Стейси умерла очень тихо, как будто заснула… Последнее, что она видела, - это волны, сомкнувшиеся над ее головой… Только почему-то они были совсем зелёные…
Смит Скотт. Руины.
А потом смерть взяла его, но это был не отупляющий сон, бездонный и темный, а вспышка подобная динамиту, только она пришла не со стороны живота, а вспыхнула в голове…
Моррелл Дэвид. Рэмбо.
Закат в тёмных джунглях был цвета свежепролитой крови с лёгким оттенком золота. Да, золото и кровь всегда вместе, всегда пара. Где бы ни находился проклятый металл, кровь всегда лилась дождями и водопадами около и вокруг него. Вот и закат тоже иллюстрировал это. Словно золото солнца заливалось кровью умирающего дня, и тот умирал, заливая багрянцем всё и всех.
В этом свете череп с зубным протезом из лошадиного зуба, расколовшийся сверху и потерявший не меньше трети зубов, смотрелся уместно и естественно. Его тёмные глазницы пылали особенной, знакомой лишь в тени и полумраке, багровой чернотой. Чернотой живой и не только бывшей отсутствием света, но бывшей живой, ждущей. Так ждёт пантера в тени кустарника или особо густой чащи, чтобы напасть на проходящего странника, сколько бы ни было у него ног. Человек, просто зверь, не столь важно, один прыжок, - и всё! Можно тешить себя, что смерть будет мгновенной, без боли и страха. Как многие тешат себя тем, что смерть от старости или во сне безболезненна. Это не так, страх и боль - всегда предтечи любой смерти, какой бы облик не имел её носитель.
И именно этим страхом, страхом болью бесчисленных павших за годы и эпохи, пропитался закат, пропитались джунгли, череп. Всё, в общем. И не важно, разумен ли погибший или нет, страх и боль, смерть переживаются всем живым одинаково. Ужас и боль, и лишь один вопрос: почему?
И именно этот вопрос пульсировал в воздухе, жарком и одновременно мертвенно-прохладном при малейшем порыве ветерка, несущем запах смерти и прения из чащи на каменную гряду, где лежал череп. Остальное растащили птицы, вездесущие уборщики того, что раньше было живым. И невдомёк им, что и их также уберут с лица мира, как делали сами они. И повезёт, если их сородичи, а не жирные и омерзительные черви в компании со слизняками, несколько из которых ползали с тихим и тошнотворным «чавканьем». Но, не найдя больше костного мозга и жалких плёнок из остатков мышечной или кожной ткани, разочарованно заползали в глазницы, спрятаться от птиц и юрких ящериц с мелким зверьём.
Тут по камням с хрустом, неестественно громким и словно неуместным в этой9 тихо, но постоянно чавкающей сельве, пробежал сверкающий в кровавом наряде чёрный ягуар. Он казался на открытом месте бурым, как засохшая кровь, из-за света. Да, какое гармоничное соответствие, несущий кровь освещался кровью смертельно раненого, умирающего дня!
Внезапно зверь замер, прошёл тихо-тихо, словно смерть так может, и притаился. Преследуемый им раненый, тоже багровый в закате исходно чёрный конь спотыкался из часа в час всё чаще, но теперь лежал на краю гряды, хрипя и тяжело дыша. Именно его кровь каплями образовывала как бы дорожку, по ней без труда и шёл багровый хищник. Запах уходящей жизни будоражил его собственный и без того сильный голод.
Но через несколько шагов случилось то, что не мог ожидать никто, разве что давно погибший при падении от перелома шеи владелец отлетевшего в сторону от удара лапой черепа. Да, вначале ягуар понюхал именно его, но запах мяса был лишь напоминанием о том, что это когда-то было живое существо. Разочарованно и раздражённо, хищник и убрал его с глаз долой, из сердца вон. С ржавым хрустом на лапе зверя захлопнулся чудом уцелевший за столько лет капкан. Ржавый и чёрный кое-где, он был забыт тут охотниками очень давно. Реликт прошлого со своей задачей справился хорошо, и рычащий от дикой боли ягуар сам истекал тем, что привык проливать и слизывать с ран жертв.
Попытки сделать боль слабее, замерев, не помогли: проклятая железка вгрызлась в мясо и не планировала отпустить. Боль сводила с ума, ягуар выл, пытался вырвать зубами неживые челюсти. Тщетно, лишь сломал клык, отчего боль гнездилась в нём тоже. Попытки оторвать капкан от цепи, которая фиксировала его на месте удались: ржавое звено сломалось, и ягуар отпрыгнул назад, пытался скинуть, сорвать с себя железку, и это ему не удалось. Наоборот, железный зуб пропорол артерию, и хищник пал жертвой мёртвого врага. Которого давно уже нет. И не вездесущий голос зловонной сельвы, но клюв кондора погасил выклеванные заживо глаза, которые спрашивали с болью и ужасом: почему? И клёкот вездесущих птиц, начавших с остервенением рвать ещё живое, но уже неподвижное тело, не ответили ягуару на этот вопрос.
Вот так и мы порой гибнем от наследия мёртвых. Не оставим ли мы следующим такое же количество смерти, как погибший много лет назад охотник - чёрному ягуару под багрянцем умирающего дня?
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления