Онлайн чтение книги Послесловием
Глава 2

Ичиго страдал – осень опадала сухими листьями деревьев, заканчивалась на желтой сгоревшей траве, первых морозах и холодном ветре, касающемся кожи. Он наблюдал за этим со стороны, замечал, пока вытряхивал футоны на балконе или отмывал окна от дождевых разводов. Иноуэ второй месяц оставалась в больнице – слабая, греющая лишь тонкими ладонями большой живот и желающая солнечного света вне белеющих больничных стен – искусственное освещение резало глаз, и она путалась в одеяле, пытаясь встать и пугаясь собственной непривычной беспомощности. Ему было жаль – рыжие волосы напоминали золотые нити и в осенних глазах он видел лишь нежность. Оттенки нежности. Море нежности. Всё то, в чём он, измученный уже жизнью в свои двадцать два, нуждался. 

Вот только тепла Орихиме не могло хватать для жизни того, кому судьбою предписано остаться в мире мёртвых, принять судьбу Бога Смерти и забыть о мирских заботах – смотреть то ли с гордостью, то ли с печалью на собственного ребёнка с занпакто в руках; наблюдать застывшее для кого-то время в глубине взгляда и дыру в груди, от которой тянется длинная цепь – порвёшь, и лишишь возможности на призрачный Рай. Не могло хватать – она упрямо отдавала на это последние силы, улыбалась сладко и оставалась воплощением ранней тёплой осени в их квартире. Ичиго был благодарен – упрямое сердце строптиво отказывалось отзываться на её чувства, не дарило тепло в ответ, кричало о лживости и рисовало его мир красками вины.

Измученная собственной беременностью, слабая от крупного плода, Иноуэ держалась за жизнь и возможности – Куросаки был восхищён и боялся. Восхищён – Орихиме терпела и жила дальше, вынашивала общего ребёнка теплом под кончиками пальцев и улыбалась. Боялся – сквозь тонкую кожу просвещались вены, в уголках глаз замирали слёзы, вечность то и дело грозила остановить свой отсчёт. Для него за счастье была её улыбка – тонкая, невесомая, остающаяся лишь изгибом тонких губ – с ней он не чувствовал себя вечно виноватым, не воспринимал себя таким бесчувственным мужланом, забывал о собственной лжи и…

больше не пытался видеть в ней Рукию.

Ни оттенком кожи под розовым расцветающим небом, ни минутной улыбкой, выражением лица или положением рук. Ничем. Не всматривался в неё часами, чтобы найти хоть одно совпадение – крошечное, хрупкое, в едином моменте.

Он лишь радовался её улыбке – с ней Орихиме оставалась Орихиме, и он мог напоминать себе о том, что он счастливый муж этой земной принцессы, матери его будущего ребёнка, женщины, что должна была стать для него всем миром однажды. Но не стала.

Его мир был привычной идиллией – дома ждала Орихиме, горячий ужин и чистые выглаженные рубашки. Его мир был привычной идиллией – осыпался осколками и упал в момент. Он понял – неожиданно, как это бывает обычно – что это совсем не то, чего он хотел. Он привык к битвам, боли, ранам. Привык заботиться о других, и думать о себе в последнюю очередь. Привык быть спасителем и светом в неравных битвах. Привык – и как-то забыл об этом, как и забыл о своём мече или тёмном наряде шинигами. Это всё осталось там, в прошлом и недосягаемом – как и Рукия, Общество Душ и защита людей от пустых. Он пытался походить на обычного, не обременённого взглядом на эту сторону человечества, мужчину – работал, приходил в уютный дом, целовал в щёку красавицу-жену и вместе с ней выбирал имя для общего сына, которого она носила под сердцем, пока он знал, чувствовал – в её чреве зарождён маленький шинигами, кровь от крови его и её улыбка. И эта мысль медленно рушила привычный уклад – он видел угасающую Орихиме, целовал тонкие бледные пальцы и надеялся, что она сможет вытерпеть – она сильная, она не беспомощная, у неё несгибаемый стержень где-то в районе сердца и вечная вера в человечество. Орихиме сильная – его жизнь абсолютно порушена крохотным теплом в глубине её чрева. Орихиме сильная – её сила напоминает ему о том, от чего он так старательно убегает.

Жизнь стремительно набирала обороты с каждым днём жизни – забывалось детство, юность, прошлое. Не забывалась Рукия, которую он встретил однажды в собственном доме, ведомую то ли его запахом, то ли запахом пустого. Это надламывало его веру в правильность выбора, позволяя встречному ветру прогибать его под себя – объятиями Орихиме, её нежностью, заботой и полным любви взглядом.

Ичиго страдал – приносил в больницу букеты цветов, и с нежностью касался большого живота жены, в котором теплилась маленькая жизнь – её, его, их ребёнок. Ребёнок, который разбил осколками привычный уклад его жизни. Сын, заставивший его веру в правильность однажды принятого решения пошатнуться.