Онлайн чтение книги Тина
Дом

– Нелю помнишь? – спросила Аня у Жанны.

– Конечно. Она с третьего курса на заочное ушла. Замуж вышла. Маленькой, покладистой, улыбчивой была. Светловолосая, глаза-васильки, ямочки своеобразные: не на щеках, а под глазами. Тоненькая, как тростинка. А жених ее, Петя, кряжистый, широколицый, уверенный в себе. Волосы черные, блестящие, ну прямо-таки вороньим крылом скользили по голове. Лет по двадцать им было. Как сложилась их судьба? – заинтересовалась Жанна.

– Познакомилась она с Петром на танцплощадке, когда он ходил в увольнительную. Как-то сразу глянулись друг другу, и закружила их любовь бурная и радостная. Его родители в деревне жили. При них еще пятеро детей оставалось. Ее мать жила в малюсенькой городской квартире с двумя дочками и бабушкой.

Жизнь начали со скромной солдатской свадьбы. Сначала Ваня у них появился – крепкий черноголовый мальчик, потом Анюта – светловолосая.

Потом и Маша обрадовала родителей, родившись здоровенькой и спокойной. Жили на квартире. Петр работал сварщиком и по вечерам подрабатывал. Руки золотые! Четыре года пролетели в радости и заботах. Да что-то загрустил Петя, молчаливым сделался, раздражительным. Работа денежная, но не лежала к ней душа. Сознался он жене, что еще мальчишкой мечтал стать военным, да любовь помешала исполниться желанию. А теперь узнал, что женатых в училище будто бы не берут. Призадумалась Неля: муж любимый, все бы для него сделала, да страшно его отпускать. Опять романтические увольнительные начнутся – и прости-прощай семья, дети. Но и пребывать в тоске – тоже невелика радость. Загубит жизнь, а она одна. И тогда будет жена всегда виновата в любых неудачах мужа. Вот и решилась оформить фиктивный развод, понадеявшись на Бога. И Петр козырь выдвинул неожиданный: «Устроишься на работу, тебе с тремя детьми, безмужней скорее дадут общежитие, а повезет, так и свою комнату в коммуналке». Развелись они. Чего это стоило Неле, знала только она сама. Ведь через себя переступала, через вековые традиции своей семьи. Понимала, что не печатью держат мужей, а душа болела, преступницей чувствовала себя перед детьми. Но нашел муж нужные, правильные слова.

В первый год не удалось Петру стать студентом. Приехал домой как пес побитый. Еще смурней стал, упрямей, «из книжек не вылезал» по вечерам. Неля не трогала его, оберегала покой мужа. Хотя сама работала во вредном химическом цеху и возвращалась измочаленная, забрав по пути детей из детсада. Малыши, чувствуя на себе строгий взгляд отца, примолкали, за диван прятались. Только старуха-хозяйка, громыхая кастрюлями, удивлялась на Петра, молчком сидящего за книгами каждый вечер на кухне. Видя упорство мужа, Неля успокоилась и с легкой душой отпустила учиться. «Для будущего детей старается, – думала она с грустной радостью, – такой семью не бросит. И я все силы положу для их счастья. Выдержу».

И выдержала. Пять долгих лет, ни выходных, ни праздников, кроме счастливых дней приезда мужа на каникулы. Да только не очень они были веселыми. Таился он от соседей, сослуживцев жены. И все затем, чтобы не лишили ее комнаты в общежитии. Но люди были снисходительны, жалели Нелю, сочувствовали ей, не одобряли вольную учебу мужа, считали, что мог бы и заочно получить высшее образование в любом другом вузе, раз голова варит. Тяжело было ей, но радовало то, что вот-вот должна была получить от завода квартиру.

По окончании училища направили Петра в Кушку. Семья официально воссоединилась. Камень с души Петр у жены снял. И хотя не успела Неля получить квартиру, зажили они вновь счастливо. Жилье как у всех – казенная комната. Школа для детей «маломерка». Не успели прижиться на новом месте – другое назначение получили, под Оймякон. Так и колесили они семьей по всей стране. Детям нравилась кочевая цыганская жизнь. Отца они почти не видели. Он, как говорила мать, «выслуживался». Да и Неле не часто выдавался вечер, чтобы пообщаться с семьей. Она всегда находила место, где бы подработать. А дети все больше одни кантовались. Мечта у Нели с мужем была – дом построить большой и красивый, чтобы было где детям жить оседло и старость их тешить.

А годы утекали как песок сквозь пальцы. Чины мужа росли. Ушел в отставку подполковником. Квартиру наконец-то получил свою, трехкомнатную. На расширение в очередь встал, хотя считал, что безнадежное это дело – хвост ее велик. Дети к тому времени школу окончили, но рвения к учебе не проявляли, в институты не стремились, да и рабочие специальности их не привлекали. Ваню постигла неудачная любовь, последовал развод. Интересов у него других не было, кроме дружков по работе. Запил с горя. Остановиться не мог, будто прописался в гастрономе. Дочь Анюта рано замуж вышла, самостоятельной, по-своему построенной жизни захотела, да не получилось у нее. Все чего-то особенного хотела. А чего – и сама не знала. Разбежались они с мужем. Предложила Анюта матери, что если родит, ребенка к себе на время взять, помочь ей встать на ноги. Неля отказала: «На дом копим, вот-вот строить начнем. Сама обходись. Я же вас маленькими по сути дела одна растила». Дочь не решилась «на подвиг», аборт сделала, а через год опять замуж вышла, только детей уже ожидать не приходилось, а муж хотел наследника. Разошлись. А Машенька завербовалась на Север и даже писем не писала. Сын в тюрьму первый раз попал за драку «по пьяной лавочке».

А родители дом строить начали – огромный, с размахом. Во всем пригороде такого ни у кого не было. Анюта ушла на квартиру. Обижалась на мать, что судьбу ей сломала. Мужчины были, а мужа больше не нашла себе. Тоже пить стала, в психушку попала. После нее работы постоянной не имела, но к родителям больше за помощью не обращалась. Сын опять в тюрьму попал. По слабости характера связался с бандитами. Вторую семью завел и тоже ненадолго. Пытался «расколоть родителя на матпомощь» для внуков, но не получил.

А дом все рос. Уже второй этаж расцвел, с шикарными резными лестницами, внутренними деревянными колоннами. Все как мечталось. Особенный, удивительный был дом. Каждый кирпич в нем к месту, каждая дощечка шлифованная, лакированная. Чудо-дом. Душу вкладывал в него Петр. На себе таскал бревна, сам топором, рубанком работал. А людям со стороны казалось, что работой он себя занимал, чтобы не думать о бедах детей.

Построили. Гостей созвали. Только не было на новоселье детей, не было внуков – тех, ради кого копили деньги и строили эту прекрасную громадину о восьми комнатах, с двумя ванными и туалетами, с позолоченными ручками дверей и окон, с узорными решетками первого этажа, резными наличниками и верандами на втором. Водка текла рекой, но пьяные песни лились не с радостью. Хозяин с гордостью водил меня по своим хоромам, хотел показать, что счастлив. А глаза у обоих были тоскливые. Особенно у Нели.

Петр был не глупый человек, но крутой и упертый. Наверное, он уже понял, что не так прожил жизнь, хоть и очень старался. И теперь не знал он, себя ли винить, жену ли, которая не противоречила ему, не вразумляла, а любила, верила, поддерживала, жила его жизнью, его мечтами? Ведь именно такую жену он всегда хотел видеть рядом с собой: не самостоятельную стерву, а мягкую, добрую, покладистую. Вот и жила Неля по его указке.

Задумывалась ли Неля, что судьбы их детей в ее женских руках? Что зароняла она в их души, возвращаясь с работы усталая, молчаливая? Что доброго слышали от нее дети, без присмотра носившиеся изо дня в день по улицам в поисках развлечений? Не знали ни забот, ни обязанностей, потому что Неля сама до ночи с домашними делами управлялась, когда все уже спали. Всю жизнь была героиней труда и терпения. И все для чего? Ради дома.

В ту ночь, когда горел их известный на всю округу дом, Петру стало плохо, но он не щадя сил пытался бороться с огнем до последнего. Пожарные смыли пепел с его обожженного тела. Неля с воем бросилась ему на грудь, будто ища защиты. Ей оставалось одно – мыкать горе в этой ненужной для нее жизни. Она уже не понимала, отчего душат ее нескончаемые слезы: Петину ли смерть, детей ли неудачную жизнь оплакивала?..

От безысходности слегла. Операцию перенесла. Рак у нее был. Сейчас на инвалидности. С сыном живет-мается. Переживает, что ничем помочь ему не может. Анюта иногда навещает брата в отсутствие матери. Нестерпимо грустно на Нелю смотреть…

*

Аня загрустила. Ей припомнился рассказ подруги, работающей в милиции со сложными подростками. И назвала она его в своих мыслях: «Командировка в трагедию» или «Исповедь потерянной девчонки». Та девочка до двенадцати лет была домашней, но из пьющей семьи. И, слава Богу, не из ее подопечных.

Конец августа. Серое, тихое, раннее утро. Если не считать постоянного фона – гула далекого завода, – тишину нарушает только шуршание шин редких автомобилей. По переулку, по выщербленному тротуару с видом полной покорности судьбе безучастной серой медленной тенью бредет девушка, припадая на ушибленную ногу. Ее сгорбленный силуэт такой, что можно предположить, что ей абсолютно безразлично на каком свете она находится. Бледное, безжизненное, ничего не выражающее лицо, глаза пустые, остекленевшие, запавшие. Руки, вяло опущенные вдоль худенького, плоского тела, слегка болтаются как неживые. Ноги еле держат, но несут ее сами собой домой. Дом – название условное. Не родной дом. Угол, убогая кладовка, где можно бросить свое изможденное тело на старый затертый, облезлый диван и отключиться, забыться тяжелым нервным сном.

Но туда еще надо добраться. Девушка все чаще спотыкается. Вот и знакомый зияющий черный провал арки, гулкий узкий мрачный двор, стиснутый старыми домами. Неясно откуда взявшиеся силы бессознательно доносят-таки ее до знакомого порога и опускают в темное, заплесневелое полуподвальное помещение, куда через щелястые доски двери и трещины в бетонном полу проникает затхлый, прогорклый, тошнотворный запах сырых канализационных труб, и сочится теплый пар.

Девушка пошарила в темноте неверной рукой по скользкой от сырых наслоений грязи стене, нашла крючок, опустила его в петлю и, не раздеваясь, свалилась в кучу рыхлых лохмотьев, валявшихся на диване. И как влипла в них. Ее почти не видно из продавленного ложа. Придя в себя, она попыталась проникнуть под обрывок вонючего лоскутного ватного одеяла. Его сложный острый, назойливый запах не дает ей уснуть. Но нет сил скрыться, уползти от него. «Если только сгинуть, уснуть и не проснуться», – шевельнулось где-то глубоко в ее темном сумрачном сознании.

Ноет чугунная голова. Перед глазами переливается расплывчатый красноватый туман. Бесформенные клубки мыслей то комкаются, то медленно неровно разматываются и расползаются. Иногда сознание просветляется, и отрывочные моменты слепляются, во что-то разумно-тоскливое. Задремала. Сон ее тревожен и беспокоен. Что-то вывело ее из оцепенения. Может, скрежещущий звук за хлипкой стеной.

Очнулась. В голове немного прояснилось. Мысленно заговорила сама с собой:

«Черная полоса жизни слишком затянулась. Неприятности одна за другой налетают, одолевают. Кажется, что светлой или хотя бы серой полосы жизни, уже не дождусь. Одуряющий запах изводит, но нет сил даже злиться и роптать. Ноют, кровоточат ранки».

Тихий, печальный стон вырвался из груди девушки.

«Я считала, что нельзя сопротивляться судьбе, иначе она накажет или обойдет. Нужно следовать предназначению. Боже правый: это и есть моя судьба? Что еще надо испытать, что еще выдержать, чтобы жизнь наконец-то улучшилась или принесла полное избавление от всей этой мерзости? Литераторша говорила: «Чтобы вы знали что для чего предназначено, и кто на что годится, надо учиться. Знания и хорошая рабочая специальность дадут вам «зеленый свет» в жизнь». А еще она заявляла, что мы станем видеть далеко, если будем стоять на плечах своих учителей». А что она сама видит, одна воспитывая дочь, мотаясь по городу в поисках подработок? Когда слушаю ее, меня не отпускает чувство неловкости.

«Почему мне ничего не интересно? Почему мне так трудно живется? Потому, что слишком чувствительная. Была бы безразличным, грубым чурбаном, плевала бы на все перипетии: пила бы, дралась, сквернословила. А душа стонет, не желает такой жизни. Она цветов, солнца, радости хочет. А за малую толику такой жизни дорого приходится платить бедному подкидышу. Всякий норовит унизить, оскорбить, использовать. Что может быть хуже моей жизни? И еще этот гондон Вадька!..» – с остервенением подумала несчастная, передернувшись только от одной мысли о дружке. – Говорят, не надо заранее знать свою судьбу, но я бы предпочла информированность».

Девушка вытерла лицо ладонями, будто пытаясь снять с него наваждение.

… Отмотаю ленту времени немного назад, возвращусь воспоминаниями в детство… Вот и мама рассказывала, когда я в первый класс ходила, что раньше, при Союзе, люди были добрыми: и накормят, и подскажут, и в профкоме помогут. А может, она тоже любила фантазировать, как теперь часто фантазирую я, никому не нужная? Ведь только в мечтах еще теплится во мне надежда, что все выдержу и вырвусь в иной мир, отстою в себе человека. Так говорила воспитательница в училище. Мама тоже, наверное, надеялась на чудо, когда отдавала меня в детдом. Мечты – наш с нею рай, наш счастливый дом, наше мироздание. За плечами у меня бабушкино военное детство, безотцовщина, ее неудачное замужество, мамин детдом, потом мой – вот и вся родословная. Не выпало нам счастья иметь богатых родителей. Заброшенность оставленных… продолжаю.

Везет же некоторым! Бойкая Галка процарапалась в институт. Тихоня Нинка – старательная, себе на уме – в колледж подалась. Помогли, взяли. А меня родители талантами не наделили. Спокойная была, проблем со мной в детдоме не возникало. В школе честно тянула на тройки, хотя мама утверждала, что я способная. Отличников у нас не любили, били. Им завидовали. Они казались особенными, белыми воронами. (Белые вороны это так красиво!) Скука изводила. Жизнь была средней паршивости, но условия существования сносные. Пытались воспитатели привлечь меня в художественную самодеятельность. Думали, запульсирую, окажусь «одной из жемчужинок в скромном ожерелье». Говорили: «Ведь ты «не последний человек у нас на деревне». (Наша детдомовская шутка.) Не отозвалась. Отстали. Видно решили: не мешает и ладно, с неуправляемыми мороки хватает.

Почему-то давний разговор с Галкой вспомнился.

- Нинка везучая. Втихомолку зубрит, не обращая внимания на издевки девчонок. Даже на дискотеки не ходит. Упертая.

– Вика, а кто тебе мешает учиться? – спросила меня Галка.

Я тогда фыркнула:

– Язва, уймись. Я не дура, чтобы вкалывать, хребет ломать.

Дело дошло до того, что Галка, на правах старшей, лекцию мне стала читать. Умную из себя строила!

– Каждому свое. Не хнычь потом, сопли не размазывай.

– Ты давай полегче! У тебя требования к жизни маленькие, – насупившись, защищалась я.

– А у тебя высокие, да пустые, все только на уровне разговоров. Кто будет осуществлять твои мечты? Чужой дядя? Выкинь свои бредни из головы. Как мне рассеять твои прочно укоренившиеся заблуждения? Какую зону комфорта ты отстаиваешь? Понимаешь, сильному сопутствует успех, а слабому – неудача. На счастье надеешься? Но оно само не приходит, его ловить надо, трудиться, – разозлилась Галка.

– Есть везение!

– Удача может изменить в любой момент. Но и она достается только тем, кто очень старается, кто прошел проверку на прочность, – возразила подруга.

– Ну и до чего ты доработаешься? До хлеба без масла? Приобретешь банальный шарм простушки за мизерную зарплату. Твой удел – жалкое существование!

– Для начала и этого достаточно.

– И сколько лет ты собираешься вкалывать? Всю молодость?

– Всю жизнь.

А я ей:

– Обрадовала. Всю жизнь будешь перебиваться с кваса на воду? Полный отстой! Мне это не подходит.

– Понимаю, принять свою судьбу – сложное испытание. Сколько же в тебе напичкано всякой ерунды! Все и сразу хочешь?

– Хочу.

– Ну и дура. Душа твоя еще незрелая. Демонстрируешь свою глупость. Ненадолго нырни вглубь себя, будь честна хоть перед собой. Что ты там найдешь? Пустоту. У тебя слишком большой разрыв между желаниями и возможностью их осуществления. Безделье нигде не приветствуется. Моя «классная» руководительница так говорила. Редкого ума учительница. Да, забыла сказать: опять по твою душу Вадька приходил. Околесицу нес. У него противный липкий взгляд. И в хамстве нет ему равных. Начистить бы ему физиономию! Задумайся: зачем ты ему?

- Представь себе, понадобилась! – Я гордо так ответила.

– Он свои цели преследует, до тебя ему дела нет. Дорога с ним ведет под откос. Подложит он тебе свинью. От него лучше держаться подальше. А ты сама гоняешься за ним. Неприлично это девочке. Не разделяю я твоих взглядов. Не мешало бы тебе научиться отвечать за свои поступки. Надеюсь, мои слова повлияют на тебя положительно, – грустно заметила Галка.

– Училку повторяешь слово в слово. Знаю, скажешь, что умное повторить не грех. Не терзайся. Реальная жизнь меня не слишком вдохновляет, я верю в чудо, жду его и дождусь!

Ну и поставила ее на место. Всыпала, чтобы не заносилась… И окунулась в свой мир. Но почувствовала одиночество. Оно ведь в голове… Наверное, внутри каждого человека есть зона, в которую и самому заглядывать не стоит».

Дождалась… Боже, мой! Голова разламывается от боли! С ума сойти можно. Кошки на душе скребут… Маму помню, квартиру, обвалившуюся штукатурку в углах комнаты, на потолке, остатки грязных обоев столетней давности. Еще свой страх перед побоями пьяного отца, дрожь в коленках... Гулял. Его не трогали мамины слезы, он не нуждался в ее прощении. Я маленькая была, но все понимала. Хорошо, что слинял. Но квартиру пропил. Несчастливая карта маме выпала. Вадик так говорил. И все-таки память сохранила о ней в душе что-то доброе. Жалела меня.

Мама! Мамочка! Как мне жить дальше? Помыкалась я достаточно. Не хочется думать. Пропасть бы, чтобы не было забот. Кто виноват в моих бедах? Так уж складывается, что я всегда крайняя в любых происшествиях. Вечно все напраслину на меня возводят. Считают, что шишку на ровном месте из себя корчу. И с учителями не столковалась. И в училище, куда направили после школы, не имела желания учиться. Но там был настырный Вадик из нашего детдома, была его компания. Недобрый случай свел нас, когда я была еще в пятом классе. Защитил от хулигана, а потом сам приласкал.

Конечно, классная – нервная, замученная тетка – пыталась внушить мне, что работа – главное в жизни, но не сумела. Бедная, безмужняя неудачница! А училка по литературе все о красоте природы толковала. Высокие слова говорила. Считала, что у меня есть природные способности. Но не воспринимала я ее слов. Другая шить пыталась учить, мол, хорошая профессия, хлебная. Не понравилось. И Ванька с Саньком – бывшие одноклассники, мечтающие об общем строительном бизнесе, – не прельстили ролью бухгалтера. Я не знала, чего хочу, знала только, чего не хочу…

Во время учебного года, еще кое-как подчинялась общему течению воспитательного процесса, автоматически, хотя и не часто, посещала занятия, а лето окончательно выбило из наезженной колеи. На работу устраивали, но рабочих мест хватило только шустрым, а я «сплю на ходу». Такая никому не нужна. Стипендия быстро разлетелась. А каникулы длинные. Ванька с Сашком позвали с собой на стройку. Пошла. Не получилось. Мастер в контору зазвал, приставать стал, денег обещал. Старый потрепанный черт, а туда же! Мать его за ногу! Еще Вовка пытался подступиться. Рогом пер. Холодно отшила, отставила. Сосунок! Невезучая я. Шваль всякая пристает. За что мне такое? Я же никого не трогаю, никому ничего плохого не делаю.

Всегда считала, что главное, чтобы в душе скотства не было и зловредности. Но ведь испытывала же позорное, тайное, подленькое наслаждение, когда Вальке не повезло с институтом. Испытывала. Не подлежит сомнению: Валька выгодно отличается от всех. Свысока на всех смотрит. Сногсшибательная, но до принцессы ей далеко. Личико ангельское, а характер непростой. Властная. Думала, не позволит ситуации выйти из-под контроля. Не сложилось. А другим условия диктует. И в этом она вся. Неуютно я с нею себя чувствовала, вот и ушла в другую комнату жить, чтобы спокойнее было. Шпыняла меня как мальца. Я разозлилась и за волосы ее…

Учить меня бралась, дура!

– Ни в какие ворота не лезет твое поведение. Каким инстинктам ты повинуешься? Общая беда должна нас сближать, заставлять дорожить подругами, держаться друг друга, а ты не слышишь ничьих слов. Не поддавайся на условия Вадима, не вяжись с ним, не трать времени попусту. Он по черствости своей неразвитой души не понимает тебя и губит. Ничем не погнушается, ни перед чем не остановится, если ему приспичит, и не шибко о тебе тужить будет. Он не способен на великодушие. Легко живет настоящим. Ты же не станешь отрицать, что я права? Я бы на твоем месте сторонилась его. Доведет он тебя до тюрьмы. Слышала, какие грешки за ним водятся. У тебя с ним игра в поддавки? Ты из-за угла пыльным мешком стукнутая, если веришь во все, что он тебе говорит. Разводит он тебя. Когда умнеть начнешь?

А я ей, недолго думая:

– Житья от тебя нет. Ты хуже училки. Врезать или сама заткнешься? Получила! Квиты?

Наговорила она мне тогда много беспощадного, обидного и несправедливого. И все поперек моей души. Я тоже ухватилась за возможность «расслабиться», в долгу не осталась, отвела на ней душу, наорала всякого вздора, отплатила обидчице. Это ее взорвало. Чувствую, она на пределе, но обиду проглотила. А у меня тонкая организация нервной системы. Я не могу терпеть, когда ругают.

А Валька опять долбит:

– Ушла от меня, учиться хуже стала. Делами докажи чего стоишь. Не хватает духу самой себе правду сказать? Вот он, результат пустых мечтаний! За что тебя любить?

Я сдерживалась, как могла изо всех сил, но уже теряла терпение.

– Знаешь, что такое чудо? Это то, что не должно происходить, но происходит. Поняла? Или, может быть, ты думаешь, что для полного счастья мне только твоих нотаций не хватает? Прикуси язык!

А она опять свое тупо бормочет:

– Выкинет тебя жизнь на обочину. Чем тогда возместишь убытки своего неоправданного самолюбия? Чудо ей подавай? Изъян твой теории в том, что ты исходишь из уверенности в существовании везения, реальность которого и есть главный предмет нашего спора. И почему оно должно прийти именно к тебе? Дуракам везет? Кто тебе его как на ладошке выложит? Веришь в то, во что хочешь верить. Человечек ты безвредный для других, но и для себя бесполезный. По меньшей мере твои мечты – глупость, по большей – идиотизм. И это еще мягко сказано. В общем, на поверку – ты ноль. Помнишь, классная спрашивала тебя: «Отчего ты отталкиваешься в жизни, в чем природа твоего равнодушия?» Ты промолчала. А я поняла: ты безразличием маскируешь свое бездействие. Слабые прячутся за масками. Отказавшись от маски, человек обретает себя. Истинная причина твоих мечтаний слишком прозаична – это твоя лень. А она – мать всех пороков.

– А разве не жадность?

– Она ее родная сестра. И желания твои примитивны: деньги и ненасытная страсть к легкой жизни.

– Украсть тыщу долларов и свалить за границу? – рассмеялась я.

– Ты и до этого не дотягиваешь. И дружки твои пришлые то хлипкие, то отпетый сброд. Одни пьют и матерятся. Других ранняя разрушительная страсть к женщинам превратила в животных. Шушера. Ты одна среди них пока еще нормальный человек. И девчонки в твоей комнате подобрались все хитрые, но не умные. Лапшу тебе навешивают, а ты веришь. Завязнешь в болоте, отступать будет некуда. Думаешь, обскакала всех, утерла нос подругам, когда завела хахаля? Вкатить бы тебе сейчас по первое число, чтобы одумалась, пока не поздно, да некому это сделать.

Зацепила Валька меня за нервы. Не оставила я ее последние слова без внимания, возмутилась и набросилась на бывшую подругу:

– Чего уставилась как коза? Не такой жизни я для себя хочу. «Ешь – потей, работай – мерзни!» А еще мне Вадик говорил: «Ничего не бойся. Всякий может оступиться, главное снова подняться». Он не раз попадал в переделки и ничего! Я закрытый человек. Мои настоящие мечты никогда не были достоянием подруг, но тебе скажу: «Ленка запала мне в душу. Красивая. Второй год с бизнесменом живет. Тряпки имеет, сыта. Ребенка родила. Что еще надо! Многие девочки в детдоме теперь мечтают жить как Ленка, но скрывают. Воспитательница говорит, что для того, чтобы жить с богатым, помимо красоты, ум надо иметь, а нас, дурех, любой мужчина через год выкинет с дитем на руках или по больницам затаскает, после чего одна нам дорога – в проститутки. А я в проститутки не хочу. Возвышенная душа не терпит грязи и насилия. Я о любви мечтаю.

А Валька зло спросила:

– Кому ты после Вадима нужна будешь?

Замахала она меня в тот день, все мозги раздолбала.

– Слышала я, как хвалился Вадим перед ребятами, что он мастер заговаривать зубы. Говорил, что умеет влезать в доверие к простофилям, любит ловко выуживать сведения, поддевать дурачков на крючок и потрошить их, нажимая на пружины человеческих слабостей и пуская в ход угрозы. Плебей! У него один критерий для людей: беден или богат. Счастливчиком себя воображает, верит, что его солнце никогда не закатится. А я думаю, что потерпел он свое Ватерлоо еще в школе. Мне он кажется рохлей и пентюхом, у которого от страха перед старшими дружками подлость и бесстыдство наружу лезут. Если я не ошибаюсь, не предметом зависти, а для насмешек в компании он служит. Может, даже сам это понимает, но не позволяет себе в этом признаться. А при таких как ты, дурочках, гоголем ходит. Тюрьма по нем плачет. Разберись в нем, а главное, прежде всего, в себе. Побороть свою лень – тоже подвиг, личный, конечно, не общественный, но все равно важный. Я в седьмом классе это поняла и взялась за учебу. Осознанно жить начала. С тех пор нет мне места интересней, чем библиотека. Там живет моя душа. В школе книги, за редким исключением, не читают, а «проходят». А я читаю и понимаю, как могу чувствовать, что способна испытывать. И это понимание радует меня. Перелопатила уже много книг. Спасибо учительнице литературы. Вовремя мозги мне вправила. Жизнь моя обрела неведомый ранее смысл. Надо не бояться перед собой отчет держать. Больше нам, детдомовским, не перед кем. Знаешь, в раннем детстве я казалась себе васильком в пыльном придорожье, а теперь я на гордую, белую лилию хочу быть похожей. А ты?

– А я на розу, чтобы мной восхищались. Я же красивая и добрая.

– Розой? Это делает часть твоим мечтам. Трудно быть достойной такого высокого звания. Есть люди лишенные всякого внутреннего сияния. Таким не быть розами. Мои слова доступны твоему пониманию? Что натолкнуло тебя на мысль стать розой или кто? Вадик расточал тебе похвалы и комплименты? Выкладывай начистоту, – наседала Валька. – Не верь ему. Уходи от него пока не поздно. Нельзя остаться в его компании, не подвергая себя риску стать такой же, как они. Неминуемо настанет день, когда ты это поймешь, но может быть уже поздно будет. Вадька – шваль. У него раскованность, даже на людях, граничит с хамством. А один на один как он с тобой ведет? Вот ты говоришь, что добрая. А мать свою жалеешь? Стараешься для нее стать хорошей, успешной? В чем твоя доброта проявляется? В том, что никого не бьешь, не режешь? Этого мало. Нечего тешить себя пустыми фантазиями, чаще задумывайся о последствиях, меньше глупостей натворишь. Жизнь подкидывает нам вопросы, но не дает на них ответы. Помимо всего прочего Вадька… вор.

На миг мне показалось, что в ее душе мелькнуло сострадание ко мне. В ее голосе зазвучала горечь. Но это лишь разозлило меня:

– Завидуешь мне?

– Было бы чему.

– Нужен мне этот занюханый Вадик! Не надсаживай зря горло. – Это я в сердцах возразила. – Жалеть меня вздумала? Не люблю претензий на превосходство.

А Валька свое бубнит:

– Мне теперь интересны только хорошие люди. Поплачь, слезы у нас дело обыденное. И все же нечего расписываться в беспомощности. Хочешь, помогу Вадима отшить? Вдвоем мы справимся.

– А мне все по барабану. Не надоело поучать? Ну и денек выдался! То учителя, то ты тут! Лучше тогда не жить. Это было бы нечто! Это в моей власти! – неожиданно расхохоталась я.

– Надеюсь, тебе не хватит безрассудства исполнить подобное намерение? – испугалась Валька. – В твоих рассуждениях есть что-то чудовищно нелепое. Погибнуть проще, чем достойно жить. Я верю, что не только у хороших родителей могут вырасти счастливые дети. Вот увидишь, мои будут гордиться мною! Никогда не поздно…

– Что же вы все такие занудные! – взбесилась я.

А она продолжала…

Не слушала я ее тогда. Не доходили слова до сердца, только злили. Может, в чем-то она и была права… Раньше мечтами была счастлива, а теперь и на них ни сил нет, ни настроения. Почему пью? С горя. Несчастья обрушиваются на меня. Как заставить себя не думать о плохом? Хотела бросить якорь в городе, а оказалась на задворках жизни. Так, кажется, завучка в училище говорила.

Помнится, первый раз Вадик угостил. Понравилось. А потом пошло-поехало! Чуть настроение вниз покатится, сразу за рюмку и сигареты хваталась. Вадим сначала прощал долги, не заикался о деньгах, умасливал. Много ли мне надо было: один ласковый мимолетный взгляд, прикосновение, заинтересованная улыбка и я вновь пропадала. Потом долги требовать стал. Ломанулась от него. Водворил на место, мол, не рыпайся. Опять сбежала. То боролась с соблазном встретиться, то хотела, чтобы оставил в покое. Только ненадолго… Непреодолимо влекло…

Сначала думала, что подцепила удачу, потому что он деньги огребал. Прикинула: стоящее дело. А он все промотал, проиграл. Не жизнь, клоака... Крушение всех надежд. Думала, парень не промах, а он... Напоролась… Проведение отомстит ему за жестокость! Вот она моя «анатомия страданий». Жизнь – хождение в неведомое. Трудно без проводника. Мама, папа. Слова эти совсем забыла. Как давно это было!

…Потом другая компания быстро сыскалась. Но они были старше, опытнее, жестче. Избили, еле ноги унесла… Ладно, проехали, дело прошлое. Может судьба испытывает меня? Но что-то слишком уж долго. Опротивело все. Господи, дожить бы до сентября, а там, глядишь, и хватит сил вернуться в училище, взяться за учебу. Избитой в общежитие не воротишься, хотя там не очень-то интересуются…

Где вчера была, с кем? Не могу в точности припомнить. Погудели, такой кайф словила! Дальше все как на белом листе бумаги. Вдруг один чего-то взъерепенился, словно я соли ему на хвост насыпала. Ударил очень больно. Кричал: «Нишкни, убью!» Сплошной забористый мат... и больше ничего не помню. Да, не самая смешная история. Легко отделалась, могло быть и хуже. Потом страх разбудил, будто ледяным прикосновением. Бежала. Боялась собственной тени…

Хочется есть. Украсть? Жуткая мысль. Нет, этого еще не хватало! Я не такая. Я хорошая, только никто меня не понимает. Я чистая, честная. Моя песенка еще не спета. Я как маленькая Дюймовочка: добрая, беззащитная. Мне нужен Эльф, а не этот вечно пьяный, неухоженный, растерзанный шалопай. И откуда в нем столько высокомерия? Плебей! Мне принц нужен: добрый, богатый. Ведь бывают же такие! Я же красивая!.. Боже мой, как болит голова!

Вика блуждающим взглядом окинула конуру-убежище, припала лбом к холодному запотевшему металлу противной ржавой трубы.

«Обрыдло все, – застонала она в бессильной злобе. – Вадька – молоток! Ему на все наплевать. Переметнул взгляд с одной девицы на другую и счастлив...

А Валька на следующий год снова будет пытаться поступать в институт… Учительница литературы говорила, что я способная…»

Долго еще жалела себя Вика, пока не заснула.

«…Потом было то самое утро. Неизвестно каким образом нашлись дружки. Выпили. Драка вышла из-под контроля и развивалась сама по себе, как цепная ядерная реакция. О ней физик в школе смешно рассказывал... Обложили со всех сторон. Как нож в руках оказался? Чей? Отбиваясь, ударила кого-то. А может, и не я… И расплескались истошные крики… Замели всю компанию. Потом каждый себя выгораживал. На мелочах подлавливали. Долго верила, что все еще образуется, что кто-то отведет беду.

А теперь вот грозит тюрьма – подлое пристанище. Она теперь будет мне домом? Почему именно со мной произошло чудовищно непоправимое? Я не хотела, так вышло, так получилось. Я добрая, я чувствительная, нежная. Я не жила, не любила! И меня не любили. Мамочка, пожалей меня. Ма-моч-ка!»

*

Жанна, этим летом я одну свою подопечную встретила. Одета со вкусом: белый костюмчик, туфельки и сумочка в тон. А личико усталое. Я комплемент ей сделала. Она грустно улыбнулась. Поговорили. Чувствую, очень поумнела. А сколько я с ней помаялась когда-то, пока достучалась до закрытого обиженного сердца!..

Ведет в ресторане собственную «салатную линию». Ее ценят клиенты, но хозяин не торопится отстегивать ей за увеличение прибыли. Она много читает, собирает интересные рецепты со всего мира, экспериментирует. Мечтает накопить денег, чтобы снять помещение и стать независимой хозяйкой своим знаниям и умениям. Но пока не получается. Живет на съемной квартире. Сестренку из детдома забрала, думала станет помощницей, а она даже посуду за собой не хочет вымыть. Ссоримся. А она злится, мол, в детдоме не заставляли. Иждивенка! И в личном плане жизнь не складывается. Объяснила: «Женатые мужики липнут. Знают, что защитить некому. А им одно надо. Противны они мне. Грубостью отбиваюсь. Квартиру уж сколько лет высокое начальство обещает, как детдомовской. Если бы дали, и с бизнесом сразу наладилось бы, и мужа скорее бы нашла. Брату легче. Он женился на домашней, шофером работает, двух детей растит. А я стараюсь, стараюсь, но никак не выкарабкаюсь…»

Посочувствовала, похвалила, ободрила. Трудно ей. А чем я могу помочь? Три года назад два раза ходила на прием к депутату. Обещал… Мы поверили. А теперь и не обещает.

Аня замолчала. Жанне нечего было возразить или добавить.