Онлайн чтение книги Лишь пара слов Just a few words
3 глава

…

Долгожданные первые дни занятий прошли, словно на одном дыхании. Станислав даже и предположить не мог, что многих учеников действительно будет настолько сильно интересовать химия. Ребята задавали ему просто тьму вопросов, хотя по большей части эти вопросы были не по предмету, но поговорить и на отстранённые темы Станислав тоже всегда был очень даже не против. Да и мужчиной он был пускай весьма взрослым для школьниц, но очень привлекательным и статным, чем не мог не привлечь их особого девичьего внимания. Особенно их радовала почти постоянная лёгкая щетина на лице учителя, которая придавала ему особую взрослую мужскую суровость, вот только вечно торчащие ядовито-оранжевые наушники из-под напускного небрежно застёгнутого белоснежного ворота рубашки явно разбавляли весь этот строгий образ. Так что отношение к новому учителю химии, лишь с виду грозному и высокому мужчине, было очень даже дружелюбным и весьма смелым.

И также Станислав бы никогда и представить не смог, что его лабораторная со столом и чаем станет таким популярным местом. Дети, не стесняясь, нагло приходили к нему на переменках и требовали угостить их чаем, ведь Матвея он угощал, и, по словам ребят, было бы нечестно вот так вот со стороны учителя среди всех учеников выделять любимчиков. Долго Станислава уговаривать не пришлось, он был не прочь коротать переменки с ними, да и к тому же его назначили их классным руководителем, так что подружиться с ними он очень и очень хотел. Вот только строго настрого запретил им даже близко подходить к шкафам с растворами и прочими инструментами для проведения опытов, внимательно следил за каждым и не позволял им находиться в лабораторной одним.

Мало-помалу мужчина стал привыкать к такой бурной школьной жизни здесь, о которой до этого даже помыслить не мог, ведь в школе почти постоянно стояла сказочная тишина. И в этой суматохе, которая становилась с каждым днём всё привычнее его глазу, Станислав заметил, что Матвей стал от него отдаляться. Перестал приходить к нему на переменках, и после уроков не удавалось видеться, даже на занятиях смотрел он на него как-то отстранённо, будто бы и не видел перед собой.

Станислава почему-то это жутко задевало. Ведь он думал, что смог найти с этим мальчиком общий язык, что смог как-то расположить его к себе, но, видно, ошибался. Вероятно, Матвей общался с ним только от того, что был обязан отработать своё наказание. Но те две недели быстро пролетели, и уже успел пройти месяц с тех пор, как Станислав вышел на работу. Уже был декабрь за окном, а Матвей, казалось, отдалился от него ещё больше, чем было в самые первые дни их общения.

…

Снег хрустел под ногами, а тусклые жёлтые фонари освещали длинную дорогу парка, что пролегала вдоль реки. Станислав совершал очередную утреннюю пробежку. В такие моменты всегда легко думается и размышляется, свежий морозный воздух заполняет лёгкие кислородом, который впоследствии наполняет мозг, так что идеи во время пробежки очень часто возникали здравые, хорошие и свежие. А думал мужчина в этот раз о Матвее, о том случае с телефоном и о том важном разговоре, который он так и не смог провести с ним, хотя, как учитель и взрослый человек, должен был. Но удачного момента так и не подвернулось. К подопечному своему он ближе не стал, чтобы вести подобную беседу, и даже наоборот, тот почему-то отдалился от него. И от этого на Станислава накатывала какая-то странная грусть. Вроде бы, и что, что один из учеников не особо расположен к нему. У него, как у учителя, больше сотни ребят, и за всеми надо было мало-помалу приглядывать. И кто-то из них неугомонно рвался пообщаться с ним, кто-то наоборот избегал. И каждый ученик не был безразличен. Но Матвей почему-то занимал особое место в его сердце, и отрицать этот факт было бесполезно. Он был особенным. За него мужчина волновался больше всего.

Станислав остановился там, откуда сквозь снегопад на другом берегу реки виднелись чёрные ветви тополей, укрытых белоснежной пеленой. Он глубоко вздохнул и выдохнул густой белёсый пар, опёрся локтями о промёрзшую металлическую ограду. Он не может оставить всё, как есть. Если с мальчиком надо поговорить, значит надо. И пускай ближе к нему он за это время не стал, но просто взять и отпустить заплутавшего ягнёнка в свободное плаванье нельзя. Он ему, конечно, никто, и после выпуска вряд ли будет кем-то, кроме «учителя, который преподавал ему в школе химию». И быть может это все его ЧСВ, где он мнит себя героем-спасителем, но… Он твёрдо уверен, что готов взять своего подопечного под крыло и дать ему всё, что он только сможет дать. Завтра он обязательно с ним поговорит.

…

— «То есть, как его не будет?», — взволнованно спросил учитель у своих учеников во время переклички.

— «Заболел. У него высокая температура со вчерашнего вечера», — пожал плечами Артём.

Станислав глубоко вздохнул, стараясь успокоить внезапно разбушевавшиеся чувства внутри себя, и, больше ни о чём не спрашивая, как ни в чём не бывало, начал вести урок.

…

— Маргарита Феодосьевна! — окликнул директрису в коридоре Станислав.

Женщина тут же обернулась к нему, направив на него вопросительный взгляд. Мужчина не знал, с чего бы ему начать, ведь почему-то он чувствовал некую неловкость, но спросить её о нём был настроен крайне решительно.

— Матвей… заболел…, — и всё же чего-то смущаясь, сухо кашляя в кулак, неуверенно начал он.

— О, вы хотите его навестить? — засияв улыбкой, догадалась Маргарита Феодосьевна.

Станислав смутился.

— Да… Если это возможно, я бы хотел проведать его. А также я мог бы чем-нибудь помочь ему. Допустим, каких-либо лекарств купить или гостинцев?..

Директриса, хитренько прищурившись, широко улыбнулась.

— Думаю, вы могли бы прикупить ему лекарств от простуды, всяких разных по желанию. О! — вдруг её озарила идея, и она громко щёлкнула тонкими пальцами. — Матвей просто обожает желе!

— Желе? — изогнув брови, переспросил Станислав.

— Да-да, желе. Когда он его ест, у него появляется такое выражение на лице, будто бы он в рай попал! Он, кстати, так и говорит: «еда богов», — воодушевлённо рассказывала Маргарита Феодосьевна, то и дело эмоционально всплескивая руками.

Да так это воодушевленно выглядело со стороны, что Станислав решил, он обязательно купит желе. Столько много желе, что увидит такое выражение лица у Матвея, которое никому и никогда не доводилось ещё видеть.

…

Бессознательное забытьё, глухое, мрачное, пустое, которое трудно было бы назвать сном, но и сказать, что он вовсе сейчас не спал, Матвей не мог. Состояние это было отвратительным, хотелось уже поскорее заснуть и нормально поспать, но реальность так просто отпускать его не хотела. Мысли одна за другой заполняли вяло голову, да ладно бы нормальные, а то вовсе всякая ненасущная ерунда прицеплялась к нему и вынуждала думать о нёй, подолгу думать.

В комнате он был совсем один: его соседей на время изолировали от больного, чтобы те тоже не заразились, поэтому мальчишке было очень скучно, особенно прошлой ночью, но в тоже время он наслаждался этим одиночеством, ведь рано или поздно он сможет зажить полноценной самостоятельной жизнью в своём собственном доме совсем один. А может быть и не со всем один, а с котом. Да, с котом, а то совсем одному будет слишком уж грустно. И кота он заведёт себе серого, чтобы назвать его Дымком. Как дым из заводских труб, густой, серый. Может, он возьмёт кота из приюта, как-никак, пускай и кот, зато будет родственной душой, такой же однажды кем-то брошенный, как и сам Матвей. Хотя то, что он отказник, его уже мало волновало. По крайней мере, он хотел в это верить. Хотелось уже просто об этом не думать, забыть навсегда. Прошлое прошло, нужно думать о будущем. О сером коте.

Матвей так бы и продолжал думать об этом, возможно, даже в результате смог бы и заснуть, если бы не ощутил чью-то прохладную ладонь на своём лбу. Парень тут же резко дёрнулся от неожиданности, сердце как сумасшедшее забилось в груди, по всему телу прошла неприятная дрожь. Вот как так можно жить без замков? Лежишь себе спокойно, никого не трогаешь, думаешь о своём, а тут кто угодно может зайти к тебе, а ты и не узнаешь об этом.

Разглядев в побеспокоившем его человеке Станислава, Матвей тут же глубоко и облегченно выдохнул, приложил руку к груди, стал размеренно вдыхать и выдыхать, чтобы успокоить своё разбушевавшееся сердце, которое готово было вот-вот выпрыгнуть из груди. Но спустя пару мгновений задумался о том, что всё-таки увидеть здесь и сейчас не маньяка, а учителя химии тоже весьма странно и даже немного жутковато.

— «Извини, не хотел тебя напугать», — так же в своё время испуганно откинувшись от Матвея на другой конец кровати, винился мужчина. — «Хотел померить температуру».

Матвей вдруг растерялся, осознав, что учитель действительно пришёл к нему, чтобы его проведать, ведь он был полностью уверен в том, что тот о нем уже забыл. Забыл, забил, ведь таких, как Матвей, у него теперь целая школа.

— «Судя по самочувствию, ещё не спала», — ответил вяло он.

Станислав тут же дал ему градусник, который лежал на тумбочке рядом с кроватью. Следом подошёл к небольшому столику, где стоял чайник, который он сразу же включил, а также небольшой холодильник и всякая разная посуда, налил в кружку воды, выдавил из обертки пару таблеток и дал всё это больному.

— «Жаропонижающее, выпей. Сейчас я тебе сделаю чай от простуды», — заботливо суетился вокруг него мужчина, а Матвей следил за ним непонимающим взглядом. Почему? Ведь всем учителям всегда было всё равно, болеет ли он или приходит весь побитый, только лишь Маргарита Феодосьевна доставала его своей заботой, но с ней-то всё понятно, она ему почти как мать, а вот Станислав... Почему?

Долго размышлять ему не позволили, отвлёк его сновавший рядом учитель, который поставил кружку с чаем на тумбочку, а мальчику в руки вложил баночку клубничного желе. У Матвея от такого неожиданного поворота событий дыхание спёрло. Уставился оцепенело он на эту баночку желе и всё, ничего ни сказать, ни сделать не мог, просто залип. Но тут он проморгался и посмотрел на сияющую самодовольством улыбку Станислава.

— «Директриса вам сказала?», — сразу же догадался Матвей.

— «Да. Она сказала, что ты это очень любишь. В холодильнике есть ещё».

Парнишка смутился, опустил свои ресницы, и крепко сжал в руке баночку с желе.

— «Спасибо», — скромно улыбнувшись, он несмело изобразил рукой жест благодарности.

Почему-то это было странно, но приятно. Какая-то ерунда, просто желе, которое он так любит, которое сам себе может время от времени покупать, но почему-то та баночка, что была сейчас в его руках, вызывала особенные чувства. Такая ерунда, мелочь, но может от того, что это и было маловажной информацией о самом Матвее, и многие бы даже не запомнили, если бы услышали её, исполнение такой простой потребности делало его по-настоящему счастливым. Настолько счастливым, что на миг забылись все горести на свете. А это ведь просто-напросто желе. И его купили специально для него, чтобы просто порадовать его. От всех этих мыслей, сердце вдруг стало биться чаще. Стало теплее. Просто стало чуточку теплее. И радостней.

Станислав вдруг затаил своё дыхание, заворожено смотря на едва заметную, но искреннюю улыбку мальчишки, на его неловко опущенные ресницы и нежный румянец на щеках, что не сдержался, провёл ласково своей рукой по его русым мягким волосам от макушки до затылка и, чуть наклонившись, с трепетной чувственностью поцеловал его в лоб.

Матвей впал было в ступор, даже забыв как дышать, но тут же мгновенно поднял свою голову, удивлённо смотря на учителя. Сердце подскочило прямо к горлу, а жар, кажется, усилился, потому что его щёки сейчас зверски пылали.

Мужчина сам же опешил от того, что он только что сделал, но вдруг сглотнул, провёл рассеяно пальцами по своим губам и подбородку, вздохнул.

— «В общем, поправляйся», — сказал он Матвею и, собравшись, хотел было уйти, как тот остановил его, ухватившись за подол пальто. Станислав нерешительно обернулся.

— «Завтра придёте?», — слегка дрожащими руками, нерешительно спросил мальчишка, смотря на него с какой-то надеждой большими голубыми глазами.

Станислав нежно улыбнулся, не в силах отказать им.

— «Разумеется».

…

Матвей проснулся среди ночи, сладко потягиваясь в мягкой и тёплой постели, и, немного погодя, осознал, что уснул практически сразу, как от него ушёл Станислав Иванович. Видно, жаропонижающее подействовало на него таким успокоительным способом. А может и что-то ещё…

Творилось что-то странное. По всему его телу странно и рьяно разливалось тепло, но от него, в отличие от жара, было приятно. Было так приятно, что внезапно бросало в холод, и всё тело содрогалось. Но и это было приятно, и сладко тянуло в животе. Потом снова было тепло, и снова бросало в приятную морозящую дрожь. И снова, и снова. И все мысли были лишь о Станиславе.

Почему-то рядом с ним всё становилось слишком странным и совсем другим. Почему-то когда рядом был он, когда он разговаривал с ним, Матвей не ощущал себя не таким, как все остальные нормальные люди. И почему-то он не ощущал, что Станислав совершенно другой человек, человек из другого мира. Того самого мира, запрет на вход в который Матвею был предрешён ещё с рождения. Но почему-то рядом с ним всё было не как всегда и непривычно. И странно, и страшно, и так хотелось поговорить с ним снова. Хотелось увидеть его снова. Хотелось, чтобы он ещё немного, но побыл рядом с ним. Матвей неловко окунул руку в свои волосы и слабо сжал попавшиеся пряди. И как же хотелось снова почувствовать его тёплые руки, которые со всей своей мужской грубостью, но так заботливо и нежно трепали его волосы.

Быть может, завтра. Он сделает так завтра. Снова погладит его по волосам. Снова будет так нежен и будет так близко, и Матвей опять сможет ощутить этот сладкий запах его одеколона, который заставляет голову слегка кружиться. Этот запах, который в одно мгновенье стал самым любимым. Хочется почувствовать его снова. Снова.

И снова внутри тянула странная сладкая боль. Мысли о Станиславе заставляли чувствовать себя странно. Но Матвей не мог перестать думать о нём. И не смотря на то, что ещё была глубокая ночь, заснуть он больше не мог, поэтому решил немного перекусить. Быть может еда хоть как-то сможет успокоить его волнение внутри. Мальчишка нехотя сбросил с себя тёплое одеяло и поплёлся к холодильнику. Он открыл дверцу и просто перестал дышать: ещё недавно почти пустой холодильник сейчас был сверху донизу забит баночками с желе разных размеров, вкусов, цветов и сортов.

«Я что попал в рай?», — до сих пор не в силах поверить своим глазам, глупо улыбался Матвей, забыв прикрыть свой удивлённый рот.

Но вдруг сердце болезненно сжалось, парень громко и горько усмехнулся. Он окончательно влюбился в него.

…

Долго. Невыносимо долго шли часы. Утром его навещала Маргарита Феодосьевна и одна из поварих, принесли ему манную кашу и бутерброд с маслом, всеми силами заставляли его поесть. Конечно, пришлось им поддаться, ведь против директрисы даже танком не попрёшь. Хотя Матвей им не раз повторял, что у него целый холодильник желе, зачем ему есть какую-то там кашу?

Перед занятиями так же пришли проведать его Саша и Артём и обещали ещё прийти после уроков, но Матвей попросил их прийти ближе к вечеру, ведь после обеда, вероятнее всего, его должен будет навестить Станислав.

Именно этого момента он мучительно долго ждал. Время, как назло, шло медленно, и занять себя Матвей ничем не мог. Пытался книгу почитать, но так и не смог сосредоточиться, брался за уроки, но их делать уж очень сильно не хотелось. Играл в игрушку на своём немодном кнопочном телефоне, да та тоже быстро надоела, а больше у мальчишки увлечений и не нашлось. Пришлось встать, ходить по коридорам взад-вперед, в гостиной включил телевизор, по которому они обычно все вместе вечерами смотрели фильмы с субтитрами. Но смотреть передачи без звука и без субтитров оказалось жутко уныло, покритиковал он телеканалы за то, что субтитры только под новостями пускают (и то не везде и не всегда), а новости-то, как обычно, не шибко радостные, что толку их смотреть, пришлось и от этого дела отказаться. А вообще было несправедливо, что болел лишь он один, так бы хоть с кем-то на пару тут бродил, общался.

И оставалось Матвею лишь одно. Ждать встречи с ним.

…

Как Матвей и ожидал, Станислав пришёл к нему после обеда, это время всегда принадлежало только им одним. И мальчишку нисколько не смущало то, что он где-то около получаса, как дурак, просидел с открытой книгой в руках, так и не прочитав ни одной строчки. Но ему почему-то было крайне важно сделать вид, что он вовсе не ждал мужчину, что он не думал о нём беспрестанно целый день, отчего не смог себя ничем занять, нет. Он, якобы, спокойно сидел и читал книгу, а когда краем глаза зацепился за входящего в комнату учителя, сделал вид, что не заметил его. Вот тут Матвею пришлось начать читать текст, чтобы ложь выглядела убедительней.

Станислав же, увидев увлечённо читающего книгу мальчика, ласково улыбнулся. Весь день он то и дело думал о нём и вот, наконец-то, смог вновь увидеть его. Подойдя к кровати Матвея, он присел на край и осторожно коснулся его колена, чтобы не напугать, как вчера. Тот слегка содрогнулся от прикосновения и, оторвав своё внимание от книги, с улыбкой взглянул на Станислава.

— «Снова пришли меня проведать?», — хитро улыбаясь, спросил Матвей.

— «Ты же сам вчера попросил меня прийти», — усмехнувшись, сказал мужчина, вдруг полез в свою борсетку и достал оттуда листы бумаги. — «Принёс тебе конспект пропущенного занятия. Когда станет скучно, можешь почитать».

Увидев ещё плюс одно домашнее задание, Матвей резко нахмурился. Всё же дружить со своим учителем, как оказалось, не всегда так круто. Особенно если этот учитель преподает химию. Станислав же, нескромно посмеялся себе в кулак, заметив, как улыбчивое лицо мальчишки резко переменилось на угрюмое.

— «Я спрячу его от тебя в ящик», — отсмеявшись, сказал он и тут же, встав с кровати, направился к столу.

«Нет!!», — резко подорвался за ним Матвей, только и успел ухватиться за пиджак мужчины, но было поздно, тот уже выдвинул этот проклятущий ящик стола и недовольно смотрел на лежащие в нём явно чужие ценные вещи. Видно, надо быть окончательным дураком, чтобы хранить всё это под столом, но раньше ещё никто не смел так нагло копаться в личных шкафах мальчишки, даже уборщицы.

Станислав глубоко вздохнул, задвинул обратно ящик и серьёзным взглядом посмотрел на Матвея.

— «Присядем?», — предложил он, взял непринужденно мальчика за плечо и повёл к кровати.

В Матвее будто бы разом пропала вся жизнь. Лицо словно окаменело; от недавней улыбки не осталось и следа. Весь побелел и даже, кажется, кожа стала в разы холодней. И он будто бы и вовсе не дышал, а взгляд остекленел. Только сжатые губы слегка дрожали.

Станислава самого пробрала неприятная дрожь. Этот серьёзный разговор, который он должен был провести с Матвеем уже давно, снова теперь всплыл на повестку дня. Но в этот раз он не может всё оставить на самотёк и должен бы поговорить с парнишкой, пока тот окончательно не свалился в социальную пропасть. Но сможет ли он достучаться до Матвея? Даже если нет, он всё равно должен достучаться. Должен, вот и всё. Он учитель. Он взрослый человек. Он мужчина.

И вот перед ним сидел напуганным котёнком пятнадцатилетний мальчишка, который просто не мог сейчас смотреть своему учителю в глаза. Слишком стыдно, слишком ужасно и почему-то очень больно было предстать таким низким человеком перед Станиславом. А вдруг он его теперь точно будет ненавидеть? Вдруг теперь точно поймёт, что нет смысла тратить своё время на такого безнадёжного преступника, как он. Ведь все до одного учителя так делали. Разочаровывались в нём, осознавали, что нет больше смысла. И теперь Станислав больше никогда не станет помогать Матвею, и уж точно больше не станет покупать ему желе. И больше никогда не погладит его по голове. И за последнее было больнее всего, что аж слёзы на глаза хотели навернуться, ведь он так ждал этого, так хотел снова почувствовать его тепло. Тепло, которое он не заслуживает.

Матвей на коленях сжал в кулаках свои джинсы, морально готовясь взглянуть на своего учителя и принять всё, что тот ему скажет. Коротко вздохнув, он поднял свой взгляд, но не смог сдержать слёз, и те самовольно стали медленно стекать по тому же застывшему и бледному лицу.

Станислав же сидел весь серьёзный и непоколебимый, задумчиво прикрыл рукой свои губы и внимательно смотрел на Матвея. Видел все его старательные и тщетные попытки казаться спокойным и равнодушным насквозь, да и слёзы, пускай и такие скупые, но выдали его под чистую. Но больше всего Станислава беспокоило то, что он не может сердиться на этого мальчишку. Ему было его жаль. Жаль от того, что Матвей совсем себя не любит и не ценит. Но в том уж точно не было его вины. И вероятно сейчас тот уверен, что Станислав его будет ругать и отчитывать, говорить какой он плохой и всё в таком духе. Но мужчина лишь только смотрел на мальчишку добрым всепрощающим взглядом.

— «Я понимаю тебя», — вдруг заявил Станислав, вернув удивлённого Матвея в реальность.

— «Что?..», —едва дыша, неловкими движениями спросил парень и уставился на своего учителя непонимающими голубыми глазами, но тот лишь слегка улыбнулся.

— «И понимаю, что у тебя были свои веские мотивы так поступать. И я не в праве тебе указывать, как жить, и не в праве что-то за тебя решать. Ты взрослый парень, ты сам способен на это. И ты ведь сам понимаешь, кража и обман – ужасные поступки».

Матвей закусил нижнюю губу. Вот оно. То самое, чего он с опасением ждал.

— «Да, я знаю…», — через силу ответил он. — «Я знаю, что я ужасный человек…».

Станислав глубоко вздохнул и отрицательно покачал головой.

— «Нет», — категорично заявил он, устремив решительный взгляд на мальчишку. — «Это поступок плохой. А ты, Матвей, хороший парень. Ты хороший и добрый парень. И ты мне очень нравишься, поэтому я здесь и говорю сейчас с тобой».

Матвей смотрел не верящими глазами, он не мог поверить, что такой как он может быть хорошим и кому-то нравится. Он знал себя хорошо, слишком хорошо. Он знал о себе то, что никто другой даже представить себе не сможет. Но даже те другие люди, которые знали его поверхностно, так же осознавали, что Матвей уж точно не хороший человек. Что уже ничего не исправить. Ничего уже не вернуть. Он уже никогда не сможет быть тем самым добрым и хорошим парнем, каким желал его видеть Станислав Иванович. Всё уже потерянно. Навсегда потерянно. И он знал это. Он знал и понимал. Но не Станислав, который до сих пор, не смотря ни на что, продолжал верить в Матвея.

— «Нет, вы совсем не знаете меня!..», — скандировал мальчишка, а его глаза стремительно наполнялись слезами. — «Я не только это украл. Я и до этого ещё много крал, и обманывал тех, кто был ко мне добр, обманывал друзей, и связывался с плохими людьми, и даже дурь толкал здесь в этой школе! И вечно думаю об ужасных вещах, и думаю плохо о людях, и постоянно всем желаю чего-нибудь плохого и даже смерти! Как я могу быть хорошим и добрым?!.. Это вы… вы слишком хороший и добрый, поэтому не видите, какой я ужасный и отвратительный человек…», — Матвей надрывно рыдал, вспоминая все свои самые яркие прегрешения и ещё больше убеждая себя в том, что он плохой человек. — «И я… я не заслужил… вашей доброты…».

Матвею не хотелось, но пришлось это сказать. Душа разрывалась на части, а слёзы лились ручьём. Было так больно. Было больно осознавать, что он не заслуживает быть рядом со Станиславом. Не заслуживает даже его взгляда в свою сторону. Не заслуживает, но так хочет. Хочет этого тепла, хочет его доброты и его заботы. Слишком многого хочет. Хочет того, чего не достоин и никогда не получит. И от этого всего в груди болезненно щемило, и в сердце беспрерывно вонзались острые иглы.

Душа Станислава тоже болела, когда он понимал, насколько глубоки душевные раны у этого несчастного ягнёнка. Неужели совсем? Совсем не знает этот ребёнок, что такое настоящая любовь? И сколько же таких брошенных и одиноких детей по всему миру, и все, как один, лишены самого главного. Того самого уютного и тёплого островка, который всегда тебя будет спасать, когда ты будешь тонуть. Раз за разом. Как бы далеко ты не заплыл, но остров всегда будет там, и всегда будет ждать, когда ты вернёшься обратно, чтобы спастись на нём. Всегда. Не смотря ни на что. Это опора, которая помогает жить, совершать ошибки, принимать последствия и продолжать жить дальше. Одному жить слишком сложно. Одному не выжить. Никогда. Особенно такому юному мальчишке.

Станислав глубоко вздохнул, положил свои ладони на плечи парнишки, чтобы тот на него взглянул. Матвей, подтирая кулаками остатки слёз, боясь, взглянул на своего учителя, чтобы узнать, что тот его презирает. Теперь окончательно, особенно, когда узнал всю эту грязную правду. А сердце продолжало нещадно щемить.

— «Ты такой глупый и упрямый», — почему-то совсем не ругаясь, спокойно и ласково отозвался о нём Станислав, продолжая смотреть на него почему-то всё ещё добрым и заботливым взглядом, но Матвей не хотел во всё это верить. — «Не хочешь слышать то, что я тебе говорю. Ты хороший парень. Оступился, где-то сломался, но такое бывает со всеми. Мы не святые, чтобы быть идеальными, мы совершаем ошибки, мы поддаёмся грехам и порокам, но не потому что плохие. Просто мы люди. И ты, Матвей, тоже. Мы совершаем ошибки, потому что должны на них учиться, чтобы извлечь уроки и стать лучше. Ты сделал что-то неправильное, ты осознал, что это неправильно, ты раскаялся. Уже сейчас ты априори не можешь быть плохим. Я же вижу, что ты вовсе неплохой. И уж тем более не ужасный и не отвратительный. Ты просто ошибся».

— «Но… но ведь… ведь это…», — снова и снова захлебываясь собственными слезами, никак не в силах принять все эти добрые оправдывающие его ужасные поступки слова на свой счёт, в очередной раз неловко пытался отрицать Матвей, вот только Станислав остановил его, ласково накрыв его холодные дрожащие руки своими большими тёплыми ладонями. Губы мальчишки сильно дрожали, он то и дело отводил свой отуманенный взгляд или вовсе отворачивался. Мужчина же неспешно руками ласково провёл по волосам Матвея, взял его лицо в свои ладони и заставил посмотреть на себя. Под тёплым и всепроникающим зелёным взглядом, парень вскоре успокоился, даже слёзы литься перестали, и тогда Станислав продолжил.

— «Ты хороший человек. Ты хороший славный малый. И ты мне нравишься», — с особым чувством, нежно улыбаясь, очерчивал руками слова он. А до Матвея дошло только сейчас: Станислав Иванович его не ненавидит, и совсем не злится. И даже наоборот твердит, что тот ему нравится. Парнишка почувствовал, как тепло приливает к его щекам. Но не успел он опомниться, как взгляд Станислава вдруг стал крайне серьёзным.

— «Но совсем уж безнаказанными твои проступки я оставить не могу, понимаешь?», — Матвей вынужденно кивнул, веря, что сейчас-то учитель точно поступит с ним так, как полагается. — «Как настоящий мужчина, ты возьмёшь на себя полную ответственность за все свои дела и понесёшь соответствующее наказание».

Ну вот, сейчас точно ему должно воздаться по его заслугам.

— «Хорошо, я готов», — решительно ответил Матвей, взглянув Станиславу в глаза.

Мужчина одобрительно улыбнулся.

— «Ты расскажешь обо всём Маргарите Феодосьевне. И о том, как воровал в её кабинете, и обо всех остальных своих прегрешениях».

Матвей впал в ступор. Такого он почему-то не ожидал. Как гром среди ясного неба информация о том, что оно обо всём должен будет рассказать директрисе, его не на шутку напугала. И даже о том, что он воровал у неё самой. За это было совестно больше всего. Она уж точно не поскупится на заслуженное наказание для него. Но самому являться с повинным… Сама мысль об этом уже была как сущее наказание и поедала его изнутри. Мальчишка напряжённо сжал губы, стараясь собраться с силами и дать положительный ответ Станиславу. Но одно дело – когда тебя ловят на пакостях, и совершенно другое – признаваться самому. Ужасно. Ужасно. Ужасно.

— «Хорошо», — всё же найдя в себе мужественность, согласился Матвей. — «Я обо всём ей расскажу».

Но было ужасно страшно. Сможет ли он на самом деле ей признаться. Вдруг в самый последний момент струсит? И Станислав уже точно разочаруется в нём, и сам обо всём расскажет. И так будет явно хуже. Но даже думать о том, что он должен будет покаяться за свои поступки перед Маргаритой Феодосьевной, которая была ему как мать, очень страшно. Всё же он был самым настоящим трусом.

Так бы и копал себя Матвей, убивал этим ужасным грядущим и неизбежным будущим, если бы не почувствовал, как большие и тёплые руки Станислава осторожно и ласково заключили в замок своих объятий его ладони. Парень даже перестал дышать, забыл разом обо всём на свете, только видел перед собой добрые и обнадёживающие зелёные глаза мужчины.

— «Не волнуйся, я буду рядом с тобой. И обещаю тебя поддержать», — сказал Станислав, добродушно улыбаясь.

От этой тёплой улыбки, от этого тёплого взгляда, внутри Матвея вновь всколыхнул тот самый мгновенно согревающий всё его тело пожар. Сердце неумолимо быстро билось, как при забеге на дистанцию, заставляя дыхание сбиваться. И эти тёплые слова о том, что он будет рядом, что будет поддерживать, что он ему нравится, сладким эхом отдавались в спутанных мыслях. Слишком хороший, слишком добрый. Станислав был слишком добр и заботлив к нему, что теперь он не может не испытывать эти странные чувства внутри. Что теперь он не может не любить его. И теперь точно не сможет жить без его щедрого неисчерпаемого тепла и ласковых прикосновений.

Станислав протянул неловко свою руку к Матвею, с трепетом окунул пальцы в его мягкие русые волосы и стал неспешно и ласково их трепать.

Матвей же с содроганием затаил своё дыхание. Чувствовал, как сердце бешено колотится, а горячая кровь приливает к щекам. Это тепло. Невыносимое тепло, что заполняло его всего с ног до головы. Нежное, трепетное тепло его рук, которые снова так заботливо гладили его волосы. Матвей с волнением принимал эту ничем не примечательную ласку, которая заставляла всё его тело напрягаться в наслаждении, не желая упускать ни единого мгновения этой невинной близости. Дышать становилось труднее, а осознание того, что рано или поздно этот миг прекратится, неприятно покалывало сердце. Парень не выдержал, бросился резко на шею учителя, обвив её руками, крепко прижался к нему всем своим телом, уткнулся носом в шею, но тотчас внезапно оторвался от неё. Станислав и опомниться не успел, как содрогающиеся, но решительные и мягкие губы страстно прижались к его губам, но тут же испуганно отстранились. Матвей, совсем забыв про то, что он продолжал обнимать шею мужчины, замер прямо перед его лицом, напугано и выжидающе смотря в его потрясённые неясные глаза.

Станислав же, не моргая, так же смотрел на него в ответ. Казалось, что внутри него что-то надломилось, и, судя по тому, как он сейчас с жадностью вдыхал в себя такое близкое и такое горячее обрывистое дыхание мальчишки, этим чем-то оказалась его совесть. Он пылко подался вперёд, впиваясь обратно в нежные губы, рукой утопая в русых волосах, взялся за затылок, прижал Матвея ещё сильнее к себе, продолжая со страстью его целовать. Благо, совесть, не до конца покинув Станислава, не позволяла развратить поцелуй, но даже того, что он мог сейчас беспрестанно ласкать его губы своими губами, нежно и желанно целовать их, то мягко сжимая, то отстраняясь, и то и дело задыхаясь, снова и снова, — этого хватило, чтобы свести друг друга с ума. Тела дрожали от трепета, а невыносимо громкий стук сердец обоих отдавался пульсацией в ушах. Они оба стремились друг к другу, прижимались так сильно, как только это было возможно в физическом смысле, а в духовном они рьяно старались притянуться ближе, ещё ближе. Было мало. Было жарко. Казалось, было невозможно это прекратить.

И всё-таки, спустя какое-то неопределённое время, Станислав пускай и нехотя, но разорвал поцелуй, нежно взял в свои ладони смущённое лицо Матвея, прислонился своим лбом к его лбу, не отрывал от него внимательного взгляда. Мальчик смотрел уверенно в ответ, сжимал в своих кулаках ворот его пиджака. Они ненасытно вдыхали свои же спутывающиеся горячие вздохи, прижимались носами к щекам друг друга, продолжали упорно и опьянёно смотреть глаза в глаза.

Станислав нежно чмокнул мальчишку в губы и крепко сжал его в своих объятьях, прекрасно понимая, что когда пелена сладкого дурмана немного рассеется, он себя возненавидит, но а пока он просто хочет держать в своих руках того, кто все эти два месяца беспрестанно волновал его мысли.

…

Ожидания Станислава, конечно же, оправдались и дали знать о себе сразу, как только он вышел за двери школьного здания. Свежий морозный воздух выветрил из его недавно помутневшего рассудка последние следы медового тумана. Пелена спала, раскрыв ему полностью глаза на всю сложившуюся ситуацию.

Грудь мужчины прохватил болезненный удар, следом ещё один, и он, запутавшись во вмиг навалившемся на него осознании, словно пьяный, штормя, подался вперёд и, дойдя до сосны, прижался к ней, обхватил промерзший ствол руками, упёрся в него горячим лбом. Дед его всегда говорил: «Если тебе плохо: иди, обними сосну». Человеком он был суровым, прошедшим войну, и на жалобы о самочувствие и здоровье некогда ещё мальчишки отвечал всегда так.

Удивительно, но Станиславу и правда становилось немного легче, когда он обнимал сосну. Возможно, этот приём у него срабатывал чисто на психологическом уровне, а возможно, дерево действительно хоть немного, но забирало его боль себе. Но это было неважно, и также неважно было то, что мимо проходящие люди с жалостью смотрели на него, видно, считая, вдрызг пьяным. Но у Станислава не было до всей этой ерунды хоть какое-то дело. Он глубоко вдохнул и, почувствовав, что сможет теперь идти ровно по дороге, оторвался от дерева и направился домой.

Мысли были пусты, но полная оценка его недавних действий тяжёлым грузом давила на него. Захотелось покурить. Восемь лет он продержался без сигарет, а тут снова захотелось покурить, поэтому в ларьке по пути домой он купил пару пачек, предварительно ужаснувшись от теперешних расценок. Станислав твёрдо решил, начинать курить снова он явно не будет, но сейчас ему просто невыносимо сильно хотелось выкурить хотя бы одну сигарету.

…

Пальцы дрожали, нервно сжимая фильтр сигареты, а сам мужчина в полной тишине и абсолютной темноте стоял у раскрытого настежь окна и время от времени выдыхал густой белый дым из своих лёгких. Взгляд был устремлён в какую-то пустоту, а мысли так и не хотели посещать его отяжелевшую голову. Возможно, ему было страшно размышлять о том, что произошло, а возможно он до сих пор так и не смог отойти от шока. Ладно, мальчишка бросился его целовать, ладно. Гормоны, возраст такой неординарный, буйный, только и горазд, что удивлять, но вот сам Станислав…

 Не хотелось верить, что он извращенец и педофил, но со стороны всё это выглядело именно так. Не хотелось признавать, что в тот момент он по-настоящему желал этого мальчишку, но этот факт было невозможно отрицать. Он желал его. По-настоящему желал его.

Зубы до боли стиснулись, а давно сформировавшийся и устаканившийся мир внутри него продолжал потихоньку рушиться. Захотелось что-нибудь со всей дури ударить, но в голову ему приходил лишь он сам. Как же всё стало сложно. Как же ему теперь быть? Ведь просто закрыть на всё это глаза нельзя, и нельзя сбежать, ведь он пообещал поддерживать Матвея. Он точно не может оставить мальчика одного в этой непростой ситуации. Он взрослый, он мужчина, он должен со всем этим разобраться и всё решить.