Онлайн чтение книги Послесловием
Глава 5

Рождённые в тлеющих красках когда-то прекрасного рассвета, они не имеют права осуждать кого-то – грешны, Боже, и в этом прекрасны. Их любовь начинается со случайной встречи, удара в некогда сильное сердце мечом, обезображенных лиц потерянных душ. Их любовь не имеет конца – ни в нежности Орихиме, ни в надеждах Ренджи. Они продолжают вить свою длинную алую нить, тянуть её к самому небу – Рукия давно мертва, Ичиго слишком жив. Такие чувства против правил – время Рукии то и дело желает застыть, раствориться в пространстве, стать чем-то неестественным и невесомым; Ичиго стареет в согласии с человеческими правилами, черты его истончаются и грубеют, в волосах однажды зарождается снежная пелена, и в осенних глазах белесная плёнка. Ичиго стареет – время безжалостно к когда-то временному шинигами, время не смотрит на его заслуги, время забирает его силы. Ичиго стареет, и Рукия бессильно пытается ему помочь, прежде чем опустить руки – он стареет, а её время тянется медленной кинолентой длинной в тысячи километров.

Казуи смеётся, сидя на руках отца – у него улыбка нежная, подобная улыбке Иноуэ и рвущая его душу на части. Ичиго смотрит на него – тёплого, живого, важного в своей форме, и не узнаёт себя – слишком нежный, слишком тёплый, слишком… весь в Орихиме. Она может вязать радужный свитер на зиму, напевая известную ей одной песню, и забывать обо всём – сын, бывало, тоже склоняется к этому. В его янтарных, переполненных светом глазах Ичиго видит россыпи тепла, горячие дождевые капли, смех лужицами на полу сознания. Не видит острых граней, отблесков мечей, его упорства. Всматривается – будто вдруг слепнет, теряя всё. Казуи невесомая сладкая вата, мягкий кекс, молочная пенка – совсем не забытые под осенним дождём острые мечи, совсем не резкий, пробирающий до костей ветер. Совсем не Ичиго – понимание, что сын точь в точь жена бьёт по вискам резким и болезненным осознанием, взволнованным трепетом под тонкой плёнкой кожи. Там, под нежностью и мягкостью, под лёгкостью невесомых облаков – взрослый Казуи похож на отца улыбкой, пламенем в хрупкой душе, надеждой и силой воли. Там – взгляд Куросаки не достигает затаённого уголка мира, будущего, души сына. Ичиго стареет, Казуи взрослеет – осознание этого заставляет искать зацепки во всём. Он старается найти нить, что свяжет его с жизнью дольше отведённого строка – Казуи взрослеет с чертами Иноуэ, и осознание этого наводит на него ужас. Линия жизни Орихиме удлиняется, тянется тонкими нитями вперёд, прорастает в вечность жизнью Казуи – он радуется за жену и пугается одновременно.

Отводя сына в школу пятничным утром, пока тяжёлые капли замирают на ткани зонта, он замечает – краешком взгляда, тенью тонкой фигуры – спешащую куда-то Рукию. Тонкую, бледную, в лёгком светлом платье под длинными тёмными нитями-волосами. Она неестественно очаровательна, и он задерживает дыхание на секунду, пока она не пропадает из поля зрения – растворяется в шуме усиливающегося ветра и дождя, пропадает миражом жаркой пустыни – время Ичиго ускоряет ход и топит сознание в ливне будничной серости. Он старается не думать о том, почему она не в форме шинигами и зачем пришла в Каракуру – мысли врываются грязно-серыми птицами в сознание, и он едва в силах их отогнать. Это жизнь Рукии и её дела – хрупкая шинигами вправе делать то, что ей нужно – он помнит это, принимает это – руки чешутся обнять её, прижать к себе ближе, топя в своём тепле.

Дома Орихиме предлагает ему чай и сладкое рассыпчатое печенье, секундно целует в тонкие холодные губы, нежно улыбается и, касаясь ладонью живота, говорит о том, что у них скоро вновь будет ребёнок. Она по-домашнему милая и уютная в своём желтом платье и светлом фартуке, она вызывает у него тёплые чувства, но её слова заставляют обмереть – рождение Казуи для него было испытанием – в какой-то мере счастливым, но испытанием. Второго ребёнка, он уверен точно, они потянуть не смогут, и однажды сказанные Рукие слова были брошены для того, чтобы скрыть тянущее, ноющее, сосущее под ложечкой разочарование – горькое, как сама жизнь, и настолько же мучительное.

Мир вдруг обрушивается кусками тяжелого неба, Солнце гаснет за пеленой туч и дождь отчётливо бьёт по тонкому стеклу в оконных створках. Ичиго почти чувствует его влажные прикосновения к стеклу, почти чувствует такт каждого прикосновения и, хватая воздух ртом, отгоняет тяжёлые мысли от себя.

– Если ты хочешь, конечно… – она улыбается, и он тяжело вздыхает – жена говорит о желании родить второго ребёнка в своей странной манере, и он понимает, что к этому совсем, совсем-совсем-совсем, не готов.

Потому, что этот ребёнок навечно свяжет его с ложью ещё крепче – стянет её тиски до фиолетовых пятен.