. Только нельзя рисовать локальными красками любовь, ревность, ненависть. Это может привести к разрушению изображаемой личности, хотя она «пишет» не характеры, а тему.

Свои-то промашки вслух не станешь озвучивать. Они душу царапают. Хочешь-не хочешь, а свои поступки все-таки слегка корректируешь, подправляешь в сторону смягчения, когда их приходится выставлять на суд общественности. Колкая насмешливость по отношению к себе, конечно, присутствует, но в основном внутри себя», – подтрунивает над собой Жанна, уплывая мыслями-ручейками в другое русло.

Лена встрепенулась от сильно заскрипевшего дивана и мысленно вернулась к теме.

«Для меня Тина ясна и не таит в себе никаких сюрпризов: она никогда не играла словами, всегда открыто высказывала свое недовольство или неудовлетворение, боялась мужчин с сильным характером, а вот Кирилл остается загадкой. В университете он часто отдавался захватывающему ритму чужих эмоций и плыл по течению, но каков он в быту я не представляла. Мне он стал не интересен после того, как пришлось пересмотреть свое мнение о нем как о добром приятеле всегда готовом прийти на помощь. А ну ее, эту Инну с ее воспоминаниями. Взбаламутила прошлое, разбередила память», – раздраженно отмахнулась она от своих мыслей, вяло вслушиваясь в тихую воркотню подруг.

А Жанна нетерпеливо перебила Инну, поспешив спросить о главном:

– Тина была замужем?

– Так за Кириллом же. Тридцать лет прослужила ему верой и правдой. До сих пор не могу осмыслить этот их странный мезальянс.

– Они сходились-расходились?

– Нет. В такие сериалы они не играли. Тина не допускала, чего бы Киря не начудил. С муженьком она явно прогадала. Промахнулась. Наверное, не догадывалась, к чему может привести их брак, не понимала, что обрекает себя на бесконечные, беспросветные муки. За свою ошибку она всю жизнь расплачивается. Может, злая, хитрая судьба подтолкнула их в объятья друг другу? Честное слово, мне тогда казалось, что какая-то таинственная сила привела их в одно место и повелела быть вместе. Такие разные люди не должны жениться.

Ситуация в их семье была далека от благополучной, но я не видела пути, как изменить ее к лучшему, и от этого расстраивалась до невозможности. О каком единодушии взглядов, о духовном слиянии тут можно было говорить! «Может быть, Кирилл женился, повинуясь стадному чувству, а теперь отыгрывается на Тине за свою ошибку?» – думала я.

Мы все под распределение стремились успеть связать себя узами Гименея. Меня еще тогда поражала какая-то странная договоренность и загипнотизированная согласованность наших действий – косяком валили в загсы. Единицы нас тогда остались, неохваченных любовной лихорадкой. А может, Кир так виртуозно провел Тину, что она вынуждена была согласиться и ее случай – калька с ситуации сорокалетней давности многих наших девчонок. Ведь суть жизни в те годы для нас была чрезвычайно проста. Она состояла из «да» и «нет». А теперь у многих из нас тотальное абсурдное одиночество как результат той прежней незрелости… И Тина наверное не вдавалась в подробности своего замужества.

Я нимало не удивилась тому, что события их жизни для Тины развивались по худшему сценарию. Конечно, она самолично накинула на себя удавку, никто не заставлял. Он ей измену, а она ему слезы и свое прощение – вот он и отрывался. За дурочку Тинку держал и даже не пытался снискать ее расположение. Женился и сразу отбросил свое притворство. А она оставалась послушной, сговорчивой, верной. Он все время куда-то пропадал, а она «пропадала» без него. Бывает же такое… Плохо «когда ты есть, а тебя не надо»… Еще в детстве от детдомовцев я услышала эту скорбную фразу. К сожалению, она слишком часто вновь и вновь всплывает в моей памяти, когда я наблюдаю семейную жизнь своих знакомых и друзей. Особенно она касается судеб детей и стариков, тех, что самые беззащитные. А Кир не продешевил. Кто бы еще с ним так мудохался?

Хотя, конечно, наверное, случаются исключения. Разве нас, женщин поймешь! Была у меня одна знакомая – молодая красивая разведенка. Пригрела она одного старичка, вдвое старше себя. Так вот, когда от нее уходил этот старый капризный любовник, она места себе не находила и жаловалась мне, мол, не могу быть одна, сына уложу спать и хоть волком на луну от тоски вой… Странное, пещерное проявление чувств. Я никогда не понимала ее. А он, прознав про Любину слабость, быстро указал ей ее место, измывался над ней. Не лучшие времена переживала она тогда. Я к нему с претензиями, а он мне, мол, я не боюсь терять, привык, другую всегда найду… Так ведь до поры, до времени…

Все мы разные. И зачем я впутывалась в их отношения? Не могла я разобраться в сложных коллизиях их жизни, у меня не хватало выразительных средств языка, чтобы корректно описать происходящее в этой оригинальной семейке. Я, конечно, намекала Любе на ее истинное положение, но она не воспринимала мои слова. Неприглядная была картина. Нет, я понимаю, что бессобытийная круговерть будней тоже не в радость, но и такого никому не пожелаю…

Что-то крепко резанули меня далекие воспоминания. Я до сих пор не преодолела Любиной боли тех лет… Ладно, проехали.

Так вот, задурил Кирилл Тине голову и обрек на унылое существование, на трудную, никчемную жизнь. Сам жил тяжело и ее терроризировал: безжалостно требовал от нее подчинения, изводил несправедливыми упреками, так сказать, периодически промывал ей мозги.

Иногда мне казалось, что Кирилл представлял себе Тину некой помехой между ним и всем остальным миром, из которого он мог бы черпать радости жизни. Когда ему что-то было не по вкусу, он в бешенстве готов был разнести всё и вся. Постоянно искал в Тине изъяны, чтобы обвинить в том, что она не соответствует его канонам. И надо заметить, находил, а как же иначе? Если не мог «надыбать», сочинял, вынуждая ее защищаться от несправедливых нападок. А сам при этом надувался презрительной спесью и разговаривал с ней не иначе как с ядовитой усмешкой. Он бывал очень недоволен собой, если ему не удавалось вклинить в наш с Тиной разговор ни единого злого словечка.

Ну, уж на мне-то он быстро зубы ломал. И мне это, будь спокойна, не стоило больших усилий. После нашей с ним краткой перепалки у них хоть ненадолго, но водворялась тишина. Если быть до конца честной, Кир иногда умел кстати ввернуть подходящее выражение или вовремя вставить острое словцо. И все же в основном хамил.

Как он мог позволять себе такое с кроткой благожелательной женой? Кто давал ему право компрометировать ее перед дружками? Задирал и обижал более слабую характером, чтобы показать, что тоже кое-что значит? Кир из тех, которые наступают другим на ноги только потому, что у них самих на ногах мозоли? «Герой» по самому высокому разряду! Он взрывался негодованием, стоило ей сказать, что она чего-то от него хочет. А ему, кроме пойла из близлежащего ларька ничего не требовалось. Он сам себе вредил, так как был человеком излишеств. И это было сильнее его. А говорят, если люди долго живут вместе, они невольно зеркалят друг друга.

– Мама моего мужа советовала кулаком об стол заставлять Колю выполнять свои требования. Говорила, что «жена одна дадена мужику, вот пусть и угождает». У нас многие годы оставалась в квартире вмятина после ее «урока». Но я не могла следовать ее указаниям. Я свои методы применяла. Обхвачу мужа, обниму… И муж сам стремится подальше засунуть свою гордыню, – рассмеялась Жанна.

– А что случилось бы с Кириллом, задерись с ним кто-то на улице или окажись рядом обнаглевший бандит? Вряд ли он сумел бы достойно ответить: ударить, оттолкнуть. Наверняка, ни капли не стыдясь, предоставил бы событиям развиваться самостоятельно. И вся мишура с него осыпалась бы мелким конфетти. Но судьба оберегала его от подобных резких впечатлений. Только сам он не остерегался, на рожон лез, а Тина выручала. Один раз он так влип, что она уже не надеялась его спасти. Талантливый доктор вытащил дурака почти что с того света. Не сознавал Кир, что Тина – его главный выигрыш в жизни.

– Не понимаю, почему Кирилл считал, что Тина обязана с ним возиться? Бросила бы, может быть, скорее поумнел? Не дитя малое, – возмутилась Аня.

– Нянчилась Тина с Кириллом, приживалкой была при нем, опекала и не кичилась сделанным. Я ей доказывала, что если легко прощать, это не пойдет на пользу провинившемуся, а будет провоцировать его безнаказанно совершать другие еще более недостойные поступки, притупляющие совесть. Конечно, со своей прямолинейностью и отсутствием лицемерия, я задавала им очень неудобные вопросы.

Тина, видите ли, не сторонница крайностей! Наверное, понимала: где запреты, там сильное желание их нарушить. А Кир приверженец чего? И зачем ей надо было пыжиться, к чему это ее адское терпение? Не любовь, мазохизм какой-то. Господь покарал Тину за все доброе, что было в ней, подсунув ей горе-мужа? Дикость какая-то… Стыдиться надо наказания, если оно незаслуженное, бунтовать, а не страдать и терпеть. Разве можно, чтобы кто-то никчемный занимал в чужой жизни так много места? Если только больной ребенок... И в то же время, как можно уйти от того, кем переболело сердце? Это же все равно, что отречься от своей жизни. – Инна тяжело вздохнула. – Сколько раз я на правах более опытной подруги осторожно, чтобы не обидеть, обсуждала с ней всевозможные тонкости общения с мужчинами. И Кир в критических случаях бросался за разъяснениями, конечно же, ко мне. Еще в самом начале их дружбы, я часто без всяких недомолвок говорила ему, что он имеет способность навлекать несчастья, что он губит жизнь своей девушки, выталкивая ее вперед, подставляя под самые сокрушительные удары, заставляя заниматься обузданием его пьяной неистовости и нести все тяготы последующих неприятностей. Доказывала, что Тина служит ему только орудием защиты.

«Линия поведения, которой ты придерживаешься – глупая бравада – дорога позора. И на работе тебя презирают по заслугам. Зря ты себя убаюкиваешь, возвращаясь мыслями к редким удачам. Где твое Куликово поле? Где он, твой Сталинград? Пьешь, потому что слабак. Не хочу знаться с тобой таким. Ты невосприимчив к моим словам. Тебе ли доискиваться до причин своего падения! Это же моя прерогатива», – презрительно говорила я, всматриваясь в него так, будто хотела отыскать что-то хорошее, давно забытое.

А он мне отвечал, что человек не может состоять из одних только достоинств. Так он защищал свои примитивные интересы. А я ему влет парировала, что из одних пакостей – может! Во всем, что касается нашей дружбы, я была честна с ними. И все у них выходило, как я предсказывала... Ой, не окупается честность и самопожертвование в делах твоих, любовь!.. Ты миллионы людей спасаешь и столько же губишь. И в дружбе тоже. Проще дружить по признакам знания поэзии или музыки, но никак не быта.

А как он разговаривает с Тиной? Когда Кир что-то Тине талдычит, я по каждому пункту этой «речи» тут же выставляю ему десятки вопросов, опровергающих его ахинею и бешусь. Тина, как я не так давно выяснила, просто его не слушала! Поразительно мудро!

«Ругает умело и с удовольствием. В спорах, наверное, почти всегда побеждает соперников или, в крайнем случае, соглашается на ничью», – про себя усмехнулась Жана.

Ане вдруг вспомнились две случайные встречи. «Мужчина в парке долбил женщину грубыми многократно повторяющимися пустыми фразами. Она уходила от него, он догонял и продолжал… Она тяжело, безысходно вздыхала, хваталась за голову. Вид у нее был такой измученный, что мне казалось, что ей в жизни ничего уже не мило. «Ну и зануда!» – шептала я, искренне сочувствуя этой пожилой, усталой, на вид интеллигентной женщине.

А второй в автобусе вспыхнул как спичка и во весь голос понес на жену какую-то ерунду. Пассажиры недоуменно притихли. Женщина со страдальческим видом отвернулась к окну, будто не имела никакого отношения к шумному попутчику, но в ее глазах стояли слезы. Ей была стыдно за поведение мужа. Через несколько минут мужчина пришел в себя, виновато прижался к жене и стал явно привычно извиняться. Он извивался, тыкался лбом в плечо жены, не стесняясь терся щекой об ее рукав… Пятидесятилетний мужчина был похож на нашкодившего ребенка, пойманного с поличным. Я нарочно в упор уставилась на нарушителя порядка, взглядом призывая его вести себя прилично. Он был мне омерзителен. Не добившись результата, я брезгливо отвернулась. «Но этот хотя бы извиняется», – подумала я тогда.

А наш умник Кирилл еще хуже? Он ко всему прочему пьет и бездельничает. Мужчины для меня непонятные субстанции».

– Много раз я уговаривала Тину бросить Кира и найти другого. «Подгнивший плод уже никогда не станет свежим. Надеешься перехватить его по пути к бездне и отвернуть? Ведь вот как бывает – живешь-живешь, думаешь, что не хуже, чем другие, и вдруг оказывается, что есть кто-то действительно много лучше твоего мужа, и он тоже тебя любит, только другой, доброй любовью. И чего тогда маяться, тратиться душой на выродка? Тягаться с человеком такого характера – непростительная дурость...» Так не хотела искать, отклоняла любые проявления симпатии, вела себя так, что претенденты понимали: все их попытки приударить за ней заранее обречены на поражение. Что это: инерция души, леность, любовь? Попробуй различить. Ну так хотя бы условия выставляла. Тина как-то сгоряча даже произвела меня в сводницы. «Вот и мне всыпали за мое добро», – обидчиво подумала я тогда.

«Тоже мне Вергилий в путешествии по кругам ада жизни Тины. Фантазии так и прут из ее головы, а применить их некуда», – недоверчиво усмехалась Жанна, подавляя в себе разочарование от услышанного про Кирилла.

– В его голове всегда были одни химеры. Любовь и семья для него – пустой звук. Все заботы об их семье легли на плечи Тины. И ты думаешь, за долгие годы их совместной жизни в нем вызрело раскаяние за свое поведение? Шикарный дуэт! Господа-товарищи, жизнь в малой степени осложняется техническими проблемами, недостатком денег и прочим. Она трудна, в основном, взаимоотношениями между людьми.

Инна задумалась, видно ища альтернативный вариант разговора. Но изменить тему или тактику беседы у нее не получилось. И вздохнув, она подытожила печальные философские размышления своим примером:

– Вот тасую я раз за разом осколки своей жизни и ни к чему путному не прихожу. Могу только с грустью сказать, что и моя судьба слишком сильно зависела от людей, не желавших мне добра. Вечно я была бельмом в чьем-то глазу. Как найти ключи от лабиринтов жизни, чтобы другим было легче, чтобы не спотыкались они на грабли, которыми была утыкана моя дорога?

После некоторой паузы Инна продолжила изливать свою горечь на Жанну. На что та удивленно спросила:

– Между Кириллом и Тиной никогда не возникало моментов согласия? Как же они жили?

– В пролете Тина была. А в чем могло проявиться согласие? – вопросом на вопрос ответила Инна. – Недостатка в заботе и внимании жены Кир никогда не испытывал, но так и не научился внимать ее предостережениям, вести себя с должной осмотрительностью, прислушиваться к ее мнению и выполнять, как он считал, ее вздорные просьбы и требования. Не шли ему на пользу ее слова. Он по глупости или излишней эгоистичности просто отмахивался от нее, как от назойливой мухи. Не умел и никогда не хотел ни анализировать, ни классифицировать свои чувства и действия. Не считался с нею даже в простых бытовых вопросах. Да еще, гаденыш, умудрялся обвинять ее в том, будто она ему жизнь испортила, что, мол, ему много чего недоставало по причине того, что он рано женился, а она не смогла доподлинно оценить его незаурядность. Понимаю, когда не любишь, то не уважаешь, пренебрегаешь. Но я бы только за эти слова возненавидела его. Будучи сам не на высоте, он жестоко принижал жену. Он играл первую скрипку, а второй у них не было. Его природная наглость в первую очередь распространялась на жену.

– Даже великим женщинам не всегда удавалось быть победительницами в своих семьях, – заметила Жанна.

– За что можно было любить Кира: за отсутствие воли, за злой темперамент или за изощренную язвительность? Хорек. Это у Тины был характер и качественная чистая линия жизни. Может, его отец пил и тоже так вел себя с его матерью?.. Знал ли он, что такое спокойное уверенное мужское дыхание, трогал ли он когда-либо усталые, натруженные руки отца? Думаю, нет. Помнил ли он звук этого важного в жизни каждого ребенка твердого как сталь слово «отец» и нежное, теплое, как добрые любящие ладони слово «папа». Может, и не было в его жизни такого счастья. Приезжала к нему тетушка, такая хлопотливая, простецкая, в белом платочке на седенькой голове. Добрая.

«Я и сама слова «папа» и «мама» никогда не произносила с любовью. В основном, с жалостью», – вспомнила Инна.

Тина – свеча во тьме непутевой Кириной жизни! Она терпела его дружков ради того, чтобы он пил дома. Азбучная, будто спасительная, но не подтвержденная истина. Только я могла разогнать эту дикую компанию. А Тина не ставила Кира в один ряд с ними. И чего ему недоставало, что его баламутило? Они с Тиной принадлежали к разным мирам, которые не пересекались. Далеко ему было до жены.

– Шикарная реконструкция и демонстрация семейной жизни Тины. А может, она сама его распустила, потакая во всем? – Жанна снова попыталась выгородить Кирилла. В ней всё сопротивлялось неприглядной правде.

– Тебе не приходилось вразумлять надравшегося до потери пульса алкаша?.. Тут совсем другой расклад. Ты сама подумай, разве можно любить человека постоянно, намеренно причиняющего боль любящей тебя женщине? Я до сих пор представляю Тину, корчащуюся под кнутом его гадких слов. Как только ее сердце выдерживало такое? Не пойму: она жертва своих инстинктов, до высокомерия гордая тем, что несчастна или все-таки она существо высшего, но не разумного порядка? Какая-то в ней странная неискушенность… Самостоятельная, самодостаточная, и вдруг позволяла… Религиозное послушание?..

Я ей говорила: «Боишься попасть в число «прокисших» невест? Научись любить себя, будь интересна самой себе. Ты достойна лучшей доли. Твои кавалеры – твои ошибки». Мне кажется, подвиг Тины не извиняет и не оправдывает ее. Любовь, конечно, – высшее проявление божественного, но одержимость имеет и разрушительные стороны… Нет, все-таки главное тут в том, что не любил ее Кирилл, а остальное, по большому счету – следствие. На комедию ее жизнь не тянет. Дорого Тине приходилось платить за звание замужней, – усмехнулась Инна.

– Если один человек не научился уважать другого, то никакая любовь его не спасет от глупых и подлых поступков. – Жанна энергично поддержала Инну.

– Вот и я ей, бывало, твержу, твержу… Носится с ним как с писаной торбой, чахнет над ним, как Кощей над златом, буквально священнодействует, а он одним махом все рушит, уничтожает, топчет. Я понимаю, любовь… Но не до такой же степени! По мне любовь – это когда все отдаешь, но и все получаешь. Да, золотце у нее было самоварное. Но счастье – не шоколад, им насильно не накормишь, если человек его не хочет…

Я быстро завязала бы с Киркой и отставила его от семьи. Случайность их соединила, она автор их судьбы. У Кира все в жизни случайно. И это осталось с ним навсегда.

– Ты бы в отставку его отправила, раз дешевой медяшкой оказался, – закончила за Инну Жанна. – Вот тебе и неистовый Кирилл, вот тебе и талант… Даже под нажимом не мог ничего родить. Своеобразно он понял слова: «Опасность дает ощущение жизни…» А сам впал в злую истерику… Даже религия говорит: «Держитесь вместе. Живите радостно!»

– Удивлялась я им и только плечами пожимала. И все же при всей наивности и излишней доброте, Тина оказалась более приспособленная к жизни. А на Кирилла можно было повлиять только в худшую сторону. Такой характер. Талантливый тунеядец. Не глуп, но чудовищно, невообразимо, сверхъестественно ленив! Тот еще фрукт. Страдающего лермонтовского демона из себя строил. А в оправдание часто кричал: «Ненавижу всякую правильность и стерильность. Весь мир против меня! Он меня губит, дышать не дает». Так и не научился обуздывать свои эмоции и пристыжено опускать голову, совершив очередную глупость. Странный замес… Зрелость ума и духа не питали его. Он по-прежнему плескался в море нестабильных чувств, в порывах страсти – в этих юношеских недугах, из которых никак не хотел вырастать. Бывало, говорил, – это он так шутил, – мол, задержался я на этой гадкой земле, мне не с кем интересно общаться и самый достойный выход из моей ситуации – самоубийство. Грубость и пижонство с претензией на юмор! Шизик! Психика не выдержала бремени таланта? Человек невероятно обостренной чувствительности! Или чувственности? Ха-ха! Упивался жалостью к себе. Всю жизнь носился с этой «идеей», чтоб досадить Тине. Утешения ждал. Таков был выбор его собственного пути? Те, которые грозятся себя убить, никогда этого не делают. Пугают. Они слишком любят себя.

А Тина, видите ли, в его голосе угадывала страх и боль и не могла подыскать слов для его столь неоднозначного по сложности своей чувства. Философ доморощенный мозги ей запудривал, а она верила. Он, представь себе, свой хилый жизненный путь приравнивал к историческим событиям страны или даже мира! Психопат. И если уж на то пошло, просто трепач. Подлец, играл на ее внушаемости. Самодур, деспот! Сколько раз я ему говорила: «Не применяй высокие слова при освещении мелких событий своей личной жизни». Конечно это деликатная тема, касающаяся их двоих, но все же… Порой мне приходила в голову мысль, что он на самом деле посвятил жизнь жалости к себе. И в то же время был самоуверен до безрассудства. Считал, что ему надлежит быть среди лучших… Как в нем такое уживалось? И перевоспитать его – задача изначально невыполнимая. Неужели Кир считал, что останется в списках достойно присутствовавших на земле? Обычно, любовь, деньги и и жажда власти – основные проблемы, о которые спотыкаются люди, а тут черт знает что…

Как-то я не выдержала и намекнула Киру на его «не этичное» поведение, так он ответил мне: «Эта часть моей жизни не имеет к Тине никакого отношения». Ну что тут еще можно сказать! Странно, Кир зависел от Тины безраздельно, а вел себя так, будто не нуждался в ней. На деле же, он без нее давно бы сгинул. Это что, тупая или хитрая наглость?

– Твой рассказ мне многое объяснил. Мне жаль слышать от тебя столь прискорбные слова о странно переплетенных, но не сложившихся судьбах Кирилла и Тины. Ну что тут скажешь... Сдается мне, что ты чего-то не договариваешь. Кир, как я поняла, всю жизнь основательно грешил тягой к горячительному? Что же было первопричиной его порока? Любовь? – осторожно предположила Жанна. – Я буду рада ошибиться.

Внимательный человек мог бы заметить и по-своему понять неожиданную взволнованность и беспокойство, задрожавшие в глубине глаз Жанны. Помимо заурядной банальной настороженности и любопытства там было нечто другое, сокровенное. А Инна от вопроса Жанны только еще больше разгорячилась:

– Любовь? Самомнение! Видишь ли, не ценили на работе его нетрадиционное мышление, не принимали фантастические прожекты! Говорил, что есть разные степени и пути овладения профессией, что коллектив подчиняет себе индивидуальность, пускает ее в распыл. Большой творец независим и одинок. Чтобы творить, он должен отринуть от себя всё его недостойное… Умел «заливать». Никто с ним в этом не мог сравниться. А на самом деле был самовлюбленной посредственностью. У него же вместо крыльев копыта. И это за ним водилось уже со студенчества. Досаждал преподавателям своими фантазиями. Но они были терпеливы и снисходительны, с пониманием относились к его закидонам, считали их погрешностями роста.

Уж сколь скоро у нас с тобой зашел разговор на эту тему, расскажу подробнее. С первого дня работы Кир не вылезал из заводского буфета и тем основательно подпортил себе имидж, подорвал веру в себя и в свои возможности. Естественно, это не лучшим образом отражалось на результатах его деятельности. Помню, когда завернули его первый проект, так он сразу руки опустил. Пытался оправдаться, мол, промашка вышла, случайность. По счастью мне тогда удалось ему помочь выпутаться. Собственно говоря, на работе его никогда всерьез не воспринимали. Доставалось ему от коллег по первое число. У виска пальцами крутили. Большую долю яда получал и от начальства. Но в долгу не оставался. На всех его отборного мата хватало. А кому это может понравиться?

Первое время Тина, спасая его репутацию, скрывала его «подвиги», рот на замке крепко держала, и об его слабости догадывались очень немногие. И я ради Тины часть этого вранья брала на себя. Мне казалось, в то время ему не хватало по-настоящему сильного, строгого и очень им уважаемого человека, критика, зеркала, чтобы увидеть себя со стороны. Не нашлось такого.

Три года он продержался в нашей лаборатории, но не прижился, попросили его «по собственному желанию». Потом он вообще стал скакать с предприятия на предприятие, и уже трудно было представить себе его работающим без понукания. С ленцой был, сачок. Все искал работу «не бей лежачего». Воображал, «что карта ему не прет». Считал, что будет нарасхват, а в нем таком не больно-то нуждались. Так возникла в его биографии целая череда заводов и НИИ, куда его дальше порога не пускали.

Поначалу Кирилл под неусыпным, чутким контролем Тины даже наукой занялся, правда, строил свои статьи в основном на критике оппонентов. Ему все время казалось, что он стоит на пороге открытия и приходил в ярость от неудач, бросал все, опять начинал. Ему крышу сносило от чужих замечаний. Не понимал, что успех зависит от постоянного развития личности. Только ведь это сложно, скучно и нудно…

Тина с тайным уважением относилась к труду мужа, создавала условия, уговаривала, успокаивала. Верила, что Кирилл когда-нибудь нос всем утрет. И я еще надеялась, что он повзрослеет и профессиональный интерес перевесит в нем все остальное, наносное. Но он быстро выдохся и забросил исследования. Так и не вырос из своих юношеских фантазий. Прикрывал отсутствие трудолюбия и таланта фразами типа: «Великие идеи часто разбиваются о множество чужих малых идей», «Мне не повезло».

Везение – из словаря слабых. Везет тем, кто вкалывает. Настоящее рождается на стыке страха от неудач и решимости. Ее-то Киру и не хватало. Жизнь каждого человека – борьба с неуверенностью. Мечтатель. Переоценивал себя. Искусство жить достойно дается не каждому. Его отвоевывать надо. Не подлежит сомнению и то, что учиться всю жизнь приходится.

И закончились для Тины настойчивые притязания Кирилла на свою особенность. И я трезво относилась к нему. Думаешь, ракурс выбрала неудачный? Может, и работали у него мозги, да видно в другом направлении. Многое он воспринимал шиворот-навыворот. Малахольный. Сам себе не удивлялся?

– И долго длился у Кирилла импульс внутренней убежденности в свои бесконечные интеллектуальные возможности? – поинтересовалась Жанна.

– Ты хотела сказать в способности? Он всю жизнь считал себя непризнанным гением. Мол, от того и пью. Как ни странно, но в цеху, где он работал, несмотря на то, что к нему уже в самом начале были кое-какие претензии, тоже первое время носились с ним, принимали горячее участие в его идеях, брали под крыло, опекали. Опять же, то закрывали глаза на его подвиги, то пытались воспитывать, призывали к порядку, обещали продвижение. Всем скопом на него наваливались. Ты же помнишь нашу тогдашнюю систему коммунистических бригад. Человеческое было отношение. Ну и критиковали, конечно. Как же без этого?

А он всюду видел врагов. Каково ему было такое выслушивать с его-то самомнением. Вот он и настроил против себя всех тем, что вел себя, я бы сказала, слишком эксцентрично. Наскакивал на оппонентов, кричал на собраниях, что ничего ему тут не светит, ничем его здесь не могут заинтересовать, будто не по тому, принципу у них распознаются умные люди; что он для них рожей не вышел. Утверждал, что начальник не терпит рядом с собой молодых: задвигает или запрягает и припахивает не по делу, не дает действовать самостоятельно, от того нелады у него с ним. «Я натура тонкая, впечатлительная и не собираюсь терпеть посягательств на мою особенную личность. Я живу по собственным внутренним законам, мне наплевать на чувство принадлежности к коллективу, на то что думают обо мне другие, если попираются мои подлинные интересы», – кричал он. Утверждал, что презирает тех, кто явно прогибается перед руководством и многое может простить тем, кто ведет себя достойно. Многое чего орал, всего уж подробно, текстуально не помню. Ну… и свалил из цеха.

«Вот ведь дрянь какая! Еще один «лакомый» кусок дерьма припасла о Кирилле. И преподнесла его с каменным самурайским спокойствием», – скривившись, пробормотала Жанна себе под нос, и почему-то сразу почувствовала в горле жуткую изжогу.

– В общем, все с ног на голову переворачивал. Утверждал, что перехватывают его мысли и выдают за свои, что старички «забодали» все его идеи и еще угрожали санкциями. Мол, надоели ненавистники, которые сознательно занижают его уровень. Говорил: «Я не могу любить этот завод с его несовершенством. Бросить бы все и уехать отсюда за тысячу верст, да обязан отрабатывать. Хочется творить по собственному выбору, по своему почину. Ведь есть какая-то прелесть в том, чтобы самому вести изыскания! А здесь план, безумная гонка, необходимость жить под аккомпанемент заученных цитат. Почему я должен гасить искру в самом себе и существовать в душном мраке серой жизни?» Ну и позволял себе делать, что хотел, и не делать, что не хотел. А кому может понравиться за него работать?

И где эти его гениальные проекты? Следы затерялись? Легко увлекался «оригинальными» идеями и столь же легко от них отказывался. Много чего плел. Слова его отдавали глумливым высокомерием, неуважением к людям. Его душили нереализованные амбиции, а вкалывать без особых шансов на успех он не желал. Оскорблял всех, ахинею нес. Сам давал людям пищу для критики и сарказма. И как его еще не упекли... Помню, и мне один раз сильно подгадил своей ложью. Еще и этим был «замечателен» в ту пору… Не удосужился о других пошевелить извилинами, зараза. Ну да бог с ним. Пережила.

«Не пожалела Инна красок для характеристики Кирилла, с «любовью» преподнесла мне его образ. А сама – мне писали подруги – тоже крепко «выступала» против порядков на заводе», – усмехнулась Жанна.

Инна вздохнула и снова заговорила:

– Зачем, спрашивается, из пальца высасывать всякую ерунду, которая как воронка в зыбучих песках засасывала его все глубже и глубже? Сам себе рыл могилу. Хамил, задирался, не рассчитав толком своих жалких силенок. Можно было подумать, не ведал, что творил. Не скоро Кир отрезвел от угара собственной ни на чем не основанной значимости. Осознание своей дурости, может, и пришло к нему позже, но он уже не мог остановиться.

Я ему, бывало, говорила: «Опомнись, давай отступного». Но он никому не позволял себе противоречить, только уверял всех, что совершенно несчастлив, что чувство обманутости не покидает его. Можно подумать, что вокруг него все стопроцентные шоколадные счастливчики! Я тоже многим на заводе была недовольна, но вслух, при свидетелях не возносилась над стариками, более тонко действовала. А потом Кир вообще такое отмочил, вспоминать не хочется… При взгляде на него сердце щемило невыносимой, невыразимой, просто звериной тоской, выть хотелось.

Лёгкая тень пробежала по лицу Инны, уголки ее губ нервно дернулись, и она продолжила свой печально-злой рассказ:

– Не страдал Кир от ложной скромности, а сам разменивался по мелочам, врал, не держал слово, подводил коллег, канючил по поводу и без повода, чем и заслужил в цеху печальную известность. Изгоняли его отовсюду. А ему и горя мало! Я считаю, настоящий ученый работает в любых условиях, потому что не творить не может. Даже …в Гулаге. Ты же читала? Я не утверждаю, с чужих слов говорю. Дурак думами богатеет там, где надо вкалывать. А Кира тяжело было уламывать, заставлять. Он умело уклонялся. Такой работник никому не нужен. Как-то спросила: «Надеюсь, это последнее твое место работы?» Но он как всегда отшутился, мол, последняя у попа жена была. Поговорили! Не соскучишься.

«Женские разговоры часто состоят именно из таких житейских историй. Только зачем же так подробно мусолить чью-то неудавшуюся жизнь? Может, с Кириллом произошла досадная случайность, с кем не бывает по молодости, по неопытности. Все мы когда то совершали глупости. Стоит ли их возводить чуть ли не в ранг преступления? Похоже, в глазах Инны любая малая неприятная история неимоверно распухает до гигантских размеров. Завелась. Кому нужна ее взвинченность? Может, корни беды Кирилла где-то глубже, вне знания и понимания Инны? Ведь мы теперь зачастую люди, за которыми не стоят истории наших предков. И почему мы заступаем на тот или иной путь нам неведомо, и расшифровать не удается.

Я до сих пор помню, сказанные мне Кириллом еще на первом курсе, горькие слова о том, как крепко-накрепко врезалось в его память острое жгучее удовольствие, мелькнувшее на лице отца при виде ужаса в глазах сына, в момент, когда он взялся за ремень с тяжелой металлической пряжкой. Кирилл тогда с дикой ненавистью вцепился в его руку, и тот не рискнул продолжить… Хотя, конечно, мое мнение может быть предвзятым», – подумала Жанна.

«Я почему-то Кирилла тоже недолюбливала, – вспомнила Лена, на несколько минут прислушавшись к громкому шепоту Инны. – Наверное, из-за его пристрастия к вину. Уже тогда это было достоверно известно».

– Недовольство Кириллом росло в геометрической прогрессии. В общем, попеняли, попеняли начальники своему подчиненному и отстали от него, посчитав некомпетентным инженером, тем более, что работал он ни шатко, ни валко, и уже не считались ни с ним, ни с его мнением. Пусть, мол, сам выпутывается из своей глупости. А потом совсем о нем забыли, будто отбыл он в неизвестном направлении, и тем обрекли на «вымирание».

Кир не умел жить как все, а предложить другой вариант не мог, вот и продолжил приобретать свободу духа с помощью вина. Как глубоко и чудовищно непоправимо извращал и развращал он свою жизнь! Он даже не создавал видимости благополучия своей семьи, не сулил Тине ничего хорошего. Надсаживался, угощая ее злыми словечками, зачастую проявляя коварство и жестокость, о чем я, конечно, умалчиваю… Так у них и повелось… Вечным огорчением стал для Тины муж. Почему не умел радоваться жизни, погрязал в мелочах, увязал в дерьме?.. Трудно помочь тонущему, если тот сам не хочет выплыть. Пытаться учить ощущению счастья? Свое навязывать? В таких вопросах Тине приходилось быть аккуратной, чтобы не подлить масла в огонь.

– Кирилл слишком легко сдавался, потому что не умел отстаивать свою точку зрения? – предположила Лена, вклинившись в разговор.

– Я замечала его пораженческие настроения, призывала быть готовым к любым поворотам судьбы, и, желая подбодрить и расшевелить, многократно подбивала на разные авантюрные дела, которые у меня всегда заканчивались удачно. По молодости я была спец по рацпредложениям. Я говорила Кириллу: «Это твой шанс выбраться из тупика, не упусти». И возмущалась: «Подпитываешься энергией подземного царства? Отними голову от земли. Золотые желуди ищешь? Подними глаза к небу, вбери в себя лучи добра и света». А он мне отвечал: «Только ребенок всегда идет навстречу солнцу и миру». В старики в двадцать пять лет записался. Оно и понятно, фантастическое самолюбие не позволяло идти в соавторы, да еще к женщине. Ему хотелось самому создать что-то разэтакое. Но дальше прекрасных фантазий дело у него не шло.

Тине, наверное, в то время и в голову не приходило, что никогда не станут деяния Кирилла их общей радостью. А может, и не верила в него, но пыталась наукой отвлечь от дурных наклонностей. Давно знала ему цену, но ничего с собой поделать не могла и продолжала малодушно врать себе. Из нее ведь слова невозможно было вытянуть. Ну, хоть мозги вывихни – не вижу я других вариантов причин ее поведения, кроме любви к нему. И я только догадки строила по поводу их странного «содружества».

Кир же решил проблему с работой по-своему, как ему было удобно – уволился, заявив, что не был услышан и понят. И пошел искать себе непыльную работенку, чтобы рулить по жизни играючи. Работал с брезгливой ленцой, словно скулы ему от нее сводило. Тогда он еще не понимал, что совершает серьезную ошибку, не представлял себе, насколько плохо аукнется ему его первое бегство от трудностей, и не корил себя. А оно стало началом конца его карьеры, началом конца его как человека. Понимаешь, с Тиной у Кирилла не было осознания безвыходности своего положения. И почему женщины добровольно подчиняются деспотам, из каких недр души они черпают силы, чтобы наполнять светом свою тоскливую жизнь? А с перестройкой вообще кончилась для Кира лафа. Выбросили его за ворота, как говорится, без выходного пособия.

Жанна, эта картина сообразуется с твоим представлением о Кирилле? Ты представляла его таким? Нет? Беатриче вывела своего любимого из ада. Но Тине не удалось уберечь Кира от дурных знакомств, потому что он сам этого не хотел. И я не раз ему говорила, что в таком алкогольном режиме и бронированные крысы долго не выдерживают, дохнут. И ты, если не возьмешь себя в руки, копыта отбросишь. Но он не желал избавляться от своей шатии-братии и окончательно выпал из круга общения старых друзей и знакомых. Я доказывала Киру, что его поведение – концентрированное проявление бездарности, беспечности и безответственности. А он мне: «Пил и буду пить. Мне нравиться. Зачем мне лишать себя удовольствия?» Бред, да и только, – раздраженно поморщилась Инна. – А Тина после попоек не устраивала разборок, делала вид, что ничего страшного не происходит, жалела нервную систему мужа.

– И что дальше? – не выдержала Жанна.

– Тридцать лет – тридцать бед. Кир так и не усвоил азов семейной дипломатии. Запои продолжались с завидной регулярность, но он никогда не являлся с повинной, даже козырял своей безалаберностью. Видно чувство вины он давно убаюкал в волнах пьяного угара. Он сознавал, что причиняет Тине боль, но считал это нормальным проявлением мужского характера. Нет, ты представляешь, какое у него было примитивное доисторическое видение мужского достоинства?!

Презираю мужиков, хоть и без них не сладко. Я в молодые годы нравилась многим мужчинам и видела, как загорались у них глаза, когда их жен не было рядом. Но как они безразлично отворачивали от меня свои лица в их присутствии! Козлы! Конечно, я также замечала, как нервничали жены, если их мужья нечаянно слишком радостно приветствовали меня. Боялись, что залезу на их территорию. На фиг мне нужны их мужики, которым только разнообразия для полного счастья не хватало. Вот и Тина не спешила вычеркивать Кира из своей жизни, приспосабливалась к его характеру. И как ей не надоедало его укрощать? Не позавидуешь ее «счастью».

«Не женщина, а сосуд зла. Крепко ей насолили мужчины, раз она так категорично их терзает. Я бы прекратила поток ее слов, но показывать, что разговор меня задевает – много ей чести!» – подумала Жанна.

– Я пообещала себе самой, что помогу Тине, сделаю все возможное, чтобы она избавилась от абсурдных иллюзий и грез, вскормленных на сладких женских романах. Я со всей моей горячностью доказывала подруге, что не в ней, в своей гордыне Кирилл находит спасение. Она только подчищает последствия его дурости. А он с ее помощью быстро восстанавливается и все начинает заново. Утверждала, что зря она взяла его под свое крыло, потому что он никогда не возьмется за ум и не пошлет к черту своих дружков-алкашей. Он для себя уже все раз и навсегда решил. Возможно, когда-то напившись, он испытал ни с чем не сравнимый кайф и с тех пор ему хочется его испытывать снова и снова. А что? Уговорил бутылку-другую и счастлив, вот и есть то самое оно, – предположила Инна. – И ведь не так, чтобы совсем дурак…

– Сказал бы своим дружкам как бравый солдат Швейк: «Ребята, наше дело – дрянь», – несерьезно отнеслась Жанна к словам Инны.

Та в ответ смерила ее холодным осуждающим взглядом.

– «Кириллу не нужна твоя жертвенность. Прекрати получать от нее удовольствие, – втолковывала я Тине. – Сам куралесит, а тебя заставляет чувствовать себя виноватой. Он безжалостный эгоист из пуленепробиваемого материала. Живучий, но водка все равно его уничтожит, это вопрос времени. Стоит ли огород городить, возводить вокруг него крепости заботы и внимания, если он их все равно разрушает? Кир намеренно себя губит, будто кто-то незримый, возможно, внутри его, постоянно дает ему отмашку: «Давай, давай! Тина начеку, она спасет».

А выручит ли он тебя, если потребуется, вот в чем вопрос. Я лично сомневаюсь. И в подтверждение моих благих намерений приводила массу фактов – один неприглядней другого, – порочащих Кирилла. Я же была права! Ох, сколько было моих напрасных упреждающих советов Тине, хотя мне и самой не по душе были наши с ней препирательства. Вроде неплохо умела убеждать, а тут не получалось. Она с улыбкой мне отвечала, мол, не застревай в грустных ситуациях, пропускай их как сквозь сито, представляй, что они уже исчерпали себя. И непосредственно к Кирке я обращалась, пытаясь пробить железобетон его безразличия.

– Старую шутку-совет вспомнила, – засмеялась Жанна. – «Заставляй мужа вкладывать в тебя больше денег и ему жалко будет с тобой расходиться». Тина тоже не бросает Кирилла, потому что слишком много ему отдала?

– Собственно, судьба Кирилла фактически была предрешена уже в студенческие годы. Даже если оставить в стороне множество других вероятных причин, способствующих его падению, с ним всегда оставалась одна, главная – слабоволие. Отсутствие силы воли – величайший из пороков человека. Именно он тащит за собой все остальные – лень, пьянку, драки, воровство. Они уже идут как следствие.

Зачем Тина поручалась за Кирилла, отдавая свое доброе имя в залог недостойному, зачем обрекала его на поругание, не боясь, что оно будет посрамлено, на что надеялась? Ведь понимала, что игра идет за ее счет и не в ее пользу. Я всегда жаждала получить ответы на эти вопросы. Для этого нужно иметь определенное мужество или достаточно быть безрассудной? Вера в Киркино исцеление – в чудо – делал Тину способной на такие поступки? И какие последствия это имело для нее? Он-то не верил в себя, да и не хотел исцеляться. Не сошлись они во мнении. Я быстро поняла, что от меня в его поведении ничего не зависит, и отстала. Развязала себе руки, хоть и не давал мне покоя их ненормальный союз.

Нашла себе Тинка рыцаря без страха и упрека! Впечатляющая смелость, – общаться с буйным алкашом. А он что за невидаль такая?.. Бывало, деньги у Тины вымогает, пьет, с шалой улыбочкой несет бесстыдную ахинею, а она его потом отхаживает, мается с ним, как про̀клятая. Странная голубиная душа… А с его стороны я никогда не замечала выплесков гордости или хотя бы благодарности… Очухается и опять пускается во все тяжкие, испытывая садистское удовольствие от своих развлечений. Да еще, пользуясь ситуацией, старается Тине нагадить в душу, отомстить за свои неудачи, разрядиться на ней. И праздничные дни не были исключениями из правил. Сцены, невольным свидетелем которых я становилась, заставляли меня напрочь забывать о своих проблемах. У Кирки всю жизнь был роман с бутылкой. Ох, как же я не разделяла его гибельные наклонности! У всех в жизни бывают перекосы, но чтобы такие стабильные… А она никогда не развешивала и не перекладывала на окружающих переживания, которые ее тяготили и огорчали. «Ведь ум всегда скрывает чувства». Так, что ли? Не там и не так она его применяла. Кирка посадил жену в клетку своих пороков и капризов? Он сам – птица в клетке своего безволия? У Тины не было крыльев, но она была доброй, и тем искупала многие свои недостатки. И сила в ней, и хрупкость…

По совести сказать, я вновь и вновь советовала Тине задуматься: нужен ли ей Кир такой, какой он есть? Стоит ли взваливать на себя все его беды? Может, не изводить себя, а разорвать отношения, пока он не накликал на нее еще худших неприятностей. Сам он никогда не уйдет. Ему нужна свобода от самого себя, а не от нее. Я еще надеялась, что мало-помалу, Тина придет к такому выводу. И с Киркой я держалась вызывающе холодно. А она хотела только одного, чтобы я оставила их в покое.

У меня иногда создавалось впечатление, что Тина четко придерживается каких-то своих внутренних установок. Вроде как она запрограммирована на подобные манипуляции, на эту «героическую» борьбу с пороками. Считала своей миссией? Она непостижимым образом чувствовала Киркину беду за километры, догадывалась, куда он вляпается, где его искать, мгновенно забывала о его жестокости и летела на выручку. А мне поведение Кира было омерзительно.

Помню, как-то не уследила она за ним, замели его, в вытрезвителе обкорнали, изобразили ему послетифозный вид… Позже Тина рассказала, что познал он тогда и «упоительное» избиение, и изобретательные издевательства некоторых стражей порядка. Как не приложить такого пьяного и беззащитного? Дали ему, дураку, прикурить… с полным ощущением своего физического и морального превосходства, с явным удовольствием… И поделом ему. Хороший урок преподали. Сполна получил до полного жизненного онемения, до охлаждения конечностей. Чтобы не погуливал, в смысле водочки. Сначала бесился до кипения мозгов, потом затих. Очень в незавидном положении оказался, хоть и не мог в пьяном виде адекватно оценить обстановку. Может, именно тогда впервые хоть немного ощутил болезненность своего никчемного существования. «Могобудь могобудь». Надеюсь, Жанна, мои свидетельства окажутся для тебя решающими в понимании Киркиного характера.

В общем, облажался братец-кролик. Но напрасно я жадно выискивала на его лице следы горя, стыда или хотя бы неловкости. Он хорохорился! Видно, быстро освоился в этой жуткой ситуации. И мне ясно дал понять, что все в его руках, все под контролем. Разозлилась я тогда жутко, злоба бушевала в моем сердце. Рассвирепела, но внешне пыталась остаться невозмутимой – в те давние годы это у меня еще получалось. Но внутренне не удалось мне в тот раз справиться с собой, не под силу оказалось подавить свое неистовство. Растравил он меня, заглушил мое сочувствие к Тине. Не побежала я ее звать, чтобы она поскорее, без осложнений вызволила мужа из беды. Правда я ничего не соображала в юриспруденции. Но подумала, пусть впаяют ему срок, упрячут на пару месяцев. Заслужил! Получит по полной, может, опомнится и впредь будет осторожней. Вдруг этот случай расставит в его жизни все по местам? За то, что сотворил с Тиной, он еще не такого заслуживает. Хотела проучить. Знаю, ничего нового на ниве воспитания я не открыла. Старый испытанный способ – припугнуть. Достал он меня. Куда ни сунусь – всюду его глупости. Этот гад утверждал: «Мое поведение – действие непредсказуемой ситуации!» Пустопорожний дурак! Мое желание осуществилось сверх всех ожиданий…

Хоть и с опозданием, но вызвала я Тину. И за каким чертом ему приспичило тогда полезть в драку? Чуть что – шашки наголо и в бой! Это же «в традициях» пьяной «культуры»! И так дела у него были неважные, а тут еще он протаранил головой стеклянную дверь кабинета начальника милиции. В общем, попал в очередную серьезную передрягу. Он намеренно вел себя провокационно и неимоверно дерзко, сознательно усиливал двусмысленную ситуацию. Невесть что возомнил: мол, посмотрим, чья возьмет. Дуралей… Трюк в лучших традициях Кирилла. И       черт меня дернул… Я же его знала, как свои пять пальцев. Не похож он на рыцаря в сверкающих доспехах.

И дружки его в тот памятный мне день поступили с ним гнусно: все нашептывали ему, втюхивали, «кружева плели», мол, положись на нас, подстрекали, а потом бросили его или намеренно выбрали жертвой. Потом увиливали, уклонялись от ответов, притворно удивлялись, говорили, что сам испортил все дело, не захотел уладить недоразумение, вот и пусть отдувался. А он успокаивал себя, мол, раз на раз не приходится. Будто вчера родился и не знал, что в таких случаях бывает. Болван. Ославил себя и Тину. Но даже этот случай не стал ему предостережением, не присмирел. До такого не достучишься. Впрочем, он всегда был неразборчив в друзьях. Водка подталкивала его к щедрости. Главное – выпить, остальное к ядреной фене. Когда есть бутылка, дружкам только свисни – они все тут, как тут, не задержатся, ни на минуту не опоздают. Кстати сказать, настоящая дружба – это если задаром, как у нас с Тиной, а не «клумба на потухшем вулкане любви».

Всыпали Киру тогда пятнадцать суток. Кто-то должен был ответить за пьяный бардак. А грозило два года.

Наведалась я к Киру в кутузку. Совесть мучила. Подумала: чем я рискую? Стыдно вспоминать. Мне с моей интеллигентностью и в этот обезьянник... Снедало раздражение, хотелось всех уничтожить… Как дежурный милиционер упивался властью надо мной, совершенно невиновной! Понятное дело: что ему мое очарование по сравнению с деньгами? Видно, привык только с подонками иметь дело. Вообрази себя Пушкина на свидании в современной тюряге…

А Кирка-гаденыш, продолжал упорствовать и глупо геройствовать. Все шутил, что иногда можно позволять себе легкий пофигизм, брать тайм-аут, чтобы не ходить на работу. И опять Тинка, не помня незаслуженных обид, кое-как уладила дело миром, вытащила его из тюрьмы, не отдала на расправу, спасла от позора на работе. Пролила потоки чернил и слез. Сдается мне, что сунула кому надо на лапу. Расскажи кому – не поверят.

А тут еще нарвалась на некстати заскочившего в милицию участкового. Он еще больше осложнил проблему. Начхать ему, паразиту, было на Кирилла, но деньги взял. Не исключено что и начальник получил мзду. Как же без соблюдения субординации? Не позволит же он, чтобы хапали за его спиной. Оно, конечно, если проблему можно решить деньгами, то это не проблема, а статья расходов… В общем, замяли одно дело и кое-как слепили другое. Пожалели Тину, мол, намучилась с ним бедная, не стали палки в колеса ставить. Поманежили-поманежили мужика, да и выпустили ей на поруки. А то, мол, он без ее догляду, еще не такое натворит, если начнет поступать по собственному разумению. И вот, помню, идем мы, стыдимся, с обеих сторон Кирку конвоируем, чтобы алкаши его не перехватили, потому что все «забегаловки» рядом, в шаговой доступности… Мы такие тихие, незаметные, повседневные, а он гордый, торжественный… Тфу! Жуть. Картина, достойная кисти великого художника!

В общем, сам жил в дерьме и Тину тащил на помойку своей жизни. Загубил ее бабий век. Бесполезно его было перевоспитывать. А… и пусть будет, как будет. Что делаешь глаза квадратными? Он же велик в своих амбициозных проектах! Он же взвинченный до предельного градуса гений, упоительный в своем эгоизме, величественный в своей… глупости. А как говорит? Сплошные алогизмы и речевая аритмия… И такой муж может позволить жене быть женщиной во всех проявлениях? Жить в семье, служа и молясь друг на друга? Что-то мне подсказывает… О Боже, ты мой праведный…

Тина всегда была первой и по сути дела единственной, к кому он мог обратиться за помощью. В такие минуты она для него была, как говорится, самое оно. Где насилие, там сразу проявляется нужда в других. Кир не исключение. Проходило совсем немного времени, и опять жизнь в их доме вертелась по тому же сценарию. Он, похоже, считал ее подвиги обычной дружеской взаимовыручкой без всяких там договоренностей и подсчетов, кто кому сколько должен. Только эта выручка в одни ворота попадала. Чаще всего он даже не звал ее, она сама прибегала и без лишних слов выполняла привычное.

Природное чутье, позволявшее Тине находить выход из любой ситуации, в таких случаях безотказно ей служило. Стойкий Робин Гуд в юбке. Воображала, что вступается за обиженного. Помню ее горящие комсомольские глаза, полные непролитых слез. Как же! Защищала его… воображаемое достоинство, не подозревая, что лишает муженька удовольствия лишний раз повыпендриваться. В общем безбашенный, независимый, свободолюбивый Кир продолжал глупо вляпываться в гадкие истории, а Тина виртуозно и самозабвенно помогала ему выбираться из самых немыслимых передряг. И все при делах! А он еще потом жаловался ей на чувства заброшенности и сиротства, которые еще с детства тлеют у него где-то на донышке души и периодически под влиянием жизненных невзгод вспыхивают жарким пламенем, распаляют и взрывают его и без того слабое сердце.

А я думала: «Ха! Не путай божий дар с яичницей. Не распаляется, а обугливается твое сердце от жалости к себе». Как видишь, Жанна, каждый из них нес свой портфель!.. Нет, как угодно можно относиться к другим достоинствам и недостаткам Тины, но нельзя не ценить ее самоотверженной доброты. Ее поведение не так уж и глупо, как это может показаться со стороны. Только не приемлю я его, костью в моем горле оно застревает.

Может, сельские люди вообще более милосердны, добры и чутки? Они на виду друг у друга живут. Там трудно сделать гадость и тем более подлость. Помню, в студенческие годы была я в гостях у Тины, в ее родной маленькой деревеньке. Меня поразило, что сосед около дома своего соседа на землю окурок не мог бросить. Мялся, мялся, а потом затушил его и спрятал в спичечный коробок. Я и раньше такое видела. Наверное, город с его разобщенностью и безразличием способствует развитию отрицательных качеств.

Я, например, по ночам с трудом засыпаю, потому что в соседнем доме находится развлекательный центр. Самой музыки не слышу, но низкочастотная долбежка все мозги мне прокомпостировала. Часто лежу и вспоминаю старинное, кажется китайское, наказание для опасных преступников. Человека помещали в каменный мешок, в котором он не мог пошевелиться, и через равные промежутки времени на темечко ему падали капли воды. Этот процесс доводил преступника до сумасшествия… А тут еженощно музыкальные монотонные ритмы давят на голову, протестующий визг покрышек об асфальт режет уши – и никакого тебе сочувствия.

Для деревенских людей чужое несчастье – нечто достойное сочувствия, а не любопытства или злорадства. Даже глупый поступок вызывает у них сожаление, а не желание осмеять, поиздеваться, презреть или излить желчь на более слабого. Они жалеют этого недотепу. Если с кем-то стряслась беда, они не ждут приглашений и просьб, сами приходят на помощь. Меня, помню, в детстве это так трогало!

Жанна попыталась усмирить разыгравшееся воображение Инны:

– Ты «улетела» в ненужные подробности. Во всей этой истории меня по-настоящему волнует только одна деталь…

Но Инна, словно находясь в гипнотической прострации, продолжила свой «захватывающий» монолог о сокурснике:

– Кир ни во что стоящее или доброе так и не употребил свой ум. Он не умел разделить и облегчить чужую боль, он мог ее только усугубить своей черствостью. Может, и не хотел этого, но ведь делал! Он добивался единственной для себя свободы – не вникать, не постигать клубящуюся вокруг него жизнь. Говорил, мол, зачем обременять собой других. Но обременял. Нет, он не прочь был иметь много денег и друзей, а жил, довольствуясь хоть скудными и своеобразными, но все же развлечениями. А что доставалось Тине? Могла ли я спокойно взирать на подобную ситуацию в их семье? Я, честно говоря, внутренне вибрировала от нехорошего азарта наказать подлеца, чтобы поскорее образумился.

«Видно, многократно преуспела, досаждая Кириллу. Я тоже могу гадать, что-то предполагать о любом человеке, но это не повод, чтобы вслух высказывать о них свое резкое суждение. Может, как говориться, Инна имеет на Кирилла свой зуб, затаила обиду? Она умышленно не желает рассматривать человека с разных сторон, отсюда поверхностные суждения, пренебрежение к глубине личности. За руку я ее не ловила, в душу не заглядывала… Вот так и брошусь сейчас выспрашивать, выяснять. Сама разберусь, что у Инки относится к делу, а что нет», – сердится на себя Жанна.

– Тебе, я думаю, пожалуй, кое-что нужно прояснить. На заводе Кирилл удовлетворялся только благими намерениями. Не умел и не хотел учиться работать с людьми. Не удостаивал внимания даже вдвое против себя старших. И из второго цеха его поперли – как всегда у нас – по собственному желанию. Ну, эта история – уже достояние седой старины. Потом и почище фокусы с ним стали случаться… несопоставимо неприятней. Не светило ему у нас… Да Бог с ним. И что ты теперь запоешь? У тебя такое просто в голове не укладывается? Я не преувеличиваю. Конечно, ты можешь сказать, что в сочувствии мудрость любви к человеку. Но сколько можно жалеть без отклика в его душе?

И Тину он в упор не видел. После всех ее унижений в милиции такой задиристый ходил. Поразительно. Его били, а он в этом находил момент гордости – очередной всплеск глупости! – мол, у меня не сорвется, я вам еще покажу! Как же приятно оказаться в центре внимания! С торжествующим видом покидал «поле боя» потому, что его публика ждала от него именно такой экзальтированной экстравагантности. Он принимал хвалу алкашей за чистую монету, гордо вещал на всю улицу о своих «подвигах». Неужели лесть от искренней похвалы не отличал? Отсидку как награду воспринимал? Не коснулась его благодать добра и ума. Дружки хитрее его? Может, прикрывался глуповато-самоуверенной улыбкой? А вдруг он считает, что ему очень идет отрицательное обаяние?

Не отпугнула я Кира от глупостей и угрозами. Судя по всему, он предпочитал не избегать столкновений; бузил и рисковал ради собственного удовольствия. Как это по-русски! Этим сюжетом, пожалуй, я могу подвести черту под тем, каким я вижу нашего героя. Насколько помню, именно после того случая, в котором сама поучаствовала, я с необычайной ясностью увидела их ситуацию и мои чувства и отношение к Кириллу приобрели реальные очертания. Я поняла, что это трагическое происшествие как нельзя лучше соответствует его характеру, и нечего даже мечтать о том, чтобы он остепенился и обрел внутренний покой.

Я говорила ему: «Расчехли глаза! Чего добиваешься? Наслаждаешься чувством края бездны? Выживу-не выживу, умру-не умру?.. Ты по-настоящему не стоял на самом краю, не смотрел Старушке с косой в ее пустые глазницы. А я дважды была… опасно близко… так-то вот… Осознала скоротечность земной жизни. Не желала, но пришлось… В том видно разница у нас с тобой: я не хотела, но стояла, а ты сам напрашиваешься. Может, ты из тех, которые назначат себе дату смерти и внушают себе… Ты, мучаясь с перепоя, считаешь, что видишь конец света и терпишь адские мучения? Так ты их сам себе даришь. А я знавала и не такое… Хочешь знать, что тебя ждет? Посети онкологию. Насмотрелась я там на вас дурней, пьющих и курящих по своей воле. Если, конечно, от водки раньше не загнешься… Моли Всевышнего выбрать тебе легкий уход». Не цацкалась я с Кириллом, все в глаза ему говорила.

Господи, и откуда появляются глупые и слабые мужчины? Ни тебе пить прекратить, ни тебе курить бросить, ни семью содержать... Мужчины часто требуют от женщин то, чего сами не могут сделать. А перед операцией слюни до полу распускают, мол, не думал, что и меня это может коснуться. Знал бы, не курил... Нет у них чувства ответственности даже за самих себя. Жену или мамочку подавай им в няньки. Если бы еще слушались… Какая рука вычерпывает их из семейных ручейков и отправляет в общий поток никчемных?

Вот с чего Киря ныл? Никто его не предавал, как многих моих подруг, нервы не мотал, не издевался. Жена с ним нянчилась как с дитем малым. Осталось соску ему в рот сунуть, чтобы не плакал. Собственно… он давно ее сосет. Чего он в жизни добился? Что полезного сделал? Брошенные девчонки и детей вырастили, и на работе были не последними. А некоторые еще взваливали на себя таких вот как Кирилл.

Инна на мгновение задумалась. Ее глаза, будто дымкой подернулись. «Может, что светлое вспомнила? – подумала Жанна. – Вряд ли, сейчас опять за Кирилла возьмется».

– Кирка – актер. Собственная жизнь его – ничто, пустота, грязь, а ему хотелось производить впечатление. Гляжу иной раз и думаю: это у него истерика или заранее подготовленный спектакль? И прихожу к выводу, что ему нужна любовь публики, вот он и куражится. Просто поражает его лживость, узость интересов. Не понимает, как он жалок в своем глупом, мизерном тщеславии – развенчанный, оплеванный, презираемый.

Кир дружит с алкашами, потому что они хвалят его. Это западня, на которую его ловят все кому не лень, все, кто хочет из него что-нибудь вытянуть. Он же всех встречает с широкой провинциальной щедростью! Налакается и с удовольствием осыпает собутыльников насмешками. А те его лупят. И чем он лучше них? Я ругаю его, а он отвечает: «Меня жизнь еще не окончательно переехала». Это он так подтрунивает над собой? Фигляр чертов! Видно, рожден все свои дни провести за кулисами театра жизни. От него рехнуться можно. А что, поесть, поспать, напиться – только и забот! Житуха! А Тине радости от него полные… штаны. Зачем ему еще кто-то кроме Тины? Только она выносит его фокусы. И я понимала, что они будут вместе, пока необходимость в ней не отпадет.

Прости, Жанна, нервов у меня на этого ирода не хватает. Не терплю проявлений мужской слабости. В конце концов его поведение просто не умно… По глазам вижу, думаешь, будто перегибаю, говоря слишком нелицеприятные слова о Кирилле, считаешь, что мне должно быть самой неловко от такой откровенности? Ты не права, Жанночка, я называю вещи своими именами. Это ему должно быть стыдно. Иногда, ожесточившись, я думаю, что Всевышний прав, не давая таким людям детей. Хотя, конечно, скажу я тебе, момент этот весьма деликатный… Наверное, ребенок в данном случае не спас бы положение.

Иной раз мне казалось, что со своей стороны я готова была сделать для них всё от меня зависящее, чтобы прекратить этот их кошмар…

«Каждое новое время воспринимает прошлое по-своему, и каждый отдельный человек по-своему интерпретирует события давно минувших дней. Трудно докапываться до истины, когда она прикрыта напластованиями стольких лет, – задумчиво даже как-то отрешенно размышляет Жанна, не отводя от очередного альбома отсутствующего взгляда.

А голос Инны опять, будто издалека доносит ей горькие слова.

– …Как-то спросила Кирку напрямик: «Зачем порочишь русскую нацию, вступая в бескомпромиссный поединок с водкой, а потом еще и льешь пьяные слезы? Проанализируй свое поведение. Какой ты после этого мужчина?» Жестко напустилась на него.

А ему все как шло, так и ехало! Ответил все в том же ерническом духе:

«Зачем мне затевать долгий пустой спор внутри себя? Мне давно все ясно. Хотел быть свободным от всех, пытался оторваться от осточертевших забот. Не сумел я жизнь повернуть себе на пользу, а теперь, когда растерял последние драгоценные «реликты» своих чувств, мне уже все безразлично. Трудно заранее сказать, что во мне станет преобладать в дальнейшем: обида ли, боль… не знаю. Я не собираюсь ничего менять: пил и буду пить. Мне без разницы – когда, с кем, зачем? Бутылка – мой любимый бес-искуситель, но я чувствую грань, за которую не надо заходить, потому что люблю себя. Я ни с кем не собираюсь обсуждать эту тему». И выдал мне в лицо весь свой арсенал ужимок и выкрутасов.

А я ему сказала:

«Ты Тину мучаешь».

На что он раздраженно бросил:

«Я не заставляю ее колготиться».

С силой подчеркнул голосом «не» и в какой-то бессильной злобе сплюнул себе под ноги. И взгляд его при этом сразу стал колючим-колючим.

«Так не принимай ее помощь! Живи и мучайся один», – возмутилась я.

Он так и не понял, что не всем – как Тине – дано быть способным положить жизнь ради любимого человека. Жаль, что иногда впустую… А этот подонок не только не ставит жену на одну доску вровень с собой, он еще и весьма скептически относится к ней, опускает ее ниже всех возможностей!.. Я бы давно потребовала бы от него сделать выбор: я или дружки.

– Требовать легко. А если это уже болезнь?

– Я в общих чертах помню тот наш разговор. Да, очень содержательная у нас с ним тогда вышла беседа! Я даже несколько растерялась. А Киркина память – болото, в нем мгновенно тонет и плохое, и хорошее.

Представляешь, Жанна, Кир не раз ухитрялся пропивать все до штанов, а Тина продолжала покорно тянуть колымагу своей судьбы. Сколько раз спасала свой никчемный брак и буйную головушку своего непутевого муженька! Она, видите ли, в ответе за него! Он ее ребенок? Мне с некоторых пор стало казаться, что она, наконец, научилась закрывать глаза на его упрямство. А он, оправдываясь передо мной, утверждал, будто бы что-то внутри не дает ему покоя, что в нем идет беспрерывная борьба с самим собой. Так что же, из-за этого его мифического беспокойства надо жизнь другому человеку ломать? Да и врет он, себе же самому противоречит.

«Сильному не нужны оправдания, а слабому они не помогут. Дать бы Кирке хорошего пенделя, – ах, какая невозместимая потеря! – расколошматить бы его разлюбезных дружков, и наступил бы порядок во всех душах разом!» – говорила я Тине. Но она молча игнорировала мое мнение. Видно, глубоко в душе запрятала-затаила Тина свои романтичные грезы об уме, о мужественности и порядочности любимого человека. В ее словах, исполненных доверия и нежности к Кириллу, все чаще сквозила грусть. Но она не поддавалась унынию. Можно ли назвать ее чувства к Кириллу любовью? Мне кажется, ей просто надо было ощущать себя необходимой кому-то. Ее собственная жизнь – не слишком ли дорогая цена этой нужности?..

Не умеем мы ценить обыденность, сиюминутные бытовые счастливые моменты, не научены целомудренно и бережно любить ближних, семью – все то, что составляет нашу жизнь, наше счастье. Странные бывают люди. Вот ведь говорят же, что можно больше страшиться бессонницы, чем ножа преступника; для одного искушение темнотой неодолимо, а другому с моста, с десятиметровой высоты сигануть в мелкую речку – удовольствие. Тинка как-то даже заявила мне, мол, не контролируй мою жизнь! Ты твердо решила нас разлучить, специально задалась целью разрушить мою семью? Я, конечно, взбесилась. А как я еще могла реагировать? «В конце концов, – говорю, – это нужно тебе или мне? Для кого я стараюсь! Я что ли с подонком маюсь?» Вот и делай людям добро!

Ане при слове «бессонница» вспомнилась недавняя шутка Инны: «У меня одно развлечение ночью – эротические сны. Чего только в них не увидишь!» И еще их секретный разговор. «Представляешь, мой возраст и эти сны… Неловко как-то…» «Теперь порно хоть завались». «Мои фантазии интересней и ярче того, что я один раз случайно увидела ночью по телевидению». «Кто бы мог подумать! Везет же некоторым, – насмешливо удивилась Инна. – Ты одержима? Какой мощный голос природы! Я ошибалась, полагая, что при не востребованности процесс затухания ускоряется? Если невмоготу, заведи за деньги молодого. Боишься разочароваться?». «Позорище! Шутишь? Я наоборот, чтобы прекратить… Стыдно ведь». «Тогда обходись «своими силами». «А как же в семьях? После шестидесяти они уже не способны женам ладу дать, а на молоденьких замахиваются… Не понимаю…». «Так деньги же…», – усмехнулась Инна, но входить в подробности по телефону не стала».

– Мне противоестественно покорное смирение Тины, но не могу я задавать ей вопросы едкого свойства и грубо советовать. Видит бог, я преклоняюсь перед ее нечеловеческим терпением, хотя и гложет меня при этом противоречивая мысль, что сгубила она свою жизнь, что задавленная бытом, не думает ни о чем, кроме как о своем «великовозрастном дитяте», и что усилия ее так и не будут вознаграждены. Как говорится – ни славы, ни почестей, ни денег. Ведь это же, понятное дело, неразумно выглядит, как-то… несуразно, что ли. Может, признать тот факт, что ей мешает оставить мужа ущербная гордость либо глупость?

Не хочу дальше развивать эту тему, она действует мне на нервы. Ты знаешь, Жанна, Кир никогда не смотрел на Тину со слезами восхищения, никогда не рассказывал мне о ней с гордостью, а ведь она все это заслуживала. Может, он свою любовь и благодарность выражал в постели? Пьющий?.. Сомневаюсь. Я в молодости не могла жить без поклонения. Как только заканчивался романтичный период, рвала оковы.

Да, в обмен на то, что рисовало нам воображение в юные годы, жизнь дает нам нечто такое, от чего наши представления были слишком далеки. Иногда мне кажется, что чем сильнее любовь, тем несчастнее человек и тем глубже его отчаяние... В каждом из нас бьется живая душа, но не каждому суждено понять музыку слияния сердец.

Тина, еще будучи студенткой, говорила мне: «Когда-то мне очень трудно было расставаться с мамою, потом мне суждено было излечиться от этих страданий, но они возникли снова, из-за Кирюши. Я надеюсь занять в его сердце значительное место, потому что любовь к нему переполняет мою душу. Я далека от мысли, что так сильно могла бы полюбить кого-нибудь другого. Ничего не поделаешь, такой вердикт вынесло мое сердце, и оно не подлежит обжалованию. Я счастлива, хотя не всем довольна. У меня красавец-муж, он меня устраивает как мужчина, а остальное в моих руках, и, надеюсь, в крепких». За это она прощала ему все, что ей не нравилось в нем? Или она не справилась и скрывает свое поражение?

Жанна, растолкуй мне, пожалуйста, каков результат этой ее великой любви? Разве он любил, разве он хоть раз сделал к ней встречный шаг? Нет. Получается коту под хвост ее самоотверженность, – зло фыркнула Инна. – Да еще служит одной из основных тем весьма недружелюбных шуток собутыльников Кирки. Понимаю, тебе нечего сказать.

– Есть. Они завидуют Кириллу. Но стоит ли вторгаться?..

«Когда-то Антон пошутил: «Кириллу требуется добавить хотя бы немного решимости, а Инне такта». Похоже, его слова до сих пор в силе. Нерешительность Кирилла обернулась его несостоятельностью. Наговорила тут Инна целый ворох всякого. Еще бы, велеречива, многословна! Попробуй теперь отделить мух от котлет… Ничего подобного о Кирилле раньше мне не приходилось слышать. С Инниной подачи он – ничтожество, и вся жизнь его пошла насмарку. Что побудило ее так разойтись? Принято считать, что человек, у которого есть своя боль, как бы собирает такого же рода боли других людей. Но говоря шепотом, Инна не совершает никаких явных бестактностей, и у меня нет ни малейшего повода давать ей достойную отповедь… Никто не предоставляет нам отчета о ходе своих мыслей!

Тина чутьем понимает своего мужа, поэтому и жалеет. Только при внимательном изучении и прочтении души появляется уникальная возможность заглянуть во внутреннее измерение пьющего человека, и даже больше того: становится видна кошмарная логика его поведения. Наверное, Тине она открылась. И такие люди как Тина нужны на земле… Хотя лучше бы таких «субъектов» как Кирилл вообще не было.

Интересно, он мучается тем, что творит с Тиной или принимает ее материнскую заботу как должное? Мне совестно плохо думать о Тине, но я должна сознаться сама себе, что своей добротой она погубила талант Кирилла, не сумела сделать так, чтобы зазвучала в нем главная нота. Его надо было держать в ежовых рукавицах. Мое мнение выглядит слишком жестоким, если учесть ее мучения, но…» – задумчиво размышляет Жанна над услышанным.

А Инна продолжает возмущаться.

– Жанна, не обижайся и постарайся к моим выпадам в сторону Кирилла отнестись не слишком строго. Ему бы победить свои комплексы, а он устанавливал в семье свои правила жизни. Почему Тина позволяла помыкать собой? Он имел над нею власть только потому, что она его любила? Она же потеряла себя. Разве любовь к мужчине может быть главным в жизни женщины? Тем более к такому. Он рохля и недоумок, когда речь заходит о том, как строить собственную жизнь. Он только о вечности мог красиво восклицать, становясь в соответствующую позу. И говорил так, как если бы перед ним была огромная аудитория слушателей. А в быту он ноль, и в работе не гигант. Ему бы только уснуть с соской, то бишь, с бутылкой во рту, вот и вся его радость. А Тине не хватало его внимания. Вот так годами миришься с тем, что никому, в сущности, нет до тебя дела, борешься с депрессией, но ведь все равно наступает момент, когда хочется послать все в тартарары. Это я так, о своем…

Представляешь, Кирина спесивая мамаша более чем почтенного возраста с ними живет.

– К змее еще и мышка прилагалась? – съехидничала Жанна.

– Не решился сынок сбагрить ее в дом престарелых! К себе на дожитие перевез. Молодец. На мой непосвященной взгляд, Тина недолюбливает ее, но относится с пониманием. Я подозреваю, что не в радость ей старческое кудахтанье капризной старухи. Да уж, какое удовольствие внимать тому, что «выдает на гора» его чокнутая мамаша, щеря свой безобразный беззубый рот?

– Не очень-то уместны и корректны твои слова. Глядишь, лет через пятнадцать-двадцать, если доживешь, сама тоже далеко не красавицей будешь смотреться, – досадливо пробормотала Жанна.

– Опять же, природа у нее с сыночком одна и общие наклонности. С одного огорода ботва. Та еще, доложу я тебе, ведьма – наглая, неумелая, истеричная. Добра в ней и на самом донышке души не осталось. Было Кириллу у кого перенять манеру… Помяни мое слово: она еще своих детей переживет. А принято считать, что трагедия ребенка – это, прежде всего, трагедия для его матери. Здесь не тот случай. И деньгами она распоряжается, мягко скажем, не лучшим образом. Иной раз как разохотится – дым коромыслом… Тине, как никому другому, стоило бы над этим задуматься.

Вот говорят: делай самое главное в своей жизни, а остальное само подстроится. Но знаешь, в некоторые минуты ничто не бьет так больно, как мелкие детали быта. Правда, последнее время мамаша без особой надобности из дому выходит крайне неохотно. Так другие ее не менее своеобразные родственнички к ним постоянно наезжают. Их у бабки тьма-тьмущая. И все вспыльчивые, крикливые, неуступчивые. Понимаешь, какое напряжение в их взаимоотношениях? Попала Тинка в осиное гнездо Кириной распрекрасной семейки. Конечно, разногласия бывают в любой семье, но у них они не прекращаются. Знаешь, как бывает: слово за слово, а потом спорят до посинения. Нешуточные страсти разгораются. И все у них сводится к деньгам. Свихнуться можно. Не знаю, каким типчиком был папаша Кирилла, но в такой мамаше можно углядеть главную причину жизненных неудач Кирилла, А Тинка добровольно ишачит на всю эту вульгарную семейку, вкалывает с рвением отличницы. Она так оценивает свою ситуацию: мне не стыдно за мои дела. Мать Тереза! Ради кого жилы рвет? Ее старание не добавляет новых обертонов в их отношениях. Было бы немыслимым на ее месте представить Кирилла. Да, недаром считается, что супружество – наука женская. А ведь ей, наверное, хотелось бы и в чем-то умном, интересном поучаствовать…

А вспомни моих мужей, Лилиных, Эмминого… Все это тоже бурьян… и будто из одного грязного придорожья жизни…

«У меня сложилось впечатление, что мои подруги оказались слишком хороши для тех мужчин, которых они выбирали. Хороших не было? Судьба к плохим толкала? Чем лучше была их жизнь в семье, по сравнению с той, что прожили их матери, бабушки? А семейная жизнь их детей чем отличается?» – размышляла Аня, вслушиваясь в рассказ Инны.

– …Естественно, что по этому поводу у меня возникает множество вопросов, и напрашиваются далеко идущие выводы. «У Тинки унизительная потребность быть обманутой или у нее вообще шизоидное отклонение в мозгах? Блаженная? И ведь глупой не назовешь. В ее в спинном мозге больше ума, чем у Кирки во всей башке! Это русский локальный парадокс или наш повсеместный психоз? И где выход?» Понимаю, я слишком категорична. Мое трудолюбие, например, очень быстро иссякает без моральной и материальной поддержки. Иногда мне кажется, что я несу в своем сознании ощущение безнадежности доброты. Вот возьми Тину, что она своей добротой изменила в лучшую сторону?

Инна энергично откинула назад еще не тронутые сединой волосы и на миг задумалась.

«Я просто ошарашена. Разговор Инны с Жанной начинает меня тяготить. Она, видите ли, посчитала своим долгом сообщить… Где-то я уже слышала подобную фразу… А Жанна слушает с жадным интересом. Никто не застрахован от сплетен. Так себе, прямо скажем, перспектива попасть под жернова Инкиного злословия! Какая она холодная и циничная, хотя и говорливая. Нет, я, конечно, очень ценю счастливые знаки дружбы – наши встречи, наши беседы, но не сплетни. Инка сегодня решительно невыносима. И Жанне от нее достается. Из-за тесноты и неожиданного соседства с этой болтуньей мы сегодня с ней товарищи по несчастью, – поежилась Аня. – Похоже, время от времени на Инну находит. Как жонглирует словами! Как кипит, низвергая, обвиняет во всех в смертных грехах. Не лезет за словами в карман, лопатой гребет их из себя. Едкими пулями обстреливает. Безжалостна к тем, кто ее не слышит... Она готова говорить с каждым, кто согласен ее слушать. Для нее чужая личная жизнь – место для раскопок. Похоже, ее юношеское маниакальное изощренное самокопание с возрастом вылилось в новую форму – в исследование чужих судеб.

Жизнь – череда событий и череда выборов. И все, что мы называем судьбой – есть результат нашего выбора. Не всем удается найти свою дорогу, попасть в струю, потому что иногда приходится выбирать между плохим и очень плохим. Мы, конечно, из всех зол предпочитаем меньшее. Но ведь встревают обстоятельства непреодолимой силы…

И в семейных делах редко бывает, что один полностью прав, а другой кругом виноват. Эх, Инка, Инка – вечный возмутитель спокойствия. Узнает на копейку, а присочинит на сотню. Да еще посолит, поперчит. Может, завтра на встрече выпускников, и о себе я узнаю много чего нового и «интересного». Умеет из скудной информации извлекать максимум. Кого угодно помоями обольет. Критична, скандальна, жадна до чужих секретов. Не удивлюсь, если услышу от кого-либо, что она сама, играет немалую роль в ссорах Кирилла и Тины. И все это под маркой «хотела как лучше». С нее станется… И преподносит-то все с чопорным выражением безгрешной старой девы, мол, я просто обязана об этом упомянуть… Весьма странная линия поведения.

Трудно ее такую обломать и обуздать. Упряжи на нее не подберешь. Мегера да еще с гонором. Думаю, характер мешает ей быть по-настоящему счастливой. Она всегда была слишком самостоятельной, чтобы удерживать около себя мужчин. Может, не найдя себе применения в семье, сама того не замечая, она всё вокруг себя обращает в пустыню? Я ошибаюсь? Помнится еще в студенчестве, какую бы сплетню мои подруги не услышали, тут же относили ее на счет Инки. А в те времена такими «званиями» как сплетница не разбрасывались. Мне трудно утверждать, но, видно, уже тогда она успела себя чем-то дурно зарекомендовать, хотя вроде бы боролась за справедливость.

Может, тогда она была еще недальновидной или к кому-то враждебно настроена. И меня, случалось, не разобравшись, незаслуженно, ни за что ни про что обижала. Я в таких случаях обычно сердито помалкивала и не строила из себя ни объект, ни орудие возмездия. Да, многое ушло из памяти, но некоторые горькие юношеские обиды все-таки не стерлись…

Но ведь если подумать, умной девчонкой была Инка. И на работе, говорят, не из последних. И все же со многим в ее рассказе я не могу согласиться. От кого-то я краем уха слышала, что Тина, прекрасно зная слабые места в характере своей свекрови, неплохо уживается с ней, они даже как-то ладят между собой, хотя та и не покладиста, и нелегка в общении, и – если верить слухам, – до сих пор обладает сокрушительным темпераментом. Присутствие духа никогда не изменяет Тине. В этом нет ничего крамольного, хотя, конечно, ей не позавидуешь.

И все же, если даже не вдаваться в подробности, не могу я отделаться от мысли, что Инна во многом права насчет Кирилла. Всякое в голову лезет. Исходя из ее слов, репутация Кирилла – не приведи Господи. Получается, что надирается он не от случая к случаю, а целеустремленно. Не лучший вариант для семейной жизни. Похоже, он, как выражается мой директор, «сел в лужу по самое…»; хотя, конечно, легкомысленные шуточки здесь не уместны. Копая в глубину проблем, я убеждаюсь, что всем нам свойственно умалять свои ошибки и выпячивать чужие», – наморщив лоб, размышляет Аня, на короткое время окунувшись в разговор Жанны с Инной.

Аня с удивлением подумала о том, как тривиальна, незамысловата и бедна личная жизнь Тины, изображенная Инной во всей ее категоричной прямоте.

«А может, Инна ошибается, и в Тине есть та самая редкая, спокойная уверенность и благородство, которые и несчастья позволяют принимать с достоинством, – предположила Аня и опять отвлеклась на слова Инны. Но ненадолго. – Пошла чесать языком! Поражает удивительная ловкость, с которой Инна, с показной скромностью держась в стороне от того, что она осуждает, влезает в дела тех, чья жизнь ей интересна, и при этом показывает свое якобы непогрешимое желание быть честной и точной до мелочей. Мол, могу поручиться за достоверность сказанного; ничего не имею против «героя», но я не прочь кое-что разъяснить только для себя самой… Я сгорела бы от стыда, если бы у меня был такой скандальный талант… Размышляя и упражняя свою праздную проницательность в отношении этих людей, хваля и одновременно унижая героев своих рассказов, она с блеском, с милой улыбкой наносит им и тем, кто ее слушает, глубокие раны. Если не в словах, то в тоне угадывается то, что ей как бы хотелось скрыть или напротив дать понять, донести…

С удовольствием говорит о плохом под маркой жалости. Я не разделяю ее любви к чужим биографиям. Прищемить бы ей язык. Может, у Инны в своей жизни нет ничего, кроме горечи и накопленных обид, вот и бросается она на всех, чтобы утолить свой голод отсутствия надежды, пытается разбавить свое несчастье осуждением неудачной жизни друзей. А сама, небось, до сих пор мечтает, чтобы появился некто, все в ее жизни расставил по своим местам и вселил уверенность в завтрашнем дне.

Но говорит, однако, голосом встревоженным, которым рассказывают о состоянии тяжело больного. Может, я сужу об Инне слишком предвзято? Она вольна поступать, как ей заблагорассудится. Но ведь совсем не думает об осложнениях, которые могут повлечь за собой ее суждения. Она не злая, но вздорная», – думает Аня, краем уха прислушиваясь к монологу Инны.

«Чего она лезет ко всем со своими страстишками и мелкими претензиями? Может, на заводе Кирилл на самом деле вращался в среде людей, недостойных уважения и потому пропал? Все плохими не могут быть… Да, своеобразная трактовка образа нашего старого друга. Слишком вольное переложение его биографии в устах Инны, – с горечью подумала Жанна. – Признавая за Инной неблаговидные качества, я вижу в ней изрядную долю эгоизма или даже низости? Так и хочется спросить ее: «Что ты имеешь против человека, не причинившего тебе зла? Зачем осыпаешь его ядовитым сарказмом? Может, на самом деле все было далеко не так?» Иногда – в некоторых ситуациях – в чем-то порочные люди могут оказаться лучше таких вот внешне порядочных…

Да, маловато в Инне от настоящей верной подруги. Друг из нее – врагу не пожелаешь… Сложная, противоречивая особа. Интересное наблюдение: по подлому из-за угла бьет, через третьих лиц. Думает, что да̀льше от меня волны о Кирилле пойдут? Пусть не надеется. Коготками цепляет ее рассказ за душу. Оборвать бы ее на полуслове, так нет – воспитание не позволяет. Но если быть перед собой честной, другая причина кроется в моем желании продолжать слушать ее бредни: я хочу больше узнать о Кирилле.

А может, собирая информацию и разглагольствуя о других, Инна стремиться не упустить случая напомнить окружающим о себе? Потеряла почву под ногами, своя жизнь перестала вызывать чувство утоления тщеславия, ощущение своей исключительности, вот и примеряется к чужим судьбам, развлекается себя тем, что находит удовольствие в том, чтобы возводить на кого-то напраслину, противодействовать созданию положительного мнения о людях, воздвигать стену между ними. Наверное, ей кажется, что категоричные суждения о чувствах, которых она не испытывает, прибавляют ей мудрости, наращивают имидж и тогда ничто уже не может омрачить ее радужного состояния. Если это так, тогда у нее скверные намерения и удивительное самомнение. Вот слушаю ее и кажется мне, что глумится она не столько над пороками, сколько над чувствами Кирилла. Очерняет его. «Мне из достоверных источников известно…» Хочет быть причастной ко всему, что происходит вокруг нее. Бесподобная особа!

Что-то не нравится мне ее рассказ. Полагаться на ее мнение не стоит… В моей памяти еще свежи события тех лет, когда в нашей компании Кирилл был самым интересным молодым человеком. Может, только мне так казалось?.. Уже тогда он употреблял, правда, еще не напивался. Вино и стало причиной конца одного моего не очень счастливого периода жизни…» – вспомнила Жанна, делая над собой усилие, чтобы слушать то, что ее интересовало и одновременно раздражало.

– …Знаешь, Жанна, эта Тинина каторга почище валки таежного леса будет.

– Неужели она не понимала весь ужас своего положения?

– Я никогда не видела ее ворчащей, раздраженной, обозленной. Парадокс, загадка века. Я, лично, чувствовала себя в их семье неуютно. Их жизнь – безнадежная неразбериха. Кир – вечно поддатой или вовсе непотребно пьяный, прет на рожон, а куда и сам не знает. И невозможно предугадать, что он в следующий момент собирается выкинуть, ну и конечно, попадает впросак, влипает по самую макушку... За ним всегда тянулся шлейф неприятностей.

Он то умотает, прихватив с собой все их с Тиной деньги, и, естественно, – с концами, будто в преисподнюю проваливается, то всплывет и начинает околачиваться у рюмочной, а потом куражится так, что всем чертям тошно. И после вмешательства соседей, когда они заломят ему руки, долго не может угомониться. Понимаешь, пьяным он несет в себе постоянную готовность к стычкам, сам ищет их, бывает бит, но снова и снова стремиться подвергнуть себя процедуре унижения. И бесполезно говорить с ним о катастрофических последствиях, которые могут иметь место, если он опять вознамерится продолжить такой образ жизни. Губительно действует на него алкоголь. Я знакома с поведение Кира не понаслышке. Он в соседнем доме живет.

Когда он трезв и зол, на глаза ему лучше не попадаться. Ходит согнутый в дугу артритом, как одинокий, старый, сумрачный волк, несет что-то несусветное, отвратительное. Предпочитает строить из себя непонятого, несчастного, жалуется, что не заслуживает такой доли, что хотел бы оставить о себе лучшую память. Исходит черной завистью к состоявшимся знакомым.

После очередного особенно «удачного» макания мордой в дерьмо – я имею в виду его «побывки» в милиции – он некоторое время ведет себя прилично, размякает, пускается, как и в молодые годы, в мечты. Но потом «опять двадцать пять» – доигрывается до крупных неприятностей. Не соскучишься с ним. Мне становится дурно, когда я наблюдаю за этим, с позволения сказать, семейством. Здорово у Кирки получается быть посмешищем в глазах людей. И не выглядит пристыженным. Ни разу его лицо не заливалось краской до корней волос, ни разу я не видела у него растерянно-смущенной улыбки. Опустился, скатился, позорит себя, Тину и все наше поколение. Один он у нас на курсе, такой субчик. Паршивая овца все стадо портит. Может, и был у него ум, да весь вышел, – сказала Инна с видом человека, изо всех сил старающегося быть понятой именно так, а не иначе.

Жанну покоробила серия грубых выпадов Инны в адрес Кирилла. Она болезненно поморщилась от слишком натуралистического описания его «подвигов».

«Смешала человека с грязью, без каких-либо веских оснований обвиняет в зависти. Эти ее слова кого хочешь заставят содрогнуться. Кирилл не такой. Нельзя же все так упрощать. Не старается Инна его разгадать. Говорят: не принижай своих врагов – умалишь сам себя. Кто знает, если бы Кирилла полюбила сильная женщина и сумела взять его в руки, то он возблагодарил бы судьбу, а не клял ее. Если бы да кабы…» – вздохнула Жанна. А вслух попросила Инну:

– Говори по существу дела.

– Врет, обещает, но никогда ничего не выполняет. На месте Тины я бы постаралась поскорее забыть о нем. Мне иногда случается так абстрагироваться от неприятного мне человека, что я полностью исключаю его не только из своей жизни, но даже из своей памяти… Что удерживает Тину рядом с Кириллом? Говорят, что иногда именно недостатки характера обладают наиболее притягательной силой, если они каким-то образом соответствуют собственным слабым чертам человека. Только не для меня… – слышит Жанна.

«Полная бессмыслица! Где его прошлые предпочтения? Неужели Кирилл лицемер и тунеядец? Может, Инна слишком строга к нему? У всех нас куча недостатков и слабостей. Она сама далека от идеала. Что же так расквохталась? Может, просто домысливает? Почему так уверена в своих предположениях и пророчествах? Она лишена мизантропии, но суждения ее порой излишне резки. По прошествии многих лет мы тоже иногда обнаруживаем, что наши мысли не всегда согласовывались с нашими словами и делами.

А если Инна права в том, что вместо того, чтобы жить полноценно, Кирилл только взращивал в себе свои маленькие личные трагедии? На его месте я лучше бы застрелилась, чем жить вот так, злостным иждивенцем, – грустно размышляет Жанна. – Опасно подрезать людям крылья, но так же не стоит принуждать их к тому, что не является для них естественной потребностью. В обоих случаях ничего хорошего не выходит. Что же случилось с Кириллом? Обо что он споткнулся, где упал? Кто его оттолкнул или подтолкнул?..

Многое из уже сказанного не то чтобы объясняет, но, по крайней мере, предполагает «не очень изящное» оформление портрета Кирилла. Получается, он истерик-экстремал, сложный человек с надломленной психикой, легко впадающий в... дурь. И то сказать, хвалиться ему нечем… В нем присутствует крайняя степень чувствительности, интеллектуальный аскетизм и ощущение подавленности, ранее ему незнакомые. В компании он был таким эффектным! От кого он набрался всего этого хлама? Почему скатился?.. Он не осознает, какую боль причиняет жене или и правда настолько эгоистичен? Вопросы, вопросы… И все без ответа».

От мучительных размышлений лицо Жанны дернулось, и скривилось, словно от зубной боли.

– …И все деньги у него уходят в песок, вечно в безвылазных долгах, – доносятся до слуха Жанны монотонные слова Инны. – Надо отметить, что обещанных высот Кир так и не достиг. А были наполеоновские планы! Правда, мне кажется, Тина и не возлагала на него больших надежд. Годы обманутых надежд – это много хуже, чем заранее не обольщаться насчет данных своего мужа. Ничего он из ряда вон выходящего не сделал, все надеялся, что обстоятельства удачно сложатся или повернутся куда надо. А потом и напрочь забыл о своих честолюбивых порывах юности. Может, рассчитывал, что кто-нибудь вызовется помочь? Тогда у нас не принято было бросать человека в беде. Он обещал, доброжелательно улыбался, говорил красивые, высокие слова, но ничего не делал. Ну, прямо как наши нынешние чиновники. Два притопа, три прихлопа – вот и все на что он способен.

И меня как-то сильно подвел. Договор у нас был с заводом. Так он сорвал нам все сроки. Правда, в воровстве не был замечен. Мне кажется это не его. Я к нему, мол, что стряслось? А ему все до фени. Мол, нестыковочка вышла, сроки поджимали, а я человек вдохновения. Сомнительный комплемент себе отвесил. В общем, еле-еле я разгребла его «авгиевы конюшни», вызволила из беды и его, и себя. Сама из-за него едва выговор не схлопотала. Идти на открытый конфликт не хотелось. А он мне ничего толком не объяснял, сколько я ни требовала, только успокаивал, мол, ничего я не набедокурил, просто повздорил с начальством, не заморачивайся, все будет тип-топ. Долдонил, долдонил… Доводил меня. Не понимала я, как можно так халатно к работе относиться, в разговоре с ним вся в звенящую струну вытягивалась от напряжения.

Не в лоб, конечно, но высказала я ему свои претензии. Пристыдила, говорила, что с меня довольно его экспериментов, но насмешками не осыпала. Тогда я еще старалась с ним такт проявлять. К тому же у меня не было никакой охоты привлекать к нему отрицательное внимание. Какой-никакой, а все-таки бывший однокурсник, муж подруги. А он быстро постигал науку уходить на задний план, отказываться от себя, от своих идей… И вообще, все у него в работе было на живую нитку… Я больше с ним не связывалась.

«Всякий может ошибиться, оступиться», – мысленно не согласилась с Инной Жанна.

– …Я-то, дурочка, первое время даже в его семейных делах выступала кем-то вроде посредника в замирении двух сторон – жалея Тину, защищала Кирку. Иными словами, «благоразумно затушевывала» последствия его вспышек показного бешенства. Сам-то он не «светился», его гордость, видите ли, страдала. Всё-то в нем перевернуто, перѐврано… Помнишь у Блока: «Жить люблю, но не умею». Думаешь, прикалываюсь?

…От Киркиных заоблачных идей пользы никакой не было. Тоже мне, непризнанный гений! Как же, занял достойное место на вершине научной иерархии! Трепач. Явно льстил себе. Считал, что по слабости характера зарыл свой талант в землю и залил водкой, где он и покрылся плесенью неудач… Охламон. Не получилось у него удачно сочетать в себе пьянство и прекрасные способности, если они, конечно, у него были. Я что-то не приметила в нем ничего, кроме пустого гонора. А потом он, похоже, совсем пересек некую культурную границу, отделяющую человека от животного. По мне так он хуже скотины, та хоть не пьет.

И дружки у него ему под стать: один сачок и зубоскал, другой заядлый скандалист. Где только он их отлавливал? Они будят в нем дурные инстинкты. Как можно якшаться с подобными типами? Они с умыслом втягивают его в истории, а он подставляется. Дать бы им под зад коленом и полюбоваться, как запляшет вся эта его камарилья. Ну, и какой еще тут может напрашиваться вывод? Под занавес скажу, что такого муженька я вышвырнула бы в два счета. Женщины подобные Тине только портят мужчин, квашню из них делают… Хотя то, что по плечу мне, вряд ли по силам Тине. Она из другого теста. И в чем только черпает утешение?

Вот, смотрю я на таких, как Кирилл, и во мне прорастает весьма невысокое мнение о роде человеческом. И я была слабая, руки опускались, но не ждала, что будет легко, вкалывала, за жизнь цеплялась. Выдержала, выжила в городе. Конечно, мой неистовый идиотский фанатизм тоже ни к чему. Но меня, бывало, катком переедут, а я встаю и дальше иду. Один, помнится, вообще как бульдозером по моей жизни прошелся, вынес из души все доброе… И теперь хотела бы добраться до дна, вычерпав все возможности, которые дает нам наше далеко не совершенное, но благодатное для активной деятельности время. Только вот здоровье… Вымолить бы его у Всевышнего… И чтобы измученную душу исцелил.

Я, как ты, надеюсь, в курсе, никогда не ныла. Знала, что счастье в жизни – это короткие вспышки, а остальное – работа, творчество и терпение. А еще счастье – это сумма неприятностей, от которых уберегла судьба. Только смерть способна дать успокоение моей энергии. Об одном жалею в своей жизни: невнимательна была к маме. Но того уже не вернешь… Ой что-то я совсем расчувствовалась, в сторону от нашего разговора ушла.

«Инка всегда была напористой, агрессивность сочеталась в ней с природным изощренным умом. Привыкла добиваться своего искусными маневрами, даже притворством. И если задалась целью, то страшись, держись неприятель! Мозги всем выстудит, и остатки воли противника исчезнут под ее бурным натиском. Ее надежная сила и уверенность выплавлялись из рефлексии, самоанализа и бесподобной наглости. Наверное, сделала приличную карьеру, а теперь на пенсии страдает отсутствием объектов приложения своих способностей, вот и тиранит своих знакомых. А может быть, теперь ненависть и сочувствие стали прекрасно совмещаться в ее характере, так сказать, произошел сговор несовместимых черт? Ох, как ей в таком случае подходит фраза из анекдота: «Всех не пожалеешь, кого-то и расстреливать надо», – с усмешкой подумала Жанна. – Я не перегибаю?»

– Между нами, девочками, говоря, я сторонюсь мужчин, подобных Кириллу. Предпочитаю держаться от них подальше. Для таких личностей главное – в мелочах быть не такими как все. Допустим, они носят бороду, когда все бреются или, как сейчас модно, делают татуировки и надевают неимоверные серьги, проделывая в ушах огромные дыры, – то, что позволено публичным людям. Моя подруга по этому поводу шутит: «Все нужные дырки Господь человеку уже сделал», – сказала Аня.

«Наугад брякнула», – недовольно буркнула Жанна.

– Когда ума не достает, приходится обращаться к внешним атрибутам привлечения к себе внимания. Глупое, пустое высокомерие не позволяет им держаться в тени. Скольких слабаков я за свою жизнь видела-перевидела! Не дай бог никому с ними связываться. Я считаю, что стопроцентным эгоистом может быть только грудной ребенок, но даже такого малыша приходится потихоньку приобщать к нормам жизни, – категорично закончила свою мысль Аня.

Наступила такая длительная пауза, что Лена и Аня успели задремать.

*

Увидев заинтересованный взгляд Жанны, Инна продолжила тихо высказываться.

– Как-то наткнулась на Кирилла на улице. Вышагивала я в привычном темпе вечно занятой женщины, рассматривала людей, заглядывала в окна домов, успевала увидеть представления из домашних сцен полных «потрясающей драматической значимости». Ну, все как обычно.

Кир сам тормознул меня и подвалил этакой зыбкой походочкой, которую ни с чем не спутаешь. Жалкий, облезлый какой-то, сгорбленный, испитой, опухший, похожий на вихляющуюся тень. Наверное, подстерегал меня за углом, но сделал вид, что удивлен и обрадован нашей встречей. Ну, буквально излучал искренность и честность. На лице ни малейшего признака смятения или смущения.

Я его спросила скучным голосом:

«Как поживаешь?»

Он мне ответил:

«Надо бы лучше, да некуда».

Пошутил, чинно поклонился с шаблонной улыбочкой, словно с подмостков сцены, и сказал мне в веселом, фривольном тоне, но с упреком:

«Инесса-принцесса собственной персоной! Я решил, что ты нас совсем позабыла-позабросила. Куда запропастилась? Я уж забеспокоился, может, думаю, в немилость попал?»

Последовало долгое молчание, Потом очень осторожно, словно ощупью, пошел льстиво дальше:

«Надо же такому случиться! Только подумал о нас с тобой и вот на тебе – Инна! Этой встречей я обязан случайному стечению обстоятельств? Гуляешь, прохлаждаешься?

Противно так хохотнул и опять замолчал. Может, денег надеялся занять? Только видно не решился, передумал или побоялся. В последнюю встречу он стал мне в тридцать рублей.

Признаться, я оторопела. Хотела его обогнуть. Не в восторге была от предстоящего разговора с этой реликтовой особью ледникового периода, а может и каменного века, с трудом сохраняла внешнюю невозмутимость и совсем не представляла в какой тональности с ним вести диалог. Давно он мне на глаза не попадался. И теперь не хотелось лицезреть этот до тошноты знакомый силуэт.

Оглядела его придирчиво, с брезгливым любопытством, молчу. И он в неловком молчании стоит передо мной – еле-еле душа в теле. Лицо опавшее, сам неприкаянный, сиротливый какой-то, зачуханный, опустившийся, обреченный, можно сказать; лишенный какой-либо элементарной привлекательности. Боже мой, какие неожиданно глубокие следы неблагополучия высветились на его испитом сморщенном лице с поблекшими, заплывшими глазами! Кожа на шее сбежалась и местами ссохлась. Ну, просто безобразный лик нищеты и старости! Пил до провалов памяти? Опять перебрал?

Говорю ему брезгливо-насмешливо:

«Мать моя женщина! (Мое обычное приветствие.) Кого я вижу! Элегантный, благовоспитанный кавалер!»

Смотрю, расплылся в глуповатой улыбке. Понимаю, за ней прячет свое смущение. Вгляделась получше и с грустью заметила, как сильно он сдал с тех пор, как я видела его последний раз. Лишился большей части волосяного покрова на черепушке, темечко окончательно обнажилось. Остатки роскоши былой! А ведь совсем еще недавно мощные залысины – те, которые, как принято говорить, от ума – были еще в полголовы. «Огрызки» длинных, седых, сальных, лохматых, чуть вьющихся патл придавали ему вид бомжа. Когда-то огромные черные глаза глубоко запали, усохли, потускнели. В них мелькает горестное безумие. Присмотрелась. Что такое? Очи не в комплекте! Правого не хватает. Совсем заплыл. На чей-то кулак нарвался? Меня пробила настоящая, неподдельная дрожь. Единственный зуб украшал его страшные, бледные, обкусанные десны. Неумолимый процесс старения и дряхления уже не просто затронул, охватил его полностью. Куда девались рулады и перекаты его красивого голоса?

И пиджачок на нем видавший виды, замызганный, зажеванный, местами засаленный. Рукава зачем-то неряшливо закатаны, обнажая грязную подкладку. Приспущенные на бедрах брюки мятые, с пузырями на коленях, но со следами стрелок, напоминавших о заботливости Тины.

«Купила бы ему джинсы. Не хватало еще наглаживать этого охламона», – зло подумала я.

Нелепо смотрелась огромная булавка, вдетая в борт пиджака и яркая кокарда на изношенной кепке с поломанным козырьком, которую он зачем-то снял при виде меня. Похоже, чужая, потому что слишком большая. На лоб съезжала. Жутко затрапезный вид! И в подобной оснастке он разгуливал по городу, обращая на себя внимание прохожих! Наверное, думал, что не их ума это дело. Если вообще думал. Собственно, смотрелся он на этот раз вполне пристойно. Ему случалось, крепко поддав, выглядеть и намного хуже. Наверное, имеет шлейф всяческих болезней, сопутствующих увлечению спиртным.

Жанна, настроилась на долгий монолог.

– Прибавь к тому, что перегаром после очередного «застолья» от Кира несло за версту. Не скрою, отталкивающее впечатление произвел. И на внешности сказываются низменные наклонности. Я никак не могла свыкнуться с такими в нем резкими переменами, которые еще более подчеркивались тем, что день занимался удивительно яркий, лучезарный. Грустно и одновременно смешно было смотреть на его неуверенную и в то же время вызывающую позу. И при всем при том он выглядел до крайности беззаботно и легковесно, будто изгнал с поверхности лица и души малейшие следы проявления отрицательных эмоций. Как ему это удается? Но в его безразличии на этот раз не было привычной наигранности. Его даже не раздражала бесцеремонность, с которой я его разглядывала. В общем, в сносном расположении духа был, что с ним не часто случалось в последнее время. А на моем лице он, наверное, увидел смесь брезгливости, заносчивости и сдержанности. Не хотела я завязывать разговор, но все-таки проехалась.

«Ты как всегда при параде! Хорош! Весь как на ладони. Сам себе удивляешься? Ты – мужчина… в несколько забытом для меня смысле. А сам как себя позиционируешь? – злорадно-насмешливо спросила я. – Неплохо сохранился, но пугало на огороде краше бывает. Ты как-то сразу расположил меня к себе. По твоей экипировке я многое о тебе могу сказать, например, что ты главное действующее лицо в своих спектаклях и горд этим. Нам с тобой стоит расположиться где-нибудь на фоне фронтона какого-либо прекрасного здания и сфоткаться на добрую долгую память. Кто тебя обкромсал и общипал, как ветер осенний куст?» – спросила и сделала вид, что мне неприятно и неловко не только задавать подобные вопросы, но даже стоять рядом с ним.

«Да и ты за последнее время сдала. Подавляешь в себе соблазн обругать меня самыми последними словами? Упустила такую возможность! Не совершила ошибку? Не обмолвилась и лишнее с языка не сорвалось? Не коришь себя, не стесняешься своих слишком мягких слов, нет? И чем только твоя голова забита? – уточнил Кир шутливым тоном. – Ты не отличаешься излишней церемонностью, но мне совершенно неважно, как я выгляжу со стороны, меня волнует только мое внутреннее содержание».

В его голосе прозвучало разочарование и настороженность. Я поняла, что ему не понравилась моя «нежная» агрессивность.

«А оно, это содержание, у тебя еще осталось? Небось, сушняк во рту после вчерашнего «застолья», и язык к нёбу прилип, не оторвешь – как липучку на ботинке. И в голове сквозняк. Опять угораздило?.. А мне излишества не приносят удовольствие. Я примерная девочка».

«Я оценил твой юмор. Уровень твоей порядочности зашкаливает. Расслабься, побудь не совсем идеальной и посмейся над собой», – расхохотался Кирилл, сложившись чуть ли не пополам, но, отсмеявшись, зло на меня уставился.

Раньше он лукаво подмигнул бы мне или дружелюбно похлопал по плечу. А теперь в его глазах читалось: «Держись от меня подальше». Такой вот неожиданно резкий перепад в его настроении.

– Он, как обычно, был в глубоком подпитии? – перебила, желая уточнить, Жанна.

– Трезвый был, ни в одном глазу, видно, дружки не поднесли еще опохмелиться. Но крепкий густой дух вчерашнего злоупотребления висел над ним и окружал привычным ореолом. Довольно унылое, пожалуй, даже зябкое впечатление произвел, скажу я тебе.

Наши взгляды встретились. Мои глаза сказали ему, что мне скрывать нечего, его – что я не застала его врасплох. Пошутила, конечно, мол, ищешь к кому прислониться или шел ко мне с сокрушительным покаянием, в надежде, что я вырву тебя из объятий отчаяния? Похоже, дела у тебя из рук вон плохо. Если хочешь меня удивить, то напрасно, не старайся, меня теперь трудно чем бы то ни было впечатлить. О чем я могу услышать из того, что еще не знаю? Что башку пригнул, совесть проснулась или опять дал деру из семьи? Ведь повод неважен, правда? Сбежал, струсил или Тина сама тебя, наконец-то, прогнала? Давно пора. Жаль, что редкое постоянство сочетается в ней с завидным чувством долга. «А вдруг с прошлыми делами покончено?» – съехидничала я, и взгляд от него отвела, как от чего-то для меня не представляющего ни малейшего интереса.

А он мне: «Тебе бы не помешало…»

И я ему: «Тебе бы тоже».

А он мне: «На кого замахиваешься? На старого друга? Это перебор. Не утрируй, оставь свои оскорбительные сравнения. Что я сделал тебе плохого, чтобы заслужить такие «комплименты»? Ладно, ладно, снимаю вопрос с извинениями».

И почудилась мне в его интонации поздняя горечь навсегда от всех нас во всем отставшего… Я помялась, потопталась и мысленно согласилась его выслушать. Начал он – в тон мне – с выражения ироничного восхищения (его стиль), мол, у тебя не платье, а штора из Большого театра: одни сборки и воланы по всей длине. Я только поморщилась в ответ, мол, что бы ты понимал «в колбасных обрезках!» «А что, комплекция позволяет носить такой фасон. Я всегда была стройной. Даже мужчины интересовались, мол, ты жертва специальной диеты или природа постаралась сохранить тебе девичью фигурку? Тебе с твоим вкусом не понять», – презрительно подумала я, но не рассердилась. Было бы на кого!

Киру позарез нужен был слушатель, и он битый час мариновал меня своими слюнявыми излияниями – докладывал, в каких побывал передрягах.

«Бедняга, замучен славою! Повезло», – не удержалась я.

А он все говорил и говорил. Голос его чуть дрожал. Слова произносил как-то неуверенно, в движениях сквозила скованность. Столько усталого доверия и тоскливой потребности отвести душу, излить горькие жалобы услышала я в его откровениях! Слишком скорбно и больно звучала его речь. Сквозь ее невнятицу я уяснила, что, он всегда слепо бродил по жизни или метался в неистовом волнении, пытаясь отыскать тропинку, ведущую к более глубокому пониманию собственной сути, а находил дерьмо, потому-то и чувствовал свое бессилие что-нибудь сделать.

Утверждал, что жизнь его представляет собой громоздкое, бесформенное, беспорядочное сочетание порывов и глупых страстей. Сожалел, что всегда предпочитал сладкий самообман осознанию жестокой необходимости. Не умел ставить долг выше удовольствий, если их невозможно было совместить; говорил, что сегодня попытается показать мне себя истинного. Доказывал, что когда в чем-то долго сомневаешься, нерешительность затуманивает цель и появляется почва для уступок соблазну малодушия. Грузил надуманными проблемами, мол, как ни крути, ни верти – всё одно и всё одно к одному – сплошное невезение. А еще, что он готов отречься от Тины, не способной отвадить его дружков.

Нет, ты представляешь, как ловко придумал и в наглую попер?! Дошел до того, что меня на Тину попытался натравить. Говорить такое о жене да еще при мне – непростительный грех. Я запротестовала, вся огнем запылала от негодования. Заорала: «Замолчи, иначе я за себя не отвечаю. Жизнь не удалась? Тине условия ставишь, правила диктуешь, а сам их не придерживаешься, да еще ерепенишься! Жена у тебя безукоризненная, а ты – дерьмо».

Заткнулся, язык, будто залип. Только ненадолго. Опять ерунду понес. И слова-то нанизывал, как мясо для шашлыка на шампур. Чему тут удивляться? Такое поведение – прямое следствие его образа жизни. Он и раньше, когда представлялся подходящий случай, вовсю использовал такой способ, чтобы отвести от себя угрозу бесчестия. Грязная, мерзкая привычка. Но никогда при мне он не позволял делать из Тины мишень для гнусных нападок и подлого оговора. Я всегда могла отстоять ее. А тут видно ему было уже все равно. В общем, галиматью понес и повел себя странно, можно сказать, в высшей степени вызывающе.

Тогда я зашла с другого фланга. Говорю Киру, ненавидя себя за нервозную пронзительность тона, потому что уже завелась:

«Если брак для тебя – узаконенная тоска и отчаяние, что же не развелся? Несешь вдохновенно и невозмутимо совершеннейшую чушь. Сладко врешь, да горько глотать твою ложь. Сам-то ты кто? Ошибка природы, ее сбой?»

«На уровне души не врал», – возмутился Кир.

Хотелось крикнуть ему в лицо: «Не докучай мольбами – не пойму». А он все говорил и говорил, словно хотел оттянуть неприятный момент нашего расставания. А мне было не до него, свои проблемы душили и заморачивали. Мне так хотелось хоть немного покоя, радости, а тут он со своими стонами!

Знаешь, Жанночка, выслушивать жалобы мужчины вовсе не так уж увлекательно, особенно если он как старая заезженная пластинка – одно и то же бубнит и никак не может сойти с накатанной музыкальной дорожки. Устала я от его внезапных яростных исповедей. От одной только мысли о них меня до сих пор передергивает. Ну, думаю, побеседуем! Посмотрим, кто кого сегодня переговорит!

Люди бог знает, из какого хлама состоят. Всем есть что скрывать, каждому находится из-за чего покраснеть, а он вроде как нигде ни в чем не повинен, но все его не понимают и обижают. Собственно, ничего другого я от него и не ожидала. Кирке только повод дай, чтобы побыть несчастненьким. Скорбь и печаль – моменты некоего восхождения души к небу – ему недоступны. Конек Кирилла – сплошное уныние, и, следовательно, падение в пропасть. Нытью он навечно застолбил место в своей душе, его он и пришпоривает. Его главный «тезис»: «Если бы не пил, давно бы застрелился». (А зачем такому жить?) Кириллу вычленить бы одну свою самую главную проблему, подумать, как переломить ситуацию, поискать пути выхода из гибельного состояния, вспомнить, что всегда после ночи бывает утро. Но на поверку выходило, что просто сказать, да трудно сделать. Не светило ему взять быка за рога, стать приличным человеком.

«Совсем захаяла Кирилла. Хорошо хоть не в глаза. Мне бы самой провести с ним честный, спокойный, доверительный разговор», – подумала Жанна.

– Я привела Кириллу в пример всемирно известного шведского писателя, сценариста, режиссера Бергмана. Мол, его жизнь – сплошные взращенные фобии и закидоны. Другой бы на его месте – вроде тебя – давно бы спился, а его, как выражался сам автор «Земляничной поляны» и массы других всемирно известных произведений, спасало творчество, оно упорядочило ему мозги, и он сумел взять бразды жизни в свои руки.

«А ты? Тяжело проспиртованными мозгами шевелить? Ты же водкой сузил свои горизонты до предела. Даже великие идеи иногда разбивались о малые слабости. Вот и твои таланты перешли в область пустой болтовни. Тебе бы осуществить глубинное проникновение в свою неповторимую человеческую душу. В молодости не вышло, но есть же мудрость возраста. У тебя еще может быть будущее. Уйди от прошлого, не оглядывайся на него. Не упускай возможности сделать что-то полезное. Попробуй вспрыгнуть хотя бы в последний вагон, идущий в нужном направлении. Кто-то сказал, что мы сами являемся зрителями и потребителями самих себя». – Я так старалась, а Кирка и ухом не повел. Сказал только, изогнув губы, чем придал лицу презрительное выражение:

«Интеллектом давишь. Свое мнение навязываешь. Ход конем делаешь. Совмещаешь приятное с полезным советуешь. Удовольствие получаешь от своей эрудиции и меня заодно воспитываешь? Премного благодарен за совет. Ты меня с кем-то перепутала. Накладочка у тебя вышла. Не имел я удовольствия читать Бергмана. Ему, похоже, просто повезло. Ты ни о чем в своем рассказе не умолчала? Слишком тщательно подбираешь фразы. А я не привык скрывать свои чувства и эмоции, какими бы они ни были. Не получится мне, пропащему, примкнуть к счастливчикам. Не лежит моя душа к подобным сказкам. Не можешь ты войти в мое положение. Не созрела. Да и не создан я для перемен, и спорить с тобой не хочу. А знаешь почему? К сожалению, в спорах чаще всего побеждает не тот, кто прав, а талантливый демагог, который может ловко доказать, что белое – это черное и наоборот. Например, Гитлер был прекрасным демагогом».

Умел иногда Кир изощренно мстить своим обидчикам. Я, безусловно, взвилась:

«Ты на что это намекаешь? Давай, колись. Хватит паясничать, Не очень о себе воображай!»

А он – этот запредельный циник, пофигист и клоун – вскинул руку в пионерском салюте и говорит высокопарно:

«Рад тебе служить!»

И стал передо мной коленца выделывать, сам себя подхлестывая выкриками «Асса!» Аки черт извивался. Да… с ним особо не расслабишься. А наплясавшись, добавил примирительно и насмешливо, внимательно глядя мне в глаза:

«Не заводись, насчет Гитлера это я так, по дурости, к слову пришлось».

У меня после подобного «приветствия» с дурацким переплясом возникла мысль слинять, но Кир стал упрашивать меня понимать его не слишком буквально, и включить если не юмор, то хотя бы иронию. Потом отвел взгляд своих отекших глаз, прикрыл трудно поднимаемые веки и со вздохом сказал:

«Я не открещиваюсь от всего плохого, что сделал за свою жизнь. Много чего… привносил и не хотел вытягивать ситуацию. Напрасно ты хочешь убедить меня в том, что не все у меня потеряно, ищешь способы подхлестнуть мое самолюбие, пытаешься подбодрить меня, нажимая на «тайные» рычаги моего характера. Веришь, что приложу все силы, чтобы потрафить тебе? Ну как же, все твои потуги исполнены великого смысла, достойны восхищения! Но они из другого мира. И не старайся ко мне подобраться. Сдается мне, что ты так и не поняла меня ни на грош. Меня ты спросила, нужны ли мне твои старания, человеколюбивая ты моя? Твои предложения – чистое иезуитство. Устал я жить. И не заговаривай об искуплении. Все причитающееся мне я уже получил. Разреши мне руководствоваться своими собственными соображениями. Я останусь при своем, и будь что будет: безнадежность ли, смирение, неизбежность. Я чувствую… ее присутствие. Это у тебя мощный запас прочности и выносливости. Мне их не перепало».

«Опять ты об этом? «Прости меня, земля, что я тебя покинул». Очередной позыв к уже надоевшей откровенности? – возмутилась я. – Всех в некоторые моменты жизни угнетает неотвратимость смерти. Не зацикливайся на этой мысли. Рассматривай любую проблему разносторонне, широко и объемно, тогда станешь приходить к правильным выводам. А ты словно упираешься рогом в забор и ни туда, ни сюда. Может, там, наверху, все заранее известно и каждому отмерян срок, но чем заполнить интервал между рождением и смертью, зависит все-таки от собственного выбора. Не годами, а делами исчисляется срок жизни».

«Все же что-то хорошее, настоящее было и в моей жизни. Разные периоды жизни имели неодинаковое наполнение. Не одна же сумятица идей и эмоций? Не выпячивай мои недостатки, – бесстрастно и безучастно забормотал Кирилл, как бы оправдываясь. – …Я был совсем молодым, когда впервые вдруг до ужаса ярко почувствовал черное безнадежное одиночество старости… словно тогда уже был стариком. Понимаешь, уединение – это выбор человека, а одиночество – наказание ему. Крепко, очень крепко врезалась мне в память та страшная ночь. За всю свою жизнь я так и не смог выдворить ее ни из головы, ни из сердца».

«Опять ты взялся за свое? Ну, давай, выскажись до конца! Ты на верном пути», – оборвала я Кирилла.

Он судорожно сглотнул комок в горле и тут же пошел в наступление:

«Почувствовала повод к публичному скандалу и ухватилась за него? Так я тебе предоставлю простор для саморекламы. Это ты хотела? Отстань, оставь несчастного человека в покое, все равно у тебя ничего не выйдет, – истерично взвыл Кирилл. – Впрочем, не думаю, чтобы ты так легко отказалась от своего намерения вмешиваться. Без этого ты не чувствуешь себя счастливой».

«У тебя мания преследования? Я случайно на тебя наткнулась. По-моему это была твоя инициатива поговорить. Туго соображаешь? Версия распалась, так и не выстроившись? Я не берусь тебя судить. Не имею права. Я только анализирую и… сочувствую», – снизошла я до попытки успокоить Кира. А он меня нарочно заводить стал.

«Случай – язык Бога! Я придал тебе сил? Что, предвкушение перешло в возбуждение? Нападай, только смотри не промахнись и не поперхнись. Ты же привыкла всё брать криком, нахрапом», – презрительно процедил он сквозь «редкий частокол» зубов, и худое небритое лицо его нервно передернулось.

Не успела я отреагировать на его нападки, а он уже другую мелодию завел:

«Хотя ты сегодня в ударе, наш разговор на этот раз не доставляет мне эстетического наслаждения и счастья, которые я обычно получал от общения с тобой. Закругляйся. Давай завяжем?»

И напялил на себя прочно усвоенное безразличное выражение лица.

Старый алкаш и прохиндей! Представляешь, Жанна, я его со своей эстетикой и патетикой уже не устраиваю! Естественно, возмутилась.

«Что ты знаешь о счастье? Ты всегда мечтал о заведомо неисполнимом, а сам не умел приподняться даже над сегодняшним днем. Не юродствуй. Все хотят счастья на блюдечке с голубой каемочкой, да не все его достойны», – зло хмыкнула я.

– Ну, то, что все хотят на блюдечке да еще с каемочкой – с этой точкой зрения можно поспорить, – рассмеялась Жанна.

– Кирилл опять заныл. Но его стоны у меня уже не вызывали сочувствия. К тому же от всех его, так называемых, жалоб несло пошлостью и дерзостью. И все они – я уверена – произносились в расчете надавить на женскую жалость. Привык, что старые надежные трюки всегда срабатывают. Но не со мной!

И потом еще: через каждое слово – эти немые движения губ! Я, конечно, угадывала по его выразительной, беззвучной артикуляции матерщину, но поначалу прощала это фамильярное панибратство. Похоже, в это утро не озвученные ругательства, снимавшие напряжение, являлись основными элементами его речи. Привычка вращаться в плохой компании брала свое. А эта «публика» в выражениях никогда не стеснялась. Но не рисковал он при мне выражаться вслух. Видимо, еще помнил мою яростную реакцию на подобное неуважение ко мне, не забыл, как давным-давно я очертила вокруг себя некую этическую границу, переступать которую не разрешала ни одному человеку. Поэтому-то и не пришлось мне мысленно переводить Киркину речь с «русского» языка на светский, то бишь на всем понятный. Не думаю, что какие-то им самим для себя установленные правила заставляли его сдерживаться. Пьяниц совесть редко ограничивает.

С первых Киркиных фраз я почувствовала себя как-то неловко, некомфортно. Его бред был похож на раковую опухоль, где клетки-мысли потеряв голову, размножаются с невероятной быстротой. Было видно, что заоблачные грезы прочно обосновались на авансцене его мозга. Но я долго молчала, пока он вываливал на меня всю эту разнузданную бредятину, надеясь услышать что-либо новенькое, оптимистичное, а когда сделала неприятное открытие, что ему только надо было выговориться, чтобы не лопнуть от переполнения гадостью, то попыталась снова отвязаться от него. В этом деле главное – выбрать правильный тон.

Я, конечно, завелась, но поначалу говорила с ним даже с некоторым сочувствием:

«Кир, какая бескрылая у тебя жизнь! От водки ты стал слаб по части, какого бы то ни было интеллекта. Налицо все признаки вырождения. Не устал еще чувствовать на себе бесконечное число колючих осуждающих взглядов соседей? Дикие способы досаждать старым людям – шумные дебоши – ты мог бы оставить своим дружкам, раз они им так нравятся.

А в глазах наших общих друзей твое поведение выглядит еще более постыдным. Не мудрено, что они избегают тебя и по собственному почину пресекают общение с тобой. Ты же, как котенок весь день только ловишь себя за хвост. К тому же твой желчный, неуживчивый характер... Опротивело твое дешевое пижонство и дурацкий снобизм».

«Ты больной на голову или только придуриваешься? – жестко без всякой насмешки спросила я. – Не грузи меня своими проблемами. У меня в печенках твое умничанье и заурядное тщеславие, которыми ты множишь раздоры. Ты же сам от себя отрекся. Не пора ли повиноваться здравому рассудку, а не злопамятству и злопыхательству? Может, лучше достойно принимать все, что выпало на твою долю, к тому же по твоей собственной вине? – молотила я привычную копну нападок и обвинений, которую раньше всегда «дарила» своим мужьям. – Сколько ты еще сможешь продержаться, живя в таком режиме? Все зависит от твоей прихоти или Всевышнего приплетешь сюда?

Дружок твой Вовка плохо кончил, сгорел. Вы были неразлучны. Для него, тупицы, окончательно оглупленного алкоголем, все обернулось худшей стороной. Жена умоляла его не пить и не курить, а он орал, что бесит его тупая добропорядочность женщин. Жена сердилась: «Ты испытываешь радость от курения, а почему я и дети должны вдыхать эту гадость и губить свое здоровье? В семьях у курящих дети отстают в развитии. Который год мы живем в твоем чаду? Выходи на балкон курить!» Так ведь не слушал. Любую просьбу принимал в штыки. Потом плакал, мол, не думал-не гадал... Считал, его проспиртованного никакая зараза не возьмет, а тут рак… Не слегка коснулся или задел, с корнем вывернул.

И тебя, Кирилл, безотлагательно то же самое ждет, если… Прислушайся. На карту поставлена твоя жизнь.

Ну, не сумел ты вовремя ухватить быка за рога, потерпел неудачу во всех своих начинаниях, не исполнил, что давно задумал – так это уже в прошлом. Хочешь-не хочешь, но по этому шаблону тебя и сейчас все меряют, потому что не меняешься. В молодые годы человек зациклен на себе самом и ему трудно пропустить через свое сердце чужую судьбу, чужое горе, но с годами дальше видишь, больше слышишь, больнее чувствуешь. Чужие страдания тоже становятся небезразличными… Я о Тине. Она для тебя – награда судьбы, премия Бога! А ты беззастенчиво пользуешься ее добротой. Подзаряжаешься от нее? Не уделять внимание человеку, с которым ты столько лет общаешься бок о бок, в высшей степени непорядочно. Хотя о чем это я?.. Тина могла бы составить завидную партию какому-нибудь приличному парню, а связалась с тобой, непутевым».

А у Кира челюсть отвалилась от удивления. Не того, видно, от меня ожидал да еще с таким напором. Я наткнулась на его странный застывший взгляд. Он смотрел сквозь меня и явно пытался что-то важное понять и решить для себя именно сейчас, в данную минуту. И ответил мне угрюмо, но уже без прежней сонной тусклости в голосе:

«Ты настроена слишком критично. Сколько можно об одном и том же? Эта тема стала лейтмотивом всех твоих со мной бесед. Это разговоры ни о чем. Впрочем, в быту люди чаще всего говорят ни о чем и без всякой логики. Челюсти от скуки еще не сводит? А я надеялся, что ты меня понимаешь. Тина наводит на меня тоску своей праведностью и ты туда же. Не погружай меня в прошлое, не корми меня мерзкими, отталкивающими историями из моей жизни. Почем тебе знать, где притаилось и погибло мое счастье? Ты еще не колешься о частокол собственных шпилек? В твоих словах, конечно, есть доля правды, но несомненно и то, что она мне не нужна».

«А ведь, случалось, был шутником, даже заводилой и проказником. Особенно после рюмочки… Это не шизофрения. Кирилл сознательно преувеличивает болезненное состояние своего организма или намеренно гробит себя? И какие при этом вынашивает планы? – молча пытается поставить диагноз своему бывшему другу Жанна. – А друзья, зная об этом, отвернулись от него, бросили на произвол судьбы, и только ждут скорой развязки? Это уж как водится… кто бы спорил… Убедились, что мало чем могут ему помочь? Все кроме Инны и Тины?»

А Кир опять «поставил» старую, заезженную пластинку:

«Моя тонкая душа воевала против Союза, и теперь бунтует против наглых притязаний современного безобразного реального мира. Он, как я его себе представляю, еще более жесток и непредсказуем и тоже не пришелся мне по вкусу. Не будет преувеличением сказать, что неизбежным результатом перемены общественного строя явилось, как и до̀лжно, обнищание масс. Самое смешное и самое грустное в этом то – и у меня нет в том ни тени сомнения, – что народ, поддерживая нововведения, в силу своей необразованности или безразличия, не представлял, к чему это его приведет, и слепо шел за кумирами. (Хотя кто его спрашивал?) Но в семнадцатом уже был прецедент. Эти «новые» классиков не читали? Не задумывались? Ха! Парадокс – вещь опасная и жестокая. И нечего мне доказывать, что мы утверждаем новую эстетику жизни. Это возврат к старой, изобретенной два века назад на Западе. Она была посрамлена и отброшена за ненадобностью нашими «гениальными» приверженцами коммунизма… ввергнувшими страну в хаос… И у наших современных политиков тоже иногда проявляется ярко выраженная склонность к подражанию… Считаешь меня дураком? Но, как говорят художники: я так вижу. Догадываюсь, хочешь сказать: «Платон мне друг, но истина дороже». Я не прав? Можешь меня «прихлопнуть». Или чувствуешь, что в некоторых вопросах мы мыслим одними категориями?»

Ну, я и ответила ему просто и незатейливо, не забывая расточать ироничные улыбки:

«На критику системы повело! По какому недоразумению тебя занесло в область политики? Я слишком хорошо, до противного хорошо тебя знаю. Неприятно тебя понимать, тошнит от общения с тобой. Подскажи мне новую тему. Не могу я в тебе ее найти без твоего указующего перста. Ничего заслуживающего моего внимания в тебе не вижу. Негде разгуляться. Хватит молоть примитивную чепуху. Существует непреложное правило – сначала наведи порядок в своих мозгах, а потом других учи. Прошу впредь с этим постулатом считаться».

Потом сама не понимаю, как это вышло – видно использовала весь запас терпения, – не выдержала, взорвалась, и независимо от своего желания начала кричать на Кирилла, отбросив принцип невмешательства. Понеслась не запрягая:

«Упавшую звезду из себя строишь. Ты не человек, а пустая оболочка. Великие мысли доступны только великим людям, а великие события могут предвидеть только те, кто поднялся до их уровня. Своим словоблудием ты просто выторговываешь сочувствие к себе и уже только поэтому заслуживаешь моего осуждения. Мне претит тошнотворная назойливость твоих вечных стонов. Твоя душа уже заполнена до краев черт знает чем и больше ничего не вмещает. Тут особо потрудиться надо, чтобы поначалу изгнать из себя лишнее, а потом уже наполняться заново. Даже безраздельно принадлежащая тебе Тина за десятилетия вашей совместной жизни не смогла поделиться с тобой ни добротой, ни практичностью, потому что ты не хотел их брать в свой арсенал.

Это твоя вина, что жизнь Тины измеряется приступами боли и постоянным отсчетом горестных минут, часов, дней... Ты подвергаешь ее светлое к тебе чувство ежедневным, жестоким испытаниям. Получается, страдание для нее – единственный способ осознания, что ты еще жив и остался самим собой, все той же дрянью. Другой после моих слов был бы готов провалиться сквозь землю, а ты стоишь, ухмыляешься и даже не оправдываешься».

«Что с тобой стряслось? Ты никогда не говорила так много и неинтересно. Долго молчала, а теперь нагоняешь? Заболела? Оставь свой праведный гнев или держи его под контролем. Зачем в который раз заставляешь меня переживать всю историю моей жизни? Это невозможно… слишком тяжело для психики! Ты не заешь меня изнутри. Зачем ты высказываешь свое глумливое мнение, даже когда тебя не просят? Ты так узко и плоско мыслишь?» – возмутился Кирилл и крепко сжал в кулаки свои влажные трясущиеся пальцы, так, что грязные ногти впились в ладони.

«Можно подумать, ты – объемно и многопланово, – парировала я. – Ты же у нас только чужими словами способен жонглировать и преподносить их как свои, как нечто выдающееся. Не наигрался еще? – расхохоталась я ему в лицо. – Тебе еще не грезятся позолоченные рамы твоей достойной, обеспеченной старости? Ты же у нас в душе поэт и тебе трудно бороться с пошлыми житейскими хитросплетениями. А кому легко? Тине, мне? Ты, не очень умный эгоист, никогда не понимал, какое чудо попало тебе в руки и, не зная, что с ним делать, ты погубил ее как своевольный ребенок сложную непонятную ему игрушку. Вы с ней разные, как день и ночь». Ты пустобрех, а она молчальница.

«Инна, мне кажется, ты лет двадцать соблюдала обет молчания на эту тему. С чего это вдруг тебя прорвало? Ты уже по второму кругу пошла меня пилить. Смотри не перестарайся, а то тут и сейчас у нас по инфаркту на брата может случиться. Мне-то не привыкать, а тебе в первый раз это может показаться не сладким. Почувствовала острую нужду чем-то новым поделиться?» – шуткой попытался прервать меня Кирилл, криво улыбаясь щербатым ртом.

Я опять удивилась резкой смене его настроения, но не поддалась на провокацию.

«Разве не опаляет тебя стыд раскаяния? Тривиальность в мыслях и поступках очаровательна только в подростковом возрасте. Теперь от тебя требуется мудрость». – Я попыталась поймать взгляд Кирилла, чтобы уяснить его реакцию на мои нападки. Но он отворачивался от моих настырных глаз.

«Допустим, любовь Тины для тебя ничего не значит, но есть же чувство благодарности. Нельзя швыряться таким прекрасным понятием как безграничная преданность. Ты не можешь отговориться тем, что всерьез веришь тому, что не нуждаешься в Тине. Что, не хватает смелости покаяться в трусости, безразличии и бессердечии? И зачем только судьба вплела в один узор нити ваших жизней? Зачем ты загнал свою жизнь в этот ужасный и абсолютно бессмысленный тупик? Будь хотя бы передо мной честен», – продолжала я раскручивать шарманку упреков.

Кир, насупившись, молчал, а я уже не могла остановиться, накипело.

«Даже если отбросить все другие причины и принять во внимание только наследственность… Подумать только, из умницы, каким слыл поначалу, ты превратился в мишень для едва прикрытых насмешек своих же дружков. Ты же ведешь себя как самый последний забулдыга! Не чувствуешь, что копыта уже нависли над пропастью? Победит ли когда твое мнимое благоразумие или тебе требуется толчок более весомой авторитетной личности?

Существуют ли какие-то объяснения глубинных тайн твоей души? Не пойму, какому идолу ты поклоняешься? Иногда у меня возникает ощущение, что ты марионетка в чьих-то невидимых руках. Мистика… Напасть какая-то…»

«Хочешь взрыхлить мне мозги, подкачать им кислорода? Не надоело представляться умной? Глупость несусветную несешь, дикие дебри невежества. Мой душевный стриптиз тебе потребовался? Без него твое сердце не на месте? Страдает, томится…» – сердито придушенным голосом пробурчал Кирилл.

«Может твоя жизнь – единый, долговременный вопль с детства изболевшейся души, и ты уходишь от проблем, как когда-то уходил от них твой отец?.. Не хочется мне затрагивать эту тему».

«Отродясь такого не бывало», – отмежевался от моих предположений Кирилл.

«Ну и слава Богу», – подумала я.

После короткой паузы наш разговор перекочевал в материальную плоскость.

«А денег ведь нет, как нет? И никогда не водились. Ты же мужчина! И об этом ты давно забыл? Зла на тебя не хватает! До сих пор ждешь манны небесной? Надеешься, с ее помощью разрулить ситуацию? Что бубнишь как пономарь? Где краски в голосе? Дошел до ручки? Ты подвергся отрицательному виртуальному зомбированию концентрированной небесной энергии большой интенсивности? Не слишком ли рано угасла в тебе воля к жизни? На каждой стадии своей жизни человек открывает окружающий его мир заново и заново же в него встраивается. Гончарный круг нашей нынешней жизни все ускоряется. Его хочется немного приостановить, притормозить. Много ли нам осталось? Очнись от сна и хоть немного нормально поживи сам и порадуй окружающих тебя людей. Меня и Тину хотя бы. Мужчина в любом возрасте не должен бояться начинать жить в семье по-новому. Ты же способен на дерзкий поступок! Ты грешный, но бесстрашный и необычайно мужественный», – с улыбкой добавила я, пытаясь его поддержать.

По существу дела: у меня по ходу разговора родилась неожиданная мысль.

«Кир, – говорю, – отбрось дружков, пошли их на три буквы. Не смотри на меня с унылой безнадежной завистью. Забудь о своем несчастном затюканном самолюбии. Продерись сквозь дебри своих пустых фантазий. Разозлись на самого себя и просто для начала забурись с Тиной в лес, в поле, послушай пенье птиц, стрекот кузнечиков, шуршанье собственных шагов на песке. Это беспроигрышный вариант. Там вы сразу найдете общий язык. Порадуйтесь вместе природе, пропустите через себя ее красоту, величие и вечность. Природа ведь так мудро устроена! Она лечит. Я сама там люблю отдыхать, набираться сил, очищаться от коросты реальной жизни, от рутины. Как мне иногда среди зимы хочется поваляться на ромашковом лугу или на лесной поляне, усыпанной колокольчиками! Кажется, многое за это могла бы отдать…

Любовь тоже ветшает. От смены обстановки она возрождается. Уходят противные мелочи жизни, на душе становится светлее и радостней. Я теперь быстро устаю от повседневности и мне хочется чего-то идеального, гармоничного или хотя бы легкого. Лишние хлопоты меня сильно затрудняют. Я даже собаку не завожу. Еще я слушаю музыку, она во мне пробуждает любовь к миру. Она моя отрада. Но я не смешиваю эти два мира. Чутье мне подсказывает, что эти лекарства от разных болезней моей души.

Я понимаю, одними формулами красоты и искусства уравнение жизни не решить, но попытаться ими объяснить что-то для себя – можно. Правда, ты не любишь классики... Но все мы дети Природы и это главное. Ну что? Застала врасплох? Так-таки нет у меня ни одного шанса увидеть вас счастливыми? Нет?

Долго ты еще собираешься нести свой позор? Прикончит тебя водочка. Что, сладка? Не опротивела еще? Гордишься собой? Нравится жить «в венце неполного сознания?» Сам о себе не подумаешь – никто и ничто тебе не поможет. Сколько в тебе намешано… от смешного до жестокого, от радостного до истеричного. Крутой замес! Дерьмо ты в кепке. Тебе надо начинать хоть иногда выпадать из своих проклятых пьяных будней. Посмотри на себя в зеркало – в чем душа только держится? Выродившийся интеллигент. Может, тебе внутри себя поковыряться, Бога поискать?.. Давай, проясни ситуацию. Что, наступила на любимый мозоль?».

Понимаю, не права, что перешла на грубость.

«В каждом человеке есть и мужское, и женское начало. В Кирилле преобладает женское, а в Инне мужское?» – подумала Жанна.

А Кир мне ответил возмущенно:

«Налетела как коршун. Я снова попал тебе в немилость! Это откровенно наглый выпад, коварная полуправда! Что за грязные намеки? Отфильтровывай сплетни, прежде чем ими пользоваться».

«Можно подумать, ты процеживаешь информацию сквозь разные сита. Слышала твои «перлы» и двусмысленные шутки, но мне ближе губермановские, «запеченные в банальность», – парировала я и продолжила давить:

«Кирилл, ты можешь вновь стать востребованным. Ты же азартный. Я же помню твою хватку. У тебя еще есть время удивлять и радовать. Интересная деталь: Ивана помнишь? Он, преодолевая невероятную боль, находил в себе силы работать. Захотел вернуться в жизнь и вернулся. Какое у него было блаженное счастливое лицо, когда он понял, что еще что-то может, хоть и без ног. Как о нем тогда заговорили! Неудачное прошлое забыли. Героем ушел из жизни».

И что Кир ответил мне? «Это не мой путь».

«В молодости люди меньше думают, но больше говорят, а в нашем возрасте – наоборот. Хотя, кто как…» – вздохнула внутри себя Жанна.

«Тебя, дурака, жалко. Что в тебе от студенчества осталось? Ничего. А что нового хорошего появилось? Ничего. Ведь не скажешь же, что здравомыслие? Дожил до времени переживания утраченных иллюзий, но так и остался сырым, незрелым. В тайне ты должен стыдиться себя. Тебе ведь нечем оправдаться даже в собственных глазах не то, что передо мной. Хотя, что я требую? Ты же отворачиваешься от правды как от удара хлыста». – В этот момент мне показалось, что я кричу на своего последнего бывшего мужа. И замолчала. А Кирилл сразу ворвался в паузу со своим комментарием.

«У тебя, – сказал он, – иногда бывает взгляд женщины, мстящей впрок всем мужчинам сразу, за еще не совершенное».

Ну я и перестроилась:

«Подчеркиваю: мой метод не терпит отлагательств. Хочу, чтобы сомкнулись, наконец, ваши с Тиной линии жизни. Сколько можно идти параллельно? Сколько можно тебе перескакивать через логические барьеры, произвольно менять принципы и позиции в сторону своего послабления. Оно, конечно, так проще. Прошлое не наверстаешь, но все же… Намек мой уяснил? Я давно к тебе примеривалась. Готов отдаться в мои руки? Я с радостью займусь вами. Стоит попробовать. А может, ради такого случая сначала в кафешку закатимся! За милую душу умнем по паре бутербродов, усидим бутылочку сухого или «огуляем», как в студенчестве, по вазочке мороженого? Надеюсь получить от тебя веер благодарностей. Шучу, шучу. А может еще что-то хочешь? Прислушайся к себе. Найди свой кайф и держи в голове, радуйся, надейся осуществить. После пятидесяти моя жизнь стала более наполненной. Я многим стала интересоваться. Людям нашего возраста в большей степени нужна красота».

А Кирилл смотрел на меня обалдело, не мигая. Наконец дошло ему мое нехитрое предложение и почему-то на минуту развеселило. Потом он криво усмехнулся, и я поняла, что он заранее не согласен со всеми моими доводами и всё категорично отвергнет. Но начал он неуверенно:

«Прежде, чем отвешивать шутки, думай… Ну, если только ради того, чтобы лицезреть тебя, глубокую печаль в твоих глазах и мудрость совы… неспетая ты моя песня.Твое предложение – легкий садизм?.. Оно, конечно, каждый по-своему с ума сходит… Да, это то, что нужно, самое оно… Ундина ты моя непримиримая. Хочешь взять меня под свою великодушную опеку? Ах, я сейчас растрогаюсь и расплачусь! Ты у нас вечно впереди и с шашкой наголо…

Зачем же ходить вокруг да около, лучше уж сразу начистоту… Тебе надо всегда быть во всеоружии, всё знать, всем… мешать жить. Надеешься, что и на этот раз сработает?

«Тебе сначала надо самому понять, чему ты можешь радоваться, а потом мечтать об этом. Определись».

«Отстань, я сам справляюсь со своими проблемами. Мне нравится моя жизнь».

«Вводишь меня в заблуждение? Пока ты преуспел только в депрессиях, – усмехнулась я. – У тебя полностью отсутствует бесстрашие сопротивления невзгодам жизни».

«А у тебя так невероятная стойкость! Ты не попадала в лапы безволия?»

«Только по причине тяжелой болезни».

«Не пойму, с чего это ты вдруг опять стала амбициозной. Какого рода подкладка в твоих словах, какую ты, блин, идею продавливаешь? В лес ехать? Мысль похвальная, но что прикажешь с нею делать? Не морочь мне голову. Она из области романтики, потому-то мне как шла, так и ехала. Я не заблуждаюсь на свой счет. Я – реалист и не предаюсь самообольщению как некоторые».

«И еще закоренелый пессимист», – добавила я.

«Пессимист – это хорошо информированный оптимист».

«Это твоя отмазка? Ничего нового не сказал».

«Какая ты умная! Взываешь к совести? Думаешь, сдамся? Проявляешь чудеса человечности? В едва мерцающих глубинах моих глаз ты увидела намек на прозрение или обнаружила проблески радости? Не слишком напрягайся. Вкусив от соблазнов, знаешь ли… трудно отречься. Понимаю, твое непомерное честолюбие и самомнение намного мощнее моего! Но именно это в тебе пленяет меня больше всего. Этот твой новый трюк бьет все твои предыдущие рекорды. Ты расширяешь границы своих возможностей? Решила знатный трофей заполучить? Только ты слишком льстишь себе, если считаешь, что я поведусь на твои идейки. Не впутаюсь. И ты как никто другой знаешь, что этот номер не пройдет. Кукиш тебе с маслом. Учить меня взялась! На легкие хлеба потянуло. Что, расстроил твои планы?»

«Потрудись хотя бы задуматься над моим предложением. Что делать, если здравый смысл не подсказывает тебе более мудрой альтернативы. Зря ты иронизируешь и жестко выражаешься. И, между прочим, в крайне беспардонной форме. Не пойми меня неправильно, но я не знаю более затратной профессии, чем учитель. Хороший педагог прежде всего моральный компас для своих учеников. У тебя его не было?» – взъерошилась я.

«Отстань, я и так на наши споры трачу слишком много времени. Разум отказывается принять твою идею. Здравый смысл настоятельно подсказывает мне, что я должен отмести подобную нелепую возможность, что не нужно мне с тобой связываться, но я вопреки рассудку…

Кирилл сузил глаза и досадливо повел плечами. А я сделала вид, что не услышала в его словах скрытого упрека или даже угрозы. Но он разъяснил:

«Окоротить тебя? С тем же успехом ты могла бы предложить поход в театр и остальную муру. Какой яркий экспрессивный сюжет! И в основу его легли твои гениальные мысли! Или они позаимствованы? Забыла, что «Фауст, достигнув совершенства, стал бы принадлежать Мефистофелю»? Не гожусь я для этого. Решила приобщить меня… Может, еще за горло возьмешь? Не утруждай себя. Нет, чтобы утешить, пожалеть…»

«Опять съезжаешь на однотемье. Слабак. Ты не человек, ты недоразумение! Включи другую половину мозга. Господи! Где же мужское начало, обаяние, маскулинность, подаренные Всевышним сильной половине человечества? У меня слишком широкий размерный ряд желаемых качеств?.. Но как бы вы, мужчины, зазвучали!»

«Какие бы круги по воде пошли! – ухмыльнулся Кирилл. – Ну-ну, вот, оказывается, за кого ты меня держишь. Ну-ну, восхищение – больше, чем влюбленность. Взываешь к лучшим чувствам. Опять грузишь… У тебя в этом органическая потребность? А я угасаю. У меня в душе постоянная тяжесть. Думала с энтузиазмом приму твою ахинею? Вот получается, чего мне не хватает для полного счастья! И все сразу отличным образом устроится?! Возникнет энергичная столичная эстетика жизни, а не наша провинциальная, сонная… Очерствела, забыла деликатное обращение. Надавать бы тебе по шее… Но великодушно прощаю. Подозреваю сговор и начинаю опасаться, что вы спелись с Тиной. Я дорого дал бы сейчас за то, чтобы узнать, о чем ты думаешь на самом деле. Выкладывай все и сразу, не щади меня. Как всегда выдаешь желаемое за действительное? Чем неправдоподобней предложение, тем оно убедительней?»

Тут Кирилл зашелся тяжелым надрывным кашлем. И мне стало как-то не по себе.

«Я внутренне не готова воспринимать подобную информацию, да еще в таких количествах. Можно подумать, они оба прошли солидную школу проживания в больших коммунальных квартирах. Иначе чем еще объяснить их столь изощренную бытовую риторику?» – ошарашенно подумала Жанна.

– Кирилл «стрельнул» у прохожего сигарету, жадно затянулся и с новой энергией бросился в бой:

«Торжествуешь, воображаешь, что если будешь настаивать с решительностью юного пионера, то рано или поздно я сдамся? Мол, кто бы сомневался? Считаешь, что у тебя отменный нюх на таких дураков как я и даже не допускаешь мысли об отказе? Думаешь, изойду соплями от радости, угодив в твою ловушку. С чего это ты вдруг решила причислить меня к породе людей, исполняющих чьи-то прихоти и желания? Как же, соглашусь! Ежу понятно, что не уступлю ни за что, если даже это приведет к разрыву с Тиной. (О Тине так смело говорит, потому что верит в ее преданность?) Видел я твои призывы в гробу и в белых тапочках. (Ну как же, не по нашей они епархии!)

Мне порядком надоело твое поддельное рвение и искусственное красноречие, но, как это зачастую бывает с людьми твоего толка, твоей породы, ты умеешь выдавать плохое за хорошее. Тебе бы в рекламном агентстве работать. Не стесняешься ссылаться на непроверенные прецеденты. Небось, уж рассвистела на весь белый свет о своей новой идее перевоспитания алкашей. Ах, как откровенны и бесстрашны твои заявления, наша ты Жанна д̀ Арк! Разочаровала ты меня. А ведь мы с тобой крепко повязаны. Столько лет рядом!»

«И кому лавры за это?» – презрительно фыркнула я.

А Кир продолжил ругаться:

«Я тебе авторитетно заявляю: ты никогда не поднималась выше подтасовки и искажения событий, полученных из «неофициальных» источников, но и не опускалась до ссоры со мной. Надергаешь фактов и фактиков, согласно своей психологии мужененавистничества – и вот тебе гад на все времена. У тебя врожденное презрение к доказательствам любого толка или превосходная безответственность за свои слова перед людьми, которых ты осаждаешь? Нет, ты конечно на все сто веришь, что рассуждаешь здраво, и твои предупреждения, несомненно, ценны, необходимы, и все обязаны к ним прислушиваться. Может, мне еще лбом приложиться к твоим «трактатам» и, наскоро переодевшись, помчаться за тобой, шлепая задниками изношенных туфель»?

«Демагог! О чем он? Куда его понесло. Вообразил, что я оттираю его от Тины?» – не поняла я.

«Мне кажется, что по причине твоей излишней жизнерадостности, ты слишком падка на простые радости жизни и элементарные советы. И хотя мне в глаза так и бросаются твои недостатки, я все равно люблю тебя даже такую, потому что всегда был одним из тех, кому не хватало твоей жизнеспособности. В тебе мне всегда нравилась забавная грубоватость и какая-то незавершенность образа. Помнишь, я ни в чем не мог тебе отказать. Подчиняясь тебе, я мог бы подняться выше многих, а, не подчиняясь Тине, я только падал. Жизнь все время подсовывала мне то сомнительных девиц, то невнятное подобие умных…

«Это наводит меня на мысль, что ты не знал на кого ставить. Ну что же, вполне себе понятная история», – насмешливо отреагировала я.

«Тебя заклинило на Тину? Раньше ты держала себя со мной более уважительно. Хвалила, чтобы крыльев не опускал, давал им расправиться. Не требовала, не наезжала, не качала права, на самом деле стремилась помочь. Не шла на обострение, не вызывала нежелательных ассоциаций. Вела себя как подобает. А теперь раздражаешь, навязываешь свою логику, а у меня какая-никакая – своя есть. Не впаривай мне ерунду. Строишь из себя моралиста? Не трогают меня твои речи хоть и говорят, что ты необычайно преуспела в этом жанре. Иногда твои и особенно Тинины добродетели по степени своей тоскливости превосходят мои грехи. Не изводи, не терзай меня подробным объяснением твоих взглядов на мое существование. Я и без тебя знаю, что моя жизнь – гнетущая унизительная реальность. Но в доме повешенного о веревке не говорят».

«Демагог! Ты не пытаешься оправдаться даже перед собой», – вскричала я.

«Неймется? Не мешало бы тебе помолчать и послушать. Я давно не разрешаю себе думать про себя, избегаю задавать себе вопросы. Зачем? С жизнью давно покончено. Я существую. И Тине я никогда никаких зароков не давал, так что ей не стоит на меня обижаться, она не имеет на это морального права. Я честен перед ней.

А тебе обязательно хочется подсластить свою жизнь, добавив горьких пилюль в чужую? Берешься за старое под новыми именами? Зачем тебе бесконечно анализировать этот вечный замкнутый круг взаимоотношения мужчин и женщин? От этого тебе легче не станет, а неприятные эмоции я тебе гарантирую. Надеешься познать непознаваемое? Заблуждаешься. С чем тебя и поздравляю. И кто только не занимался этой проблемой во все века! Я не стану вдаваться в дальнейшие рассуждения на эту тему и тебе не советую.

Зря ты надеешься, что я займусь самобичеванием, перестану изображать из себя жертву и буду себя считать виновником своей разбитой жизни. Хватит, меня итак слишком долго виноватили. Запомни, меня не переделать, я так устроен. Хорош цепляться, потешилась и будет. Я не вижу в твоих предложениях ни одного сильного хода, промахнулась ты тут. В твоем воображении всегда гнездились самые странные предположения. Как ты легко все увязываешь! Покореженное трудно выправить. Оставь мне самому судить обо всем.

В твоем голосе предвкушение чего-то особенного, и в глазах, как и сорок лет назад, скачут чертики. Эдак можно подумать, что тебе разве только оркестра не хватает для восторженного поднятия на щит твоей гениальной идеи. Рано торжествуешь. Не путай мне карты, не возникай где не надо, не разрушай чужие планы, иначе наживешь в моем лице врага, а я не хочу быть с тобой в контрах. Во имя нашего доброго прошлого я бы поостерегся предлагать такое. С чего это вдруг ты записалась мне в благодетели? Нагрянула: то задабриваешь, то сволочишь. А потом надуешь и все свалишь на меня…

Нет, посмотрите на нее, до чего додумалась! И откуда такая тривиальная мыслишка пробилась в твою умную голову? Как она там поместилась? Она твоя собственная или кем-то подброшенная? С такими-то задатками воспитателя – и не в детском саду? Низко тебе кланяюсь. С чего это ты вдруг завела себе дурацкую привычку изрекать с умным видом заведомо занудные прописные истины, учить взрослых людей тому, что такое хорошо, а что такое плохо? С энтузиазмом недалекого человека преследуешь меня, опускаясь до нравоучений. Ты меня этим приводишь в полный восторг. У тебя, наверное, с годами развилась губительная, даже можно сказать, нездоровая привычка жестко, прямолинейно, с колкой иронией говорить правду там, где тебя не просят. Только то, что ты считаешь правдой, ею на самом деле не является. Отдельные факты верны, но обобщения и выводы – ни-ни. Ты нисколько не лжешь, ты просто впадаешь в небрежную неточность и вносишь слишком много личных эмоций в описание чужих проблем. Знаешь, удачно подобранные факты могут уничтожить любую самую распрекрасную правду. Проконсультируйся на эту тему у некоторых представителей СМИ. Они тебе подскажут, что злые факты иногда надо смягчать, хотя бы чуть-чуть прикрывать жалкими одеждами обмана, чтобы они проще воспринимались и легче пережевывались читателями. Ненавижу выяснять отношения. С какой стати я должен оправдываться перед тобой и вообще перед кем-либо? (Ого, он еще не окончательно деградировал!)

Внутри Кирилла все кипело и бурлило от гнева. Его голос сделался каким-то противным, липким. Он мстительно замолчал. Как же, кровно обиделся! Я, видите ли, оказывается, унизила его своим слишком простым, незамысловатым предложением! Забыл, что все гениальное просто как круг. Ему подавай что-то из разряда космического. Только для этого надо иметь проблемы того же порядка, а не тривиальное пьянство. Я, конечно же, молчать не стала, и меня ничуть не смутила неприветливость его тона и чересчур быстрые и недобрые взгляды.

«Я считаю себя причастной к кошмару вашей жизни. А ты посопел и утерся? Я ошарашена и повержена! Если ты еще считаешь себя порядочным человеком, не юродствуй. Хватит разыгрывать комедию. Для тебя лучший вид защиты – помалкивать. Что скрипишь как немазаная телега? Пора бы уже научиться с достоинством нести свой крест. Нет в тебе ни обстоятельности, ни долготерпения. Одни безответственные полумистические воззрения и сомнительные затеи».

«Не все предпочитают приоритет ответственности перед свободой выбора», – криво усмехнулся Кирилл.

«Ты считаешь свое словоблудие претензией на философствование? Ха! Ну, ты же у нас человек во всех отношениях примечательный, с ярким ощущением причастности… ко всякому без разбора дерьму. Что играет определяющую роль в твоих поступках? Бесстыдство, желание довольствоваться малым?

Не суди о других по своей развращенной натуре. Не могу же я тебе, съежившемуся от пьянки, предоставить возможность гнить с миром и дальше, превращая жизнь Тины в мрачную всеподавляющую и всепоглощающую стылость осенней ночи. Ее физические и духовные силы не беспредельны. А ты, насколько я знаю, как-то по-своему, но печешься о себе и своей выгоде больше, чем обо всех своих родственниках вместе взятых. Нет в тебе бескорыстия.

Я знаю, что мысль о подобном методе сближения не нова. И все же давай попробуем встретиться вместе, поговорить. Докажи прежде всего самому себе, что ты еще что-то значишь в жизни Тины, что не из боязни одиночества и не из жалости она не оставляет тебя. Мне кажется, ты из тех, которые долго раскачиваются, но быстро догоняют. Окажи сколько-нибудь серьезное сопротивление дружкам, и Тина сразу почувствует себя счастливой, – в пылу усердия продолжала я наседать на Кирилла. – Перестань изводить жену, искупи свою вину перед ней, не обволакивай ее облаками своей мучительной рефлексии. Какой же ты глупый! Знать, что тебя любят – это ни с чем несравнимое счастье! А тебе, как мне представляется, не нужна любовь. Ты не ценишь человека, на которого в любой момент можешь положиться. Ты даже не замечаешь ее молчаливый всепонимающий скорбный взгляд женщины-матери, взгляд Матери Божьей. А тети-мети давай! Да?

Не хочешь жить нормально, не можешь обойтись без водки, так не криви душой, разворачивайся и уходи! Сиди в темном углу и не отсвечивай. Продолжать мне прополаскивать тебе мозги? Отвечай, чего стоишь как пришибленный? Разве мои слова так трудно поддаются пониманию? Исчерпал свой мыслительный ресурс или глупость неохотно отступает? Понимаю, слабаку трудно ее перебарывать и вышибать из себя.

Кир буркнул сквозь зубы, мол, сам разберусь и бросил в мою сторону долгий яростный взгляд, всем своим видом предупреждая, чтобы я больше не нарывалась, не задавала лишних вопросов и не продолжала неприятную ему тему. Но этим он только раззадорил меня, и я, перехватив инициативу, сделала новый заход:

– Скажи, только честно, на какой планете ты живешь? Похоже, ты не вполне отдаешь себе отчет в том, что происходит лично с твоей жизнью и твоей семьей. Ваши отношения – прирожденная мишень для карикатуристов, с вас только шаржи рисовать. Одни стенания я от тебя слышу и вижу твою беспомощность. Кто тебя неволит? Сам пьешь. Так не ропщи. Знаешь ведь, что надо бросить пить, но не чувствуешь необходимости в этом. Задай себе хоть раз в жизни простейший вопрос: что, собственно, побудило Тину облагодетельствовать тебя, уж не любовь ли? Хотя бы для отвода глаз иногда становись человеком. Нельзя же близкого человека всю жизнь давить отрицательной энергией. Она страдает, а ты радуешься… Как ты низко пал!

Торопишься? Куда, хотела бы я узнать? Небось, спишь и видишь, как бы по пьяной лавочке посетить хваленое заведение за жинкины денежки. Привык Тину доить и жилы из нее тянуть. Я бы увязалась за тобой и такого бубна тебе дала, враз бы унес ноги, и век помнил бы мою науку. Загостевался ты на шее жены, – на всякий случай, понижая голос, разъяснила я свою позицию Киру. – Хотя… что я говорю… Не думаю, чтобы ты при твоем образе жизни на самом деле был когда-нибудь способен к пониманию чего-то в этом роде. А Тине так или иначе со всем этим твоим хламом приходиться жить. Может, ты до сих пор считаешь себя неотразимым? Признайся перед собой и передо мной самым беспощадным образом. Ха! В определенном возрасте некоторые мужчины начинают легко верить в бескорыстие и романтические намерения женщин… Алкаши особенно… А потом квартир лишаются, а иногда и жизни. Могу много примеров привести. Возьми хоть Ивана Ивановича из твоего подъезда. Погиб смертью «храбрых» от рук «полюбившей» его пронырливой особы. Что хвост поджал? А тебе, дураку, повезло с женой, – возвестила я в самоотверженном запале дружеского участия. – Говорят: назови человека иным словом, и он поменяет свою суть. Фигушки! Я к тебе и по-хорошему, и по-плохому, но ты все тот же чурбан неотесанный».

Я, такая нехорошая, умышленно пыталась его принизить и оскорбить. Но говорила внешне спокойно, стараясь упредить возможные возражения.

Кирилл как-то сразу подобрался, ушел в себя и, машинально проведя рукой по остаткам волос надо лбом, уставился в какую-то точку мимо меня, рассеянно кивая головой. Чувствую, я погрузила его в тихий транс.

Вдруг неожиданно остро я почувствовала, что он напрягся и задумался над моими словами. «Они дошли до него? Удалось-таки расшевелить! Теперь надо не спускать с него глаз! – торжествовала я. – Он ищет способ прекратить тяжелую для него сцену». И я уж не могла остановиться и ругала его намеренно, кляла, стремясь довести до кондиции. Но не вышло.

Понимаю, неблаговидно поступила, могла бы и мягче корить. Представляю, каково ему было слушать такое, и это с его-то апломбом! Но мне хотелось повернуть его лицом к себе, к ресурсам его собственной души. И я ни в малейшей степени не сожалела. К чему нам с ним китайские церемонии? Жанна, думаешь о моей изощренности и резкости? А я не могла видеть его абсолютно бесстыжие глаза, его покинутое искрою одухотворенности унылое лицо давно и неудачно женатого человека, и постоянно представлять Тину, с лицом «хорошо» пожившей женщины.

«И зачем Инна намекает, будто не сомневалась, что Кирилл всю жизнь обижал Тину и эксплуатировал без зазрения совести, чтобы помешать ей «вступить в женскую силу» и понравиться еще кому-либо? Боже мой, сколь нелепа бывает человеческая логика! – раздраженно подумала Жанна. – Она продолжит причитать?»

– Конечно, в других обстоятельствах и с другим человеком я бы посчитала такой разговор невежливым и нетактичным, но тогда я меньше всего заботилась о приличиях и открыто выражала Кириллу свое недовольство. Руководствовалась фразой: «Платон мой друг, но истина дороже». Сетовала я вслух, а получалось, что обращалась не к нему, а к самой себе. Не слышал он меня. Если и слушал, то с совершенно отсутствующим видом. Кровь отхлынула от моего лица. Короче говоря, меня совсем понесло.

«Проснись, очухайся! Внеси ясность, найди выход из создавшегося положения. Я непонятно рассуждаю? – к полному изумлению Кира рявкнула я, что есть мочи. – Боишься, что совесть в тебе оклемается или уже не надеешься порвать с прежней жизнью? Бутылка занозой торчит в голове и пересиливает все остальное, что на самом деле является жизнью? А может, и семья для тебя – цепи гремучие? Да только без Тины ты давно бы уж… Ты ее непомерная ноша. Вот ты где у нее сидишь! – Я пригнулась и показала Кириллу на свои плечи. – Стыдись, я тебе как мальчишке азы диктую. Слюнтяй. Как бы не было плохо, человеком надо оставаться. Неужели тебе не противно то, как ты живешь?»

Думала, у него хватит совести покраснеть и отойти от меня. Только, видно, он давно ее пропил. Непрошибаемый. Мне в пику провел ребром ладони себе по горлу и вскричал тоном завзятого диссидента, устраивающего очередное разоблачение советского общества, что, мол, причина его неудач лежит в недрах социалистической уравниловки, мол, всех на уши поставили своими грандиозными планами. В общем, понес ахинею, завел песню про белого бычка, и все с болезненной гримасой, но уже как-то тихо, встревожено, точно жаловался через силу. Потом стал рассказывать такие вещи, которые я в нем и не подозревала.

Но его новый приступ откровения не поверг меня в недоумение, потому что вся суть его стонов была в том, что проторчал он без толку на работе, а когда пришел к неутешительному выводу о прожитых годах, нашел себе отговорку и оправдание. Что-то нашим сокурсникам-профессорам и доцентам не помешал советский общественный строй. Нет, чтобы в ногу со временем идти, а он всю жизнь виноватых искал, плакаться, как женщина научился. Разбаловала его Тинка как дитя неразумное. Век бы мне этого Кира не видеть и не слышать! Разговор наш никчемный меня утомил.

И ты думаешь, что от моих слов чувство неполноценности в нем стало разбухать прямо у меня на глазах? Как бы не так! Наоборот! Напрасно я заговаривала ему зубы. Он прямо-таки уничтожал меня своим злобным взглядом и жевал отвислыми губами, перемалывая готовые вылететь ругательства.

Нет, ты представляешь Жанна, Кир воображал, что он единственный человек на земле от сотворения мира, который испытывал влечение к алкоголю по причине неустроенности души и страдания, а остальные – по глупости. Он, видите ли, – ему всегда так казалось – составляет исключение. Я и тут со своими нотациями попала впросак? Зря долго примеривалась как к нему лучше подступиться, чтобы не спугнуть? Конечно, уже эта фраза с головой выдавала его идиотский эгоизм и полное невежество. Старый выпивоха.

Сколько раз я ему толковала, что друзей выбирают с умом, а не с бутылкой. И что это существенно изменило? Живет в перегаре как в коконе. Ему бы только умыкнуть чекушку и погрузиться в дерьмо… Ужас! Тоска и гадливость сжимали мое сердце. Не отшвырнешь, не прогонишь их от себя...

Кого угодно я хотела бы видеть рядом с Тиной, только не этого вечно пьяного сумасброда. Ты бы видела его лицо при этих излияниях! Патетическая драма, ни больше и ни меньше. Я смотрела на Кирку в полной уверенности, что он спятил.

«Инка, раздираемая потребностью насыщаться сведениями из чужой жизни, как всегда с энтузиазмом продолжает лезть не в свои дела. Развивает чрезмерную активность не в том направлении. А потом, не испытывая ни малейших колебаний от привычки к самообману, беззастенчиво сплетничает, наворачивает. Иногда она производит впечатление завистливой неудачницы. Но, насколько я помню, она не такая. Надеюсь, не держит зла на Кирилла за свои какие-то прошлые обиды? Хотя все мы не без греха. Неужели до сих пор не научилась с иронией проговаривать свои обиды, чтобы они показались смешными и уходили из нее? Мне помогает: пропадает депрессия, исчезают головные боли.

Зачастую другие люди лучше осведомлены о нашей жизни, чем мы предполагаем. Да, они могут знать о нас больше, чем мы допускаем, но ошибаться в выводах, имея другие критерии. Они слишком далеко заходят со своими догадками и создают несуразно смелые предположения – тогда как другие, имея истинное знание, надеюсь, почти всегда правы… Удивил меня рассказ Инны. Я не убедилась в истинности многих ее заверений. Интереса ради треплется? От скуки? Она запросто могла кое-что выдумать. Но тогда у нее должны быть достаточно веские основания к тому, чтобы порочить Кирилла. Она не может этого не понимать. Ум у нее острый, хотя принципы, случалось, бывали подмоченными… И все же говорят, дыма без огня не бывает…

Инна, допустим, несколько по-иному относилась бы к Кириллу, если бы хоть чуточку ему симпатизировала. А вдруг в ней говорит ревность? Может, он предмет ее былых предпочтений, и она, жалея, что когда-то рассорилась с ним, продолжает вырывать его из своей памяти, черня и охаивая? И так ведь бывает. Помня ее жадную до любви натуру – частую смену предметов обожания – я все больше склоняюсь именно к этой версии. Неужели была влюблена до помешательства?

Инка все больше по верхам скачет, боится или не умеет вглубь заглядывать? Не вникает она в причины пристрастий, таящихся в душе Кирилла, не сочувствует ему, по конечному результату о человеке судит. Наверное, привычка отсекать то, что мы ежедневно видим, но не чувствуем, не способствует правильным выводам. Расставила силки, захлопнула мышеловки – и все ясно. Воображает себя дирижером человеческих судеб. Браво, браво… Может, конечно, и я в этом разбираюсь не лучше, чем в санскрите или в дзюдо... Впрочем, все эти коллизии давно перестали вызывать во мне интерес. Не взваливай на меня, бог знает что. Не впутывай в свои истории. Тебя послушать, так разуверишься во всем порядочном в этом мире. Если хорошенько покопаться, слабости у каждого из нас могут обнаружиться, да еще какие… И свирепая тоска может наброситься, так что хоть криком кричи, и дикие перепады настроения. Особенно если вдруг в одной точке сойдутся многие обстоятельства от человека не зависящие. И что, за это каждого надо в грязь окунать?

Теперь я больше расположена к спокойной размеренной жизни. Как там у Есенина? «Скупее стал в желаньях», – насмешливо вздохнула Жанна. – Узнай я о поведении Кирилла из уст Инессы в те времена, когда я еще верила всему, что мне говорят, я была бы потрясена. Но жизнь научила меня разгадывать скрытые мысли и замыслы и просто желание некоторых личностей шокировать публику своей осведомленностью в чужих бедах. Теперь я не позволю ни одному правдивому на первый взгляд слову Инны обмануть мой инстинкт, разбивающий кажущуюся незыблемость мнений, ложь, козни или буйные фантазии рассказчиков. Думает, меня легко обмануть? Достаточно притвориться заботливой, переживающей? Очень надеюсь, что она поднаторела в психологии разных типов индивидов.

Инна и раньше была на выдумки горазда, любила возводить напраслину, домысливать, сочинять. Устроила тут распродажу со скидкой чужой судьбы, подвергла унижению. Коробит меня людская гнусность. Рассказывая о человеке надо держаться фактов, а не эмоций. Совершенно ясно, что Кирилл несчастен и если это так, то насмехаться над этим – поступок за гранью добра и зла, это предательство. Инка неподражаема в своем стебе. Ни такта, ни чувства меры в ней. Погрязла в пошлом дешевом пафосе.

И все-таки в ходе разговора выясняются некоторые неприятные обстоятельства жизни Кирилла. Неутешительный диагноз ставит ему Инна. Кирилл – конченый человек. И ее странная взволнованность обеспокоила меня. Неужели она так обожает Тину? Все возможно, ведь не зря же кто-то из наших ребят назвал ее лучшим на свете сердцем. Ее, а не Тину? Я ничего не путаю? Но что-то подсказывает мне, что на самом деле менее всего Кирилл дорожит именно женой. Почему?

Может, это глупое замечание, не стоящее внимания, но если взглянуть на их ситуацию по-другому, в свете печальных событий начала их совместной жизни, то оно немаловажно, и многое объясняет. На самом ли деле Кирилл винит Тину или Инне так только кажется? Зачем она сама частично берет на себя вину за то, что ничего хорошего из их семьи не вышло? Да, не так-то просто расшифровывать чужие души. Что-то из пылких и злых слов Инны никак не складывается образ человека, которого, как мне казалось, я неплохо знала. Ведь люди в течение жизни не очень меняются. Мне остается сопоставить эти два образа и самой сделать вывод. К сожалению, сравнение не в пользу Кирилла. Как я ни пытаюсь уйти от жесткой формулировки, но он предатель. Лучше с врагом иметь дело, чем с предателем».

До Жанны, будто издалека доносится голос Инны, и она снова пытается вникнуть в ее рассказ.

– …Так вот, я зло махнула рукой. Как-то мерзко себя почувствовала, будто плюнул Кир в меня, а я ведь все делала для его блага. И Тина меня понимала. Сколько раз она говорила мужу: «Не обижайся на Инну, у некоторых добрых людей есть нехорошее качество – занудство. Они, желая помочь, бывают слишком навязчивы, прямолинейны и поэтому малоубедительны».

… И я Кириллу терпеливо объясняла, что всегда и во всем надо искать что-то радостное, веселое или хотя бы смешное. Так легче жить…

Мысли Жанны опять отлетели от скучных рассуждений Инны.

«Может, я чего-то не понимаю в Кирилле, потому что достаточно спокойно отношусь к спиртному? Не ощущаю я в нем трепетного кайфа. Меня могло бы привлечь что-либо касающееся прекрасной еды. Еще вот что меня до сих пор мучает, – а с возрастом даже еще сильнее – непреодолимая жажда попасть в непредназначенное мне рождением и воспитанием культурное пространство. Я с ума схожу не посетив, допустим по причине болезни, очередную выставку в картинной галерее или пропустив концерт классической музыки в исполнении знаменитости века. Как я без всего этого страдала в деревне!.. Мне неплохо думается под тихие мелодии романсов. Люблю стихи современных поэтов. Даже не вериться, что я современница таких великих поэтов как Рождественский, Бродский… Они раздвигали, расширяли образную систему, выходили за пределы искусства, уходили в философию. Мне понятны бездонность Чехова, отчаянье Достоевского, широта Толстого. Есть писатели со спринтерским дыханием, есть с долгим. Люблю послушать радостные мелодии Дунаевского-старшего. Они вселяют оптимизм. Когда я в них окунаюсь, то забываю себя, не чувствую, что есть время. И об этом со мной можно поговорить. Видно, по своей природе я тяготею к высоким материям.

С чего это вдруг Инна закусила удила? Корить и охаивать – это ее внутренняя потребность, необходимость, развлечение, потому что своя жизнь категорично не сложилась? Наслаждается моментом мести? Прокуроров у нас хватает… Не стоит разводи костров в душе ближнего, если у него там и без того такое твориться, что не приведи Господи, – мысленно защитила Жанна Кирилла. – От жены он видел сочувствие и заботу, но глубоко ли она его знала? Надо так понимать любимого, чтобы не взять ни одной фальшивой ноты. А Инна проникала в его душу? Говорят, насколько образован, настолько и понимаешь. Нет, этого мало. Тут сердцем надо осязать».

– …А Кир отвернулся с кривой гримасой, глядит себе под ноги и молчит, будто это позволяет ему минимально участвовать в происходящем. Так я вела себя в детстве, когда выслушивала часовые мамины нотации на тему моего несдержанного поведения в присутствии взрослых. И вдруг на самом пике моего вдохновенного монолога он взорвался и вспыхнул нервным агрессивным факелом, нагло вперив в меня глаза:

«Размечталась. Какой полет фантазии! Ты вызвала в моем сердце горячий отклик!.. Думаешь мне этого «гарнира» не хватает? Проецируешь на меня свои проблемы? А у меня их нет. А ключевое слово твоих речей – «я». За болвана меня держишь? Мы так не договаривались. Из тебя и раньше общественная энергетика так и перла и носила ярко выраженный показушный характер, будто ты выполняла социальный заказ. Может, так и было, но ты никогда не задумывалась и не представляла, как твое слово отзовется. Не лезь в мои дела, не навязывай мне спор, не ущемляй бесцеремонно мое достоинство».

«Гордость взыграла? Мне бы его разглядеть… под микроскопом».

«Хватить базарить. Упрекать легко. Давно могла бы понять, что я терпеть не могу, когда мне в глаза говорят правду. Зачем она мне? Не кривя душой, скажи: ты совершенно исключаешь вариант того, что я тоже слишком заносчив? Вопрос ведь не праздный. Только запомни, каких бы ты собак на меня не вешала, не сможешь задеть меня всерьез. Тебе я все прощаю. Мне уже не страшно поступаться моралью, у меня теперь есть своя, персональная, для внутреннего пользования. У каждого, знаешь ли, есть свой коридорчик… Любишь ты все усложнять. А жизнь проста: выпил – закусил. Шучу, шучу. Не взрывайся, итак тошно. Я чувствую себя выжатым лимоном. Зачем я тебе понадобился, чего ты от меня хочешь? Тебе своих проблем мало? Худой мир лучше доброй ссоры. Давай расстанемся по-хорошему. Для тебя важнее торжество справедливость или мое здоровье и моя спокойная жизнь?

Ты сегодня неуемно говорлива, словно с цепи сорвалась, можешь любого заговорить до умоисступления. Ты, доложу я тебе, еще тот фрукт. Лучше бы всерьез посоветовала, как зацепиться на скользкой поверхности действительности, чтобы не сорваться на самое дно пропасти, а ты словоблудием занимаешься, лозунги сочиняешь. Ох, погоди, дождешься ты у меня! Поквитаюсь я, расплачусь с тобой той же монетой. И впрямь досадное с моей стороны упущение… Иногда я проклинаю тот день, когда встретил тебя».

«Так давай вместе работать. Есть у меня маленький бизнес по нашей специальности. Не так чтобы прибыльный, но на поддержку штанов хватает. Приличная прибавка к пенсии. Я на дому работаю. Это очень удобно».

И тут, словно от жуткой боли, Кирилл схватился за голову, опустился на землю, обнял свои колени, уткнулся в них лицом и забормотал:

«Хватит стращать. Хватит предлагать. Ищешь более интересные и сложные решения моих проблем? Напрасно бьешь по моим издерганным нервам. Я теперь из последних сил несу двойное бремя: неудовлетворенности и нездоровья. Зазвала бы к себе, поговорила бы со мной по душам с тем сладким придыханием, что так льстит стареющим. Я не слышал его с тех пор как ошивался в общаге…. Не могу я видеть твой пронизывающий, без ножа режущий взгляд. Считаешь, я потерпел полное фиаско? То Тина меня корит – ее молитвы – пустой торг с небесами, – то ты кровь мою пьешь, подталкиваешь падающего в глубокую расщелину. Думаешь, пригодится, зачтется это вам там, на том свете? Уймись, уйди, не добивай бед. Твое печальное лицо может сокрушить кого угодно, только не меня. Я на самом деле пропащий… Я – одна видимость. И ничего лучшего у меня не предвидится. Я сам себе мерзок. Не выводи меня из роли, к которой я привык.

Сейчас скажешь, что есть выражение: «Я знаю всё, только не себя». Может, по большому счету, ты и права, в наблюдательности тебе не откажешь. Ну, давай, сливай информацию, ругай, отводи душу сколько тебе угодно, клейми, ломай меня через колено, если это подбрасывает тебе хоть крохотную надежду… Только все твои слова давно уж не из души, а от ума. И вот тут-то, видно, и зарыта та самая пресловутая собака...»

Кир вскочил на ноги, яростно замотал головой, словно отгоняя темных демонов, потом уставился на меня совершенно сухими злыми глазами:

«Зачем мне эти нравственные потрясения? Я всю жизнь бился башкой об лед. Хватит, закругляйся. Работу она мне предлагает! Всего-то… Это просто, как девчонке предлагает крутнуться на каблучках и взметнуть коротенькой юбчонкой: Знаешь, как говорят про наш возраст? Жениться поздно, сдохнуть рано… Я давно укрепился в мысли, что мой завтрашний день обеспечен скудной пенсией, а ты, опять ищешь приключений на мою седую голову, подталкиваешь к активным действиям вовсе мне ненужным.

– Меняй свое мнение. Или, когда дом построен леса убирают? Ремонт невозможен?

– А не выйдет ли часом так, что сделаешь мне во вред? Если дело не оправдает своих расходов, то вместо пользы оно ляжет тяжелым бременем на чьи-то плечи. А я стану калифом на час, после чего совсем упаду духом и уж точно налакаюсь в стельку и с меня взятки гладки. Тебе это надо? Уволь меня от подобных экспериментов, не доверяю я теперь делу своих рук, да и головы тоже. Теперь нельзя как выйдет, так выйдет, капитализм...

– Декартовская ясность мыслей и точность изложения! – пренебрежительно проехалась я.

– Смешная. И с чего это тебе в голову взбрело меня пригласить? А ну как все мы возьмемся да и начнем вкалывать из последних сил! Ха! Общество склеротиков и калек. Обхохочешься. Давно я растратил, затушил, растоптал ту частицу волшебного пламени, которую получил с рождения. С уверенностью могу сказать, что нечего уж холить, лелеять и развивать. Я уже не исхожу самой черной завистью, коей была буквально посвящена молодость, меня давно не волнует возвышенность суждений и мечтаний. Маленькой осторожной мышкой выползает наружу моя истинная, но усохшая душа. Меня устраивает мой плащ, хоть он весь в проплешинах и дырах – естественная вентиляция, меня, знаешь ли, не волнуют мои немодные ботинки. Чтобы выбирать, надо быть злым и сильным, а я всегда плыл по течению. И за деньгой не гонюсь, я чужд врожденной алчности. Чтобы работать, должен быть запрос души. Не проймешь меня своей критикой… И тебя я не стану делать пиар. Не понравилась конструкция моей реальности? Мне в жизни требовалась только любовь одного человека, в которого я с юности безнадежно влюблен. И зачем я тебе все это говорю? Ведь все равно, что в пустоту… В конце концов, со всем можно смириться».

Кирилл замолчал, словно испугавшись внезапно возникшего волнения. Мне казалось, что он пытался не позволить себе вернуться какому-то давно забытому чувству.

«Дай пожить спокойно, в свое удовольствие, пока не придет мой черед», – добавил он тихо.

«Опять скрипишь и стонешь как столетняя сосна. Тебе легче, когда другие страдают? – вспыхнула я.

«Это ты-то страдаешь?» – Кирилл подавленно вздохнул и безнадежно махнул рукой.

А я опять заершилась. Как я еще могла отнестись к его нытью и тем более к последней фразе?

«Пожить в удовольствие? Слишком смелое заявление. Как всегда за счет Тины? У нее же неограниченный финансовый ресурс, а у тебя особый астральный генезис, «отвага», наглость, плутовство, пустые карманы и дурная слава? Человек редкой касты, неприкасаемый! Ты превзошел самого себя и, насколько я знаю, всю жизнь жил в свое удовольствие. Ты всегда легко предавался порокам, не переставая говорить о добродетели. Так у тебя заведено? Боже ты мой, какая пустая неоправданная жизнь! Ох, воздастся тебе когда-нибудь сполна за твои «художества». Тина до сих пор смотрит тебе в рот? – прервала я его надменно. – А стала бы это делать та женщина, по которой ты до сих пор вздыхаешь?»

«Распознала Инка в Кирилле обольстителя и мошенника?» – все еще никак не может смириться с такой характеристикой сокурсника Жанна.

– А Кирка свое канючит:

«Это как посмотреть… Это совсем другая история. Как мне хочется лишить тебя яда злословия! Не превращай нашу встречу в день скорби. Конечно, я не со звездой во лбу, но обо мне не беспокойся, не пропаду. У меня такое чувство, что ты неверно меня поняла в той части, что имело отношение к науке. Твои претензии к моей творческой несостоятельности надуманы, неубедительны и вообще… Я могу вмиг опровергнуть все твои аргументы и совершенно точно доказать обратное, и тебе станет неловко за себя. Но ты же у нас истина в последней инстанции…»

«Страдает, мучается, старается сохранить ноту откровения, значит, сколько-нибудь сознает свое незавидное положение. Потерплю, послушаю его», – решила я, пытаясь усмирить полы своего плаща и подола юбки, вздыбленных ветром, принесенным из узкой подворотни дома, рядом с которым мы с Киром препирались.

Кир произносил слова так твердо, словно сам хотел поверить в то, что утверждал. Но потом сорвался на крик:

«Нет, ты встань, встань на мое место! Мне что, лбом биться надо было об эту богом проклятую стену неудач или отравиться? Все равно мое дело – труба. Ну не прижился на заводе, потому что там я не понадобился, но ведь выбирать не приходилось – по распределению там оказался. Причем заметь – не уйдешь без скандала, не положено!.. Уровень их умных разговоров мог только унизить меня, с моей-то эрудицией. Я никогда не был дилетантом. Ну, и ушел... Душа к ним уже не лежала. Но у меня тогда уже были другие задумки и намерения. Но без денег – никуда. Заранее вижу упрек в твоих глазах. Ну и что, резать меня теперь за это, терзать, унижать?

«Не торопись признавать себя униженным. Сначала убедись, что это так на самом деле. Посчитай хотя бы до десяти, – сказала я. – Ну а потом, после тех двух лет?»

«Поверь, так всегда было, везде меня не принимали всерьез, не давали развернуться».

«Ты сам-то веришь хоть одному своему слову? Кому ты «заливаешь»? Для большого дела надо долго разгоняться, опыт накапливать на малых задачах, а ты пренебрегал ими. Хотел все и сразу получить. Но так не бывает. Воля к победе нужна. Это когда после десяти неудач прешь дальше и добиваешься своего. Потому что веришь в силу своей мечты и в свои возможности. В себе ищи причины неудач».

«Феерическое выступление! Рискну предположить, что и теперь предлагаешь мне дать себя оседлать. В ход пустила последний козырь? Оговорим условия контракта, вместе осуществим проект? Она видите ли обнаружила развилку в моей судьбе и решила замолвить словечко в мою пользу! Нет во мне такой жилки, такого качества, чтобы чего-то добиваться. Не хочу попадать под раздачу батогов. Я – особое явление, друг ты мой неоцененный. К тому же я никогда не верил в добрые дела за просто так даже в благословенные шестидесятые, когда у людей была удивительная внутренняя свобода, лучше которой невозможно себе представить! Я просто иду по дороге, а на ней что-то случается…»

«И терпения, и дисциплины, и трудолюбия у тебя тоже нет! Я всегда ставила себе большие цели, чем на тот момент могла достигнуть, потому то намечала себе, допустим, третье место, зная, что обстоятельства могут сложиться таким образом, что я попаду на десятое. Поэтому я всегда рвалась на первое! Мне важно было, чтобы ставя цель, или берясь за какое-то техническое задание, я выполнила его так, как сама задумала. Случалось, и глупости совершала. Характер-то взрывной, темпераментный… Я реалист, стремясь к лучшему, я всегда готовилась к худшему. Но счастливых дней у меня было предостаточно. А ты ни на что не претендовал! – заявила я, пристально взглянув ему в глаза. – Я хочу, чтобы в тебе проснулся хороший человек, чтобы ты почувствовал радость жизни. Сейчас важно не то, что было, а то, что будет. Пришло время быть, а не казаться, делать, а не обещать».

«Не наседай, убеждай спокойно. Считаешь, что чернила Кирилла-ученого или предпринимателя, священнее крови Кирилла-мученика? Вы с Тиной единодушно меня осуждаете?.. Друг называется! Думала, восхищусь, клюну на твою конфетку и взлечу? И наступит благоденствие? Мне броситься тебе в ноги? Ощущение власти нравится? Человек растет на главных ролях. А ты была и осталась авантюристкой с невозмутимым, непроницаемым лицом. Бедовая! Может, сойдемся на волне… бутылки? Рассчитывала заарканить меня своим рентгеновским взглядом, хотела, чтобы подчинился? Какая искренняя алчная кровожадность! Я вправе ожидать от себя большего? Устроила мне душевную пытку… Да ни за что на свете! Да ни в жизнь! Я не я буду, если соглашусь. Дудки! Мне каяться и просить прощения? Ха! Неслыханно. Я верен себе! – сказал и гордо поднял свой острый подбородок. – Подожду суда Божьего. Сечешь? Я скорее представляю Тину – и не побоюсь сказать это – со смиренной миной у церкви с пачкой бронебойных ветхозаветных бредней за пазухой, чем себя у чьих-то ног, – ехидно закончил Кирилл и с удовольствием ткнул в мою сторону свернутыми в кукиш пальцами. – И кто бы мог подумать, что именно ты предложишь мне такое? Где твоя мудрость? Осталось только остроумие? Сознайся, ты ведь не всерьез, просто закидывала удочку? Я до слез посмеюсь. Ломала комедию? Ты же знаешь, быть добрым человеком опасно. Тебе необходимо видеть страдания других?.. В моем возрасте пускаться в авантюру? Хитра! Вроде бы простушка, а сама ничего не упускаешь, из того что может тебе пригодиться. Что, твой проект далек от завершения? Оповещаешь всех, кто может помочь? Но ты же понимаешь, что я погоды тебе не сделаю? Зачем я тебе нужен?»

«В момент возбуждения Кирилл, как Инна, говорит короткими отрывистыми фразами или такова ее интерпретация их разговора?» – подумала Лена.

– Кир совершенно распоясался. Лысоватая голова его при этом побагровела, а выражение горечи на лице взорвалось злой улыбкой, на мгновение осветившей каждую его черточку. И этим он спровоцировал мою следующую вспышку раздражения:

«Шизоид! Паршивец, для тебя старалась! Ты до сих пор хочешь жить как в детстве: ни за что не отвечая, чтобы за тебя все решали другие? Ты окончательно подорвал моё мнение о тебе! – заорала я, подавляя в себе желание ударить. В запале я почти не осознавала, что этот крик принадлежал мне. – Насмешка способна превратить самые высокие чувства в пыль. Ты же пример того, как не надо поступать. Ты в этом смысле – наглядное пособие. В этом состоит «историческая миссия» твоей «функции жизни»? Твою любимую фразу повторяю. Как ты можешь называть себя моим другом, им не являясь! Эх ты, жизнь прожил, но так ничего в ней не понял. Даже в азах не разобрался. Ах да! Ты же принадлежишь к категории людей, которые, не учась, хотят занимать посты, не работая, получать блага. Только для этого надо было родиться в другой семье и в другом государстве. Может, ты к нам катапультировался из другой эпохи?»

«Начудила. Не можешь без амикошонства… Есть масса имен безумных, но гениальных людей. Художники Ван Гог, Врубель... Продолжить? – рассмеялся Кирилл. – Талант и гениальность не имеют единиц измерения. Они не осязаемы и с умом не связаны. Это дано и всё».

«В чем твоя гениальность? В какой области науки ты умудрился свои возможности довести до максимума? Фигляр! У Тины талант бескорыстной любви. Она по-хорошему не такая как все. А твой талант произрастает из шутовства или из глупости?» – спросила я презрительно.

«Может, еще в студенчестве, открыв в себе неспособность к осуществлению своих идей, Кирилл взял за обыкновение, шутки ради, всегда говорить противоположное тому, что думает на самом деле? Иначе оттуда эта его странная улыбка, всегда означающая готовность к надругательству над общепринятыми нормами, над добрыми и порядочными людьми? – Жанна попыталась оправдать немыслимое пренебрежение Кирилла по отношению к жене и вообще ко всему человечеству. – Но разве можно жестоко шутить на такую чувствительную тему? Я бы не рискнула».

Кирилл стал в позу и принялся возмущаться и все отрицать.

«Я сам искорежил себе душу? Свое отслеживай. Я не внял голосу разума? Я алкаш? – спросил он мягко и даже как-то горестно – Я не из породы переносной клади, в том смысле, что не напиваюсь в стельку и под заборами не валяюсь. Не воодушевляет меня горизонтальное положение. Я после отрезвления себя последней дрянью чувствую. Ну, разве что иногда, когда в охотку… На пенсию не разгуляешься. Я совсем чуть-чуть употребляю. Мне теперь много не требуется, чтобы унестись мечтой подальше от... этого подлого мира. Не под силу он мне, как тяжкий крест. Вот и позволяю себе… Надо же чем-то заглушать тоску и властный голос своего недовольства…

Инна, ты не в духе? Рассорилась с кем-то?.. Я не выдрючиваюсь. Подсчитываешь мои прегрешения? Зачем ты из раза в раз напоминаешь мне о моей слабости? Просто я не умею совмещать иллюзии и реалии жизни, не дано мне. Для этого надо быть достаточно приземленным, как Тина. Мне всегда не хватало какой-нибудь простенькой философской системы, на которую я мог бы опереться в трудную минуту, и водка стала этой моей философией, моей религией. Вон Женька откопал себе какую-то подходящую сектантскую теорийку и счастлив в своем несчастье… Тебе этого не понять. Ты же прямолинейна как кол… как стрела. Не суди да не судима будешь. Закроем эту тему, а то ты сейчас начнешь выяснять, зачем я пришел в этот мир; напоминать мне слова знаменитой балерины Плисецкой: «Хочешь светить – гори». Примешься в мою жизнь вносить коррективы. С тебя станется. Можно подумать, я сам хотел всего того, что со мной произошло… Вот стою я и задаю себе сакраментальный вопрос: «Какого черта я сейчас здесь с тобой делаю, зачем трачу на тебя время? Вот блин», – выругался он совсем уж по-ребячески.

«И какие же великие дела ждут тебя у порога?» – искренне удивилась я.

Кир на вопрос не ответил. Но его речь вдруг полилась тихо и скорбно. Я заслушалась, но мало что запомнила. «Одно дело погружаться в мир мертвых в фантазиях, а другое – в реальности… Я ожидал любого приговора, но только не этого. Надеюсь, судьба отсрочит мой уход. Выбирая между жизнью и смертью, я бы…» Но надолго его не хватило, и он опять взбрыкнул:

«Я нахожу твои слова оскорбительными. Потрудись выбирать выражения. Я ни на минуту не сомневаюсь, что взятый тобой тон неверный. Настроилась решительно? Ты стала слишком много о себе понимать. Фокусируйся на своих проблемах. Воображаешь, что тебе все позволительно? Разумеется, хочешь присвоить себе лавры великого учителя? Надеешься перебороть мое гипертрофированное самолюбие? Нет, вы посмотрите на нее: какое количество умных ходов! То справа пробует зайти, то слева. Не убеждает, но потрясает. Не все еще пороли и явки выдала? Что еще припасла на закуску? Не расслабляй меня своими мечтами. Задайся вопросом: зачем мне это, если близок эндшпиль? Чем ты серьезней, тем смешней. И запомни: с голов настоящих королев и королей короны не падают».

«Черт возьми, на какие такие мои ошибки намекаешь? Да, ошибалась, но не ныла, поднималась и шла вперед! Поражения меня мобилизуют, – разозлилась я. – Чего впился своими глазищами как василиск какой?»

«В пустом трепе они стоят друг друга. Это невыносимо!» – подумала Жанна.

«Похоже, все знают, что нужно для моего перевоспитания, но никто не представляет, как этого добиться… как и со всей страной… – взвился Кирилл. – Что ты тут потеряла? Кто тебя ко мне подослал? Тина? За что ты на меня взъелась? Да еще с каким упоением! Сарафанное радио – твой основной источник. Похоже, у тебя в этом плане все хорошо отлажено: первая всегда обо всем узнаешь, а потом хвалишься разумом, помноженным на какое-то там внутреннее, глубинное чутье. Неправдоподобная… настолько женская история! Ты темная, но с удивительной интуицией великого прорицателя? Медаль тебе за это». – Кирилл сорвал с чахлого, пыльного придорожного лопуха малиновый цветок и попытался его вручить мне.

«Отклоняю эту честь, пусть у меня не будет завистников», – отшутилась я.

А он опять за свое:

– Помниться, еще в студенческие годы все звали тебя всезнайкой. Я допускаю, что и сейчас ты раздобыла, наскребла чего-нибудь новенького. Но не стою я твоего изысканного внимания. Я же тебе до лампочки. Притворяешься возмущенной. Все это неспроста? Я твой очередной смелый эксперимент? Как всегда, норовишь навязать свое осмысление чужих бед, а сама ничего по-настоящему не понимаешь в людях, с которыми живешь рядом, и о том, как им больно. Уж я-то прекрасно знаю, каким именно образом ты склонна толковать печальные события моей жизни».

«На что намекает Кирилл? Чего не знает Инна? Может, и правда у него была несчастная любовь, которая бросила его в объятья Тины? Надеюсь, я здесь не при чем, – заволновалась Жанна. – А вдруг проведению было угодно…»

«Не наезжай, и не провоцируй. Не тычь мне в лицо прошлым. Все что ты мне инкриминируешь, лишь зыбкие догадки озлобившейся глубоко несчастной женщины с больными нервами. Подожди, ты что, всерьез думаешь, что задеваешь меня своими словами? С какого бодуна? – Последовал хриплый издевательский смешок Кирилла. Он выразительно поднял на мгновение зло сверкнувшие глаза. – Не туда ты направляешь захлестывающие тебя эмоции. Не погружайся в мою жизненную ситуацию, разгребай свои мусорные завалы».

– Ну, в общем, слово за слово… Ты, Жанна, меня понимаешь.

«Что разоряешься? Не у жены под боком. Ишь, разошелся», – почему-то рассмеялась я.

А он мне вдруг выдал:

«Ох, и посчитаюсь я с тобой! Я тоже умею. Ты меня трогаешь, и я тебя трону. Долго терпел. Как и следует ожидать, о своих делишках ты не упоминаешь даже мельком. Раззадорила ты меня. Слышал я тут о тебе всякие были-небыли, близкие к тебе люди стукнули мне на тебя. Злые языки слушок о тебе пустили невнятный. Эти былины не заслонят тебя от меня. Хочу услышать правду из первых рук о причинах твоих разводов. Может, исповедуешься? Тебя не волнует, что в связи с этим могут всплыть некоторые пикантные подробности. Ха! Что скушала!? Не понравилось? Вот и мне не нравится, когда в душу лезут грязными ногами».

Я тут же ощутила комок в горле… Чуть не задохнулась. В глазах потемнело. Он будто между глаз мне врезал. О первой моей любви напомнил, паскудник. В грязной луже звезды не отражаются.

Видно не смог он отказать себе в удовольствии нагадить мне в душу. Стоял в полуоборота ко мне и с нарастающим злорадством следил за моей реакцией. Чувствую, белею и стекленею. Отвечаю ему сквозь зубы, мол, пробавляешься досужими толками?

И тут он отреагировал странным образом, будто на попятный пошел:

«Сорвался я, дурак, на неуклюжие обвинения как торговка базарная. Скочевряжилась моя душа, испоганилась. Надо было просто послать тебя в самых сильных выражениях и все… И все же не смей указывать мне, как жить, а то схлопочешь… чумовая баба!..»

От неожиданности я вобрала голову в плечи, словно и впрямь ожидала удара, – не удалось мне мгновенно принять обычный настороженно неприступный или безразличный вид – и взвизгнула удивленно:

«Я – чумовая?! Ни фига себе заявленьеце! Попридержи язык! Ишь, что затеял, куда тропочку повел, за живое решил зацепить? Чувствую изысканное издевательство. Положение алкаша сделало тебя недосягаемым для добра. Ловко орудуешь в пространстве собственного… тупого бесчеловечного сознания. Разочаровал ты меня, хотя я всегда подозревала тебя в чем-то подобном. Раньше втайне гадил, стыдясь, чтобы жизнь мне не казалась слишком пресной, а теперь в открытую? Ну-ну.

Я не святая, но очень брезгливая. Не разрушала я чужие семьи – не могла переступить через себя, – пони мала, что когда что-то разбиваешь, готовься за это заплатить. Ругала мужей за иждивенчество, но не винила их, за то, что мы расходились. Они хотели детей. Тебе не понять горя бездетной женщины. Не дрогнуло у тебя сердце отхлестать меня. Прямо спасу нет, какой добрый и чуткий. Наш пострел везде поспел… Напакостил в душу и пытаешься дать задний ход?

Тебе дети до лампочки, себя только любишь, – неожиданно для себя брякнула я видно с обиды. – Не вернуться тебе к себе прежнему, а, наверное, в далекие юные годы птицы пели, розы цвели в твоей душе. Я никогда не затрагивала твои беды от тебя не зависящие, щадила тебя, а ты…на мелочи не размениваешься, по самому больному бьешь... Тебе это, видно, что плюнуть. Держишь равнение на дружков? Я не отвечу тебе «взаимностью», промолчу для твоего же блага. И ты замолчи… от греха подальше, не привязывайся больше. Сегодня ты превзошел себя, хватит демонстрировать свои неограниченные возможности… в подлости.

Говорить с тобой что-то расхотелось. И вообще знаться с тобой больше не желаю. Завалил ты экзамен на порядочность. И прости-прощай мое к тебе благодушие, я умываю руки. Вот тебе мой ультиматум – предпочту обегать тебя за три километра с гаком, с большим гаком. Слышала от тебя, что ты не дурак, чтобы брать на себя ответственность за семью. А я взяла бы, да некого… Грозит он мне, гаденыш! Совсем крыша поехала! Сделай милость, уйди с моей дороги! Изыди!» – истерично заорала я. Нервная потому что.

Кирилл сразу стер с лица расслабленную, извиняющуюся улыбочку. А я смешалась и не договорила… Потом опять разошлась.

Жанна, ты же знаешь, чтобы успокоить нервы, надо или разозлиться или расплакаться. Взаимная тяжелая враждебность давила нас обоих, но он не уходил, а слушал молча и очень напряженно. Меня это удивило, я остановила поток слов, не понимая, отчего он застыл. Это несколько позже мне дошло, что у него прихватило сердце. Человеку со здоровым сердцем не понять больного.

Когда молчание мне стало совсем невмоготу, я снова подала голос. Мне надо было разрядиться. Я долго возмущалась, изливая свою злость и обиду, придирчиво следя за реакцией Кирилла. Думала, он быстро капитулирует под натиском моих слов. Он, правда, сначала опешил, но потом завелся:

«Ты... ты… – выпалил он, зажмурившись. И будто стон вырвался из его груди, – Я тебя когда-нибудь трогал? Я болтал, стращал, но никогда не приводил свои угрозы в исполнение, – словно через силу крикнул Кир в свою защиту и снова накинулся на меня потоком слов, вылетающих как из брандспойта или садового поливального шланга. – Брось услащать свою речь примитивными, шаблонными цитатами. Катаешь пустые незначительные фразы, как морской прибой гладкие камешки. На кой ляд мне твои философские пассажи? На советских долбанных речах сдвинутая? Сколько «красноречивых» слов напрасно извергаешь! Ну, никак ты не можешь обойтись без них. Я устал от помпезности еще тридцать лет назад. Всю обедню испортила... Я не расположен выслушивать твои нравоучения и не горю желанием плясать под твою дудку. Если хочешь, чтобы мы остались друзьями, больше никогда не говори на эту тему. Она, видите ли, снизошла до беседы со мной! А я не готов к тому, чтобы меня подминали... Учись у меня презрению к мелочам и частностям и тебе легче будет жить».

«Это Тина для тебя – мелочь?! По иронии судьбы она твоя жена, – ужаснулась я. – Я понимаю, по какому-то вдохновению, в состоянии духовной приподнятости, в измененном состоянии, когда все воспринимается совсем иначе: ярче, прекраснее… человек может совершить отдельный героический нелогичный поступок даже для такого... как ты, у которого нет чувства благодарности. Но тут… ежедневный подвиг… Я знаю, любовь – это высшее, что дано человеку. Она не цель, не средство, а путь по которому идет человек. Эти слова – моё искреннее приношение Тине, её таланту любить. Она как цветок доброты и радости в мире твоего зла и лжи. Ее суть – зашифрованная тайна и потому она – редкое явление. Тебя в ней что-то смущает?»

«Обрыдалась? Ты мне еще прочти лекцию о взаимообусловленности и взаимопроникновении добра и зла! Предъяви свои полномочия! Подожди, дай мне договорить, не делай вид, что не хочешь меня слушать. С каких это пор я впал в немилость? Ты на чьей стороне? Мы же всегда с тобой ладили, ты меня защищала, я доверял тебе, считался с твоим мнением. И хотя у тебя чересчур прямой взгляд слишком опытной женщины, ты, как мне казалось, всегда являлась той, с кем можно было поделиться тяжелой ношей невысказанных обид, рассказать о самом потаенном. С тобой можно было быть самим собой. Мы были на равных. До сегодняшнего дня я считал тебя вменяемой, непостижимая моя. А теперь не пойму, куда ты клонишь».

Я не стала уходить от ответа. Но фыркнула:

«Поиграем в «угадайку»? Вернулся ко времени предшествующему началу твоего падения? А ты перейди сразу к развязке.

«Что на тебя нашло? С чего вдруг стала такой черствой? Напролом идешь. Раньше ты ко мне была более расположенной, относилась с должным вниманием. Я с тобой как с самим собой разговаривал. Решила на меня излить свою досаду? Я попался тебе в одну из таких минут, когда тебе самой потребовалась жилетка? У меня голова от тебя идет кругом. Наносишь удары по моему самолюбию, вымещаешь свою неудовлетворенность жизнью? Ты думаешь, что я настолько глуп, что не заметил этого? Что, манипулировать человеческими чувствами – ни с чем несравнимое удовольствие? Посильнее секса будет? Недостойно ведешь. Не выступай, это моя жизнь, а не твоя вотчина. Не переходи мне дорогу. Каждый – я так думаю – должен сам ломать и строить свою жизнь».

Напросился на свою голову. Оно, конечно, дурак и в Африке дурак… Нет, чтобы пройти мимо, не заметить, раз не в духе. Думал, встретил тебя как нельзя кстати. Даже не имел ничего против, чтобы с удовольствием поболтать. Решил, ты вполне приемлемый вариант для общения. Вроде бы даже соскучился по твоей иронии и эрудиции. Как и ты, впрочем, да? Я даже присвистнул от радости, увидев тебя».

«Говорун еще тот», – усмехнулась Жанна.

«Ты опять только о себе. Я из-за Тины вас мирила. Тогда я еще мало знала твой истинный характер, не желала рыться в хламе твоих чувств и, хотя недолюбливала, хотела – что совершенно естественно – помочь подруге. Я сама тогда в нашей с ней дружбе искала лекарство от собственного одинокого существования. Говоря это, я ни словом не грешу против истины.

Тина любит тебя. Ее любовь по силе и безрассудству похожа разве что на молодой вулкан, способный разнести в клочья все твои беды. В тихом, сдержанном голосе, в спокойной стойкости ее подлинная сила. Ты же ничего не желал знать, понимать, ничего не умел оценить по достоинству, ничего не делал для того, чтобы чего-то добиться в жизни, а она, наверное, втайне мечтала помочь развить те неплохие данные, что достались тебе в наследство от предков. Силилась тебя понять. Ее стараниями ты мог бы достичь многого. Тина хотела, чтобы твоя фамилия прозвучала хотя бы в пределах области. Достойная фамилия – самое высокое звание. Только не всегда талант совпадает с честью и достоинством. Твои интересы сосредоточились на попойках и низменных прихотях. Растерял ты свое достоинство и вконец запутался. Отсюда все напасти. Считал, что куралесить не зазорно? На что ты надеялся? На русский авось? Теперь уж не искоренить… Жизнь, знаешь ли, не Божий дар, а послушание: терпение, труд великий, а ты налегке галопировал. Вот и вынесла тебе Судьба свой приговор».

«Какой?» – спросил он с мукой в голосе.

Я промолчала. О другом заговорила:

«Для Тины отдавать – истинное наслаждение, только тогда – ее слова! – она абсолютно счастлива. Ты не понимаешь, что истинная любовь не бывает тривиальной. А ты способен только тешить свое самолюбие местью Тине за свои неудачи. Ты всего лишь умеешь навязывать свои интересы. А твое идиотское самокопание может разъесть душу самого стойкого человека… С возрастим мы внутри себя почти не меняемся, но мудреем, учимся держать себя в руках. Только вот нервы… К тому же я сейчас сама переживаю годы потерь и утрат – не самые легкие времена, – вставила я в свое оправдание. – И теперь, когда наступило время осмысления прожитого, я жалею о своем заступничестве и не знаю, как загладить свою вину перед Тиной».

«Откровенно говоря, я совсем не рвался к тебе, вот и растерялся от неожиданности, – со своей обычной ухмылкой заговорил Кир. – Заторможен я после вчерашнего. Начну с того, что не могу сказать, что желание видеть тебя во мне остыло – ты интересный экземпляр. Я сгорал от любопытства, но случилось непредвиденное. С той самой минуты, как ты заговорила, я понял: дело решенное – будет долбить. Надо было перестраховаться – уйти подобру-поздорову, чтобы в моем сердце не зачах, не оскудел и не выродился окончательно твой образ, и душа, придававшая ему глубину, не отлетела…

Тебе жаль для меня лишней толики тепла и участия? Какая ты женщина? Ты прокурор. За что честишь меня? Наговорила тут ни много, ни мало – с три короба беспощадных, жестоко разящих слов. Оповестила о незнаемом? Спустила пар в элементарном многословии, высветила свой сволочной характер. Ха! Столь содержательные встречи происходят у меня не часто! Низкий поклон тебе за науку. Хочешь новый виток ругани? Валяй».

«Мне что, больше всех надо? Пусть Тина тебя воспитывает. Мне своих забот хватает», – для пущей убедительности добавила я.

Чувствую, при внешней видимости спокойствия на лице, он дошел до точки внутреннего кипения, предвещающей взрыв. Но не пожелал его предотвратить, а, напротив, повысив голос, снова возвратился к поднятой теме, накачивая себя раздражением. Зло, с сердцем говорил, словно от избытка чувств:

– Погоди. Хватит поучать! Ты не вправе. У меня скоро грядет юбилей. Знаешь ведь, сколько стукнет. Считаю, что со мной подобный тон уже недопустим. Да, мне виднее. Сделай одолжение – отвали. Ша! Чтобы ты ни произносила, это – всего лишь слова. Не устаешь от себя самой? Доконала, ведьма. Ети твою душу… Усекла? Надоела мне вся эта свистопляска вокруг моей особы. Кажется, весь мир ополчился против меня. Козлом отпущения решила меня сделать? В пустом сердце не аукнется, в пустой голове не отзовется…»

И полоснул меня злым настороженным взглядом.

«О ком это он? Обо мне?! Не все сказал, но подумал?.. Совсем свихнулся на почве алкоголя. Пургу понес, – подумала я и на какое-то время отвернулась, пока мышцы лица усилием воли расправляли и сглаживали некое подобие презрительной ухмылки. Но мысленно я все равно взвилась: «Бездарь, подонок! Столько боли было в моей жизни! Любила так, что земные законы переставали для меня существовать! А меня предавали… Не скоро я поняла, что мужчинам нужна простота, чтобы не затруднять себя. Зачем им женский ум, интеллект? И это стало началом моего поиска себя для себя… Как я вкалывала! А меня подводили, подсиживали… Тогда я еще не всегда понимала, к лучшему или к худшему происходили те или другие события. Но я вскакивала, встряхивалась и снова бросалась в бой и других поднимала и увлекала. А ты что делал? Блажь свою баюкал?».

«Можешь быть довольна собой. Приковала меня к позорному столбу истории гвоздями своих обид на весь мир, а главное на мужчин. Ради всего святого, замолчи! – с неожиданной тоской и бесконечной щемящей грустью в голосе истерично взвыл Кир, театрально воздев руки к небу.

– Я тоже была на взводе. Но прежде чем оценить меру нанесенного мне оскорбления и попытаться резко ответить, я успела заметить, что в глазах Кира на самом деле проступили скорбь и отчаяние. Он неловко, как-то боком, беспомощно опустился на колени. Будто сполз по невидимой стене, испытывая крестные муки. Смотрю, уставился в одну точку. И столько горечи и какого-то недоумевающего, не мирящегося чувства было в его взгляде, что словами не передать. Выглядел он совершенно раздавленным. Меня на мгновение пронзила боль, от которой захватило дух. Я не могла сладить с собой. Едва не потеряла контроль. Чувствую, зла не хватает оставить его в таком настроении. Даже подумала, что, плохо себя знаю, раз ловлю себя на неожиданных суррогатных чувствах. Что-то у меня к нему материнское возникло, то самое, несостоявшееся... Боже, как иногда хочется этого теплого чувства… внутри себя… даже к такому обалдую… Стою потрясенная своими ощущениями, молчу, а кошки скребут на сердце… Сожалею, но не каюсь. Все же он мне не по барабану…

– Но по боку, – вставила Жанна.

– Потом вижу – немного отошел. Видно полегчало. Медленно поднялся с колен. И еще много чего наговорил витиеватого и жесткого. Опять стал жаловаться, что беды со всех сторон наползают, болезни всякие наваливаются и никак не кончаются, что его равнодушие вызывается сознанием бесполезности, безысходности и невозможности что-либо изменить, что он уставший, но не отупевший и что добродушный юмор у человека бывает пока он здоров и процветает.

«Открыл Америку. Исповедовался! Тонкий дипломат, мать твою за ногу. Бьешь себя в грудь, а я должна верить? Так ты считаешь? На что нацелился? Думаешь, уступлю новому нажиму жалости? Не я ставлю во главу угла своей жизни пьянки. Стань человеком, и я все забуду, будто всего этого и не было», – отчеканила я.

Я разозлилась. Ведь если вдуматься, его поведение – чистой воды фарисейство… «Души не только детей, но и взрослых гибнут от людского безразличия, недостатка милосердия и любви», – думала я, внутренне сотрясаясь.

Не утерпела, вскипела привычным холодным гневом и давай шпарить, шпиняя и склоняя его на все лады: «Кто ты? Ни бе, ни ме, ни кукареку!.. Милосердие – это не только доброта, но и мудрость. Ты искупить свою вину обязан…» Ну и он, как ты понимаешь, не выходя из «образа», изложил свою точку зрения в ярких картинках. Зрелище, я тебе скажу, так себе…

В общем, ответили мы, так сказать, друг другу спектаклем на спектакль. Я издевалась открыто. Ты же знаешь, язык у меня подвешен. В долгу не осталась. Ясное дело – не тот я человек, на которого подобный нажим мог подействовать всерьез. Не хотела я оставлять за ним последнее слово. У меня не сорвешься: Я тоже орала «будь здоров»! Надеялась своей критикой, унизив окончательно, выбить его из седла дурацкого гонора. Стерва я, конечно.

Говорю ему, мол, во всяком случае, молчала я гораздо дольше, чем позволяют приличие и долг подруги твоей жены. В кои веки попыталась наставить тебя на путь истинный, а ты устроил мне здесь мелодраму. Из какого спектакля сцены разыгрываешь? Выеживаешься! Не сработало. Думаешь, твое поведение – что-то новое в истории человеческих отношений? Полагаю, оно восходит к незапамятным цивилизациям. В сколь бы занятную форму ты не облекал свои глупости, они всегда отдают пошлятиной. Очнись. Нечего тут распинаться и смаргивать слепящие глаза притворные слезы. Все что с тобой происходит – достаточно уныло. Не совестно тебе выставлять себя несчастной заблудшей овечкой? У тебя опять очередной кризис здравомыслия или он у тебя не проходящий, перетекающий из одной фазы в другую? Ты, как всегда, целиком во власти постоянного пьяного безумия? Ты до сих пор находишься в полном расцвете дурости? Может, создашь общество алкашей «Кир и сотоварищи»? Алкоголь с твоих слов – это твой бескровный бунт, но против кого? Против себя? А может, ты считаешь, что у тебя надолго затянувшийся кризис среднего возраста, который не каждый проходит без потерь? Но если ты не дурак, то должен понимать, что у серьезных, умных и волевых мужчин не бывает этих мифических периодов. Их придумали слабаки, не понимающие разницы между сутью жизни и примитивным существованием. А может, не удавалось пройти ритуальные барьеры между людьми разного круга? Они тебя не принимали, ты счел их врагами и от обиды совсем опустился? Но враги – не повод, чтобы сетовать на жизнь. Они – барьеры, возникающие при выходе из зоны комфорта и их надо учиться преодолевать.

Ты, по большому счету, побочный продукт цивилизации. Я бы ни одной минуты не стала мириться с тем, что твоя жизнь рядом со мной буквально разваливается и гибнет на глазах. Ты и опомниться не успел бы, как я без скандала выставила бы тебя не только из квартиры, но и из собственной жизни. Быстрее бы поумнел… Думаешь, с тобой произошло нечто из ряда вон выходящее? К сожалению – нет. Ты пополнил когорту многих тысяч, павших ниже некуда. Эх, не умеешь ты жить со вкусом!

«Угрозы – основной способ общения Инны с мужчинами?» – удивилась Жанна.

«Почему я смотрю на это торжество упрямства и идиотизма и выслушиваю ахинею? Не знаю. Мне, например, совсем немного времени понадобилось, чтобы в моей голове созрели ответы на все твои жизненно важные вопросы. А тебе для этого и всей жизни мало? Ответь, почему ты так глупо и бездарно живешь? Что ты сделал со своей жизнью? На что ее потратил? Язык залип? Думаешь, ты настолько умен, что не нуждаешься в советах? Смотри, опять не промахнись. Но я к тебе в верные Санчо Панса наниматься не стану. Моли бога, чтобы Тина тебя пережила.

Не преуспел в науке, так сколотил бы состояньице на сдаче внаем хибары своих родителей или «нажился», как другие, помешанные на огородах – на продаже лука и еще там чего, что выгодно выращивать. На цветах что ли. До недавнего времени кое-кто из наших друзей не брезговал подобного рода приработками. Вся страна ринулась торговать… Перестройка заставила. Мы не те, какими хотели бы быть. Мы те, какими стали, кто мы есть на самом деле, – усмехнулась я. – Мы не знаем, что лежит у каждого из нас на самом донышке. Иногда туда не стоит заглядывать…

Так вот и тебе надо поспешить – одна нога здесь другая там, – чтобы выдержать конкуренцию. Ты же, паразит, измаялся от безделья, ошиваясь у ларьков. Не откладывай на потом то, что еще мог бы успеть сделать. Важно быть нужным и полезным.

– Произносимое тобой очень сильно зависит от контекста… – принялся философствовать Киря.

– Я могу вовлечь тебя в свой новый маленький бизнес. Мне подвернулась прекрасная халтура. Тебе не бесполезно будет узнать, что прошла информация: дело выгодное. Ты же знаешь, я с бухты-барахты ничего не делаю. Это не безусловный, но все-таки шанс. И главное, на всё про всё для начала от тебя потребуется только желание и старание. А дальше – только вкалывай. Работенка незавидная, мало денежная, но не пыльная: разработка документации и ее внедрение. Провернешь крупную сделку – в накладе не останешься, будет у тебя навар. Честное слово. Как считает подруга, мне несказанно повезло. Очень может быть, что с моей легкой руки и у тебя что-нибудь получится, если не запьешь, конечно. Глядишь, прибарахлишься, почувствуешь определенный достаток. Для тебя сейчас главное – быть при деле.

Ну что, мое предложение выглядит заманчиво? Может, клюнешь? Что тебе мешает? Чем вызван твой скептицизм? Попытка не пытка. Чего выжидаешь? Тебе понадобиться некоторое время, чтобы уловить ход моих рассуждений? (Тут конечно я чуточку съехидничала… Даже не чуточку.) Защити, прежде всего, свое доброе имя. Даже ради этого стоит попробовать. Строительный материал твоей души находится внутри тебя, развороши его. Не бойся, пополни свои знания и вперед! Ведь ясно как Божий день: не стыдно не знать и не уметь. Стыдно не интересоваться и не стараться. Я убедительно говорю? Когда-то мне казалось, что мы слишком много испытали в голодные студенческие годы, чтобы не понимать жизнь и взаимоотношения между людьми. Оказывается, необходимо постоянно пополнять и этот запас знаний, тем более, что времена и люди теперь стали другими. Сейчас везде холодные, чужие, усталые лица».

А Кирилл мне с кислой улыбкой ответил: «Мир завален лавиной идей. Людям грозит переизбыток информации. Изводит буквально космическая скорость ее тиражирования. Мы находимся под постоянным давлением визуального и слухового шума. А ты держишь руку на пульсе? Обнаружила в себе новые таланты? Обычно ум дается женщине в утешение за невзрачную внешность, а у тебя во всем перебор. Хочешь поделиться? Твое предложение не входит даже в сферу моего любопытства. Оно таит в себе для меня новую угрозу? В чем его плюсы и минусы? Зачем мне такая нахаба? Удвоила энергию нападения? Я не в восторге. Думала, позарюсь? Ты сегодня подобна вулкану. Посылаешь в нокаут? Шифруешься? Что еще замышляешь? Припрятала в рукаве главный козырь? Не можешь без интеллигентских штучек? То кафешка, то бизнес. Хрен редьки не слаще».

«У тебя, безусловно, «бескорыстная» любовь в деньгам! Я тебя пугаю откровенностью? Тебя беспокоит тайна моего следующего хода? Последнего? Как в шахматах?.. Не задирайся. Чем строить догадки, отвечай по существу», – оборвала я пустое краснобайство Кирилла.

«Я в процессе». В моей жизни всё системно, – рассмеялся он.

«Не прислушаешься? Поджилки трясутся? Не осилишь? Боишься «затмить» меня своим талантом? Будет мешать закладывать за воротник?»

«У вашего покорного слуги нет сил жить, не то что работать. Это ты у нас огневая, искрометная… кукла-неваляшка. Сколько тебя не гнут, не ломают, все равно, как солдат, всегда готова к труду и обороне. Нет, ты коварная уссурийская кошка! У тебя семь жизней».

«Мой портрет еще не в золоченой рамке?» – фыркнула я.

– Жанна, на самом деле подоплека в моих словах была другая. Я просто хотела развеять сомнения. Я была далека от того, чтобы допустить что-либо подобное. Такого алкаша, да в свой бизнес! Чтобы свел на нет все мои усилия? «На понт» брала. Он не из тех, которые «в безумном, ошеломляющем рывке» готовы «пробить небесный купол» своей мечты. Испытать хотела, и подсластить себе пилюлю. Видно было невооруженным глазом, что откажется. Это же выше его достоинства браться за примитивную работу разработчика программ! Может, он хотел бы работать на постоянной основе? Только кому теперь нужны грамотные пенсионеры. Молодым мест не хватает. И я теперь берусь за работу, на которую до перестройки ни за что бы не согласилась. Не идет удача косяком. Ее мелким бреднем приходится вылавливать. А Киру и для себя лень мозгами шевелить, не то что для кого-то. Он даже за бутылку перестал работать. Конечно, сказал: «Не вариант. Не возьмусь ни под каким видом. Я в эти игры не играю». И добавил безразлично: «Я давно потерял вкус к жизни».

А я ему ответила: «Красивый демарш! Пес ты шелудивый? Не собираешься перепрыгивать поставленную жизнью планку? Дать бы тебе увесистую затрещину, чтобы проснулся-таки, наконец! Что, в гордом одиночестве отошел в сторону, в водке утопил триумф своего здравого смысла? Незачем рвать на себе волосы. Жизнь еще не закончилась. И память у тебя еще не совсем отшибло. Начни хотя бы для поднятия настроения. Вон Герка год назад картины стал писать и продавать. Специалисты говорят, что это примитивизм, но талантливый, и что некоторые произведения становятся искусством, когда на них возникает запрос общества. Видно пришло Геркино время. Меня его полотна заставляют заново переживать испытываемые в детстве приятные чувства. А Валя, будучи на пенсии, сборник стихов опубликовала. Я тоже удивилась, узнав это от Лены. Язык ее строк понятен, разнообразен и отнюдь не прост».

«Я стала забывать стихи, но помню вызванные ими эмоции», – удивилась сама себе Аня.

–  Еще сказала, что оба по-своему счастливы. Эти занятия еще и дополнительные краски к их будничной жизни. Сравнение не в твою пользу. Думаешь, одного тебя не обходят беды? Им тоже жизнь сполна отмерила этого «добра». Особенно Вале.

Пойми, уже наступает вечер нашей жизни, и он может быть безветренным, теплым и уютным. И что ты за человек? Почему из всех возможных путей ты всегда выбираешь те, которые ведут в никуда? Наверное, родители смотрели на тебя с любовью и надеждой, верили. Они дали тебе неплохие мозги, а ты не ценишь заложенных в тебе способностей, не используешь их во благо. Почему дурака валяешь? Даже по религиозным канонам это большой грех.

«Еще поговорим?» – спросила я, внутренне вибрируя от нехорошего азарта.

Признаться, изрядную нахлобучку ему устроила на правах старого друга, не щадила его, безжалостно осмеивала, третировала. В общем, не давала спуску. Жала на все рычаги, пытаясь заставить его хоть на миг задуматься над своим иждивенческим поведением. А Кир резко отвернулся от меня и забурчал:

«Привела аргументы неопровержимые по своей логичности? Быстро смекаешь, где может выпасть удача. Случалось, помогала без лишних слов и расспросов. А теперь только раздаешь бесплатные советы, мол, не так страшен черт, как его малюют. Думаешь, славу себе создаешь, опережаешь события? Ну-ну, приступай к рекогносцировке. Только момент проявлять непреклонность давно упущен. Расщедрилась, мать твою… На фиг мне твои подачки. Сама-то ты с ангельскими крылышками и нимбом вокруг головы что ли? Безупречная! Ни на секунду не сомневаешься в своей правоте? Непоколебима, как швейцарский банк. Ты как всегда – во всем великолепии своей изысканной… стервозности. Больно ретивая, преисполненная решимости… Оно, конечно, смелость – привилегия свободного ума! А я безропотный, мягкотелый, покорный растяпа? – запальчиво взвизгнул Кир. – Тебе меня совсем-совсем… ни чуточку не жаль? Просто из чисто человеческих чувств прекрати свои накаты и подкопы. Работать ты умеешь хорошо, а жизни так и не научилась. Сколько хороших слов недосказала, сколько добрых дел не сделала! Без машины времени обойтись не можешь. Она постоянно тянет тебя в прошлое, где ты находишь материал для критики».

«Вчера – это уже прошлое? Нормальное будущее ты тоже отвергаешь. Так вот ты чем Тину давишь! Тебе ли ей и мне указывать! Я не пытаюсь взять на себя больше, чем мне дано, но ты-то недобираешь! Живешь, как придется, пасуешь и отмалчиваешься, боишься неожиданных поворотов событий. У некоторых мужчин есть «прекрасное» качество указывать на недостатки другим, не замечая за собою тех же самых и даже много худших. Это возникает от того, что вы стремитесь доказывать свою правоту другим, не уяснив ее самим себе. И базируется оно на завышенном самомнении, на чувстве превосходства над нами, женщинами. Меня бесит это глупое самодовольство, обусловленное только принадлежностью к мужскому полу. Собственно, я всегда была готова преклонять колени перед более умными мужчинами. Да где их… ветер носит?»

«В тебе говорит предубеждение. Давай, убивай, я не собираюсь тебе препятствовать. Закусила удила. Твое поведение явно не корреспондирует меня к Ветхому Завету. Забыла человеческие заповеди? Танцевать надо всегда от простого, от печки. Здесь-то всё и проверяется на вшивость. Скажу начистоту: ты обладаешь удивительным свойством поражать в самые больные места, о чем бы у нас с тобой ни зашла речь. Аукнется это тебе когда-нибудь. Пойми, только мертвые не имеют недостатков. Ты права, я сам себя часто не понимаю. Но не загоняй меня в угол. Я с детства никогда не чувствовал доброжелательности, покровительства, любви и заботы. Был себе предоставлен… и теперь другого выхода не вижу как… Детское желание ощущения чуда и волшебства давно ушло. Все осложняется еще тем что…»

«Прекрати ныть! Не ври хотя бы себе. Убери унылую маску с лица. Чтобы счастливые моменты случались, им тоже надо давать шансы. Заметь еще кого-то кроме себя. Сколько лет Тина тебя нянчит? Обожженное сердце обычно чувствительнее и милосерднее. А у тебя оно истлело или его вовсе не было для других. Лене и Ане в детстве много труднее пришлось, но они достойно выстроили свои жизни, – не утерпела я вставить замечание. – Но об этом мы поговорим чуть позже. Не им суждено было сыграть ключевую роль в твоей судьбе. Не пересекались ваши дороги».

«Судьба так распорядилась, что я от родителей в наследство получил не только дар. – При этих словах Кир картинно закатил глаза. – Может, у меня родословная подкачала и мне на роду написано быть таким? Не понять тебе этого. Думаешь, легко бродить среди осколков своей несчастной судьбы, разгребая одни неудачи? Для меня это слишком обременительно, поэтому мне необходимо давать организму разрядку. Никто не видит мою драму, зарытую в повседневности. Если бы кто-нибудь понял это вровень со мной», – балансируя на грани слез, страдальчески взвизгнул Кир, будто забывшись. И как бы сник сразу, вздохнул жалобно, всем своим видом взывая к состраданию. Потом, будто заметил, что слишком уж разоткровенничался, выдал что-то совсем уж личное, и замолчал.

«На что он намекает? – Мне стало стыдно за свою несдержанность. – Смотрю, самоуверенная беспечность Кирилла уступила место растерянности и замешательству. К взмокшему от напряжения лицу приклеилась жалкая улыбка, точно сухой осенний лист к мокрому асфальту. И эта незнакомая, непонятно из каких глубин извлеченная улыбка делала Кирилла на самом деле каким-то очень уж несчастным. Голос сделался тих и нерешителен. И вдруг он добавил совсем уж что-то нелогичное, непонятное, связанное с Тиной: «Я с нею до сих пор в детстве…»

Я на мгновение растерялась. Врезались его слова мне в мозг. Я готова их повторять и повторять. Сногсшибательная новость. С чего это он вдруг решился на финальный исповедальный рывок? И на лице такая мука. На какой-то момент я пожалела о своей бестактности. Мне вдруг почудилось, что вопреки желанию, его настоящее лицо проявилось из-под напускной маски, которую он носил постоянно; словно из сумеречных глубин на минуту проглянул прежний, молодой Кирилл, и в его голосе прозвучало искреннее, неприкрытое отчаяние. Уверенность как-то сразу покинула его, потому что вышло так, что он сказал больше, чем хотел. И я не сразу смогла освоиться со столь резким изменением его настроения. Что-то вроде сочувствия снова шевельнулось во мне, сомнения промелькнули.

Я уже готова была растрогаться, когда поняла, что он нарочно напускает туману, мол, придавлен тяжкой плитой плохой наследственности с неясным исходом. Играет! И опомнилась. Я не Тина, не поверила ему, не подействовал его аргумент на меня. Ах, исстрадался, бедняжечка, беды и напасти его замучили! Знаю его как облупленного: пытается изобразить обреченность, мол, не виноват, гены подкачали, оттуда ноги растут. И детство в любой судьбе – определяющая история. Этот груз понижает самооценку, тянет на дно. Мне не хватает любви. И прочее…

Он опять на жалость давил, хотел, чтобы я смилостивилась и не искала повода для очередных нападок. Эту выдумку он приберегал давно, ожидая удобного момента. Готовился ею взять реванш в конце нашего разговора. Только это ничего не дало. Не самый удачный способ выбрал, чтобы от меня отделаться. Думал, запаникую и скажу: «Я растрогана до слез!» или вообще от сочувствия лишусь дара речи. Вот и ответила: «Застреваешь на дурных впечатлениях детства? В этом тоже проявляется твоя непроходимая дремучая тупость. Мол, не волен в своих желаниях».

Я скрыла торжество под личиной невозмутимости и втайне наслаждалась нашим разговором. «Меня не обжулишь, пусть поищет другую дурочку, – думала я. – Нет, дружок, не вмешивай сюда свою родословную, на то и человек, на то и разум ему дан, чтобы не сгорать в огне собственных отрицательных страстей, перебарывать свои слабости и не давать завалить себя внешним обстоятельствам. Не понимают его! Хочет, чтобы все его любили, а сам не заслуживает уважения и, что самое главное, не хочет заслуживать. У моей знакомой сын с церебральным параличом. Ни говорить, ни ходить не может, но закончил МГУ, в Америке работал программистом, сейчас в Москве, в Сколково.

– Не сдает МГУ своих позиций, хотя и его потрепала перестройка, – по-своему отреагировала Лена на рассказ Инны.

– Не слишком хвали этот вуз. Тебе еще в свой возвращаться, – пошутила Жанна.

– Ну так вот, как можно ценить человека, который вызывает к себе только жалость и презрение? Не симпатичен мне Кирилл. Кто, как ни женщины, берут на себя самое сложное, самое трудное в нашей жизни: быт и воспитание детей – и это при том, что они еще и работают. Зачем же на них сваливать еще и мужские слабости? Его логика: если позволяет грузить, если тащит, почему бы не воспользоваться? По его думать, так человечество вообще может сгинуть с лица земли. Вот и сказала ему сухое, не подлежащее жалости:

«Эти оправдания не делают тебе чести, они выдают обычную зависть неудачника к тем, кто добился успеха и попытку выгородить себя, свалить свое отвратительное безволие на кого-то, мифически присутствующего в твоей жизни. Бедный одинокий страдалец! Не очень приятно чувствовать себя лузером?

Ты отдаешь себе отчет в том, что вирусы скромности, застенчивости, порядочности и трудолюбия к тебе так и не привились? Липнет к тебе всякая гадость. Меня от тебя перетряхивает и выворачивает до основания. Вздор несешь, раздутый неуемной обиженной фантазией, несвойственной мужчинам. Ты сейчас похож на рака в период линьки. Стоишь тут со своей постной миной и воображаешь, что я изойду слезами от жалости. Одни причитания от тебя слышу: допустил промашку, жизнь прошла впустую, нигде не был, ничего полезного для общества не сделал, пропустил свою минуту славы… И что?

Окружай себя людьми, которые тебя наполняли бы. Выбери себе титульную роль и борись. Мое трудное неудачное детство повлияло на расстановку приоритетов в моей дальнейшей жизни. А тебя сломало? Не выставляй на всеобщее обозрение свою никому не интересную натуру. Не пойму, какой смысл ты вкладываешь в свою жизнь? Твое имя «гремит» на всю округу, слава о твоих проделках уже шагнула за пределы нашего города. Я авторитетно заявляю: ты у нас рекордсмен по количеству фокусов на единицу времени, ты мастер пьяного «шика». У тебя свой персональный почерк. Роскошная жизнь, богема! Осталось воспеть в сонетах! Твой принцип: «Чем бы ни прославиться, лишь бы прославиться», да? Геростратова слава. Ты жупел в собственных глазах? Чем бы дитя не тешилось?..

Настоящая слава к тебе не пришла, и ты ее уже даже не изображаешь. Куда подевался твой ум? Оскопили тебя дружки-алкаши, лишили мозгов, и ты подчиняешься тупым зачинщикам всяких безобразий. Вас сплачивает алкоголь? Выпил рюмку, а дальше как пойдет? Не срабатывает самообладание, способное запретить тебе даже думать о бутылке? Между вами престижно считаться дебилами? Позоришь себя.

Посоветуй, что Тине сделать, чтобы они навсегда исчезли из твоей жизни? Из-за тебя ей приходится сносить их смешки и унижения. Ее доброту используешь для собственного обезболивания? А ее кто пожалеет? Она к тебе с открытым сердцем, а ты… никогда не хотел быть таким, каким она тебя видела, представляла. Или, может, все-таки ты женился из благодарности? И почему она тебя не оставит? Разве быть кому-то нужной – фатальная необходимость? Со мной этот номер не прошел бы.

Ты так и не повзрослел с тех пор, как я тебя знаю, так и не вырос из детских штанишек. Все тот же упертый никчемный мальчишка, который не сумел залечить ни свои юношеские раны, ни обиды взрослой жизни. Ни самому себе помочь, ни чужое горе разделить. Также творишь глупости и не делаешь выводов, ссылаешься на судьбу, подчиняешься обстоятельствам. Только дурак дважды совершает одну и ту же ошибку. Соревнуйся сам с собой, побеждай в себе слабости, сам строй свою жизнь, тогда и плакаться не придется. Дверью хлопать просто, а ты попробуй побороться. Прибился к алкашам, довольствуешься бормотухой, разыгрываешь из себя несчастного. Ты из тех, кто не хочет понять, что корень зла в нем самом. Именно поэтому ты не способен придать своей жизни стойкость и смысл.

Такому я давно сказала бы: «Выметайся из моей жизни». Не пора ли задуматься о бренности существования? Так и сгинешь в нищете и тоске. Всю жизнь простонал. А… что я перед тобой распинаюсь?! Все равно не дойдет».

«Страху-то нагнала! По твоим прогнозам я давно должен на тот свет уйти», – прорвался Кирилл через мое возмущенное.

«И отправился бы, если бы не Тина. Тысячи вопросов вертятся у меня в голове, только какой смысл задавать их тебе? Требовать от тебя сколько-нибудь вразумительных ответов – занятие совершенно бесполезное и безнадежное. Твои заурядные избитые фразы не могут претендовать на место в моей долговременной памяти. Ты же даже смотришь без любопытства, с усталым удивлением…

Думаешь, твое «хобби» бросает на тебя отсвет некой, с оттенком превосходства, сугубой значимости? Напротив. Ты не задумываешься об умышленной подмене многих понятий в твоей жизни. Ты не живешь, а играешь какую-то гадкую роль в плохом спектакле, тема которого: гордыня – отчаяние – пьянство. Все ошибки уже совершены людьми много столетий назад, а новых тебе не придумать, так какой резон их повторять? Как глупо устроена твоя жизнь! Я ничуть не огорчусь, если за всю оставшуюся жизнь ни разу тебя не увижу, – зло и бесцеремонно продолжала я ругать Кирилла, стараясь совершенно уничтожить его в своих и его глазах».

– Жанна, тебе, наверное, кажется моя жесткая настойчивость странной и неуместной? Это потому что ты рядом с ним не была эти сорок лет. Ладно, допустим плохая наследственность. Ну и что из того? Просто такому человеку надо чуть больше трудиться над своим характером, учиться отвлекать себя от «кислых» мыслей. Только и всего! Но видно ныть и плакать проще, иначе этих плакальщиков не было бы в таком количестве вокруг нас. У них одна отговорка, одно прикрытие: «Призрачно все в этом мире бушующем…» А других слов они не помнят.

Так вот, я говорю, а Кирилл и ухом не ведет. Потом, уловив насмешку в моем тоне, прочистил горло и ответил вяло, но убежденно:

«Будь так любезна, помолчи. Не надо начинать все сначала. У тебя сегодня плохое настроение? Небрежно брошенное слово может сильно ранить и даже разрушить жизнь человека. Наш разговор – изуверская процедура. Давай забудем все, что ты здесь нагородила».

Он даже взял меня за руку, но я тут же ее высвободила и посмотрела на него в упор, слегка ошарашенная выражением притворного раскаяния на его лице. И вдруг расхохоталась ему в лицо. Сама не знаю, как это вышло. А Кир взвился, словно его вздернули на дыбу, шея покраснела, и хотя до кожи лица приступ раздражения пробиться не смог, он снова ринулся в бой.

«Ну что ты трындишь? Не вводи меня в грех сквернословия. Оставь все как есть. Наша перестрелка тухлыми яйцами все равно ничего не даст. С чего это ты вдруг засуетилась, зачем мои пороки вытаскиваешь и выставляешь наружу?»

«Я их выставляю? А разве не ты? Неужели ты думаешь, что я воспринимаю тебя всерьез? Как ты не скрывай, люди в нашем городе знают друг о друге каждый чих. Это не Москва, здесь все ходят по кругу. Не просек?» – возмутилась я.

А он пытливо так заглянул в мои глаза и продолжил спокойно, только чуть дрожащий голос выдавал его настрой:

«Ты как всегда на капитанском мостике. Сама собой любуешься. А выглядит это куда как невесело. Приготовилась нападать? Мысленно злорадствуешь? К чему клонишь? Кому нужны твои разоблачения? Кому нужна твоя чернушная правда? Остынь. Знаю, ты готова растоптать или вцепиться зубами в любого, кто тебе противоречит».

«Лжешь, оговариваешь! На дурную голову споришь. Ты не адекватен. Мной движет простая человеческая забота», – обиделась я до глубины души. Но мой окрик не подействовал.

«Сколько в Инне нерастраченных материнских чувств!» – мелькнуло в голове Жанны.

Кирилл не остановил своих откровений.

«Только мне от твоих пресных обличений ни холодно, ни жарко. Заклеймила, развенчала! А что тебе от скуки еще остается?»

«Из твоих слов явствует…»

Кирилл не дал мне договорить.

«Ты все равно не сможешь навредить мне больше, чем я сам себе. Мне уже нечего терять. Снова решила потягаться со мной до последнего, до победы? Не старайся, не удастся. С тобой я всегда настороже. Боюсь пропустить подвох. Хотя у тебя всегда такое выражение лица, что в плохом… тебя трудно заподозрить. У тебя бывает очень хорошее лицо...

Не нравится тебе, что я веду лихую жизнь на «радость» некоторым соседям? Надеешься воспрепятствовать? Ткнешь пальцем, куда придется и понеслась… только мы не на ток-шоу… Опять будешь утверждать, что я казус природы, что жизнь набирает обороты, а я стою на месте, что дни, месяцы и даже годы отлетают незаметно, а моя вообще несется мимо меня опрометью. Да? А еще, что каждый, глядя на меня, думает, что я неумеха и дурак. Но это подстава. На самом деле все у меня при себе и только не хватает... А, ладно, не о том я речь веду…

Думаешь, заставила меня сконфузиться, «оприходовала» на свой лад? Ты неправильно интерпретируешь мою жизнь. Она не бесцветна. Одно скажу точно: что-то не клеится у нас с тобой разговор. Я многое от тебя могу снести но… не старайся, не возьмешь меня нахрапом. В гробу я видел твои проповеди. Наша дружба не дает тебе право издеваться, подминать под себя, командовать мной. Или тебе таким образом надо иногда сбрасывать с себя старую змеиную кожу?.. Удружила! Вопли соседей опостылели, а тут еще ты!.. До крови ты расковыряла мою душу своими нападками. Причитаешь, причитаешь…»

«Если во всем искать подвох, какое же это счастье?.. Не получается у них диалога. Не чувствуется солидного опыта у обоих в этой сфере деятельности. Монологами обмениваются. Не слушают друг друга. Каждый свое торопится высказать», – отметила про себя Жанна. – Инна всю их ссору вознамерилась пересказывать? А когда к сути перейдет?»

«Сместим нашу дискуссию в другую сторону? Я уже в процессе. Как твои-то собственные дела? Чем расширяешь горизонты? За последний год ты ухитрилась ни разу не зайти к нам. Чем ты озабочена? Мне остается надеяться, что у тебя, лично, все в порядке», – миролюбиво «пропел» Кир.

Лицо его при этих словах как-то сразу осунулось. Его голосу недоставало убежденности. Он опустил глаза, чтобы не встретиться с моим презрительным взглядом, чтобы я не смогла прочесть в них его мысли. Он судорожно попытался перевести разговор на мои заботы, но не преуспел, отчего пришел в неистовство и снова принялся громогласно жаловаться. Меня разозлили его фальшивые потуги интересоваться моими проблемами. Дело было даже не в его неискренности, он ее давно растерял. Надеясь, что я поверю его словам, он пытался выставить меня дурочкой? Кого хотел надуть? Меня! С тем же успехом он мог бы попробовать обмануть начальника милиции своего района. Презренный червь… И я вовсе потеряла терпение.

«Ловко меняешь тему. Не переводи стрелки. Не беситься и в дурь не лезть ты не можешь? Что ты передо мной как клоун на батуте выделываешься? Взгляни на свою жизнь трезво. Совсем с головой не дружишь? Путаешься… Твоя душа состоит из одних противоречивых желаний. Разброд, сумятица у тебя в башке. Не хватает смелости выложить самому себе всю правду до конца? Покайся. Понимаю, легче живется, не вникая, не задумываясь. Боишься понять самого себя, потому-то и потакаешь своим слабостям? Эгоизмом ты хорошо защищен от ударов судьбы.

Знаешь, я поначалу думала, что Тина стояла за твоей спиной, а выходит, ты всю жизнь за нее прятался. Что, правда безжалостна? Сколько возможностей и интересных поворотов судьбы упустил! Эх, задать бы тебе хорошую порку! Раньше к вам по старой памяти иногда захаживали общие знакомые и друзья, а теперь я последняя, кто по недоразумению не избегает контактов с тобой и зла не держит. На фиг ты мне сдался. Мне ну прямо-таки, нечего больше делать, кроме как с тобой ругаться и наставлять. Не горю желанием время на тебя бездарно тратить. Мне что, больше всех надо? Мне проще молчок в кулачок, и не выяснять из-за чего сыр-бор у вас поднялся, чтобы не улаживать твои бестолковые дела».

«Крутой замес критики!» – подумала Жанна отстраненно и устало.

«Ты же душу продаешь за рюмку водки. У немцев руки отрубали за воровство, а таким как ты головы сносить надо. Медленно, но верно губишь Тину. Ты же не просто рубец, ты рана несовместимая с жизнью на сердце жены. Нет, я понимаю, любви без жертвы не бывает, человек должен отдавать тому, кого любит. Но счастье редко выпадает даже на долю любящих! А если один из двоих не способен любить… Ушел бы ты, а? Помнишь, как счастлива была Лина без Жорки? Какой покой обрела! Летала!

Боишься остаться без няньки-благодетельницы? Засвидетельствуй ей мое нижайшее… Тебе лестна ее забота? Она не приедается. А кого ты любишь, бережешь, на кого не позволяешь косо взглянуть, защищая кого, даешь отпор? Только обижаешь. Ты же себя любишь, не правда ли? Ха! Мощная яркая индивидуальность! Стержень любой личности – воля. Ты сумел подчинить себе Тину? Тоже мне Наполеон! Любя, она сама идет тебе на уступки, сама сдается. Это еще куда ни шло, но ты не ценишь жену! А человеку необходимо, чтобы его жертва была нужна и оправдана. Ты нисколько не прогадал… не правда ли? – ехидничала я. – И когда это ты, бесчувственный тиран, дошел до мысли, что имеешь право жить, как тебе заблагорассудится, не считаясь с любящей тебя женщиной, ни во что не ставя ее чувства и желания? Парадокс реальной жизни! Слабый, беззастенчиво неблагодарный измором взял верх над натурой более цельной и глубокой, – «ласково» так, через силу, ворковала я. – Давно я исчерпала потребность в общении с тобой. К слову сказать, наши отношения всегда были натянутыми, из-за Тины терпела тебя, а сегодняшняя встреча может окончательно лишить тебя моей дружбы. Представь себе – расстанусь без сожаления. Никому ты не можешь подарить ни счастья, ни добра. Взгреть бы тебя, давным-давно завязал бы. Своей выгоды, дурак, не понимаешь. Хотя… понимаешь… иждивенец чертов. У тебя же к Тине не любовь, а гастрономический интерес. Тут ты, как говориться, всегда в первых рядах… Он, видите ли, так устроен! И теперь у тебя, отщепенца, как говорится, финал один: либо утопиться, либо застрелиться. Финита ля комедия. Долго не протянешь… Он, видите ли, совладать с собой не может! Слизняк».

«А вдруг Кирилл поймет ее буквально? – вздрогнула Жанна. – Нет, он слишком себя любит. Сколько же в Инне накопилось обид на своих мужей и вообще на мужчин, если она так долго и мучительно изливала их на Кирилла?! И сейчас, многократно повторяясь, она продолжает высвобождаться от тоски и неудовлетворенности».

«А Кир мне с испугом: «Тебе было знамение? Ты можешь толковать знаки, которые явил сам… Всевышний? Противясь очевидному, я…»

Что-то в голосе Кира убедило меня, что он не шутит. Я возмущенно перебила его и рассмеялась: «Дурак. Совсем свихнулся. Я усматриваю в твоих словах несомненный факт того, что ты питаешь пристрастие к темным силам. Для полного «счастья» тебе только их не хватало?». Несмотря на раздражение, я пыталась говорить с ним достаточно спокойно и насмешливо.

А Кир забубнил:

«Я не метафорически, буквально. Понимаешь, у каждого человека есть метафизический долг, не связанный с социальными заморочками. Я знаю, каждый обязан не поддаваться негативной среде, куда его забросила судьба, биться с несправедливостью мира. Но мне ни талант, ни трудолюбие не помогают ничего изменить. Никто не может вырваться из сетей рока. Если только обмануть…»

«Это твое отчетливое философское заключение или даже мировоззрение? – недоверчиво и насмешливо протянула я. – «Есть многое, на свете друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам», то, что нам не подвластно? Ну, и конечно: «Над вымыслом слезами обольюсь…» С каких пор ты стал суеверным?» Новую отмазку своей лени придумал? Давно или только сейчас?

«Мистика и суеверие – не одно и то же».

«Мистика это не то, чего нет, а то, что наука пока не может объяснить».

«Это то, что влияет на нашу жизнь, но мы ничего не способны с этим поделать, потому что человек до конца не является хозяином своей судьбы», – упрямо повторил Кирилл.

«Допускаю, что опять пытаешься оправдаться, сваливая свой грех бездеятельности на мистическую силу. Я не верю в рок. Плохие люди гробили мою личную жизнь, но я сама их выбирала. Другие мешали в карьере. Всякое случалось. Но я боролась. А ты сам себе все испортил. Люди, которые не умеют любить утверждают, что любовные да и прочие грешки украшают им жизнь. Какая гадость… У жизни нельзя выиграть в карты. И счастья требовать у Бога не стоит».

«А бессмертия?»

«На Земле или после жизни? Я не понимаю необходимости бессмертия для человека на том свете. Чем он там должен заниматься? По религии там за гранью копится всё хорошее и плохое. Души всех усопших «плавают» в одной биосфере. И ничего уже не изменить. Мы здесь, на земле обязаны жить достойно и остаться в памяти близких людей чем-то хорошим. Когда борешься, стремишься чего-то достичь, тогда и ощущаешь свою суть: хорошая она или подлая. Я хочу жить до тех пор, пока смогу себя обслуживать и делать что-то полезное для своей семьи. А потом попрошу у Всевышнего легкой смерти. Если человек будет бессмертен, то никакого геройства и самопожертвования в жизни у него не будет. Люди не будут жалеть и беречь друг друга».

«Ты права: жить бесконечно больным и издерганным – невелико счастье», – заметил Кирилл.

«Будет ли у них там стимул к занятиям наукой? Каждый для себя сам решит, жить ли ему в умственном благоденствии или червем?»

«Опять у тебя вопросы морали выступают на первый план?»

«В этом твоя загвоздка?»

«У каждого в душе свой демон. Иногда думаешь: невероятно, чтобы всё так повернулось… Но ведь поворачивается! Каждый человек сталкивается с тем, что он… не один, что его кто-то ведет».

«К плохому? Эти мысли у тебя от бессилия и от отчаяния».

«Не мелочись, будь щедра. Скажи уж сразу, что от зависти. Что зависла?»

«В тебе говорит язычество, верования наших далеких предков. А это старая пыльная кладовая. От суеверий до веры далеко... На левом плече ангел, на правом бес-искуситель. Куда повернуть? Так что ли? Еще Гераклит утверждал что-то вроде того: «Человек не может знать своей судьбы и приписывает это внешней силе. А она в нем, в его характере». Представляю себе: сидит на небе бородатый Бог и указывает… Это как-то унизительно для моего сознания и интеллекта…

Разве не может быть нравственности без Бога? Нас некому будет наказывать? Кто станет обрезать нить, на которой висит дамоклов меч наших несчастий? Нельзя в наших мелких делах каждый раз аппелировать к Богу, – возмутилась я. – Возьму на себя смелость заявить, что мы сами себя наказываем и те люди, которые нас не любят. Если есть Бог – Высшая непознанная нами сила, – то Он, прежде всего, творец. И от нас Он требует того же. Бог – это свобода выбора и ответственность за этот выбор перед собой, близкими и обществом. Человек обязан жить осознанно. И это самое главное, что должен понимать каждый. Об этом надо чаще напоминать людям, чтобы не сбивались с пути. Свобода имеет границы, а воля нет…»

«Какая умная! Памятник тебе пора ставить. Перейдем на «вы»? Это твое послание потомкам?» – с усмешкой прервал меня Кирилл.

«Их у меня много и они все давно прописаны в Библии», – серьезно ответила я.

«И в конце твоего заявления – блистательный росчерк пера гения! Я так и представляю витиеватую вязь букв твоего почерка!» – Кирилл не мог не закончить издевкой.

«Тебе память подсовывает только это? – не уступила я ему права последнего слова.

И он сдался. А может Кириллу потребовалось некоторое время, чтобы до него дошел весь смысл нашей беседы, и потому момент, чтобы ответить мне, был им упущен.

И снова голос Инны вывел Жанну из печальной задумчивости:

– Потом Кирилл опять разразился обидами на жизнь. Он истекал слезами. И в этом уже было совсем что-то бабье…

– Наверное, со стороны эмоциональная свистопляска наших препирательств выглядела так, будто мы буквально глотки друг другу готовы были перегрызть, а я просто ратовала за скорейшее улаживание всех проблем. Я готова была подписаться под любым решением, лишь бы оно служило им обоим на пользу. Я же не ожидала, что эта с моей точки зрения наша пустячная размолвка будет иметь далеко идущие последствия и Тина чуть ли не возненавидит меня, мол, непредусмотрительно было с твоей стороны… И только ее молчаливая покорность судьбе спасла меня от полного краха нашей дружбы.

Потом Кир, собрав черты своего лица в маску какого-то религиозного добросердечия, ответил мне:

«Не серчай. Помилосердствуй! Просто так, из чисто дружеского расположения, ты не можешь помолчать? Раньше с тобой были возможны абсолютно прямые честные разговоры, а теперь ты рада моим страданиям? Приструнить меня решила. Бьешь в самую больную точку? Вершишь надо мной суд? Воображаешь, что на многое глаза мне открыла. Думаешь, от твоих резких слов «новая заря оптимизма» восстанет надо мной? Грозовые тучи руками разводишь? Хочешь оснастить меня новой судьбой? Бизнес предложила. Конечно, «я ищу не вашего, а вас». Героиня. Счастье-то какое привалило! Звучит помпезно. Тебе и сейчас хочется поменять весь мир? Ты до сих пор в душе Жанна д Арк или та, что из «Унесенные ветром»? В восторге от себя? Не взлетай, могу не поймать. Ты веришь, что в конце каждого отрезка судьбы люди должны поднимать свечи надежды? Не спеши радоваться. А исковерканную жизнь куда девать?.. И ведь как ни поверни, выходит, я всюду виноват… Видно горя настоящего в твоей жизни не было. Над погибшей кошкой только и плакала…»

И это он, стервец, говорил мне?!

«С твоей точки зрения я должен заново учиться жить согласно открытым мне тобой истинам? У тебя появилось непреодолимое желание окунуться в структуру моего видения, узнать мою точку зрения? Ты на это особенно нажимаешь? Интуиция тебя подвела. Это не тот случай невероятного везения, который может выпасть человеку раз в жизни и в который он сам сначала с трудом верит и потому часто теряет. Я свое счастье давно упустил. И ни слова больше… Ненавижу стилизованные чувства. Да, я вру легко и вдохновенно. Пойми, когда пьян, я не стесняюсь своей людской породы, весьма далекой от совершенства и всяческих приличий. Я не уважаю себя, но и не презираю, потому что бываю в эти моменты печален, но по-своему счастлив. Так вот, дорогая».

Я заговорила на повышенных тонах, а Кир разозлился:

«Ну вот, опять двадцать пять! Снова занесло на торную дорожку нотаций? Ты помешана на благопристойности. С каких это пор? Ах, этот твой тревожно-волнующий голос!.. На фиг мне твои разглагольствования. Не нуждаюсь в твоих ремарках. Тоже мне, третейский судья!.. Не жду я ничего хорошего от жизни, обработала она меня давно по-своему.

Загубил я свою жизнь во имя своеобразно понятой справедливости, во имя несчастной любви. Моя жизнь – заблуждение, она обеднена, выхолощена до предела, она давно не чувствует и не вбирает звуки неба… Меня никто не любит и это вполне справедливо. И теперь мне не нужна совесть, выносящая приговор, – упорствовал Кир. – С точки зрения Тины, через страдания человек приобретает совершенство. Что же я получил от своих страданий?»

«Тебе так и не пришло осознание ценности и неповторимости человеческой личности. А она, прежде всего, в дееспособности. Работаешь для счастья – оно есть, не работаешь – его нет. Я ничего не жду от жизни, я живу. Тебе не хватило ума понять, что жизнь – это единственное чудо?

– А у меня она не задалась. Я прошел дорогу надежд, разочарований, горечи и краха. Может, я чего-то недоучел… Понимание и осознание приходит тогда, когда должно прийти. Кому рано, кому поздно».

«А кому-то оно вообще не является. Так и сидит где-то в подсознании, застряв там навечно. Плачешься! Никому не удается пройти только вдоль белой полосы. Желчи за жизнь накопил много, а мудрости – нисколько. Одни красивые слова. Так и не образумился, несмотря на благие намерения, а еще пытаешься решать загадки человеческой индивидуальности. Ни вдохновенной пылкости в тебе, ни умной сосредоточенности. Человек серьезных намерений не станет понапрасну расплескивать свой талант. Пустозвон ты бесхребетный! При твоем уме ты – охламон и беспардонный дармоед. Надо бороться. По-другому в этой жизни не получается. Воображаешь, что тебе предстоит убедить меня в обратном?»

«Скора ты на выводы. Тебя не смущает категоричность скороспелых суждений? Твой психологический террор не может служить справедливости. Ради красного словца никого не пощадишь. На фиг мне твои грубые пассажи».

«Зато ты у нас тонкий, одухотворенный, ни к чему не способный лирик, превозносящий свои порочные наклонности. Если у тебя депрессия, стихи учи. Мне помогает. Только не бездействуй!»

«Возложила на себя ответственность за меня и Тину? Все это социалистические глупости – вера в идеального человека. А я потомственный алкоголик, и список моих несчастий можно продолжать бесконечно. Вот и пролил я свет на свою предысторию… Я не готов был стать пасынком, точнее, верным сыном своей родословной. Думал, выучусь, оторвусь от своей семьи, как сыр в масле буду кататься. Катил, катил камень своей судьбы в гору, да так и не втащил на вершину. «Всё проходит, как проходят Азорские острова». Помнишь, в юности мы любили так говорить.

Не хочу больше выворачивать свою душу перед тобой. Не агитируй меня на подвиги, не разрушай мою последнюю цитадель. Не сумел я распорядиться своей жизнью, но другую у Бога не позаимствуешь. Нет у меня особых иллюзий по поводу возможности чем-нибудь помочь себе. Говорю это в здравом уме и полной памяти. Я обречен, все равно осуществится давно предвиденное. Я уже дошел до точки невозврата. Мне некуда себя девать, меня здесь уже ничего не держит. Ничто не может изменить моего подлого ползучего существования. Мне расхотелось жить, незачем идти дальше, там все равно пустота. Поздно, не вписался… Хоть в лепешку разбейся. Это возмездие за мою самоуверенность. Иногда кажется, будто жизнь мне дали, а в главное забыли посвятить. Слишком велик счет, предъявляемый мной к самому себе.(?) Где-то в темных уголках моей души мой собственный голос вполне отчетливо и с каждым разом все громче требует уйти из жизни… (Где-то я нечто подобное уже слышала.)

Ну и так далее все в том же невеселом духе».

Договорил, нахохлился и посмотрел на меня с каким-то последним, горьким отчаянием. Потом злая усмешка исказила его лицо, оно стало совсем старым. От жалости к этому потерявшемуся во времени человеку у меня вновь заныло сердце, мне захотелось встряхнуть его и тем защитить.

«Трудно познавать новое? Знание порождает осторожность, но не бездействие. В жизни надо чаще и глубже нырять в неизвестное, тогда будет интересно. Знаю твое ироничное отношение к умным женщинам, считаешь, что они умничают, лезут в глубокомыслие… Просто я привыкла до конца разрешать любые проблемы, за которые берусь. А тут примитив по первому слою понимания жизни… Ладно, не накручивай себя, не оговаривай, не ищи себе новой вины, не добавляй к той, что на виду».

«Наконец ты взяла нужную ноту», – оживился Кирилл.

«У тебя психология пораженца. Держись, – продолжила я. – Помнишь, на нашем курсе был смешной парнишка: маленький, шустренький, в очках с толстенными линзами. Читал, поднося книги к самым глазам. Так ведь никогда не терял присутствия духа, с юмором относился ко всякого рода проблемам. Активно жил. У него даже много раньше, чем у других ребят появилась девушка. Сумел же встроиться в жизнь! Говорят, что-то там даже изобрел особенное, неожиданное».

Но Кир скривился как от зубной боли и опять заныл, мол, не продолжай, я все понял. Давай не будем портить впечатление друг о друге… И поехал по кругу. Тут я снова взвилась:

«Как же я устала от тебя! Ой, прекрати, не пугай, я тебе не Тина. Не жди, что соизволю снизойти до твоей глупости. До сих пор не созрел до идеи взять реванш?»

Я не могла не рассмеяться, вспомнив его фокусы. Рассмеялся – надо отдать ему должное – и он. Не ожидала я от него такой реакции. Странно это как-то прозвучало. Будто мы с ним в театре: он на сцене, а я в зале.

Потом он стоял передо мной как в воду опущенный, весь скукожившийся и размышлял о чем-то, явно не доставлявшем ему удовольствия. Наверное, думал: «Испугалась? Ничего, толика мрачного юмора, тебе, Инка, не повредит».

Я, глупая, расчувствовалась, в какой-то момент, мне даже захотелось попросить у него прощения за резкость, за то, что задирала… Жанна, ты представляешь, сначала он плакался, а потом – я и глазом моргнуть не успела – стал ехидничать над моими словами сочувствия! Я жаждала услышать от него признания в своей ничтожности, а он уклонился от диалога. Переиграл меня.

«По большому счету издеваться и смеяться, опускаясь до пошлости, можно не над всем. Не всего можно касаться. В некоторых случаях должна быть грань, через которую нельзя переступать. Но на каждый роток не накинешь платок. Мы, слушающие, сами поощряем таких… юмористов или скептиков. Прости, Кирилл, за вторжение в твою жизнь. Я редко выбираюсь на сходки. Мне не безразлична твоя судьба. Инна перегибает в своей излишней прямолинейности и эмоциональности. Так и хочется выставить ее из нашей интеллигентной компании, но поскольку я здесь не хозяйка, а гостья, то вынуждена терпеть ее присутствие, – сама с собой рассуждает Жанна. И тут же строго обрывает себя: «Никто меня не заставляет ее слушать».

«Боже мой, до чего же не однозначна эта первая любовь: и любишь, и ненавидишь, и оторвать от себя не можешь, – с грустью, но как-то отстраненно, будто бы не о себе, подумала Жанна. – Конечно, для подобного поведения Кирилла можно было бы придумать много объяснений и оправданий, но что-то ни одно не приходит мне на ум за исключением очевидного: он несчастлив. Парадокс тут в том, что он не любит и не уважает Тину за то, что она ему все прощает. Жена, которая каждый день перед ним, не может быть музой, вдохновительницей. Она должна быть абстрактной. И что накатывает в этой связи?.. А ведь Тина, как и всякая из нас, тоже, наверное, мечтала об особой, деликатной культуре отношений в семье, надеялась купаться в любви и заботе и самой на максимум отдавать… Может, она особо любит Кирилла потому, что он трудно ей достался? Как мне сын… Но из-за такой малости позволять себя унижать?

Как мы по-разному оцениваем один и тот же факт! Помню, Кирилл сказал мне: «Тебе со мной стало скучно? Но на ком-то ты все равно должна остановиться». Я думала, он понял, что должен расти, стремиться для меня быть на высоте, а он, оказывается, был поражен и обижен тем, что я посмела его такого прекрасного оставить, и из самолюбия попытался меня удержать. Характер отвечает за личностное поведение. Душещипательная история! Первая любовь! Все горячо, все воспалено… Раны давно зажили. А казалось, никогда и ничем не унять эту боль… Но я даже не рассматривала этот вариант.

…Будучи слабовольным и не способным жить без сильной поддержки, Кирилл опустился чуть ли не до уровня бомжа. С кем бы он мог почувствовать в себе силу необъятную?.. А каким уверенным выставлял себя тогда, в нашей компании!.. Но видно уже тогда у него была серьезная база для такой линии жизни.

На одной привычке и привязанности далеко не уедешь. Но кого же он тогда любит? Себя? Не велика у него даже эта любовь. Знать туда ему и дорога? Но как ужасно!.. Человек не сумел достойно выйти из ситуации… и что теперь?.. Изгнать из памяти…

Вот чего бы я не хотела, так это встретиться с Кириллом. Мое мнение о нем колеблется между отвращением и симпатией. Не хочется окончательно разочаровываться. Хорошо, что тогда мы не сошлись с ним близко... Но не всегда для него существовал закон: чем проще, тем лучше, была в нем какая-то изюминка. А может, все же взглянуть на него одним глазком, хотя бы для того, чтобы убедиться, что Инка «заливает», а не попытается проникнуть в смысл его существования, не стремится найти «трассирующие пули»-несчастья, сгубившие человека, чтобы чем-то помочь?»

Жанна опять искала оправдания Кириллу. Она хотела сгладить в своей душе впечатление, произведенное рассказом Инны. Ведь в данном случае главное – заставить себя поверить в лучшее, а истинно это или нет – какая разница!.. «Некому поднять опавшие паруса жизни. Даже ветер надежды не шевелит их…» Какие прекрасные слова он раньше произносил! «Любящие должны не друг на друга смотреть, а в одну сторону». «Ты не можешь заменить мне мир, но и мир не может заменить тебя!» Говорить умел, но глубоко не задумывался о смысле своих слов, не вникал, не применял в своей жизни? Видно ни в мыслях, ни в своих заключениях о жизни далеко не заходил.

…Выходит так и провисел на подножке своей жизни… как медаль на груди у Тины. При жене прожил, никогда не чувствовал себя полноценной личностью, предпочел синицу журавлю. Мирился с собственной посредственностью. А раньше считал себя любимцем Фортуны! Не преуспел, сам себе запретил заходить за флажки. Так и не уразумел своего предназначения… Фу! Как мерзко. Просто наизнанку выворачивает от одной мысли о его падении… Да и то сказать: на подвиг достойной жизни способен не каждый. Что старое-то ворошить? Чудо перерождения с ним уже не произойдет. И детей он наплодил таких же никчемных?

А в мозгу-то у него всегда звучали литавры, извещавшие о его великих мечтах. Казалось, они упорно звали его к победам. Так какая же у него основополагающая черта характера? И почему мне запомнился его раздраженный, упрямо-капризный взгляд в тот день, когда мы распрощались навсегда? Хорошо, что я тогда выдержала, не стала его жалеть, успокаивать, не пошла на попятный. Он был груб со мной, его поведение граничило с насилием. Моему терпению пришел конец… И это стоило ему потери моей любви. Он был красивым? Взгляд приковывали особенности поведения, и лица его я уже не замечала.

А Тина? Представляю: его требования превышали пределы разумного… Она считала счастливыми те дни, когда муж не пил, не орал, не оскорблял. Такова была ее жизнь? И никакой отдушины, и ничего взамен?.. А ведь каждого можно за что-то поблагодарить. Это путь к гармонии, – привычно изживая боль в душе, печально думала Жанна. – Остается прикрыться шуткой юмориста Семена Альтова: «Она его ни о чем не просила. Он ей ни в чем не отказывал» Внешняя обертка, обормление юмора от поколения к поколению меняется, а суть его остается прежней».

– И что, помогли твои угрозы Кириллу? – спросила она Инну, очнувшись от воспоминаний.

– Куда там! Не сложил оружие передо мной старый закоренелый алкаш. Уперся в мою физиономию поблекшими презрительными глазками и ахинею понес с перекошенным от злости лицом. Потерял самообладание, прямо-таки зашелся в крике, борясь с постыдным желанием ударить меня. Мол, был бы у меня ключ от квартиры, неужели я бы стал торчать здесь и выслушивать твои бредни о позорных результатах моей жизни, о том, что здорово влип? Мол, маленькая, а такая беспощадная… напалмом сжигаешь. Забыл Кирка, что я не Тинка, чтобы слюни ему утирать. Конечно, не зная за собой вины, я обиделась.

Потом Кирилл опять старую бодягу тянуть принялся. Говорил медленно, словно каждое слово давалось ему с большим трудом. Развернул передо мной свой очередной «походный алтарь» жалобщика на судьбоносные превратности его несчастной жизни. Видно, у него их в загашнике на все случаи жизни хватало, и он их под любого слушателя подстраивал. И опять он не говорил о страданиях, которые выносила его жена за годы их совместной жизни, только себя любимого жалел, а остальных грязью поливал… Ни породы в нем, ни благородства, ни элементарной порядочности…

Я не вникала в Киркины «слюни» и «сопли». Вернее от злости не слышала, только видела неутомимое в своей ненависти лицо, немо жующие вислые губы и ощущала, как совершенно непроизвольно по моему лицу струилось непередаваемое выражение «ласково-восхитительной нежности». Начала ехидничать, «крестить» его и к месту, и не к месту, с неожиданной мстительностью в голосе. Жестокость зазвучала в моем голосе. Разошлась, спасу нет. Словно решила поквитаться с ним за все плохое, что сделал он моей подруге. «Ты – говорю, – е----- гад, ушиблен на всю голову! Тут я, правда, запнулась, почувствовав, что с языка сорвалось совсем уж неподходящее для женщины слово, но все же продолжила его чихвостить. Мол, твоей жизнью управляют абсурд и нелепица. В ней ничего нельзя до конца объяснить. Ты – главный персонаж кошмаров жены. Твое место в психушке. Ну и все такое… А он мне: «Два психа под одной крышей – не слишком ли много?»

Представляешь, Жанна, самопожертвование и верность считал отклонением от нормы! Дебил.

А я ему: «Скажи как на духу, ты любил когда-либо Тину? Нет, конечно. Ты молчишь, потому что тебе нечего возразить.

А он мне с нескрываемой холодностью: «Любовь, добро – ложные идолы!»

«И кто ты после этого, и как прикажешь тебя понимать? Ты расчетливо смешивал Тину с грязью и принижал, а сам, по всей видимости, даже не совсем ясно представлял сокровища ее души. Что ты мог выжать из своей, черствой? Как ты посмел на ней жениться? «Я-таки докажу, что умнее ее!» Да? Доказал? И назвать твою карьеру блистательной ни у кого не повернется язык. Ты довольно скоро и с успехом похоронил в вине свою заинтересованность наукой. Она стала для тебя непозволительной роскошью. Куда пропала твоя энергия ненасытного самоутверждения, которая, как ты считал, сгубила тебя? То были одни пустые эмоции. Тебя раздирали противоречия. Ты мучился от своей неуверенности или от самовлюбленности? Не раскаиваешься?» – орала я, не в силах больше сдерживаться.

А Жанна слушала Инну и молча вздыхала:

«Что она пристала к Кириллу с наукой? Есть люди, не отмеченные Богом. Они работают, воспитывают детей, чем-то увлекаются. Их жизнь не пошлая, а настоящая, достойная. В ней заключена цикличность процесса жизни на земле. А любой талант элитарен. Это всегда что-то новое, что диктует Господь через человека. Он показывает, как надо жить, куда двигаться? Человек за талант платит Богу бескомпромиссностью. Вспомни социальные смерти многих из них… Эффект присутствия личности, понимание таланта притягивает к нему! Но не всем он оказывается по плечу. Его могут перехватить темные силы».

«Любое творение Природы прекрасно, а деяние рук человеческих может быть и уродливым… Сначала люди были полностью орудием Бога, потом произошел разрыв связей с Ним. Но мы всегда будем искать те нити, ту разорванность сознания… Нас всегда будет волновать вопросы: «Кто мы?», «Что там… за гранью?» И мы всегда будем стремиться в места, которые счастливо миновали присутствие человека», – пробубнила она себе под нос.

А Инна продолжала возмущаться:

– Получил он от меня выволочку по первому разряду. Я кричала от бессилия, от обиды на свою неспособность помочь им обоим. В голове я желала Киру такого, что боялась додумать свои мысли до конца. Озвучу самую простую: «На месте Тины я надела бы на Кирку корону из рогов. Но она же святая! Живет тихо, замкнуто, даже в гости к подругам не ходит, отговариваясь тем, что не любит больших компаний. На самом деле стыдится, что станут расспрашивать, а похвалиться-то нечем.

– Святые жены не интересны мужьям, не ценят они их, – усмехнулась Жанна.

– И ты так считаешь? Твоя позиция в этом вопросе намного сильней моей, – удивилась я. – В общем, я опять в который раз накинулась на Кирилла:

«Мои тебе поздравления – ты лучший среди самых худших! Как бы не храбрился, в моих глазах, ты – ноль. Никчемный, неприспособленный, ленивый, невыносимо глупый фантазер, сгусток пустого, неоправданного тщеславия! Что бровями-то играешь?»

Я все отрицательные эпитеты собрала, характеризуя его. А он мне в ответ, будто через силу: «Не надо мне читать проповеди, в этом я и сам мастак».

Инна, коротко поразмыслив, видно решила оправдаться перед Жанной за свою вспышку гнева:

– Я сама была смущена охватившим меня бешенством, но, честно говоря, видя растерянную физиономию Кирки, я испытывала непередаваемое удовлетворение и в тот момент не чувствовала неудобства от своей грубости. Знаешь, никто с нашими теперь нервами не застрахован от срывов. Ведь как бывает: бьешься, бьешься, хочешь помочь, а тебе брезгливо фигу под нос подсовывают. Но все же я больше не стала испытывать его терпение и сама умолкла.

«Вскользь брошенные замечания-клише в большом ходу у обоих», – подумалось Жанне.

– А Кир попытался не услышать моих «комплиментов», не заметить моего презрительного жеста и отвечал мне с ошарашивающей откровенностью: мол, живешь с победным ощущением, богоравная моя.

У меня аж глаза на лоб полезли. Ну и я соответственно… Он, конечно же, не стерпел, тоже вспылил, порывисто замахал руками, пытаясь протестовать. Жутко вспоминать, какие начал выписывать передо мной кренделя, остервенело вихляя тощим задом, колотя руками воздух и выкрикивая при этом пространные, обескураживающие неуместные возгласы. Как ненормальный вел себя. Я перепугалась, думала, он из ума выжил. В немом изумлении наблюдала эту странную картину. Его сходство с сумасшедшим было воистину поразительным и, по моему глубокому убеждению, вполне намеренным. Он не впал в ярость, а, по всей видимости, прекрасно играл. Сцена достойная театральных подмостков! Он не смотрел мне в глаза. И я тогда лишний раз убедилась, что нет смысла вразумлять человека, который не видит дальше своего кончика носа».

«В характере Кирилла присутствует одна из разновидностей темперамента с протестной компонентой. У них обоих привычка выражаться недомолвками и загадками, говорить невпопад, ни к кому не обращаясь, бесцеремонно вторгаться и прерывать собеседника, не стесняясь, обзывать друг друга самыми последними словами. Собственно, в этом они очень схожи и стоят друг друга. Такие люди никогда не находят общего языка», – размышляет Жанна, успевая одновременно внимательно слушать и разглядывать бывшую сокурсницу.

Инна говорила раздраженно, нервно поправляя отороченный прелестными рюшами, глубокий вырез своей яркой блузки.

«А у нее утонченный вкус, – призналась сама себе Жанна. – Почему она до сих пор не переоделась в пижаму?.. Когда-то Кирилл быстро завладел всеми моими мыслями… Если жена его прощает, может и мне простить ему наше прошлое: мои наивные попытки перевоспитать его, мою постоянную боль в течение почти двух лет, его ложь… Я, в общем-то, уже почти не сомневаюсь во многом, о чем говорила здесь Инна, но ее милосердие остается под большим вопросом.

Наш разговор неожиданно натолкнул меня на мысль, что Инна со стервозным смешком и обо мне может порассказать много интересного… мне самой неизвестного. Не пощадит, еще одно очко зачтет в свою пользу. И я усматриваю в этом угрозу моей спокойной жизни… как тогда, много лет назад. Мало ли чего она может подразумевать под тем, что ей известно. Тем более что, судя по всему, она была тесно связана с компанией Кирилла. Но что бы она ни думала на мой счет, ничего серьезного, слава богу, у меня с Кириллом не было.

Как я теперь понимаю, он не любил, играл в любовь даже когда полный безумного обожания стоял передо мной на коленях. Тогда это модно было. По всей видимости, просто хитрые сети-уловки расставлял. Еще не знал, что всемирный ньютоновский закон – закон притяжения, – хотя и в несколько других коэффициентах, распространяется и на людей. А я-то, глупая, боялась, что он будет сильно переживать из-за нашего разрыва. И в самом деле, было бы о чем переживать… Инка станет сводить счеты с прошлым? Но Кирилл ей не нравился… А что, все равно может натрепаться, терять ей нечего. Она же, как всегда, в опале», – обеспокоилась Жанна. Но уже через минуту, слегка досадуя на себя за глупые страхи, посмеялась над собой: «Ученые открывают новые планеты, исследуют особенности генов, решают глобальные проблемы, а я пытаюсь разобраться в характерах людей, которых не видела несколько десятков лет. А мне это теперь нужно?»

Голос Инны опять привел Жанну в чувство:

– …Спохватился Кир, обнаружив, что издеваюсь над ним, да еще и угрожаю, затрясся весь от злости, схватился за голову и взмахом ладони дал понять, чтобы я замолчала. Потом сделал отсылающий жест кистью руки: мол, тяжело мне, уйди… уйди от греха подальше. Артист чертов. К нему будто неожиданно вернулась студенческая привычка пугать своим поведением преподавателей. Он думал, что я разрешу ему безнаказанно дурить мне голову. Не на такую напал!

Сначала хотела не упустить случая, поставить «артиста» на место, мол, «актерских брызг неавторская речь!» Потом пожалела себя. Испугалась, что вдруг на самом деле его удар хватит, тогда проблем с ним не оберешься. Обеспокоила тревожная изменчивость его лица. На нем то страдание, то отчуждение… Сообразила, что пора уходить, не то могу броситься на него с кулаками. Пришлось задушить в себе «юношеский» максимализм, отбросить жеребячий энтузиазм доверчивой юности, который иногда еще пробивался сквозь «седины» моего возраста, и взять себя в руки. Подумала, что не хватало мне еще сцепиться с Киркой врукопашную. Представляю, как бы я со стороны смотрелась: злая, стервозная, с выпученными глазами. Хотя моя неспособность сдержать в тот момент свой порыв была бы вполне простительной и оправданной, ведь крохотные молоточки у висков давно били тревогу, и на шее угрожающе пульсировала вздувшаяся вена… Я не желала подставлять этому дураку ни левую, ни правую щеки. Я не сторонница цирковых представлений с моим участием, хотя по фигуре – как утверждают злые языки – немного похожа на змею, – дрогнувшим, со слезой то ли от обиды, то ли от грустных воспоминаний, голосом добавила Инна. – Нет, решила я, таких дополнений к нашему с Киром «променаду» я не выдержу.

– Инна, кончай «травить», я устала. Совсем запуталась, пробираясь сквозь хитросплетения твоих «поэтических» картин, – взмолилась Жанна. А сама тут же подумала: «Рассказывает о Кирилле, но высвечивает себя».

– Говори «заканчивай», а то со словом «кончай» у меня связаны другие ассоциации.

– Бандитские или сексуальные?

– Да ну, тебя! Ладно, закругляюсь, совсем чуть-чуть осталось поведать. Не вдаваясь в подробности, коротко доложу.

Перекинувшись с Кириллом парой ничего не значащих фраз, чтобы хоть чуть-чуть сгладить впечатление от ссоры, я ушла от греха подальше. Можно сказать, с неприличной поспешностью, стараясь не выдавать паники, покинула поле боя с досадливым чувством неудовлетворенного, но не одураченного! человека. Да… не сказать, что я была рада той встрече. Думаю, – отвергая все свои сомнения, – такое мое решение в тот момент нельзя было не признать разумным. Чуть ли не бегом припустила прочь, рада была распрощаться. Расставшись с Кириллом, я почувствовала непомерное облегчение. Он орал мне вслед какую-то невразумительную, невнятную глупость, заливаясь своим жутким хриплым хохотом. Взбудоражил всех соседей. Псих потомственный…

Я ощущала смутную тревогу и совершенно непонятную взвинченность и, чтобы унять беспокойство, пошла еще быстрее. Люди бросали на меня сочувственные взгляды, вслед мне неслись громкие шепотки его соседей, а я злилась: тут драма разыгрывается, а они уставились, любопытно им! И все же, признаться, меня поразила острота мимолетной искренности Кирилла. В этот момент опять, где-то на донышке моей души, шевельнулось к нему смутное незваное чувство и имя ему – жалость. Наверное, я, наконец, почувствовала и осознала глубину его горя, и уже не могла топтаться рядом с ним, нагло и жестоко критиковать его загубленную жизнь, пытаясь пресечь поток его «красноречия». Может, именно поэтому и сбежала. Конечно, он сам подтолкнул меня к тому, чтобы я разнервничалась.

Хоть и редко, но бывают у меня подобные вспышки раздражения. Тогда я, чтобы отвлечься и успокоиться, даже позволяю себе пару сигарет и рюмку коньяка. Я таким способом душевные раны зализываю. «Получается, что за сочувствием к Тине я не видела Кирилла? Нет, жалость к нему не покидала меня во время всего нашего разговора, иначе я бы не стала с ним разговаривать. Да и раньше…» – успокаивала я себя, направляясь к своему подъезду.

Да, нелепая, несколько даже идиотская история вышла, если не выразиться покрепче. У меня до сих пор ноги слабеют при упоминании о ней. А Киру, наверное, смысл всего сказанного мной дошел уже, когда я скрылась из виду. А может, наш разговор тут же начисто выветрился из его памяти? Откуда мне знать?

«Похоже, Инна пытается оправдать себя, – презрительно фыркнула про себя Жанна. – Я могла бы сказать ей об этом, но не стану этого делать. Раскаяние – это уже много». И все же пошутила:

– Чудо, что Кирилл после твоей выволочки остался жив.

– Чудо – это по ведомству богословия. Твоя епархия, – неожиданно резко отреагировала Инна, села на постели, облокотившись о стену, и заплела ноги крученой веревочкой.

«Знак сильного раздражения», – отметила про себя Лена.

Жанна после несколько напряженной паузы предприняла осторожную попытку снова завязать разговор:

– И что было дальше?..

– Я подумала, что надо бы взять Кирку за шкирку и отконвоировать к себе домой, чтобы под ногами у людей не путался, ведь рядом живем. Но побоялась препроводить его в свою квартиру, испугалась, что снова разверещится этот злостный нарушитель спокойствия и всех моих соседей растревожит. И что тогда? Отдавать события на волю божью или заниматься устрашением и устранением пьяницы? Потом разбирайся, оправдывайся перед всеми. Весьма вероятно, что все так бы и произошло. Да и сплетни не заставили бы ждать, мол, увожу чужого мужика. А вдогонку им полетели бы другие, еще более заковыристые.

Как в воду глядела, не дошел Кир в тот день до своей квартиры, выпил – много ли алкашу надо! – в драку ввязался, в очередную историю угодил, глупо так вляпался… Случается, что химеры воображения где-то все-таки воплощаются… Со мной не получилось полностью разрядиться, так все равно нашел на кого выплеснуться. Такие всегда находят. Выяснила, что венчала эту историю поножовщина. Печенку ему будто бы отбили и что-то порезали, в больницу загремел. Говорил потом, что грохнулся с лестницы. Черт его знает, может, и не врал. Я отвыкла ему верить. Настроение мое было явно не из лучших. И Тинка опять, наверное, с ним мудохалась…

И незадолго до этого подобная история с ним случилась. Поражала меня его убийственная беззаботность. Ну, пил бы себе дома за милую душу, так нет же, ему компанию подавай, чтобы «гром победы раздавался». Ему, видите ли, в этом деле пособничество дружков требуется, чтобы было перед кем покуражиться. Хорошенькое дело! Мало сокрушений жены. Ему для разнообразия нужны нелицеприятные разборки. Он, как известно, еще в студенческие годы не умел уходить от конфликтов, увязал во всякого рода проблемах. В дурь гнал… Что за мысли копошатся при этом в его голове? Нет числа его порокам...

Инна брезгливо поморщилась, видно вспомнив что-то очень неприятное.

«Опять заведется и, наверное, надолго», – решила Жанна.

– И почему природа сама не выбраковывает такие экземпляры? Как Тина с ним жила? У меня ум за разум заходил от нашего с ним кратковременного общения. На стенку хотелось лезть… Подонок, ухлопал свою жизнь черте на что и еще слезы льет: «Спаси, Тина! Помоги!» Помню его противно раззявленный пьяный рот… – Инна подняла глаза к небу и произвела губами до автоматизма выверенное движение. – Если тебе родители дали жизнь, руки-ноги, приличную голову, так трудись, а если выбрал себе путь гниения, то ни на кого не обижайся и ни от кого ничего не требуй, никому кровь не порть! Конечно, в последней истории я, отчасти виновата, себя не помнила от ярости, – зачастила Инна. – Я ни разу не оказывалась в таком дурацком положении. Но, думаю, Тине мое признание было слабым утешением. Что сделано, то сделано.

– Как ты разделала Кирилла! Врезала по самые… уши! Ты на все смотришь трезвыми, но слишком беспощадными глазами, будто шкура у тебя дубленая.

– С такими мужиками задубеешь, – сердито хмыкнула Инна. – К ним нельзя поворачиваться спиной. Имею опыт. Спина – слепая зона и для хищных животных, и для подлецов-хитрецов… Только они об меня зубы ломали.

– Кое с чем я, конечно, могу согласиться, но с большим скрипом и с непомерной натяжкой, – сказала Жанна. – Ведь случалось, Кирилл был хорош в компании, бывал очаровательно бесцеремонен, помнишь? Само дружелюбие, само обаяние.

– Это можно за ним признать. Но только в контексте, что именно «случалось», – подтвердила Инна.

– Чтобы у тебя, Жанна, не сложилось искаженное представление о Кирилле, я специально не навожу глянец на его поведение и стараюсь не перебирать в тщательности и щепетильности. Да будет тебе известно – не заслуживает он того, чтобы ретушировать его образ. Слава богу, я научилась распознавать людей. Да, чуть не забыла: детей у них нет, Кир не хотел, – продолжила Инна, не обращая внимания на сильные толчки Лены в ее подреберье.

Лена знала, что на самом деле Кирилл относился к вопросу об отсутствии детей не так спокойно, как можно было заключить из слов Инны, он просто примирился со своей виной, избегал этой темы, чтобы лишний раз не травмировать ни себя, ни Тину.

– Кир не позволял Тине рожать, боялся, что дети будут мешать ему в осуществлении его грандиозных планов. Не понимаю Тину, как можно сознательно лишать себя детей – этого обыкновенного человеческого счастья – и посвящать себя этому выродку! Ведь ей не семнадцать лет было.

– Может, Тина сама не особенно стремилась, а обвиняла Кирилла, – осторожно предположила Жанна.

– Как бы не так! Уж мне ли не знать, – с горячностью возразила Инна. – Она очень хотела, страдала! Но ты знаешь, ни разу ни в чем не упрекнула Кирилла, себя казнила за мягкотелость, за недальновидность. Ну а потом муж стал ее ребенком. Тина не умеет ненавидеть, кого бы то ни было, патологически сердобольная. Ее можно только пожалеть. Наверное, никто не научил ее в детстве радоваться жизни, не приходилось ей по-настоящему столбенеть от счастья, вот и выдумала себе что-то вроде религиозного послушания. Вопиюще-несправедливая судьба, жалкий жребий!

Разве ей комфортно было в том состоянии, в котором она находилась, разве не надоедало ей барахтаться в пучине пьяного бреда непутевого мужа? Я бы давно взбунтовалась и вышла из-под подчинения. У нее, видите ли, любовь необоримой силы! Как можно прощать этого вечно грешного и никогда не кающегося эгоиста? Может, я чего-то не понимаю, но мне видится не просто трагедия человека, а именно трагедия личности. Иногда я думаю: «Как мало Тине нужно было, чтобы почувствовать себя счастливой! Но ведь и того не получала». Жизнь от смерти, счастье от несчастья отделяет очень малое… Лошадь такая умная, преданная и красивая, а ее тоже бьют… Обнажила проблему?

Как-то случайно наткнулась на любительское фото – Тинка с Кириллом стоят в обнимку. У нее там такое счастливое лицо! Меня даже слеза прошибла. Представляешь, вопреки всему, что я о нем знаю, она любила его! Бред сивой кобылы! Я это всегда видела собственными глазами, потому-то не хотела влезать в их жизнь и распутывать узлы их странных взаимоотношений. Я была лишь сторонним наблюдателем, вернее, в силу моего характера, азартным зрителем. Любовь – это, конечно, неплохое объяснение их странному альянсу.

Как-то Тина сказала мне: «Сколько бы Кирилл не причинил мне боли, я буду его любить, а не любить его всегда найдется кому. Никто другой не станет с ним возиться. Я ему нужна. Без меня он погибнет...» Никаких упреков ему не предъявляла. Чудачка. И, как видишь, их отношения, вернее терпение Тины выдержало испытание временем. Это не сиюминутная история. Тридцать лет – не один год. Одному богу известно, что придавало ей сил. И что самое странное, в глубине души она гордилась этим своим странным подвигом. «Терпеливое перенесение скорбей». И вроде бы не дура… и не религиозна. И когда она говорила, что у нее все нормально, хотелось верить, что это так на самом деле. Живет в какой-то трагикомичной гротесковой ситуации и считает ее вполне приемлемой. Нелюбимая, несчастливая. Дикость какая-то средневековая… Говорят, что со временем любая истина начинает противоречить сама себе… А у Тины, как в той притче, рассказанной по совершенно другому поводу: «Сколько листья ни обрывай, ветка дерева все равно живет и возвращается на прежнее место».

Может, Тина стала нечувствительной к выходкам Кирилла? Не думаю. Во всяком случае она ни о чем не жалела и никогда не опускалась в своих отношениях с ним до откровенной грубости… Ей, наверное, хотелось, чтобы и душа его принадлежала ей. А он никогда не раскрывался перед ней на все сто. В его душе всегда оставались уголки, недоступные ее пониманию. Так он охранял свою независимость. Она никогда не могла владеть им полностью. Мне казалось, это обижало ее. Как она его терпела?.. Я себя чувствую подле него крайне неуютно. Меня рядом с таким на аркане не удержать. Нет, я понимаю – нужно прощать, но все равно надо помнить и делать выводы.… Ой, не могу! Распалила я себя, прямо-таки до состояния нежного сострадания. Сейчас расплачусь.

Инна на самом деле вытерла ладонью глаза и продолжила монолог уже менее эмоционально.

Жанне хотелось закричать: «Инна, сделай одолжение – умолкни», но она только повернулась к Лене. А слова Инны продолжали ее неумолимо долбить, не давая сосредоточиться на другом.

– Не мешает заметить, что Тина никогда не жаловалась, никому не рассказывала о своей печальной участи, мужественно несла крест, который сама на себя взвалила. Она обладала редчайшим свойством не обременять окружающих своими проблемами. Влачила хилое существование, но как-то по-своему, до отказа заполняла свою жизнь. Может, даже считала ее содержательной. Такая вот патология. Как пошутил Борька: «Она всегда с открытым сердцем и «с букетом наперевес» спешит вытаскивать муженька из очередной ямы и поднимает на ноги всех, кого можно найти, чтобы спасти его. И хотя ей далеко не все и не всегда отвечают «взаимностью», все равно добивается своего». Наверное, такое мужество трудно понять и принять, но оценить можно.

– А вдруг в детстве Тине жилось еще хуже и эту, взрослую она считала за благо? – предположила Жанна.

– Тина никого не посвящала в свое прошлое. И все-таки мне кажется, что жизнь Тины, как и Кирилла – марафон в другую сторону. Не на то она тратила свой неустрашимый могучий дух, упорство и беспредельную доброту. Теперь много развелось мужчин, желающих, чтобы с ними нянчились. Раньше давала знать их послевоенная безотцовщина, полная зависимость от вынужденных быть сильными матерей, излишне опекающих, жалеющих. Теперь неполные семьи взращивают шалопаев и иждивенцев.

– А почему больше забалованы мальчишки?

– Они, предоставленные сами себе, целыми днями болтаются на улице, а девчонки обязаны быть на хозяйстве. Такой у нас менталитет. Девочкам всегда забот по дому хватает, – нашлась Инна.

«У Лены разговор Инны с Кириллом вместился бы в три фразы», – подумала Жанна, но прерывать излияния Инны не стала, чувствуя приближение развязки рассказа.

– …Меня часто одолевали жуткие подозрения, что Кирка не дурак: когда надо быстро соображает что к чему, кумекает, если ему на пользу, ненадолго становится изворотливым, иногда даже может находчиво и холодно возразить. Человек он не шуточный, хоть и под шута ладится. Если дело касается его интересов, он нападает и защищается с энергией и хитростью тигра. Силач, богатырь! Облапошил Тину, присосался к ней, эксплуататор чертов, гений раздолбанный. Давит на нее, заставляет чувствовать, будто она в ответе за него. Не тот сильный, кто одним взглядом ставит на колени, а тот кто одной улыбкой с них поднимает.

– Похоже, для нее он на самом деле первое время был ни больше, ни меньше чем фантастический, неописуемый гений.

– А на каждое мое ядовитое замечание огрызался просто и тупо, как последний двоечник. Сильно закладывал с первым встречным-поперечным, не гнушается общаться по этому делу с любым желающим, особенно если на дармовщину, страшно не любил, когда его обносят рюмкой, относил этот факт к неуважению, но видно, последний ум еще не пропил. Неплохо пристроился, зараза… Ничего хорошего Тине за всю жизнь не сделал. Не понимал, что не будучи задействованной, душа потихоньку отмирает… И потом, – пойми меня правильно – я не против высокой любви, но голову-то на плечах носить еще никто не отменял. А она… Может, ты тоже считаешь, что отношение Тины к Кириллу – любовь в лучших ее проявлениях?

Нет, я бы такого турнула сразу после нескольких досадных происшествий, он у меня и пикнуть бы не посмел, да и не успел. Он у меня не смог бы своевольничать, быстро превратился бы в шелкового. – Инна подняла свой гордый резной профиль. Его увеличенная копия-тень запечатлелась на стене размытым фото-негативом. – Ой, не могу! Как вспомню Тину, так кажется, будто кто-то незримый вытаскивает из моего никчемного обмякшего тела мою парализованную бездонной жалостью бедную душу. Старею, годы берут свое. Слабой, слезливой становлюсь. Где мои семнадцать лет!

Знаешь, Жанна, я недавно опять поймала себя на мысли, которую вот уже многие годы гнала от себя прочь по причине ее абстрактности. Мне часто казалась, что я близка к разгадке поведения Кирилла, но не представляла, что она мне раскроет такое. Я даже самого Кирилла хотела спросить об этом, но судьба спасла меня от необходимости принять на себя столь трудную дерзновенную задачу. Я боялась своим вопросом окончательно сломать его. Понимаешь, я тебе первой открываюсь, не проболтайся, пожалуйста. Когда я, разглядывала Кирилла в нашу последнюю встречу, то у меня опять мелькнула странная, даже я бы сказала, парадоксальная мысль. Мне показалось, что я сделала потрясающее открытие: Кирилл не нашел себя в жизни, другой дорогой пошел – вот в чем причина его постоянных метаний, неудовлетворенности и неустроенности души.

– Да, сказать ему об этом было бы некстати, – усмехнулась Жанна. – Ему итак крепко от тебя досталось.

– Я не шучу. Понимаешь, он не тот, за кого себя выдает. Какой он физик? В нем же погиб артист и возможно, хороший. Вот где его ожидало интересное будущее. В нем, возможно, есть сильное актерское начало. Он хорошо знает цену жесту. Хотя, конечно, с его-то нервной системой… А там кто знает…

Если я права, то это же трагедия всей его жизни, и тогда понятно, почему его ничего не трогает, не мучает, не интересует в профессии. Ошибка привела к тому, что он разуверился в себе. Именно дарование артиста составляет в нем единое целое. Недаром мне часто казалось, что у него артистические переживания, но никак не подлинные. В какие-то моменты я замечала, что ему доставляет истинное удовольствие следить за изысканностью произносимых им выражений, цепляться за слова, готовые ускользнуть, и вдруг, с победоносной самоуверенностью, даже с величием древнего божества, громогласно выдавать шокирующие меня монологи. Удивляла и трагическая широта его жестов, и неожиданная молящая мягкость его голоса с оттенками ласковости, кротости или нарочитой уклончивости. А эта его щемящая, чисто русская печаль, обреченность. Ее не придумаешь, она так и лезет из глубины его души и выпирает отовсюду.

Иногда мне казалось, что он приходит в состояние эйфории от своей значимости, от ума и уже не продумывает до конца ситуации, о которых говорит, а просто начинает нести восторженную ахинею. Я пытаюсь доказать, что он утверждает ерунду, но он уже не в состоянии воспринимать чужие слова. О счастлив восхищением собой.

У меня часто складывалось впечатление, что когда Кириллу казалось, что его не слушают, оскорбляют или еще чем-то задевают самолюбие, он не контролирует себя, и в эти моменты не понимает, что говорит, что делает. Я боялась что в этом состоянии он мог совершить что-то неожиданное, из того что сидит в его подкорке, и что это добром не кончится, поэтому старалась по возможности не касаться его слабых мест. А в тот день разошлась… А может, он и тогда играл?

Откуда в нем эта невероятная тоска и беспомощность? Догадывался, что в его жизни ничего интересного не может произойти? Отсюда пьянки и бесчинства, спровоцированные разудалой, но ущемленной душой, яростная, идиотская непредсказуемость, тупая невоздержанность, под влиянием алкоголя высвечивающая все темное, что таится в нем давно и глубоко, и отсюда же шлейф всяческих «вывихов и вывертов».

Нет, все-таки Кирилл до мозга костей артист. Но он пропустил указующий перст судьбы. Его школьный учитель должен был сказать ему, что он гуманитарий, что он будет самой большой ошибкой… для физики. А может, то был неверный родительский посыл? Самообман перепутали с интуицией. Кирина жизнь – спектакль одного актера. Он играл, и, возможно, сам не замечал за собою, потому что это было абсолютно гармонично слито с его натурой. Он не переживал, а демонстрировал свои переживания. Кир не разглядел своего призвания, но душа его пряталась в вымышленном мире и жила ролями. Искусство оберегало его, не позволяло умереть от горькой истины и в то же время убивало своей не востребованностью.

Его дарование ускользало и от меня, потому что я желала уловить в нем другое, главное, совсем несвойственное ему. Я искала в нем физика-теоретика. И только теперь, по прошествии многих лет, в час полного пренебрежения, а если быть точной, то в минуту жалости к нему, мне кое что прояснилось, и, наконец, открылось во всей несомненности, высветив совершенно иные причины его поведения. Он и в нашем последнем разговоре пытался поставить последнюю, красивую театральную точку. Все в нем есть: и откровенная раскованность, и восхитительная театральность, и скандальность – три кита, три составляющие современного артиста, в моем понимании, конечно.

В разные времена я относила эти «выступления» и выходки то к позе, то к заскокам. Но иногда его игра становилась переполненной передаваемыми чувствами. Это когда самого артиста уже не видишь, только чувствуешь впечатление, произведенное им и поразительное правдоподобие. И тогда, честно говоря, у меня… прямо мороз по коже… Так со мной иногда случалось в театре на хороших спектаклях. Глядя на Кирилла, я терялась и не верила ни себе, ни своим глазам. Понимаешь, Жанна, забываясь, он неожиданно становился удивительно обаятельным, приобретал остроту прекрасной естественности, натуральности. Не могу я тебе этого объяснить, слов не хватает. Он начинал то дивно пластично двигаться как пантера, то шел летящей походкой талантливого человека, разметав полы пиджака и волосы. Не то что бы красавец, но сногсшибательный, ошеломительный. И в эти моменты, казалось, олицетворял все лучшее… Но это был не Кирилл, а человек из мнимого, фантастически нереального мира… Особенно с этой неповторимой пружинящей походкой…

– Артист мироновского таланта, – усмехнулась Жанна.

– А потом вдруг иезуитски посмотрит или заорет как иерихонская труба… И всё исчезало. Терзал контрастами.

– От артистов надо быть на расстоянии, чтобы не разочаровываться, – заметила Аня.

– Понял ли, наконец, Кирилл себя, открыл ли в себе артиста? Думаю, если бы он сумел найти себя, то в его душе воцарился бы мир. И тело восстановило бы здоровье. И не было бы в его глазах тоски по счастью. Единственное, в чем я могу сейчас упрекнуть себя, так это в том, что часто была с ним неуместно резка и категорична. Не стоило так, особенно в последний раз… Я никогда не вела себя с ним так бестактно и агрессивно. Я тогда еще не знала… Помню, лицо его стало унылым, рот запал, он сразу как-то постарел на много лет. Совсем сдулся.

– Изобразил лицо римского патриция эпохи застоя, на котором написана вся его жизнь, будто он на самом деле ее прожил? И тут «спионерил» (украл) чью-то роль? Насколько я помню, Кирилл и раньше не выглядел ни статусным, ни аристократичным. Брюки на два размера больше, майка на два меньше или куртка на голое тело. По типу привычных атрибутов доминошников в старых дворах довоенных кварталов, – тихо заметила Жанна.

– Я не успокоила его, а только презрительно скривила губы. Не могу обойти эту тему, не могу не покаяться. Не разглядела, не распознала. Со мной такого не должно было произойти. Ведь не события, а эмоции человека – это то, что меня в наибольшей степени всегда занимало и трогало в людях. А вот не случилось… Не поняла, не прониклась. – Инна покачала головой, как бы не соглашаясь со своими мыслями, будто они противоречили ее собственной версии. – Многие люди не распознают свою судьбу, но ведь живут достойно, стараются. Разве это может быть оправданием полностью загубленной жизни? Ну не повезло, не на то место метил, так что же теперь – всю жизнь на помойку?

«Закончила Инна свою речь, к моему облегчению, более менее справедливым замечанием… Сколько раз я в письмах заводила с подругами разговор о Кирилле, а правда о нем настигла меня годы и годы спустя… «Красиво» выстроила Инна линию жизни Кирилла. Интересные линии обычно образуется от пересечений с особенными, талантливыми людьми. С людьми другого круга, фасона, склада, иных установок. С такими, чтобы почувствовать спазм в горле… Эти встречи надо нанизывать на свою нить судьбы, как жемчужины. Чтобы потом не только соткать свою жизнь иначе, но и суметь наполнить ее богатством души и любовью… Но Кирилл таких не встретил… А вдруг это Иннина очередная выдумка? Мне самой надо приглядеться к нему. Может, она просто попыталась хоть как-то оправдаться передо мной? Неужели в ней проснулось что-то истинно человеческое или опять эксперименты на людях ставит? – подумала про себя Жанна и добавила вслух иронично и снисходительно-уклончиво, наверное, по поводу характеристики Кирилла:

– Каждый крутится, как может. И ведь казалось бы, чего проще – найди сердцевину конфликта, ее источник, сделай упрощенную модель, как в теоретической физике, и спокойно реши эту бытовую проблему. Так нет же, не упростишь, не разрешишь. Не подходят научные методы физики к живым людям. Слишком много неизвестных… И что самое главное, слишком много эмоций, затрагивающих отношения мужчины и женщины… Что лясы попусту точить?

И психологи на конкретные вопросы дают только обтекаемые советы, потому и не идем мы к этим специалистам, не устраиваем у их дверей столпотворения… Не одобряю я Тину, но объясняю ее поведение очень даже просто и доходчиво: есть такой тип жен и называют его «жена-мамочка». Жаль, конечно, что судьба не предложила Тине лучший вариант. С ее добротой она могла бы стать очень счастливой, но этого теперь невозможно ни проверить, ни доказать, ни опровергнуть. Что плакать над разбитым сосудом, если его уже не склеить? Каждой женщине хотелось бы сказать: «Моя семья – праздник, который всегда со мной, она – реабилитационный центр моей души; она – мое счастье». Но мы не идеалисты, философию изучали, знаем, на чем зиждется призрачное счастье. Разумного компромисса между тем, что есть и тем, чего желаешь, достичь удается далеко не всем. И мириться с этим не у всех получается, особенно трудно тем, которые витают где-то в… другом измерении. В семьях часто нет ни правых, ни виноватых. Не разобраться в их перипетиях. Да… со счастьем в них обычно туговато.

– А я боялась, что ты еще, чего доброго, возненавидишь меня. Ведь я сообщила тебе столько неприятных подробностей, которых, ты, наверное, предпочла бы вовсе не знать, чтобы сохранить в своей памяти положительный образ однокурсника. Прости, если задела тебя своей откровенностью. В каждом человеке есть и хорошее и плохое. Помнишь «Даму с собачкой» Чехова? Ведь если разобраться, и он, и она – отрицательные герои. А Раскольников? Да, он страдал. Но и преступление совершил!

– Да ладно, Инна, все это мелочи жизни, ты мне оказала огромную услугу тем, что сообщила о Кирилле. И, наверное, в рассказе много правдивого, даже если твоя версия возникла из заблуждения насчет Тины, – натянуто улыбнулась Жанна. – Память все равно постепенно снашивается, всякая ерунда стирается и остается от человека для людей только то, что он сделал, чем был полезен и приятен. Допустим, его дело, если оно стоило того… А тайны личной жизни пусть остаются при нем.

После минутной паузы Инна продолжила:

– Я не окончила свой рассказ. Кирилл весь тот вечер не шел у меня из головы, что-то не давало мне покоя, я никак не могла настроиться на нужную волну, все переживала из-за своей несдержанности, оправдывала себя сочувствием к Тине, жалела, что не посоветовала Кириллу отпустить недовольство собой, прежде чем начинать жить по-новому. Поскольку я наговорила Кириллу много не совсем справедливого и обидного, я решила поскорее с ним повидаться и принести свои извинения за слишком эмоциональные «выступления». Это нужно было мне самой для сохранения гармоничного баланса в душе.

Но после больницы он сам явился пред очи мои. Ждал у подъезда. Почему-то со страхом и надеждой впился в меня глазами. Я думала, пришел с повинной. Решила поддержать, помочь раскрыться. Сказала ему: «Я вся внимание…» А он стал, запинаясь бормотать что-то несусветное: «Как ни прискорбно, расколола ты мою жизнь надвое и кинула. Увидел тебя и завис. Я допустил роковую ошибку и словно Великая китайская стена выросла между нами, лишив всякой возможности… «А счастье было так возможно», но оно даже не забрезжило… Сам не подозревал, что способен так любить. Совершенно исключал такую возможность».

«Привиделось ему, приснилось это счастье, нафантазировал его себе? Могу поспорить на что угодно, что не давала ему повода для подобных мечтаний», – молча удивилась я речам Кирилла.

«…Я, может, сам себя клеймил и казнил без тени жалости. (Водкой? – мелькнуло у меня в голове.) Потом принял решение и успокоился, раз не мог тебе соответствовать. Любим мы одних, женимся на других, спим с третьими. И в постели-то мы с ними только для того, чтобы лишний раз убедиться в собственном одиночестве. Это по типу: думаем об одном, говорим другое, делаем третье. Одна и та же схема. Это и есть закон жизни, а счастье – лишь исключение из него… Не обстоятельства меня выбирали, я сам подчинялся их жестокой воле». (Кто бы мог подумать!)

Еще сказал, что «устал греться у чужого огня», мол, быстро приедается даже самая самоотверженная забота нелюбимого человека, что среди развалин его жизни сияющим памятником надежды всегда стояла только я. И он пошел бы за мной, куда мне вздумалось бы, доверяя мне слепо и безгранично. Я всегда притягивала его, влекла неудержимо, и он предпочел меня всем женщинам мира. Готов был в лепешку для меня разбиться, потому что во мне была вся его жизнь. И это не обсуждается.

Он даже застонал при этих словах и сморщился, как от резкой боли, весь как-то осел, скукожился. Я еще подумала тогда: «Не нужна мне твоя любовь. Она гроша ломанного не стоит». Но испугалась за него: «Не прихватывает ли сердце?» Потом мысленно отметила для себя без всякой насмешки: «Привирает насчет готовности». От его объяснений в любви в тот момент у меня, наверное, был такой вид, точно я нос к носу столкнулась с живым динозавром.

Еще Кирилл говорил, что каждый сам творец собственных несчастий. Представляешь, мои слова повторил! И знаешь, что под занавес выдал? Конечно, не прямо в лоб, а с загогулинами. Мол, хочу прояснить некоторые обстоятельства… «Я не сразу понял, что меня в тебе поразило, гнал от себя всякую мысль о тебе. Понимал, что недосягаемая, окруженная «ледяной стеной своих совершенств». Сколько раз пытался объясниться, но каждый раз что-то останавливало. Наверное, страх быть осмеянным. Все мерещились твои насмешливые глаза. Поэтому все носил в себе, испытывал жгучую зависть к твоим мужьям. Я был недостоин тебя, недосягаемая моя, но и они все как на подбор не стоили тебя . Прости, что взялся чесать языком на их счет».

Я хотела пошутить, мол, говори скорее, а то успею состариться, но язык не повернулся. Кирилл утверждал, что без меня ничего в этой жизни не приобрел, а только терял. Все у него разладилось. Говорил, что я его просто околдовала, и за всю жизнь он так и не сумел избавиться от наваждения. Рассказал, будто бывал на седьмом небе, когда я удостаивала его своим присутствием в их доме, терпел от меня любую критику, покорно замолкал, потому что она для него была музыкой. Он видел и слышал только меня. Фоном всей его жизни звучал мой голос… И до сих пор он передо мной коленопреклоненный… И теперь, когда каждый день приходится сталкиваться с возможностью и… неизбежностью смерти, он наконец нашел в себе силы исповедоваться.

Я молча слушала. «Эта исповедь – последний грех стареющего «гения?» Прошлые чувства не могут быть предметом обсуждения и осуждения. Давай, продолжай, раз уж начал, – думала я с неопределенным, смешанным чувством. – Только твоя любовь ко мне – это твоя идея-фикс. Отмазка неудачника. Надо было жить мудростью и опытом, а не фальшью и фантазиями. Надо жить, даже если ты на краю…

Выдаешь желаемое за действительное. Оправдание своим неудачам придумал. Не умеешь ты любить. Да и не в те двери стучался». А он понес чушь о том, что постоянно натыкался и ненавидел эту беспомощную, виноватую, сочувствующую улыбку жены и ее патологическую честность. Что она, живя в выдуманном ею иллюзорном мире, упрямо верила, что если быть хорошей, то все ее будут любить. Она словно из девятнадцатого века...

Меня покорежили слова Кирилла о Тине. Кому выдвигает обвинения! Человеку с небесной душой! Мои мысли о нем балансировали на грани дерзости. Но на тот момент я решила, что не всегда стоит подлецу говорить в глаза, что он подлец, а дураку, что он дурак. Все-таки человек только из больницы. А может, я просто не смогла после его признания гнать обычную пургу. Язык не поворачивался обругать его. Это было бы совсем уж бессердечно. Хотя в моей ситуации он бы, наверное, ни перед чем не остановился. Я слушала его и тем пыталась выиграть время на то, чтобы привести свои мысли в порядок.

«Идеалистические воззрения не помешали Тине в реальном мире остаться порядочным человеком... А Кирилл… Какая Инна все-таки разная. В этом я тоже вижу ее некую особую талантливость», – неожиданно подумалось Жанне.

– А Кир все свое талдычил: «Мол, теперь не имеет значения кто кому врал, какие были страсти. Что было – давно быльем поросло, и все же… Вот ты такая резкая, жесткая, а я все равно, как нетрудно догадаться, люблю тебя. Парадокс? Если, условно говоря, каким-то немыслимым путем ты полюбила бы меня… если бы дала хоть малейший повод, хоть ничтожнейший намек, я не упустил бы возможность… Не за что мне было зацепиться.

А ты любила определенность. Да и глаз у тебя наметанный. Хотя взгляды наши отчасти совпадали… Ты никогда не полагалась на чьи-то бескорыстные, добрые чувства в силу их зыбкости, ненадежности... Слишком часто нас обманывали, пусть даже не назло, а по беспечности… Да и я выглядел не лучшим образом. Попал в яблочко? К тому же еще эти мои глубокие внутренние комплексы, идущие из детства. А я голову от тебя потерял... По большому счету ты презирала меня. Ты даже не соблаговолила выслушать меня. Я отчетливо помню тот вечер. Ты ему не продала особого значения, а я надеялся. Все могло сложиться иначе, и я не пустился бы во все тяжкие… Я был подавлен твоим брезгливым безразличием».

«Когда это было? Не помню никаких объяснений! Был разговор. Но, мне тогда и в голову не пришло, что за непонятными, высокопарными нескладными, нервными словами может стоять изломанная судьба. Ужас в том, что я на самом деле дразнила его, не зная, что режу по живому, – переживала я молча. – Теперь-то мне понятно его поведение, все сходится… Он тогда явился ко мне в общежитие при полном параде. В галстуке! Предлагал вместе рвануть «на юга». «Что за наезд? – думала я тогда. – Это при его-то нищете? Где взял деньги? Украл? Чистейшей воды авантюра, бред».

Боже, как же все перемешано в котле жизни!.. Ну так вот, Кирилл продолжал:

«В прошлом теперь ничего не подправишь, не подчистишь, не изменишь. Если по-хорошему, надо было давно объясниться. Ладно, проехали! Все надоело, обрыдло. Постарел. Замучило болезненное ощущение быстро ускользающего времени, стал чувствовать с острой волчьей тоской, как мало осталось мне ярких мгновений даже таких, что бывают под градусами».

И был у него при этих словах слегка безумный отсутствующий взгляд несчастного непризнанного гения.

Потом превозносил и славил меня. Говорил с мелодраматичным надрывом. Позволю себе заметить: я не любительница подобных сцен. Честно говоря, мне даже не хотелось его как-то утешить. Меня даже познабливало от его признаний. Поперек горла мне были его прошлые воздыхания. Хотелось заорать в истерике: «Я уже не могу спокойно слышать твое имя! Пойми, слово «любить» не бывает в повелительном наклонении! Опять блефуешь? Что ты ко мне привязался? Это твои проблемы, прекрати ерничать».

В общем, ахинею Кир нес. Заговорил меня до потери пульса. Вот приспичило! Буквально смаковал свои чувства ко мне. Виноватить меня решил? Думал, паду ниц пред ним? Его пылкие излияния ничего не говорили моему сердцу. Я слушала и пыталась уверить себя, что все это только слова, пустые фантазии неудачника. Едва ли не окрысилась на него. Мол, ноги моей теперь больше не будет в вашей квартире. А во рту наждачная сухость и язык словно прилип к нёбу. Нестерпимо ныл затылок, и казалось, что голова вот-вот взорвется. Я будто зависла в каком-то болезненном промежуточном состоянии.

«Устроил Кирилл Инке балаган. Если счастье замаячило у горизонта, надо было гнать дурные мысли и бежать за ним, задаваться целью и добиваться ее, а не распускать слюни и с горя бухать. Его любовь к Инне, тоже своего рода проявление эгоизма, – беспощадно подумала Жанна, почувствовав неприятный холодок в груди. – Надеялся стать дополнением к сильным качествам этой женщины? Губа не дура… Меня не проведешь. Гнать от себя таких кавалеров надо, чтобы и другим неповадно было. Правильно Инна поступила, нечего приваживать альфонсов. Такой, и добившись любви, не будет в услужении», – поздравила она себя с собственной проницательностью и тут же подумала: «Ну и словечки из меня полетели! Откуда они? Я же не вращаюсь в примитивном пространстве незрелой молодежи и не общаюсь с подонками».

– Кирилл говорил мне о своей любви, но так словно меня не было рядом. Он будто напрочь забыл обо мне, даже ни разу не посмотрел в мою сторону, и только слезы текли по его бледным исхудавшим щекам. Он утверждал, что «только раз в жизни был счастлив, когда влюбился в меня и даже готов был покончить с собой, воображая, будто держит меня в своих объятьях. Хотел навечно остаться в этой сладкой мечте, чтобы умереть счастливым и больше ничего не испытывать. Лучшего для себя не мог придумать. Но судьба, видно, давно наметила и определила ему другую дорогу».

«Здравый смысл перевесил или струсил?» – вклинилась я в его исповедь с ехидным замечанием.

Еще говорил, что даже присягал на верность вечно состоять при мне, но разочаровался в рыцарстве. Вот, мол, до чего дошел. Всю жизнь пребывал в любви, но она не окрыляла, а убивала его. Меня передернуло от его последних слов: «Опять жалобит, опять оправдывает себя?» Я рассердилась, но подумала: «Пусть говорит, а то, неровен час, у него окончательно шарики за ролики зайдут».

Мне казалось, что слова Кира были заимствованы из какой-то пьесы, из незнакомой мне роли, заготовлены им впрок и только ждали повода излиться, обрушиться на благодарного слушателя. Он говорил яростно, наступательно, как если бы стоял на сцене, а эти мысли не давали ему покоя, мучили, жгли изнутри, занозой вонзались в мозги. И вот, наконец, он сумел их изрыгнуть из себя, избавиться! Будто покоя не было ему на этом свете... Что-то невыносимо-грустное тлело в его, когда-то красивых, черных, а теперь задернутых туманом глазах. И что-то бесконечно-беспомощное – в безжизненно болтающихся вдоль тощего тела руках. Видно грядущая трагедия уже тогда, набирая силу, настигала его. Дрожь пробирала меня от его слов. Я пережила целый фейерверк противоречивых чувств. – Инна передернула плечами, будто отгоняя наваждение. – Ха! Жанна, ты знаешь анекдот о смешанных чувствах? Ну, тот, где теща летит в пропасть на новеньком мерседесе, подаренном зятем… Так, к слову пришлось.

«Ох, Инка, опять из тебя лезет чисто мужская грубоватая пошлость», – покривила губы Жанна.

– Ну, так вот, я тогда вспомнила выражение: «Настоящие мужчины не нуждаются в жалости. Рано или поздно они все равно отомстят за нее». И тут же мысленно взялась рассуждать, анализировать его: «А зачем они ее принимают, если она их унижает? Получается, женщины выручают, спасают мужчин, жалеют, а они из самолюбия еще и мстят им за это? Такова их благодарность?.. И Кирилл такой? Мужчины вообще народ парадоксальный, нелогичный, как-то не по-людски у них все. Не у всех конечно… Напрасно мы пытаемся проникнуть в их души – там потемки».

Говорят, все люди делятся на тех, что существуют «вопреки» и на тех, которые живут «благодаря». У Кирилла все в жизни – вопреки. И любят его вопреки здравому смыслу, и ничего он в жизни не достиг вопреки неплохим умственным данным, и сам он любил вопреки элементарной логики. Хотя какая может быть в любви логика?..

– Не казнись, не переживай. Все равно надолго любви Кириллу не хватило бы. Даже если бы ты многим поступилась ради него, он долго не продержался бы, запил. Услышать, почувствовать, понять и принять на себя – не для него. Все его обещания – пустой звук, – серьезно сказала Жанна. И, вздохнув, подумала, что Кирилл, скорее всего, главной причиной своей несостоявшейся жизни считает безответную любовь. На нее возложил ответственность за все беды. Не признавал себя никчемным. Видно, крепко ему эта мысль в голову засела. Всю жизнь ждал чуда. А Господь чудесами не разбрасывается, достойных облагодетельствует.

И Зоин муж, я слышала, непутевый. Забалованный, капризный, с юношеской болезненной самовлюбленностью. Со страшной силой себя нахваливает. Речист. Кто бы снял с Зои горечь ее постоянных обид? Обычно это делают близкие люди… Почему, вместо того, чтобы жить в радости, люди ссорятся, делают друг другу пакости? По глупости? От недостатка культуры? Не задумываются о том, как живут? Их всё устраивает или наоборот, ничего не устраивает, потому что не нашли своей пары? Зоя была умной, стильной девушкой, невыразимо обаятельной, но несколько неуверенной в себе по причине неудачного детства. Она из нашей когорты… О таких говорят, что они не бросаются в глаза, а врезаются в память. Почему ей не повезло? Мне кажется, что когда Дмитрий бывал кем-то захвачен, он не отдавал себе отчета в своих действиях, а когда остывал, то сам не умел отторгнуть от себя объект прошлого вожделения. Череда поступков любого человека – определенная последовательность, типа числового ряда. Только ряд этот у каждого свой. Кто-то мог выйти за рельсы судьбы, у кого-то не получалось. Уместны ли теперь мои мысли?

Я считаю, что подмена таких понятий как мужская честь и достоинство ведет к появлению таких вот, с позволения сказать, мужчин. Или их полное отсутствие. Эти особи хуже животных. Те хоть не пьют и у них крепки инстинкты сохранения семьи и заботы о ней. «Легко быть Богом, легко быть животным, но трудно быть человеком?»

– И все же в нас, в женщинах, больше естественного, непреложного, мы терпеливее, трудолюбивее, умеем учиться, у нас мощный цепкий ум, в нас заложено творческое начало. Мужчины циничнее. Мы не мыслим перспективно? Но не так уж и много я встретила мужчин способных к этому – один, два и обчелся. Мы не такие жесткие. Или доброта и мягкость уже причислены к порокам?

«Опять Инку повело философствовать. Надолго?» – сердито подумала Жанна и будто отключилась.

– …Оказывается, Кирилл любил меня бог знает сколько, – донеслось до Жанны. Она среагировала на имя Кирилл. – В этот момент я ненавидела его за эту незваную, непрошенную любовь, наверное, потому что косвенно посчитала себя виновной в его беде и в несчастье Тины.

…Кирилл еще не совсем пришел в себя, стоял, опустив голову и я, воспользовавшись этим, отступила в тень дома. Он, кажется, не заметил моего ухода и продолжал стоять, задумавшись, возможно потрясенный своей откровенностью. И тогда я кинулась в переулок, сопровождаемая пытливыми подозрительными взглядами соседей. Дорога забирала чуть вправо, потом резко вверх. Я оглянулась. Кирилл… взорвавшись рыданиями, грудью бросился на чугунную ограду того скверика, что был напротив моего дома…

Когда жизнь не оправдывает наших ожиданий, в конце концов… мы уверяемся, что не имеем к ней никакого отношения, и что она не нужна нам такая. А ведь это глупо. Жить – уже счастье… даже если приходится преодолевать и побеждать отчаяние и депрессию. Конечно, не в моих правилах отвечать за чужие страдания, но тут… получалось, чем больше мук, тем крепче чувства? Тогда я как бы внезапно для себя открыла Кирилла заново. Раньше я считала, что для женщин самое главное в жизни – любовь, а для мужчин работа.

– Я думаю мужчины – не исключение из общего правила, – грустно пошутила Жанна, чтобы разрядить обстановку. Она, похоже, было довольна простотой своего объяснения.

– Кто бы мог подумать такое о Кирилле? Видишь, как все обернулось. Я ведь тоже не железная. Вот так насмотришься на чужие жизни… и впрямь может прийти в голову, что тайна ее не в радости, а в страдании. Счастливое пролетает мгновенно, а страдания продолжаются вечно... Не говори никому о признании Кирилла.

– Я слышала, что мужчины умеют хранить чужие тайны, а женщины – свои, – рассмеялась Жанна.

– Ты умеешь молчать, иначе бы я с тобой не поделилась. Думаешь, Тина догадывалась, а может, даже наверняка знала о влюбленности мужа?.. Демон ревности, странный и страшный, а она мне ни сном ни духом… Бедная, – со скорбной интонацией сказала Инна.

«В старинных книгах писали: «Боль проникла до самой амальгамы ее души?» – печально вспомнила Жанна. Ее ошарашила и утомила неожиданная тайна. И она, желая пресечь дальнейший поток излияний Инны, вяло спросила:

– А с работой у Тины как было?

– Ходить по трупам не умела, расталкивать всех локтями – тоже. Не про нее все это. Сама знаешь, не было в ней стервозности, коробило ее от грубости и несправедливости. Затирали ее поначалу. Но профессия ее выдрессировала, в работе она была въедлива, старательна, никогда никого не подводила, и это было замечено. Хотя годы и ей наступают на пятки, и уже чувствует она иногда недалекое эхо старческих недугов, но пока работает.

– А Кирилл? – неожиданно для себя вслух произнесла Жанна, хотя была бы рада больше не возвращаться к разговору о нем.

– Так нет его вот уже как десять лет. Через неделю после того странного объяснения ушел из жизни. Так сказать, покинул ненавистную пристань… нашу прекрасную родную землю. Наверное, предчувствовал. Может, потому так упорно возвращался к теме смерти в моей последней с ним беседе. Она прямо-таки просилась в наш разговор… Кирилл, будто ощущал уплотняющиеся над ним облака безысходности, чувствовал движение времени, утекающего прочь от пережитого… в молчание, в пустоту… Он боялся больше не встретиться, торопился исповедаться… Я обычно внимательна к деталям, а тут разнервничалась, распсиховалась… В чем причина его раннего ухода из жизни? Напряженность в нем росла, искала выход и нашла? Жалость к себе? В жизни много нелогичного, непонятного. Может, судьба, забирая Кирилла, ограждала его от чего-то более страшного? Когда покинул нас… он будто стал мне необходим… Никак не привыкну к этой мысли.

Чувство утраты – огромной, невозвратной – обрушилось на Жанну. Она буквально остолбенела от нахлынувших чувств. Инна продолжала говорить, но Жанна ее не слышала.

«О каком долголетии вообще может идти речь при таком уровне взаимоотношений в семьях? То беспробудно пьют, то ежедневно ругаются, оскорбляют друг друга. Никакого терпения добрейших Тин и мудрейших Александров, рано понявших, что лучшего счастья, чем хорошая семья не бывает, на всех не хватит, – подумала Аня, внимательно прослушавшая историю жизни сокурсника. – Поздно на пороге небытия задавать себе вопрос: «Так ли я жил?» Надо на протяжении всей жизни спрашивать себя: «Правильно ли я живу?»

– …Я тоже провожала Кирилла в последний путь. Шел дождь. В лицо дул сильный северный ветер. Природа оплакивала его уход злыми ледяными слезами. Как ни странно, в уголках губ Кирилла пряталась улыбка, словно он был доволен, что наконец-то все закончилось. Может, и правда сжалился над ним Всевышний, вот и распорядился... Что тут поделаешь... Говорят, не только браки, но и вообще все наши судьбы там, на небесах заранее расписываются, а мы их только глупо ломаем и укорачиваем… Возможно, это очередная выдумка церкви…

– Так он что, умер? И все твои претензии к нему – ерунда, потому что его уже нет? – тихо переспросила Жанна и как-то странно охнула.

Ей, наконец-то дошел смысл всего сказанного Инной. Неожиданно тяжелым камнем на ее сердце навалилась печаль и придавила, не давая свободно дышать. Инна удивленно замолчала. Жанна тихонько встала и засеменила на кухню за нитроглицерином. Наглотавшись лекарств, она заторможено подумала: «Надо же было такому случиться, не ожидала я от себя бурной реакции. Никогда не знаешь, как на тебя подействует смерть того или иного человека. Сердце притворяться не умеет. Может, я не должна была его отпускать… прогонять? Со мной он был бы жив…»

– …Когда я узнала о последней выходке Кирилла, мороз по коже долго пробирал, ступор не отпускал. Не могла вырваться из чувства вины. Будто невольно добила его… Каждый человек живет и уходит под свою музыку. Только любовь и долг способны укрепить нас в трудную минуту. И они же удерживают нас на этой грешной земле. А Кирилла уже ничто не держало.

И вдруг в какой-то момент я со стыдом почувствовала, что Тину мне все равно жальче Кирилла… Такая вот странная арифметика… Его уже нет, а я никак не могу простить ему Тины. Живых надо щадить… И все равно его, непутевого, жалко… Я не наблюдала в нем деменции, спутанного сознания, но по сути дела он тогда уже был немолодым, слабым, потерянным беззащитным… И проблемы у него были не глобальные, но общечеловеческие, всем понятные. А вот их причины… Если бы я их знала, скорее прощала… А я на него кричала. Да что уж теперь… В лунном свете и пыль прекрасна.

– Не вини себя. Ты не смогла бы спасти Кирилла, даже если бы поженились. Вы же абсолютно несовместимы. Так бы и лаялись, пока ты не выставила бы его за порог. Любовь, может быть, на короткое время изменила Кирилла в лучшую сторону, но жизнь беспощадно возвратила бы его в свою колею. И еще не известно, что было бы хуже. Он был слишком слаб, чтобы быть способным на что-то серьезное. А за последнюю встречу тем более не кори себя. Сам нарывался. Все к этому шло. Такое, к сожалению, случается чаще, чем мы предполагаем, – твердо сказала Жанна. Потом подумала и, заметно колеблясь, добавила: «Он был обречен».

– Я-то думала, что, ругая, руководствуюсь, благородными мотивами. Маловато времени нам отпущено Богом… Может, и другая какая-то причина его смерти отыскалась? – с надеждой в голосе спросила Инна. – В тот год Кирилл был совсем неуправляемым. Соседи жаловались. Но я сама болела и только Тина могла знать истинное положение дел и чем-то помочь.

В последние часы в нем гнездилась причудливая смесь задетой гордости и простосердечного страха смерти, самого главного страха любого человека. Без жены шагу не мог ступить. Тина позвала меня помочь. Я приняла во всем деятельное участие. В предсмертный час Тина была поражена спокойной, обдуманной уверенности на до неузнаваемости исхудавшем лице мужа. Я тактично ушла на кухню. Между ними могли быть разговоры, не предназначенные для посторонних ушей. Потом он начал метаться, точно искал что-то. Меня потребовал для исповеди.

Ушел, оставив всем нам ужасное осознание непоправимости происшедшего, а Тине, помимо всего прочего, покой и прохладную умиротворенность вдовьей доли. Странно, но всё будто встало на свои места… Я, наверное, жестко выражаюсь, но то был уже не первый момент моей надорванной веры в человеческие силы и возможности. Я сама то Всевышнего приплетать стала, несмотря на атеистическое воспитание, то мистику… Слишком сложен человек, чтобы раскладывать его характер по полочкам. Я про Кирилла. Под завесой тайны прожил он свою странную, непутевую жизнь.

Последние слова Кирилла принадлежали мне. Я была вне себя от его жестокости. Одно дает мне малое успокоение – надежда, что он был в состоянии прострации и не ведал, что бормотал, кого выкликал, прощаясь с жизнью. Конечно, я понимала, что то, что он мне шептал, его уже ни к чему не обязывало… Я не могу поверить, что он говорил это намеренно. Сотворить такое… А говорят, мы себя глубже проявляем, когда нам плохо.

В его последние минуты мы разговаривали только глазами. Жанна, никому не говори про это. Тина не слышала, ее в те минуты не было рядом, она священника вздумала по телефону вызывать, чтобы облегчил уход мужа. Чудачка…

– Это ее право. Может, ей от этого самой стало бы легче и спокойнее, – осторожно заметила Жанна.

– Знаешь, я тогда сразу вспомнила отчима Лены, который, желая напоследок поиздеваться, – она стояла за ширмой, в изголовье его дивана и все слышала – будучи в трезвой памяти не говорил ее матери добрых прощальных слов, а, поглядывая на нее с кривой ехидной усмешечкой, то сладострастно, то умильно вздыхая, вспоминал свою последнюю любовницу. А ведь они прожили вместе пятьдесят семь лет! И Лене не позабыл нагадить, пытаясь заразить раком. Ее трясло, выкручивало, каждая клеточка протестовала, перед глазами все плыло и колыхалось, а тонкие бледные губы отчима растягивала саркастическая, демоническая, счастливая улыбка. До последнего был прямо как… вурдалак, кровопийца. О, черт!..

– Нашла о ком вспомнить… Кирилл не такой! – рассержено зашептала Жанна.

– Прости, прости. Мозги поплыли, – оправдалась Инна.

И словно для пущей убедительности или для того, чтобы отвлечься от мыслей о Лене, она добавила:

– Жизнь, любовь, смерть – это лишь формы случая... Но теперь мне кажется, будто что-то в таком роде и должно было произойти с Кириллом. Судьба одной рукой дает, другой забирает. И никаких поблажек... В этом мое осознание ее всесилия?..

– Перестань! В тебе говорит отчаяние, а в нем нет ничего хорошего.

– Кирилл ушел в другую реальность и свою неуловимую тайну унес с собой.

– В нереальность ушел. Думаю, там ему хорошо.

Но Инна вздохнула:

– Я представить в ту нашу последнюю встречу не могла, что пройдет всего ничего… и мы будем лишены возможности вот так же стоять рядом, пусть даже ссориться… Мне теперь его почему-то не хватает, и это как-то совсем глупо. Он открывался, открывался, я находила в нем что-то новое… Мне никогда уже не узнать, каким он был на самом деле, что роилось в его, возможно, неповторимо талантливой голове. Он мог бы крупно существовать? Но не случилось?

– У Кирилла была душа голубя, жившего в клетке своих слабостей, из которых он не мыслил, как вырваться, – подвела итог разговору Жанна.

– А я Валю вспомнила, ее солнечный характер. В утро ее ухода сначала пунцовым светом взорвались окна микрорайона, потом алым и ярко-оранжевым пожарищем запылали стекла высоток. Весь город ослепительно сиял! Поразительное было зрелище! Разгорался морозный январский день, праздник рождества Христова, – задумчиво произнесла Аня.

*

Лена, пытаясь прийти в себя от печального известия, горестно подумала: «Из многочисленных деталей, наконец, сложилась более или менее понятная картина жизни Кирилла. Рассказ Инны добавил последние недостающие фрагменты и краски. У каждого из нас единственная неповторимая жизнь: счастливая – несчастливая, удачная – неудачная, со всеми вытекающими отсюда последствиями… Еще один преждевременно покинул нас, не справившись со своей судьбой или с собой… Не прислушивался к своему сердцу, не пытался понять, что ему было назначено там, наверху… Неожиданно отлетел его последний листок календаря. И ведь тоже хотел жить правильно… Кто знает, почему так больно отдается в моем сердце судьба каждого ушедшего однокурсника? Будто хоронишь часть своей души. Потому что я невольно примеряю ее на себя? По причине возраста, нездоровья или сочувствия?

Тину жаль. А может и правда есть такое понятие как «неспособность к счастью»? Ведь есть же люди неспособные к любви, вернее, они любят только себя. Таких я много встречала. А вдруг именно таким Тина и видела свое счастье? Тогда это ужасно. Не дорасти до понимания высокого… Только служение, да еще и недостойному… По ее получается, что жизнь – это боль. И только тот, кто ее испытал, может ценить жизнь? Ерунда какая-то… Любить, значит жалеть. В этом есть что-то религиозное или истинно русское? Это генетическое свойство только женщин? Мужчины тоже подвержены?..

Лена вздохнула. Что-то далекое, но очень дорогое коснулось ее сердца. В глазах появились слезы. Она с грустью подумала:

«Помнится, изначально психологическая установка каждой из нас была очень даже оптимистичной. Навязчивые пессимистические мысли о невозможности найти взаимную любовь и о труднопреодолимом одиночестве человеческой души появились много позже. Всякий человек, в той или иной степени, проходит через самопознание и мучительное изучение своего объекта любви, но этот опыт не всегда бывает удачным. Вот анализирую жизнь Кирилла, Дмитрия, Михаила, Бориса – со слов подруг, конечно, – и сразу приходят на память слова Чехова: «Жизнь проста. Надо приложить много сил, чтобы ее испортить».

Очаровываться можно в любом возрасте, но что это дает? Поддержку?.. Где она, эта любовь, способная одновременно глубоко затронуть сердца обоих? Ау-у…»

2005 г.

Продолжение следует.