Онлайн чтение книги Послесловием
Глава 1

Она нависает над ним бледной холодной тенью – тонкая, почти прозрачная, Рукия смотрит взглядом бесконечности в его осенние глаза и не говорит ничего. В её молчании он слышит гораздо больше, чем должен, и неловко склоняет голову, отводя взгляд. Она садится рядом, поправляет длинные тёмные волосы и смотрит в противоположную стену. Они заперты в стенах своей иллюзии, принуждают себя любить кого-то – вот и выходит, что страдают без конца, словно в чём-то виноваты.

Он помнит, она говорила «Пойдём вместе», прежде чем раствориться утренним туманом – он качал головой, говорил тихое и скупое «Нет» и почти не чувствовал сожалений – врал, словно последний лжец. Врал, а после хватался за сдавленный прозрачный воздух, кричал в пустоту, но не мог вернуть всё назад – Рукия Кучики принадлежала Сообществу Душ, Ичиго Куросаки принадлежал Каракуре.

Он любил бессовестно и слишком пылко, боялся сломать её тонкие, почти прозрачные крылья, боялся навязаться и лишний раз рядом вздохнуть. Он любил – в этом было его сумасшествие, главный порок, пугающая черта. Ради этой любви он был готов отказаться от собственной силы, готов отказаться от прошлого и мира людей, готов сломать чьи-то жизни – что-то внутри воспротивилось этому, назвало всё глупым эгоизмом и заставило вмиг замолчать – чувства рвали его грудную клетку лоскутами, искалеченной плотью, сломанными костями. Там, у него внутри, не было бабочек – осколки стекла и несколько литров крови; осколки стекла и разбитые вдребезги надежды. Он это понимал и быстро отступил – оступился тут же, упал с воображаемой лестницы и больше не смог подняться – Рукия была так близко и, в то же время, далеко – ждала его на третьей ступеньке, но не могла обернуться.

Иноуэ протянула ему раскрытую ладонь, отряхнула спину и мазано чмокнула в лоб – «Куросаки-кун, можешь сходить со мной на рынок?», «Куросаки-кун, мне нужно прибить полку…», «Куросаки-кун!», «Куросаки-кун». Так по-разному и одинаково – совсем не похоже на ровное и иногда раздражённое «Ичиго» Рукии. И ему от этого легче.

Лёгкая улыбка Орихиме стала для него отдушиной – «Я выйду за тебя, Куросаки-кун, конечно выйду» повторялось десяток раз прозрачно-цветочным голосом в глубине весеннего сада их душ. Повторялось – он желал слышать это от кого-то другого, но уже не мог признаться в этом миру и себе.

С Орихиме было легко и сложно одновременно – она уже любила и требовала любви в ответ, смотрела пронзительно в глаза и не терпела его молчания, стараясь то и дело разговорить без причины. Ему это не нравилось – она уходила к тогда ещё маленькому сыну, показательно закрывала за собой дверь и, после полуночи, тенью прокрадывалась в их спальню, чтобы прижаться к его спине. Она всегда любила и в этом была её слабость – прощала, надеялась, верила и плакала ночами, когда он всё же убивал редких пустых в черте города. Он не хотел этого видеть – Иноуэ всегда была сильной, запредельно сильной женщиной, хорошей матерью и домохозяйкой, старалась быть прекрасной женой, но обрывалась на половине мысли – смотрела на него и замолкала.

«Я понимаю, Куросаки-кун…»

Он почти никогда не спал – думал о том, какой ужасный муж и отец, думал о том, что не может подарить Орихиме счастья, думал о многом, и это ранило его самого. 

Она была слишком чувствительна, понимающа и добра – он боялся ранить её ещё больше, но довёл до слёз, едва только стояло Рукии, уже Абарай Рукии, прийти к ним домой. Потому что она понимала его чувства – он мечтал возвести тысячу стен вокруг своего непокорного сердца – и старалась принять. А он чувствовал себя жалким, когда она касалась его ночью, когда целовала, когда провожала на работу.

– Прости меня… – он обрывается и замолкает, даже не смотрит на женщину, к которой может коснуться, лишь протянув немного руку. Стена, разделяющая дом и внутренний двор, была разрушена ударом разгневанного Ренджи, которого Рукия едва выпроводила назад – без сил, без мыслей, она осталась в доме Куросаки, чтобы дождаться своего восстановления. Дома её ждала крохотная дочь. Тут её держал Ичиго. И, словно так давно, она вновь оправлялась от истощения в его доме, вновь сидела с ним рядом вечером – вот только теперь пропал весь запал, который был раньше. Их встреча означала опустошение и холодную, липкую боль где-то в районе сердца.

– Я рада, что у тебя есть семья… – слова ей даются нелегко и голос звучит надломано-гулким, едва различимым. Она не смотрит никуда, рассматривает свои руки и понимает то, что лишняя тут – Орихиме в слезах запирается в ванной, Ренджи рушит стену чужого дома, раздражённый невозможностью быстрой переправки пустого, она рушит жизнь Ичиго, и он сам утопает в проклятой любви.

Он лишь кивает – она остаётся бледной тенью, не так давно проснувшейся от длительного кошмара. Только недавно она не выходила из комнаты, впадала в истерику и не хотела никого видеть. Только недавно – прошло чуть больше года и она только-только начала нормально жить, понемногу восстанавливаться после тяжёлых родов и нервного срыва. Начала – вот только закончить ей не дал проклятый пустой, вновь обрёкший их на встречу.

Она хотела его встретить ровно так же, как и он её – когда-нибудь позже. Когда она выздоровеет от своей любви и окрепнет, покажется ему красивой и взрослой женщиной, покажется ему мудрой и сильной шинигами. Не тенью. Не разбитыми чувствами.

Вот только их встречи необратимы, и им никогда не удастся этого избежать – скрывая за плотными масками чувства, они будут горько рыдать от любви где-то глубоко в душе – подчёркнуто мягкие, подчёркнуто вежливые. Подчёркнуто холодные и отстранённые. Они – живущие в вечной лжи.