Онлайн чтение книги Свитки Scrolls
Бурая язва

Берджик знала, что ночью  за её братом кто-то приходил, и после возвращения Юджии повёл себя странно: тотчас, несмотря на тёмное время, нагрел воды и стал  мыться.  «Уж не к прокажённому ли позвали?» – подумала она с тревогой. 

Берджик бесшумно встала, накинула химатэ и негромко постучала к брату за перегородку. В ответ сначала было молчание, а потом последовали четыре тихих удара – длинный, два коротких и снова длинный. Так в детстве в родительском доме  они перестукивались, живя в соседних комнатах.  Четыре удара значило: «выходи в сад». 

Берджик  охватило предчувствие необычайных событий, время вокруг нее полетело стремительно,   сон как рукой сняло. Она запахнула химатэ и вышла, но не в сад, которого не было, а в пустую комнату, предназначенную для приема больных. 

Юджии    поманил её рукой на двор. Они прикрыли за собой дверь и остались вдвоем  в жаркой темноте. 

– Ты ходил к прокаженному? – спросила Берджик.

– Хуже. Молчи и слушай. Разбуди Ману, соберите ваши вещи, возьмите деньги и  идите в порт. Садитесь на любой корабль, плывущий в Утерехте. 

– Что случилось? 

– В городе бурая язва. Как только это станет известно, могут закрыть все ворота – внешние и внутренние, и запретить судам выходить в море. Тогда все здоровые обречены, начнётся мор.

– Бурая язва?

– Так здесь называют болезнь, которая передается людям по воздуху и часто  смертельна.

– Как ты узнал? Ты  был …там? – Берджик не произнесла страшных слов, но брат понял её.

– Да. 

– И что ты будешь делать?

– Утром сообщу наместнику, узнаю, какие меры они предпримут. В любом случае, я останусь:  я  – лекарь.

– И что мы в Утерехте без тебя? Дом заложен. Денег у нас мало. Я не представляю, как там жить.

– А что вас ждет здесь, ты подумала? 

– Но ты же остаёшься и не собираешься умирать! Ты же знаешь, что нужно делать. Научишь нас, как себя вести.  Говорят, чтобы не заразиться во время мора, делают маски и закрывают тело одеждой. Разве нельзя избежать опасной болезни?  

– Я не могу рисковать вашими жизнями. Берджик, я приказываю тебе уехать.

– Куда? На голодную смерть? Или, может, нам там начать торговать своим телом? Вспомни,  ведь ты от этого спасал Ману! Зачем ей теперь такая жизнь! Предопределение Неба не изменишь. Чему быть, того не миновать, и ты сам  это знаешь…

– Ты не понимаешь, насколько страшна бурая язва. От нее нет надёжных  лекарств, она косит города, трупы гниют на улицах, потому что их некому хоронить! Прости, но  я слушать тебя не хочу! Уезжайте немедленно, чтоб до обеда вас с Маной  в Ро не было. Поедете к родителям, вас хорошо примут.

– Я тебе не говорила – Къен  почти постоянно живет у них…

– Это дом наших родителей, твой дом! Да и что тебе он сделает!

– Я не хочу тебя оставлять, Юджии, мне кажется, мы не увидимся, – печально сказала Берджик. И вдруг не выдержала: 

– Зачем только мы сюда приехали! И ты сам искал этого!

Брат вздохнул:

– Всё обойдется. 

Она заплакала. Юджии стоял молча, гладил ее по плечам и голове, как ребёнка, и думал, что вот, настал час испытания, и снова, как прежде,  чтобы одолеть страшного врага, необходимо запереть в глубине сердца все чувства и стать неутомимым воителем. И первый шаг на этом пути он уже сделал. 

Саакед шёл по улице к дому Наместника. Ничего не изменилось в городе. По-прежнему жарким было солнце, небо было таким же голубым и ясным, как вчера, и море безмятежно качало на волнах корабли и лодки;  люди и дома были обычными, будничными, но в глазах доктора всё уже носило отпечаток смертельной безысходности. Он видел запустение и погребальные костры там, где шла оживленная торговля, а вместо одежд на жителях Ро ему мерещились саваны. Юджии гнал от себя эти видения и обдумывал, как сказать о недоброй вести. 

– Вы хорошо запомнили этот дом? – спросил Наместник, когда доктор закончил рассказ. – Указать сможете?

Юджии ответил утвердительно.

– Сейчас я пошлю туда стражников, они сделают всё, чтобы не допустить распространения заразы. Необходимости закрывать город я пока не вижу, но мы усилим досмотр при въезде на всех воротах. Строить бараки тоже пока не будем. Главное  – не сеять панику и беспокойство, – подчеркнул он.

– Вы собираетесь заколотить дом  наглухо вместе с его обитателями? – задал вопрос Саакед. – Ведь  там есть и здоровые.

– В интересах спасения целого города мы должны принести небольшую жертву, надеюсь, она будет первой и последней. Идите домой, господин Саакед, вы честно выполнили свой долг  и примите  в том мою благодарность.

– Я бы мог помочь вашим людям, проверяя въезжающих в город, я хорошо знаю признаки болезни…. Хотя, всё-таки, лучше было бы сейчас никого в город не пускать.

– Господин доктор, я повторяю вам, что повода для столь резких мер нет,  – немного раздражаясь, произнес Наместник. – Мои люди отлично справятся со своей работой. И вы окажетесь нужнее, если будете заниматься своей.  Помимо бурой язвы люди страдают и другими болезнями – лечите их.

Он возвратился в опустевшее жилище. Берджик и Мана, должно быть, уже в порту или даже отплыли. Саакед заметил на полу баул с вещами, – забыли или решили не брать? – и заботливо подвинул мешок в угол, чтобы не мешал на дороге. Что ж, женщины его покинули, теперь самому нужно думать о пропитании. Пожалуй, требуется сходить за припасами, на всякий случай купить впрок.

Юджии вновь вернулся на улицу, в глубине души ему не хотелось оставаться в пустом доме наедине с тяжёлыми мыслями. По дороге он увидел чёрный столб дыма, поднимавшийся над крышами домов. Дым стоял над тем местом, куда доктор ходил накануне ночью. Ведомый неприятным предчувствием, он поспешил в ту сторону.

Предчувствие оказалось верным. Действительно, горел тот самый дом. Вокруг собралась толпа. Стражники оцепили подходы со всех сторон и никого не подпускали. Люди кричали и возмущались, требуя тушить пожар и спасать тех, кто в доме. 

– Да там никого нет, – махали в ответ руками стражники, – были бы – сами из окошек повыпрыгивали.

– А где ж они? – беспокоились соседи и спрашивали друг друга, видели ли кого-нибудь из обитателей дома утром.

Юджии вспомнились слова наместника о малой жертве. Кажется, он недооценил этого человека, посчитав медлительным: при желании тот умел действовать ох,  как скоро! У доктора промелькнула мысль, что обитатели злополучного дома, несмотря на уверения стражников, на самом деле не смогли спастись. Тайну их кончины теперь вряд ли кто разгадает. Но ведь это он, едва распознав страшный недуг, велел  им всем оставаться в доме! А значит, виновен в смерти этих людей он – Юджии Саакед!  

Совесть, словно дух мщения, вцепилась в него, терзая упрёками: «Ты принес их в жертву. Не говори, что не знал, чем все закончится – ты знал, знал и шел к Наместнику!»  «Я не знал, что он решится на убийство», – оправдывался Юджии. – «И что теперь? Ты виновен, и с этой виной живи. Впрочем, тебе не привыкать. Скольких ты уже похоронил, а? И кто был первым: задохнувшийся малыш, которому ты не осмелился разрезать горло, чтобы вставить  трубочку, как учил тебя Халлен;  или  молодая красавица  из весёлого дома,  чье имя ты запретил себе произносить? Почему-то о них ты не написал в своей книге ни строчки!» 

Юджии едва нашел в себе силы превозмочь оцепенение и уйти. Он двигался по улице, словно в полусне. Останавливался около торговок, что-то покупал, кажется, забыл взять мелочь на сдачу. Опомнился у двери собственного дома. Она оказалась незапертой.  «Забыл», – вяло подумал Юджии. 

В доме кто-то был. Ходил за перегородкой, отделявшей жилую часть от лечебницы. Саакед осторожно приблизился. Страха не было, не было и любопытства – никаких чувств. Но человек, которого он увидел, вернул Юджии чувствительность.

– Почему ты не уехала? Что это значит?

– Успокойся, – ответила сестра, разбирая вещи. – Я же говорила, что над нами предопределение.

– Не было плывущих в Утерехте?

– Когда ты ушёл, только мы собрались, как прибежала женщина, говорит, соседка её лежит без чувств, и уже неизвестно сколько – с ночи. Я отправила Ману  посмотреть, что с ней. А сама пошла на рынок – нужно же тебе что-то есть, с нами или без нас. А Мана не возвращалась?

Юджии покачал головой.

– Ладно, подождём ещё немного. Ты был у Наместника? Что он говорит?

– Посоветовал не сеять панику. 

– Мудрое решение.

– Да, – глухо произнес Саакед. – Знаешь, как он намерен бороться с язвой? Будет подсылать к заболевшим и их семьям  убийц, а дома сжигать.

– С чего ты взял?

– Он уже так сделал.

– Но это ужасно…

– Я говорил, что начинается страшное. Куда ушла Мана? Сейчас не время разгуливать по городу. Ты знаешь, где живет та женщина?

– Где-то недалеко, кажется, в соседнем переулке.

– Я пойду её поищу. Никуда не уходи из дома. Вернусь – сам отведу вас в порт, – пообещал доктор.

Но Ману искать было не нужно: к тому времени она уже стола на пороге.

– Господин Юджии, пойдемте скорее,  – попросила девочка.

Дорогой она рассказала Саакеду, что пожилая женщина, с которой приключилось несчастье, лежит в своем доме без памяти и только стонет. 

– Мы её  положили на постель, – докладывала Мана, – я ей растерла ноги и накрыла одеялом, а что делать дальше – не знаю. Она  бледная, дышит неровно.  Что это за болезнь? 

Шли они недолго. Дом оказался низенькой и тесной мазанкой, похожей на все остальные дома в этом квартале. В нем было мало вещей и довольно чисто. В воздухе стоял  сильный неприятный запах.

Хозяйка мазанки лежала на тюфяке. Поодаль на корточках сидели женщины, наверное, соседки. Они тихо разговаривали, а при появлении доктора разом замолчали.

Беглого взгляда на лицо больной Саакеду было достаточно, чтобы понять опасность недуга, её поразившего: морщинистые черты заострились, запали глаза, пот проступил на бледном лбу.  Юджии  быстро наклонился и коснулся  влажного запястья женщины:  биение сердца было едва ощутимо.

– Отходит, – шёпотом произнесла одна из женщин.

 Саакед поднял безвольные руки больной и, к ужасу соседок, развязал тесемки химатэ. «Это не она…»,  – убедился  доктор.

– Есть у неё родственники? – спросил  соседок Юджии.

– Сын у неё.

– Где он?

– Не знаем. Он ездит с караванами на Запад.

– А больше никого нет?

– Она вдова. Все родичи, если и остались у ней, то живут  в степи. Кроме сына никого нет в городе.

– Она так может пролежать несколько часов или даже дней. За ней есть, кому ухаживать? – осведомился Саакед.

Женщины переглянулись и стали пожимать плечами.

– Я могу с ней побыть до полудня, - сказала одна. – Но  потом мне надо домой.

– У меня  одни остались дети,  да и муж не позволит, – ответила другая.

 –Я знаю женщину, которая недорого обмывает и одевает покойников, очень хорошая, достойная женщина. Хотите, позову? – предложила третья.

– Спросите, может ли она посидеть тут, – велел Юджии, – мы ей заплатим. 

Они с Маной вышли на улицу. Девочка тронула его за одежду:

– Это из-за меня?  Я что-то неправильно сделала?

– Нет. Ты поступила правильно. К несчастью, мы часто бываем бессильны, – Саакед положил ладонь ей на плечо и посмотрел в глаза. –    Мы не боги, далеко не боги, чтобы решать, кому жить, а кому умирать. 

– Что с ней?

– Так  бывает, когда кровь перестает течь своим обычным путем, закупоривается или  изливается в каком-нибудь месте.

– Как при синяках?

– Только так глубоко,  что увидеть невозможно. Если это происходит в голове,  случаются судороги,  язык, руки, ноги, даже  все тело перестают слушаться и человек обычно умирает. 

– И ничем нельзя помочь?

– Некоторых эта напасть поражает не до конца, их постепенно удаётся поставить на ноги. Если при первых признаках принять меры – тоже можно избежать печального конца. Помнишь, как мы изучали сосредоточия жизненной силы?.. Пары надавливаний бы хватило, чтобы спасти её... Иногда помогает отворение крови, но только если у больного лицо красное, не как у этой женщины. 

– Значит, её заберет смерть?

– Да, дитя...  Не жди от меня чудес. Поверь, я такой же человек, как и все, воскрешать отмеченных печатью иного мира я не умею.

– Вы великий доктор! Вы многих исцелили! – с горячностью, и даже с испугом возразила девочка.

– Ну, вот, ты, оказывается, чуть не статую мне воздвигла. Разбей её сама, пока мои слова или поступки не очернили этого творенья. 

Мана удивленно подняла брови.

– Подрастешь немного – поймешь, о чем я, – Юджии потрепал её по плечу. – А пока нам нужно позаботиться о последних часах этой бедной женщины. Ступай домой,   я  там оставил  кошелёк – Берджик его даст. Скажи ей, что я немного задержусь, пусть она никуда не отлучается.

Мана стремглав бросилась исполнять поручение. Она вернулась раньше, чем женщина, обещавшая привести сиделку. К тому времени остальные соседки ушли, и Саакед один сидел один в ногах у умирающей. Мана опустилась на пол рядом с ним. 

– Иди назад. Тебе тут нечего делать, – сказал Юджии. 

– Я с вами, господин, – запротивилась девочка.

Её странным образом пленила картина надвигающейся смерти. Как невозможно бывает оторвать взгляда от танца змеи или  от натягиваемой тетивы, так невозможно было для Маны отвести глаза от угасавшего тела. Она как будто ждала, что вот-вот  посланец смерти, облекшись в зримую плоть, явится в это жилище забрать свою жертву. 

Женщина   дышала мелко и неровно. Лицо ее стало желтоватого оттенка, глаза, все это время полузакрытые,  еще больше ввалились в череп. Вдруг она, не открывая глаз, застонала громко и страшно, и в её стоне слышалось непонятное, незнакомое, с трудом произнесенное слово. Мана в ужасе вскочила на ноги:

– Кого она зовет? Она нас видит?!

– Не бойся, – успокоил ее Юджии, – Она видит сейчас что-то другое.  Иди скорее домой.

На этот раз Мана подчинилась беспрекословно. 

 Хозяйка мазанки умерла на исходе дня. Юджии оплатил самые скромные похороны. Никто не мог дать ответа, поклонялась ли она какому-нибудь богу, но, на всякий случай, соседки-южанки позвали   жреца, чтобы прочёл над телом заупокойную молитву. Саакед заказал мастеру к следующему дню, когда должно было совершится погребение, таблички*, чтобы положить их на грудь умершей.  Так как никаких подробностей известно не было, то, основываясь на словах соседок, написали: «Менгелаимай, жена верная, скончалась в одиннадцатый день месяца эльсаля. По делам добрым о снисхождении и вечном покое прошу». 

На другой день её похоронили. В последний путь провожали Саакеды, Мана и уже упоминавшиеся соседки. Присутствие на похоронах доктора предотвратило расхищение вещей в доме. Дверь мазанки и небольшое окно в ожидании возвращения сына покойной заколотили. Юджии, видя, что новых известий о бурой язве нет,  как будто успокоился и перестал настаивать на немедленном отъезде женщин из города. Саакеды вернулись к привычной жизни.

*Погребальные таблички - по обычаю в могилу  клались таблички из меди или дерева с жизнеописанием покойного.