Онлайн чтение книги Послесловием
Глава 6

Тяжёлый ярко-красный закат изрисовал небо воздушными рваными линиями, прерываясь и вновь возникая у линии горизонта. Шумный город-муравейник жил своей вечной жизнью, зажигая яркие фонари и опаляя ярким неоновым светом крылья бабочек и мотыльков. Такая жизнь уже давно опостылела Ичиго – он не помнил, когда и зачем приехал в крикливый столичный Токио, не считал уже нужным заботится о чём-то и просто сбегал – от клиники, от прошлого, от Орихиме с её желанием родить второго ребёнка. Тут, смотря на бессчётное количество людей в одинаковых костюмах и с одинаковыми лицами, он понимал, что всегда стремился к чему-то другому – ему нравилась утренняя прохлада, роса на островках травы, дождь, обжигающий его израненное тело. Он чувствовал себя победителем в тёмной форме шинигами, но отравился огненным ликорисом – Орихиме стала его ядовитой привычкой, отступом, чем-то, обо что обязательно стоит обжечься прежде, чем забыть о рушащей кварталы силе. Он отбросил меч и старую форму, распрощался с Рукией и обществом душ, попытался стать обычным человеком – сбежал от такой жизни, стояло лишь жене заговорить о ребёнке; сбежал от такой жизни, обнимая Рукию и утыкаясь носом ей в макушку – она пахла чем-то холодным и невесомым, смесью трав и лёгких цветов, ранней весной. Ему нравилось – она готовила ему завтрак утром, встречала с работы и, в целом, походила на молодую жену, заботящуюся о муже. Вот только его жена оставалась в Каракуре, а он продолжал прятаться и рисовать свои лживые минуты счастья – Ренджи однажды всё понял, принял и отпустил, неловко признаваясь о том, что давно подозревал их чувства. Ренджи понял, вот только Орихиме так сделать не сможет – она обнимет его радостно, болезненно, и он почувствует запах сладких свежих ватрушек, чайной заварки и приторных цветов перед их домом. Орихиме будет радостно щебетать об успехах Казуи, делиться планами на будущее и навязчиво показывать крошечную одежду для новорождённых. Орихиме будет пытаться заставить его забыть обо всём, обмануться иллюзией их счастья, поверить в любовь и идиллию – она не отпустит, не сможет опустить руки и, с полуулыбкой на тонких губах, простить. Орихиме не такая и за все старания и верность, заслужила любви в ответ – жаль, Ичиго дать её не может.

Ему ведь никогда не нравилась серая спокойная жизнь – он отмахнулся от предложенной соседом по лестничной клетке сигареты, отгоняя от себя удушливый дым, и опустился на холодный пол балкона, закрывая руками лицо. Орихиме звонила ему час назад – она хочет, чтобы он приехал, она настаивает на его приезде, она просит поспешить в то время, как он совсем не хочет – Рукия что-то сосредоточено читает в гостиной, перелистывая тонкие пропечатанные страницы и убирая за ухо прядь длинных тёмных волосах – в них отбиваются редкие, едва проникающие сквозь занавески солнечные лучи.

«Что с нами стало, Ичиго?..»

В его воспоминаниях Рукия сварливо била его по голове, шипела и наставительно объясняла какие-то правила. В реальности она оказалась измученной и тонкой шинигами, в жизнь которой с секунды на секунду могла забраться болезнь – вены под тонкой кожей исписали её руки линиями, глаза давно покраснели от недосыпа и усталости, голос сорвался шёпотом сухой листвы. Она смотрела на закат и грозилась вот-вот оборвать свою жизнь – касалась тонких прутьев ведущего в никуда балкона, опасливо наклоняясь вперёд. Внизу – десять этажей, убийственная высота и странное желание Куросаки иметь тот самый балкон с металлическими прутьями вместо сплошной стены. Он ведь почти никогда им не пользовался, предпочитая закрывать на ключ ведущую к нему дверь – жизнь изменилась, когда Рукия постучала в его дверь – он планировал сменить металлические линии толстой стеной, пока Кучики увлечённо выбирала цветущие круглый год цветы в тяжёлых горшках. 

Она наклонялась вперёд, и её улыбка таяла – внизу ходили люди, семьи, и их жизнь не была омрачена разными сторонами мира. Она наклонялась вперёд, чтобы после, вздохнув, взъерошить его волосы и предложить пойти по магазинам – в её глазах оставалась печаль и россыпи звёзд.

Он любил тишину, и прятаться от жизни – вплетал пальцы в медные волосы и закрывал глаза перед жизнью, которой для него уже давно нет – ничего нет. Дни в Токио тянулись медленно и размыто, он уходил на работу в восемь утра и возвращался в семь вечера – был обычным офисным планктоном в ничем не примечательной компании, пусть ставка и была на порядок выше той, которую он получал в Каракуре – лениво врал Иноуэ о занятости, и обещал приехать в отпуск, накопить достаточно денег, чтобы они могли переехать куда-нибудь подальше от их прошлого. Он прекрасно видел отвращение и ужас на лице жены, когда Казуи впервые появился в форме шинигами – он знал, понимал, что она боится прошлого, боится, что однажды и сам Ичиго вот так облачится в форму, возьмёт в руки меч и пропадёт утренним туманом – подле него будет стоять хрупкая Рукия, будь она хоть тысячу раз замужем, а сама Орихиме остается одна в их доме – будет считать паутины трещин на потолке, готовить горячий ужин для сына и стареть. Вот только её страхи оправдались, стоило лишь Ичиго прожить в проклятом Токио две недели, свыкнуться с городом и втянуться в работу – Рукия постучала в его дверь, улыбнулась и шагнула в дверной проём, отпихивая его в сторону – в её руках была лишь небольшая сумка необходимых вещей, пакет с продуктами и старая, зашитая уже тысячу раз игрушка найденного на помойке льва. Она была слишком непринуждённой, чтобы легко и просто ответить соседке-старушке «Я его жена», поправить светло-голубое платье до колен, собрать волосы в хвост и спросить, что он хочет на ужин, всматриваясь в шумный город спросить, что же с ними стало, поправляя его рубашку спросить, понравился ли обед.

Его жизнь сменилась слишком быстро, Иноуэ хотела уже невозможного для него возвращения и каждую ночь под боком спала прощённая Рукия – при редких встречах Абарай улыбался и говорил, что всё понимает и им не стоит извиняться. Он сам растил проворную и талантливую Ичику, улыбался миру и просил сделать темноволосую шинигами счастливой. Между ними, впрочем, никогда не было красных нитей – они связывали сотней узлов Куросаки и Кучики, сотней жизней Ичиго и Рукию, сотней смертей мужчину и женщину.

Смотря на тяжёлый ярко-красный закат в шумном, пронизанном неоновым светом Токио, Ичиго точно знал, что сейчас жизнь хоть немного счастлива. Немного удалась. На верхней полке шкафа лежит его тёмная форма шинигами, к стене прислонены два, блестящие начищенной ровной металлической поверхностью лезвия, меча, и в гостиной что-то увлечённо читает Рукия.

«Что с нами стало?.. Мы позволили себе начать жизнь по-новому, Рукия…»