Онлайн чтение книги Кровавый договор Blood Pact
Глава - 5

    — Сегодня утром кто-то из прислуги обнаружил, что дверь Эрит истекает кровью. Когда пришёл Его Высочество, та сама перед ним распахнулась. В спальне мы обнаружили мёртвое тело Эри… — он хотел продолжить, но Серафима его перебила.
Её вечное бесстрастное выражение лица исчезло, на его место она нацепила искреннею маску тревоги, страха и печали.
— А её дети? Что с детьми? — дрожащим голосом спросила женщина.
— Исчезли, — склонив голову, печально ответил дракон. — Подобное происшествие — это прямое объявление войны. Вот только бы ещё знать кем!
Зло рыкнув, Талиар занёс руку для удара.
— Прошу тебя, не ломай стол. Лучше выпей, — мать принца взяла в руки бокал с отравленным вином и протянула его своему гостю. Когда его рука коснулась хрусталя, Серафима снова заговорила. — Может быть, это кто-то из своих?
Его белки потемнели, а радужки налились расплавленным золотом, густые брови сползлись к переносице, а на правой щеке дёрнулась мышца. Проглотив предложенный хозяйкой апартаментов напиток, он отставил стакан в сторону, поднялся с места, большими шагами пересёк комнату и подошёл к бару. Открыв витражную дверцу, мужчина достал оттуда запылённую бутылку рома и два бокала. Вернувшись обратно к столу, он устало повалился на своё место, поставил бокалы и принялся откупоривать бутылку.
— Выпей со мной, — печальным голосом попросил дракон, наполняя бокалы темным янтарём. — Я не хотел, чтобы он становился королём. Я знал, что будет, знал, что придётся смотреть, как его дети станут убивать друг друга. Знал, что придёт час, когда кто-то из них, тех, кого я лично обучал и воспитывал, вонзит нам нож в спину. Я предлагал ему все бросить, а он словно одержимый рвался к власти. Никогда не понимал, зачем им этот трон? Он не даёт ничего хорошего, а сулит лишь несчастья, — залпом осушив свой бокал, дракон вновь схватился за бутылку, дабы наполнить его повторно. — Зачем им это проклятое место? Ведь есть столько ветвей, где можно спокойно прожить вечность.
— К сожалению, после великого пожара во время третьего короля, мы утратили все записи о том, как и кем была создана Аспирия. Я множество раз пыталась подняться на первый этаж нашего дворца, но сам замок туда никого не пускает. Создаётся такое впечатление, что это место проклято, и чем больше времени дети живут здесь, тем больше здешние стены сводят их с ума, заставляя сражаться друг с другом, дабы посадить на трон сильнейшего. Это место нуждается в короле, и когда рождается тот, кто достоин занять его престол, Аспирия вынуждает своих детей начать войну… Воистину ужасное место, — от собственных слов у Серафимы по коже пробежали мурашки.
С первого своего прибытия в этот дворец, она пожалела, что спустилась со своих гор, дабы увидеть мир и обрести больше силы, чем было ей дано с рождения. Она чувствовала, как это место дышит, она лучше, чем кто-либо другой проживший здесь не одно тысячелетие до неё, знала: Аспирия была живой и имела собственный разум. Знала, потому. Что когда впервые поднялась к входу на первый этаж, встретилась с ней. С её живым воплощением из плоти и крови. Это была женщина, чьё лицо изуродовано пламенем, а тело изломлено и изодрано в клочья неведомо чем. Её простое прежде белое платье изо льна было пропитано кровью и грязью, на месте глаз остались лишь выжженные кровоточащие дыры, что омывали её уродливое лицо кровавыми слезами. Аспирия принимала Серафиму как сестру, как подругу и не раз приходила к ней ночью, наполняя её спальню запахом гари, тухлого мяса и гнили, а полы заливая кровью. Она просто молча стояла у кровати, в то время как хозяйка апартаментов также безмолвно сидела на перине и смотрела в её пустые глазницы. По началу Серафима безустанно задавала вопросы, на которые не получала ответов. Начиналось все с заходом солнца и кончалось с рассветом. Но когда Серафима узнала, что у неё будет ребёнок, визиты Аспирии прекратились. И возобновились вновь после того, как Данталиону исполнилось пятьсот лет. Она молила, в своих стенаньях жаждала Дана усадить на свой трон. Слёзными мольбами Серафима умоляла её избрать другого, просила освободить её любимого сына от кровавой судьбы, но та была непреклонна. И однажды ночью мать дала обещание, что Данталион, вершитель чужих судеб, взойдёт на омываемый кровью престол. Но также Серафима решила создать монстра, что убережёт её сына от беды, монстра, что прервёт цепь смертей и позволит Дану править вечно без детей, что однажды будут избраны, так же, как и он. Она создаст монстра, что будет любим её сыном столь сильно, что в глазах его больше не будет никого. Монстра, что будет готов жить ради Данталиона вечно в страданиях и одиночестве, будет готов без раздумий и жалости погубить все, что станет у него на пути. С тех пор втайне от мужа она скиталась по мирам в поиске знаний, что помогут создать заклинание, благодаря которому она сможет породить на свет это безжалостное чудовище, что станет щитом и опорой её чада. И теперь все было почти готово. Теперь осталось сделать немного, и можно будет породить тварь на свет.
— Возможно, ты права, и мы здесь все и в правду обречены, — вновь одним глотком дракон осушил свой бокал и укоризненно посмотрел на Серафиму, взглядом обвиняя её в том, что ему приходится пить одному.
— Как ты считаешь, кто мог поступить так с нашим королём и похитить его детей? — сдавшись под натиском могучей рептилии в обличии человека, Серафима взяла свой стакан и пригубила, сделав небольшой глоток. Женщина прикрыла глаза, наслаждаясь тем, как алкоголь обжигает её горло, согревая изнутри.
— Единственная, кого я могу подозревать в подобном, это Игнес, но её здесь нет. Да и смысл: Андэус избрал её своей наследницей. Ей совершенно незачем поступать подобным образом, — он вновь наполнил свой бокал.
— А если ей нужен трон сейчас? — не скрывая своего подозрения, сказала женщина.
— Я вырастил её, она умна, может, немного импульсивна, но подобного совершать бы не стала, — повертев бокалом, он посмотрел на женщину напротив.
— Тогда она или кто-то другой поступил так не ради того, чтобы достигнуть трона, а с какой-нибудь иной целью? — Сделав небольшой глоток, она продолжила. — Возможно, даже чтобы подставить Игнес.
— Если это так, то это кто-то из тех, кто сейчас во дворце.
— Ты же не думаешь, что это мог быть Тальмир? — насторожилась она.
— Почему бы и нет? У него есть на это мотив. К тому же, он готов на все, чтобы испортить жизнь отцу за своё изгнание, — с его губ сорвался надменный смешок. — Я никогда не слышал, чтобы он заикался о троне, но кто знает, что таится в его голове. И не являешься ли ты этому причиной?
— Ты хочешь меня в чём-то обвинить? — её большие зелёные глаза сузились, превращаясь в две маленькие щёлочки, и засверкали притворной обидой и неподдельным гневом. — Если да, то говори прямо.
— Я говорил тебе это не раз, что его изгнали из-за твоей измены, — его белки налились серой дымкой, а в радужке цвета молочного шоколада появились золотые прожилки. — Да, я обвиняю тебя в том, что его изгнали.
— Измена! После меня у Андэуса было ещё пятнадцать жён. Он забыл о моем существовании, и лишь изредка приходил ко мне на завтрак. Я была обделена вниманием, мне запретили покидать дворец, в то время, когда мне обещали весь мир! Я была одна, и лишь он скрашивал мои одинокие дни, когда сын пускался в странствия, изучая ветви, — не скрывая обиды на мужа, промолвила женщина.
— Он до сих пор нуждается в тебе, потому и не выпускает никуда. Твой сын поверг всех в ужас, его власть над сознанием не имеет границ, в одно время король даже хотел его отослать или убить. Он боялся того, что ты можешь родить ещё одного ребёнка, и не имеет значения, от кого. Он жаждал детей, но не от тебя, и сейчас тоже не готов отпускать тебя. Тальмир должен исчезнуть прежде, чем король отдаст приказ казнить его, — поднимаясь из-за стола, дракон добавил. — Позаботься об этом, сегодня же.
Не дожидаясь ответа, он пошёл к выходу, но дверь перед ним так и не открылась.
— Хочешь сказать, что он хотел убить моего сына? — тихо, почти что слыша саму себя, прошептала Серафима.
— Да, — так же тихо ответил мужчина.
Дверь перед ним распахнулась, изо всех сторон раздался настораживающий цокот копыт, и в спину ударил режущий ветер. Ему показалось, что кто-то лягнул его в голову. Жуткая боль раздалась в висках, и, спотыкаясь и выбегая, из комнаты, он почувствовал, как по шее потекла тёплая струйка крови. В который раз с их первой встречи, проклиная эту не поддающуюся контролю женщину, он пошёл прочь от двери, что начала медленно исчезать, растворяясь в стене.
Окна в апартаментах Серафимы исчезали, зарастая горным камнем, с диким рёвом вспыхнул в камине огонь, окрашиваясь черным цветом. Её глаза налились кровью, а по телу пробежали зелёные искры. Резко поднявшись со своего места, она оттолкнула стул, и тот с грохотом повалился на пол. Комнату наполнил звук хруста костей и неистовый крик, исполненный боли и ненависти. Пальцы женщины удлинились, приобретая лишнюю фалангу, а кожа покрылась черными венами. Срывая с себя платье, Серафима гневным взглядом уставилась на то место, где прежде была входная дверь, и упала, не в силах удержаться на ногах, что принялись так же, как и все её тело, приобретать истинный облик существа, рождённого из божественной силы. Существа аномального, не принадлежащего ни одному из миллиардов существовавших миров. Облик того чудовища, что было рождено в тот момент, когда два божества пали, и над Древом Миров возвысилась Смерть. Колени хрустнули и выгнулись, обрастая густой чёрной шерстью, а ступни превратились в копыта. Поджимая под себя пару козьих ног, существо согнулось на полу, обхватывая голову покрытыми змеиной чешуёй испещрённой чёрной паутиной вен, руками. Молочно-белая кожа на спине вздулась буграми, и из них на свободу вырвались медленно обрастающие плотью крылья. Существо взвыло от боли, когда череп треснул, и, меняя свою форму, кости челюстей двинулись вперёд. Прорастающие рога ранили её руки, из которых тут же хлынула чёрная кровь. Из мерзкой, усеянной кривыми клыками пасти на пол полилась ядовитая слюна, прожигающая дыры в ковре на полу. Приподняв правую руку, она с силой опустила её на пол и тут же дёрнулась вверх, пытаясь расправить крылья, что уже принялись покрываться черным оперением из стали, но им здесь не хватало места. Монстр разинул пасть, и из неё вырвался душераздирающий крик, пробирающий до дрожи. Стены дворца всколыхнулись. Опираясь об стол, Серафима поднялась с пола и выпрямилась в полный рост, что в разы превышал всех ведомых ранее ею разумных существ. Тело ныло и болело, истосковавшись по своему истинному обличию. Ей хотелось полностью расправить свои крылья, взмахнуть ими, вздымая с земли клубы пыли и, сорвавшись с места, подняться в небо. Разорвать стальным оперением облака и пронестись над заснеженными горными вершинами. Взреветь, словно дикий зверь и вцепиться клыками в плоть хоть какой-нибудь дичи, испить её тёплой крови да вкусить свежего, только содранного с костей, мяса. Хотелось ощутить на своей коже жгущие холодом хлысты горного ветра, почувствовать под ногами прохладу изумрудной травы. От нахлынувших на неё воспоминаний о прошлой, уже почти забытой, свободной жизни у Серафимы защемило сердце, а из горла вырвался жалобный скулёж, словно у побитой любимым хозяином собаки. Если бы не сын, она бы мгновенно сорвалась с места и покинула ненавистный ей дворец. Покинула бы наскучившую жизнь без сожалений, покинула бы даже любимого ею Тальмира и исчезла бы за гранью миров. Отправилась бы туда, где царит тьма того, кто породил её на свет из своей силы. Того, кто долгие годы изредка навещал её скрашивая одиночество существа, именуемого первым рождённым из божественной силы. Отправилась бы в грани мира своего отца и осталась бы с ним там, на веки веков, изучая пределы магии доступной лишь ей одной. Но забота о сыне, словно исполинскими цепями привязала её к ненавистному дворцу, не позволяя сбежать или даже просто оступиться.

                                                                    ***


Сердце Баршинона пылало диким пламенем, визг сгорающих живём, доносились отовсюду. Мечи в руках солдат, сцепившихся в яростном сражении с предателями, что нарушили перемирие королей, державшееся уже не одно поколение, дрожали и звенели, разнося по всей округе симфонию войны. Привычный мир рухнул в одно мгновение. Бэрдон, ворвавшись в королевские апартаменты, встретился с глазами змея, что тут же повергли его в пустоту, переписывая его собственное сознание, убирая оттуда все лишнее и заполняя тем, что выгодно будущему королю, что способен овладеть разумом своих врагов и соратников.
В воспоминаниях адмирала Данталион оставил лишь спину женщины с длинными белыми волосами и что об этом можно рассказать лишь одной единственной Эссон, невесте уже теперь мёртвого наследника. А сам принц исчез, растворился в тускло-сияющей ночи, пространственной вуали, что отправила его туда, где Данталиона уже ждали Краузер и Картиас после заклинания, что должно было даровать им бессмертие. В какой-то мере юный принц уже не ожидал встретить друга живым. До последнего момента ему не верилось, что эта идея сработает, потому сейчас медленно поднимаясь по песчаной тропе к входу в пещеру, он готовился увидеть мёртвое тело Маркса.
Отговаривать от этой идеи Краузера он не стал лишь по одной причине. Он и так смертен, и рано или поздно все равно жизнь покинет его тело. Потому, исходя из своего эгоизма, он промолчал, надеясь на малую толику того шанса, что заклинание сработает и тот останется не просто в живых, а ещё и сможет разделить с ним вечность. Данталион любил его и дорожил временем, что они проводили вместе. Ведь эта пронырливая, вечно всех подозревающая, эгоистичная, самовлюблённая, надменная и на удивление смиренная тень была единственной, кто его понимал.
В отличие от Амадеуса, он не боялся того, что Дан может забраться в его голову и выведать все его секреты. Он никогда от него ничего не скрывал, а иногда даже сам просил, чтобы тот помог ему вспомнить детали тех или иных событий, о которых докладывал. Краузер никогда не сопротивлялся его силе, он принимал её и восхищался ею. Но в это же время он не боялся Данталиона и не превозносил его на пьедестал, как это делали другие. Он был с ним откровенен и дерзок, Краузер относился к нему как к равному, не взирая на значительную разницу в их положении. Единственное, к чему тот испытывал неприкрытую зависть, это было бессмертие, которым обладал принц Аспирии. Ведь Маркс любил жизнь, любил настолько сильно, что мысли, что время его ограничено, ввергали его в ужас, доводя до непристойности. Потому услышав о возможность обрести бессмертие, он, гранича с безумием, загорелся этой идеей. И именно поэтому Дан не стал его останавливать, из любви к нему, любви и жалости, если ему суждено умереть, то пусть это случится сейчас, а нежели потом, когда придёт полное разочарование и отчаяние от безысходности.
На мгновение Данталион замер перед входом в пещеру прислушиваясь к звукам, доносящимся оттуда. Он пытался уловить хоть малейший намёк на голос Краузера, но того не было слышно. Потому, стиснув кулаки до боли, принц заставил себя сделать шаг вперёд, затем ещё один и ещё. По узкой тропинке, со всех сторон обрамлённой скалистыми стенами, кое-где покрытыми мхом, он уже почти бежал и, ворвавшись в широкое помещение, освещённое серебрённым лунным светом, замер. Краузер, мертвенно бледный, как и обычно лежал в кругу символов, нарисованных прежде Карлет. Все, кто выжили при обряде, ошеломлённо смотрели на два тела, лежащих неподалёку друг от друга, потому на принца никто и не обратил внимание. У него в груди, что-то сжалось от вины и сожаления.
«Я же мог его остановить»
Эта мысль громом пронеслась в голове Данталиона. Скорбь стальной хваткой вцепилась в горло, а голову покинули все мысли разом.
— Я живой! — бледная рука Маркса метнулась вверх, и он приветливо замахал ею. — Просто привыкаем к новым ощущениям.
С души как будто камень рухнул. А губы принца расползлись в непривычной ему добродушной улыбке, что смешивалась с облегчением.
— Не пугай так больше, — прикрывая глаза, еле слышно прошептал он.
В этот момент губы Маркса расползлись в кривом и язвительном подобии усмешки.
— А, уже думал, что я копыта двинул? — резко принимая сидячее положение, спросил Краузер, привлекая на себя все внимание, дабы скрыть секундную слабость принца Аспирии. — Неужто ты так обо мне печёшься?
— Нет, просто если бы ты подох, моей семье бы добавилось проблем с выбором нового короля, так как все твои теперь мертвы. Зарублены в своих постелях предателем королём Аравесом, что тоже теперь числится мёртвым, и ты отныне единственный наследник Баши.
Об скалистые стены пещеры ударились звуки голоса Краузера, когда тот басом захохотал и вскочил на ноги.
— Теперь нам пора убираться отсюда как можно быстрее и как можно дальше. Мол, пили мы всю ночь да трахали все, что движется, — подойдя вплотную к Данталиону, он с благодарностью заглянул ему в глаза, слабо улыбнулся, так, чтобы никто не заметил, затем похлопал его по плечу и пошёл к выходу. И лишь уже в самой трещины в стене, что служила выходом, обернулся и радостно прокричал. — Что все стоят? Особое приглашение нужно? Да потопи его океан, я выпить хочу, за своё второе рождение.
Не дожидаясь остальных, он почти что бегом пошёл наружу.
Улыбнувшись ему в след, Данталион медленно оглядел всех собравшихся в пещере и, выждав какое-то мгновение, промолвил.
— Картиас. Я, Амадеус и Карлет сейчас уйдём. А ты останься здесь и реши, насколько сильно ты веришь тем, кто видел все это. Если не веришь, но желаешь сохранить им жизнь, то я сотру их память. Но знай же, вне зависимости от того, какое решение ты примешь, вся дальнейшая ответственность за их действия в будущем будет лежать на тебе, — закончив говорить он кивнул Амадеусу на выход.
А сам подошёл к Карлет, что уже полностью лишилась зрения и с лицом, искажённым от ужаса, боялась сделать и шаг. Он бережно взял её на руки, нежно прижимая к себе, и успокаивающе поцеловал в лоб, когда та обвилась руками вокруг его шеи, а затем понёс к выходу. Как только утихли шаги Данталиона, Картиас рассеялся дымом и заполнил собой всю пещеру. Никто из его уже прежней команды и подумать не смел, что их капитан предпочтёт избавиться от тех, с кем провёл всю свою жизнь с восьми лет и до сих пор. Холодный туман сковал их плоть, а в ушах раздался свист стали, рассекающей воздух, за которым последовали глухие удары безвольно падающих на каменный пол пещеры, тел, лишённых жизни.
Картиас упивался новообретённой силой. Серая дымка стала гуще, плотнее и темнее. Он заполнил собой все пространство и чувствовал, что способен на большее. Чтобы обрести телесную форму, ему больше не приходилось собирать весь дым воедино, как прежде, как и всем из его народа. Он мог материализоваться в любой точке пространства, заполненной его мглой и нанести удар, будучи полностью скрытым от своего противника. Теперь уже бывший пират прекрасно понимал, что среди его народа ему нет равных, что теперь ему открыта дорога в вечность. Вечность, которою ему придётся разделить с надменным и эгоистичным будущим королём Баши, что жаждал лишь своих извращённых развлечений, заканчивающихся всегда долгожданной и блаженной смертью его избранниц.
Вихрем собравшись воедино, дым мгновенно рассеялся, а Картиас с присущей ему небрежностью оглядел свои труды. Ноющая и ломящая боль в теле напомнила ему о его юношеских годах, когда он длительное время проводил в трюме, орудуя веслом из-за того, что непутёвый штурман опять завёл их в штиль.

                                                                                           ***


Серафима с горечью и не прикрытым искренним чувством вины смотрела в глаза Тальмира.
— Цель всегда оправдывает средства, — еле слышно прошептала она.
Мужчина не выдержал. Резко поднявшись с места, он швырнул в её сторону бокал терпкого бренди, что уже битый час пытался затолкать себе в горло. Стакан со свистом пролетел над женой короля, с душераздирающим звоном ударился о стену и осыпался на пол. Серафима вздрогнула и виновато опустила голову, закусив нижнюю губу.
Глаза принца налились кровью, в них бушевала злость и обида. Сжимая кулаки до дрожи в руках, он скрипел зубами, сопротивляясь своей ярости. Мысли перемешались, и ему сейчас хотелось лишь одного — убраться от этой женщины как можно дальше, лишь бы не видеть её и не слышать сейчас кажущийся до ужаса омерзительный голос. Не говоря ни слова, Тальмир пошёл к выходу, но дверь перед ним не открылась.
— Прости меня, я… — она желала хоть как-то оправдать себя в глазах принца, но тот криком пресёк её жалкую попытку.
— Заткнись! Я не желаю слушать, — он боялся оправданий Серафимы, боялся потому, что мог поверить и простить. Боялся простить женщину, отравившую того, кто заменил ему отца; того, кто научил его любить семью, что жаждала лишь скорее перебить друг друга; того кто объяснил, что свобода находится где угодно, но лишь не в пределах Аспирии. Талиар открыл ему глаза на мир, показал утешение в войне и наслаждение во вражеской крови. Он подарил ему освобождение от оков и бремени рода, томящегося в стенах, пропитанных запахом крови. А женщина, что пленила его разум и сердце, словно змея, вонзила в него свои клыки, напоила ядом, обрекая его на долгую и мучительную смерть.
— Выпусти меня, — холодно сказал он.
Напрочь игнорируя просьбу своего гостя, Серафима поднялась с кресла и медленным, неуверенным шагом направилась к мужчине. Ведьма не знала, что делать. Впервые за свою длинную, даже для детей Аспирии, жизнь она чувствовала себя виноватой. Она понимала, что в извинениях и объяснениях действительно не было смысла, ведь её сын для него ничего не значит, её сын приходится ему младшим братом. Снимая с шеи кулон в виде зелёной капли обрамлённой серебряной лозой, приблизившись вплотную ко второму принцу, женщина мягко коснулась его руки и вложила в неё свой кулон.
— Когда камень станет черным, немедленно возвращайся в Аспирию, забери моё мёртвое тело и похорони за пределами этого проклятого места, — тихо прошептала Серафима так и не осмеливаясь поднять глаза.
Развернувшись, Тальмир изумлённо взглянул на женщину, к которой в данный момент испытывал двоякие ощущения. Борясь со своим любопытством, он повторил свою просьбу, что в данный момент была больше похожа на приказ.
— Выпусти меня!
Дверь распахнулась, выпуская принца в коридор, что тут же помчался на поиски своего дракона, дабы немедленно покинуть дом и отправится в новое путешествие, что должно будет помочь немного отвлечься от мыслей о скорой смерти Талиара.

                                                          ***


Эссон сидела в большом мягком кресле, развёрнутом в сторону окна, и с нетерпением дожидалась того момента, когда посыльный принесёт ей платье от лучшей швеи во всей Аспирии. Нервно потирая кольцо, с которым Кельвин сделал ей предложение, она думала, правильно ли поступает, связывая себя священными узами брака со смертным, что состарится и умрёт, прежде чем их ребёнок сумеет подрасти хотя бы до сознательного возраста.
Скитаясь по ветвям, она безустанно пытались найти способ продлить жизнь Кельвина, но так ничего найти и не сумела. А мать, что вечно её поддерживала и направляла на путь истинный, давно умерла, потому у принцессы не было человека, у которого можно спросить совета, и потому сейчас она сидела в полном одиночестве, размышляя о своих дальнейших действиях, не желая даже видеться со своим драконом. Ведь он сейчас снова начнёт упрекать её в неспособности принять решение. К тому же Кальфар никогда не понимал её и вечно твердил, что любые чувства — это признак проявления слабости, потому в таком важном событии как брак, их быть не должно, ведь в жизни важен лишь холодный расчёт и твёрдая уверенность в своей победе. И именно поэтому, он ни в коем случаи не позволит ей отказаться от замужества, с будущим королём Баши. Ведь жизнь его недолговечна и после смерти в её распоряжение перейдёт их армия, а она получит титул лорда Аспирии, и выйдет из борьбы за трон отца, чем гарантирует себе безопасность, вне зависимости от того, кто взойдёт на Аспирский престол. Ведь выйдя замуж за лорда, тем самым она отказывается от всех притязаний на отцовский трон.

                                                                                ***


Талус из-за угла украдкой наблюдал за отстранённой от всего мира Эссон. В этот момент он жалел, что не может, как его хозяин, проникать в чужое сознание и манипулировать ним. Ведь будь у него силы Данталиона, он мог бы сейчас внушить ей всё, что нужно хозяину. А так им придётся уповать на судьбу и надеяться на то, что она поверит словам стражника. Ведь не факт, что принцесса сломя голову ринется мстить за Кэльвина. Тяжело вздохнув, он бросил последний взгляд в сторону сестры хозяина, развернулся и пошёл прочь к лестнице, ведущей к жилым коридорам, дабы в тишине и спокойствии продолжить наблюдать за своим принцем.

                                                                          ***


Упав на кожаный диван, Краузер откинул голову назад и упёрся в его жёсткую спинку. На лице его играла блаженная улыбка, а на губах красовалась размазанная женская помада.
— Ты ведёшь себя ещё хуже, чем обычно, — скривившись от отвращения, брезгливо сказал Амадеус, не сводя глаз с довольной гримасы теперь уже единственного наследника Баши.
— Оставь его, — сказал Дан, упираясь локтями в спинку кресла в котором сидел эльф и наклоняясь чуть ближе так, чтобы его слова мог слышать только Амадеус. — Пусть делает, что хочет. Ему ещё предстоит узнать о не очень приятных последствиях того, что я сделал.
— Ты это… — оживившись, поинтересовался тот, но так и не сумел закончить свой вопрос.
— Скоро узнаешь, — сквозь коварную улыбку ответил Данталион и забрал из рук снежного эльфа бокал белого вина.
— Ты меня иногда пугаешь, — не сводя взгляда с блуждающего в алкогольном и не только бреду Краузера, сказал блондин.
— В этом и весь смысл. Хоть мы и друзья никто из вас не должен забывать, кто я и кем стану, — без угрозы или каких-либо иных намёков, тихо сказал принц Аспирии.
— Значит, ты всё-таки решился, — Ам печально подтвердил для себя и так уже очевидный факт.
— Да, — сам не понимая зачем, Дан подтвердил то, что в подтверждении не нуждалось. Но в последнее время он чувствовал прилив сил, эйфорию и ещё что-то незнакомое, произнося вслух подтверждение того, что он займёт место своего отца и станет королём всего известного им мира. Иногда ему даже казалось, что сама Аспирия зовёт его и во снах ведёт к своему престолу. Но он списывал это на обычные сны или уловки матери.
— Где Карлет?
Тревожный голос Амадеуса вырвал его из раздумий и заставил вернуться в реальность, где всё, имеющее хоть крупицу разума, подчинялось ему.
Амадеус намеревался сменить тему и, желательно, облагоразумить друга, ведь сейчас, по его мнению, содеянное Даном переходило все границы. Хоть она и была обычной глупой и наивной ведьмой из захолустья, но всё же сделала немало лишь по одной просьбе принца Аспирии, и потому, по его мнению, не заслужила того, что Данталион с ней сделал. Он лишил её всего: стыда, совести и всех ведомых ранее ей рамок приличия, дабы она распласталась под всеми желающими в этом трактире. Дан, хотел оставить ведьму здесь, в то время как Амадеус жалел её, жалел не потому, что через неё Картиас, Краузер и ещё несколько мужиков прошли уже по несколько раз, а потому, что видел схожесть в печальности их судеб. Оба обманутые, преданные, не принятые и не имеющие места, которое смогли бы спокойно назвать домом.
В какой-то момент он даже жалел, что эльфийская природа не позволила ему полюбить её и спасти от той отвратительной судьбы, что была ей уготована. Ведь будь она той единственной, ради которой испарилось бы всё его эльфийское блядство, то сейчас бы не сидела на грязном полу с чьим-то членом во рту. Дан бы без разговоров позволил ему её забрать, но так как он не испытывает к ней ничего кроме жалости и сострадания… Данталион не поймёт. Подобные чувства для него во веки веков останутся непостижимой тайной Древа Миров.
— Где-то там, — указывая в сторону толпы мужчин, ответил принц Аспирии.
— Тебе не кажется, что это уже слишком? — стараясь не выказывать эмоций, поинтересовался Амадеус.
— С каких пор тебя это волнует? — удивление Данталиона было искренним, ведь когда-то именно Амадеус предложил подобное развлечение.
— Просто она… не заслужила, — поджав нижнюю губу, сказал эльф.
— Никто не заслужил подобного, но кого это волнует, если это весело, — рассмеявшись во весь голос, проорал Маркс.
Амадеуса вновь перекосило, но в этот раз уже от гнева. Он подскочил со своего насиженного места и, не обращая внимания на смех со стороны будущих королей, пошёл в сторону толпы мужчин, окруживших Карлет. Растолкав их в стороны, он схватил девушку за руку, покрытую шрамами, и потянул вверх, снимая её с какого-то очередного незнакомца. По его мнению, то, что Дан ради Краузера позволил принести в жертву своего брата, и так было отвратительно. Ведь он был всего лишь ребёнком, который не представлял никакой угрозы, а Маркс всего лишь мерзкий эгоистичный ублюдок, который не достоин не то, что такой жертвы, а и вовсе того, чтобы ходить по земле Древа Миров.
— И что это ты делаешь? — возмутился Картиас, подходя к нему из-за спины.
— Оставь его, в нём проснулась совесть, — давясь от хохота, прокричал Краузер.
Надменно хмыкнул, пират подхватил с пола свою рубашку и пошёл обратно к тому, с кем ему придётся жить вечно.
— Что это с ним? — удивлённо спросил он, садясь на диван рядом с принцем Баши.
— Совесть… этого нам никогда не понять. Этим прокляты лишь слабые или ущербные. А он, к сожалению, и то, и другое, — печально сказал принц Аспирии. Но затем немного погодя продолжил. — Но все его проблемы находятся лишь у него в голове. Он придаёт слишком много значения пустяковым вещам, типа своего происхождения. Он сам себя отделяет от нас. Потому это лишь его собственные проблемы.
Дан, закончил говорить в тот момент, когда за спиной Амадеуса и красноволосой ведьмы захлопнулась дверь.
— И с какого мы его вообще за собой таскаем всё это время? — швыряя в запертую дверь пустую бутылку, проорал Маркс.
— Ещё в детстве меня на это надоумил Талус, но лишь теперь я понимаю, что в этом был особый смысл — так теперь проще следить за Игнес, — подзывая к себе подавальщицу, он похабно улыбнулся. — Мне иногда становится страшно от того, насколько Талус может быть предусмотрительным.
— А разве вы не должны быть едины и все такое? — скептически приподнимая одну бровь, спросил Картиас.
— Это все бред. И говорят так лишь те, кто не сталкивался с драконами. У каждого из них есть свой характер, мечты, желания и так далее. Но, не взирая ни на что, единственной их целю, является наша безопасность. Талус без раздумий нарушит любой мой приказ и убьет кого угодно, если это будет нужно для моего спасения. Я больше чем уверен, что он сейчас наблюдает за мной, и случись что, эта ящерица переросток в мгновение ока окажется здесь. Но, честно говоря, иногда мне кажется, что во всем это есть какой-то жёсткий подвох.
В какой-то степени Амадеус был прав, и Карлет действительно не заслужила подобного обращения с собой. Но Дану было все равно, ведь она не представляла для него никакой ценности, а порой и вовсе угнетала. Поначалу он действительно хотел освободить её от жестокого учителя, но поразмыслив немного, решил не утруждать себя лишними путешествиями по ветвям и просто избавиться от неё здесь, ведь теперь, когда она ослепла, он не может изменить её память, а значит, она опасна. Споив ей чрезмерно большую дозу эльфийской пыли, что свела её сума и превратила в безвольную шлюху, Данталион решил понаблюдать за тем, как та умрет, не в состоянии найти ещё одну дозу.