Онлайн чтение книги Падение A fall
Глава 3. Разница

«Когда твоя жизнь проходит в мегаполисе, порой начинаешь задумываться, а стоит ли оно того? Жизнь в этой замкнутой системе, день ото дня отличается лишь, тем, что в толпе народа мелькают новые непримечательные лица, а по магистралям едут новые машины. Не важно, кто ты – тебе надоест это однообразие. Есть всего лишь одно желание… ощутить то, чего ещё не было.
Кто-то подвергает перевоплощению свой стиль, другие начинают искать увлечения себе по вкусу. Правда и от любимого дела во рту порой появляется отвратный привкус желчи.
Но, что если тебе не интересен этот мир. Твоя роль лишь в постоянной игре, игре с тем, кто управляет этой жизнью. Каждое твоё начинание не более, чем лживое одолжение совести. Не кажется ли тебе, что здесь тебя ничто не держит? Ничто не вызывает в сердце страсти и волнений, время просто пробегает перед глазами, не оставляя хоть сколько-нибудь стоящего воспоминания. Ты должен быть где-то там, но почему-то здесь. Почему ты здесь?
У тебя нет друзей, даже нет людей, которым ты доверяешь, ты одинок. Вот-вот ты готов сделать шаг в пустоту, разорвав связь с этим опостылевшим до глубины души местом. Шаг. Вот встречный ветер в последний раз обласкивает твоё лицо, уже близко… и что теперь? Кто-то кричит – выкрикивают твоё имя. Стоило ли прыгать? Страх, вместо решимости и отречения. Он рвёт тебя на части. Может это и есть твои друзья, может они не были тебе близки лишь потому, что ты не хотел их замечать? Неужели теперь всё кончится, теперь, когда ты нашёл хоть что-то светлое? Ближе, ближе…
Тьма расступилась – вздох полной грудью, ты жив. Осталось найти их, тех, кто окликал тебя, ведь может, они также одиноки, как и ты. Ищи!»

***

В бесконечно-чёрном коридоре глухим эхом раздаются шаги. Золотые подсвечники, подвешенные к стенам, истерически мерцают в темноте, зазывая её отужинать своими беспомощными огоньками. Словно сотканная из людских кошмаров тишина, поселилась здесь. Она ощетинивается от каждого нового шага нарушающего покой, бессмысленно скаля эфемерные зубы, она боится.

Подобно обмельчавшему ручью, посеревшие лучи, с трудом пробивались через покрытое золой стекло арочного окна, разграничивая берега темноты. Усталый свет пал, на руку в белой перчатке, она, словно пыталась ухватиться за эту призрачную нить Ариадны. Но ведь нет никакой спасительной нити и нет лабиринта, ничего нет, кроме треклятой пыли безвольно порхающей среди сквозняков. Ладонь разжимается, пленённые пылинки с присущей им никчёмностью вновь пустились в обречённый на провал танец; Всё с таким же отвращением грязный свет вылизывал распростёртую длань.

– Бесполезно, – с презрением бросил он в окно самое мерзкое из всех известных ему слов. Ладонь сжалась в кулак. – Навечно.

С резкостью развернулся: огни встрепенулись и покорно погибли под воздушной волной. Не сбавляя шага, он движется к своей цели, лишь тёмный фрак успевает сверкнуть серебряной нитью в равнодушном свете унылого окна, прежде чем гость полностью окунулся в заполненный темнотой переход.

*Мексика*

– Гонор поубавь! Совсем обезумел, раз не воспользовался шансом сразу же прикончить меня, – из пореза медленно стекала густая жидкость, сливаясь с такого же цвета одеждами. Поправил пенсне, размазал каплю крови на своих грубых пальцах. Ухмыльнулся в раздражающее лицо крылатого шкета, возомнившего из себя невесть что. – Даже не ответишь? Тебя разве не учили, как нужно проводить дуэли? – не встретив сопротивления, спокойно дошёл до лежавшего на земле оружия. – Нужно ведь сначала представиться! Моё имя, Шаэд.

Исчадие ада плавными движениями стало раскланиваться на пепелище города, будто это сцена древнего афинского театра, на подмостках которого, мечтал бы оказаться всякий лелеющий свою мечту актёр.

Резкое движение, без какой либо стойки. Тот, кто только что отвешивал поклоны своему противнику, прыжком перебрался на крышу одного из домов, ныне печального памятника спокойной жизни, уже успевшей кануть в лету.

–Да уж шкет! Не из тех ты, кто привык сражаться по правилам! А весь такой беленький! Человечка спас, спрятать даже успел: голубь мира херов. – Преспокойно харкнул кровью, даже не поморщившись, а ведь боль от разорванной щеки должна уже насадить нервы на свои ржавые рыболовные крючья.

По голубой стали нодати тоненькой змейкой полз карминовый ручеёк. От золотой цубы отражался вновь воссиявший мягкий солнечный свет.

– Не подобным тебе говорить мне о них, – наконец-то прозвучал ответ Нуара.– Выродок!

«Нужно успокоиться…» – глубокий вдох.

– Это место… нет, не так. Это ты всех убил? – Взгляд небожителя коснулся этого мерзкого существа, погрязшего в желании стать чем-то более совершенным, взобравшись на самый верх лестницы из человеческих душ.

– Ну не всех конечно! – опёрся на оружие.– Они сами убивали друг друга, борьба за мирное существование, понимаешь ли! Потом мой обед пожелал, чтобы бойня остановилась, а я и помог! У нас с ним сделка, товарищ ангел!– С дикой злобой швырнул он фразу, словно она сама могла искалечить собеседника. Сжал древко так, что даже желваки выступили на щёках.

– Тогда ты выполнил его желание с наиболее выгодным для себя результатом, убил всех, сведя конфликт к нулю. Беру свои слова назад,– два суровых взгляда встретились.– Ты промучаешься чуть дольше мгновения.

Искры посыпались с клинка белокрылого, удар алебарды из верхней точки слишком тяжёлый, а размеры нодати не позволяют хоть как-нибудь успешно защититься. Алые капельки чистейшей крови устремляются к небесам, но обессилев, возвращаются на поле брани…

– Ну и как тебе Клерэфата?! – ухмылка, проступающая на обезображенном желанием битвы и раной лице. Как отвратительно это наглядное изображение превосходства!

Враги разорвали дистанцию прыжком друг от друга. Всё тело охватило жаром. Повезло, что алебарда лишь слегка полоснула по плечу, соскочив с клинка, а могла бы и отсечь всю левую половину тела. Вдох даётся легко, дыхание не скованно приступом боли: рана не глубокая, не страшно.

– Досадно получить ранение от такого дрянного актёра как ты! – с нескрываемой издёвкой обронил крылатый.

– Хочешь сказать, что я не гожусь для той планки, что поставил для себя?

– Наделённые силой всегда будут стремиться выше, причём самомнение, всегда будет намного их обгонять,– ангел назло улыбнулся своему противнику, махом сбив с него спесь.

– К тебе это тоже относится, птенчик? – ответил демон более серьёзно, заставив усомниться противника в его же словах.

– Несомненно, – направил клинок на демона. – Как ты там сказал, я совсем обезумел, раз не прикончил тебя сразу же?– В голове Шаэда просто не укладывалось, как вот «этот» смеет вести себя так высокопарно с ним! Как он отыскал его в целом мире, не видят же действительно ангелы сквозь небеса, это сказка для ублажения людей! Почему он так спокоен?!

– Где же твоя ухмылка? – Солнце всё более раскалялось, покрывая ангела огненным светом.– Позволь, я верну тебе должок. Transformari Aquila . – С трудом различаемый в завываниях ветра холодный голос, от которого у Шаэда в приступе животного страха стягивает на затылке кожу.

Резкая вспышка! Словно цунами из света обрушилось на город, испепеляя даже тени, очищая землю от зла. Сияние исчезает, показывая облачённого в металлические сапоги и рукавицы ангела – чёрные, резкие, жёсткие, не отражающие и малейшего блика солнечных лучей. Ещё одна вспышка, изнутри этих доспехов словно как по венам побежало серебро. По внешней стороне наручной брони от локтей и до первых фаланг пальцев тянулись лезвия, сулящие врагу не только переломами костей, но полным уничтожением кожных покровов. На ногах же доспех доходил до колен, и больше напоминал лапы хищной птицы, чем привычные сапоги: мощные и тяжёлые лезвия на задниках, которыми можно не только перерубить кости врага, но и перекрошить весь его арсенал в труху.

Правая нога отводится назад, рука согибается в локте, размах для прямого проникающего удара. Скрежет доспеха обращался в лёгкий свист, словно в сжатом кулаке рождалось торнадо, излучая, расходившееся кругами свечение. Фалды под действием этой силы трепыхались как выброшенная на берег рыба. Кроваво-красные лучики начали играть в глубине золотого амулета. Да Шаэд мог бы броситься сейчас в сокрушительную лобовую атаку, смять этого наглеца своей любимой алебардой, обезглавить его и вырвать крылья, оросить его небесной кровью раскалённый песок! Ведь он старше, опытнее и сильнее! Он ведь могущественный демон, которого считали Богом древние люди, которому приносили жертвы воздвигали культ! Мог бы и даже может! Если вспомнит, каково это дышать в присутствии смерти:

–Твой страх естественен, Шаэд, ведь ты моя добыча, Аstrum !

– Сдохни! – Вдох. Двух метровая алебарда летит к своей цели, пронзая с хлопком воздушные стены.

Испускание световых колец из запястий многократно участилось, создавая единые сферы. В пространстве затерянного города вспыхнула ослепляющая завеса, покрывающая своей жгучей пеленой, эту колыбель войны. Секунда и весь свет устремился в одну точку, словно болты направленные арбалетчиками в неподвижную мишень… отдельные лучи собираются в горящий небесным пламенем клубок. Вокруг Нуара всё стихло.– Сrinita !

***

«Бывает страшно сделать первый шаг по дороге, ведущей к мечте, страшнее, только не сделать его. Сожаление вошло у вас в привычку: утерянные возможности, неверно сделанные выборы, разочарование финалом. Через тернии к звёздам, к своей мечте, да? Хоть и труден будет путь, но в конце вас ждёт достойная награда? Есть только один конец и навряд ли его можно назвать наградой.  Снова разочарование. Столь многое хотите сделать за свою жизнь, что желания ваши превращают в гнёт. Сделать одно, другое, третье, пятое, десятое! Дождь из мыслей и мечтаний, и не напиться сей стылою водой, просочится она сквозь ваши пальцы, на землю к праху упадёт. Перекрёстки желаний перекорёживает в сотни ломанных непроходимых троп, плутающих одна в другой мириадами изгибов и тупиков. Не мудрено, что жизнь вам кажется короткой, этот лабиринт пожрёт все годы без остатка…
Есть те, кто никогда не сожалеет, и желают лишь одно. Они минуют рвы из личных убеждений, сорвут из кротости замок. Осушат море одного желанья, и будут жить лишённые мечты… во истину чудесные создания, в аду все таковы».

***

Шаги. В коридоре светлеет, пространство начинает приобретать чёткие границы, наконец-то виднеется конец пути.

Массивная двухстворчатая дверь тёмно-красных тонов. Ладонь прикоснулась к одной из створок, даже сквозь перчатки и слой лака, ощущается тепло исходящее от древесины, тяжёлая конструкция сдвигается под лёгким нажатием руки, глухой скрежет, переходящий в протяжный скрип. Пылающий камин осветил вошедшего…

– Лорд Ферриал! Я уж было подумал о том, что вы нас покинули.

Обращавшийся к Лорду стоял возле огня, тщетно пытающегося согреть комнату с огромным столом по центру.

– Моё почтение, граф Гилланий! неужели вы начали о ком-то беспокоиться? Польщён!

Личность эта имеет высокий пост среди демонической знати. Граф огненного ада – Гилланий Лерд. Статный муж лет пятидесяти в ярко-зелёном пестрящем от золота камзоле. Тёмные волосы с оголодавшей сединой по-молодецки зализаны назад. На испещренном ссадинами и мелкими шрамами лице красовались шикарные усы, к сожалению, волоски стального цвета украсили и их.

– Ну а что делать, если ещё один из моих товарищей бесследно пропадёт? – голос графа был пропитан адом. В нём есть напор и властность, сила приправленная каплей плохо скрываемой ненависти, с двумя сочными ломтиками презрения и зависти. От него так и веяло какой-то французской депрессивностью: толи подгоревшими круассанами, толи грязью под Куртре, где он, возможно, оставил свои золотые шпоры . В карих глазах играло пламя…

Не обращая внимания на опечаленного проигнорированным вопросом Лерда, Амлезий подошёл к столу. Произведение искусства, так некстати покрытое пылью. Превосходное красное дерево благодарно отозвалось, стоило лорду лёгким движение платка смахнуть серый налёт времени. Помпезный, потрясающий – под стать демону резной стул с элегантным, но мощным изголовьем, больше похожий на трон, обтянутый чёрным бархатом. Вот один из них восседает Ферриал, всё ещё осматриваемый Гилланием.

– Старичок, успокойся, никуда наш Амлезик не денется, по крайней мере, пока его не казнят или…! – сальто назад, стоящему снизу Лерду видны цветы, вытесненные также и на внутренней стороне одеяния Лорда. То, что секунду назад было троном, сейчас кучка непритязательного вида деревяшек. Этот голос, пропитанный насквозь злорадством и презрением…

– Прекратить! – в графе проснулся спящий инстинкт воина, даже вены на висках набухли от прильнувшей крови, какое было бы наслаждение принять бой с этими мастерами своего дела, как хотелось дать рапире, висящей на поясе, напиться крови этих воинов. – Фауст! – обратился он к нападавшему, с нескрываемым раздражением сжимая и разжимая кисть. Смерть как хотелось всадить клинок в грудь наглецу по самую корзину! – Это не бойцовская арена, а вы не гладиатор! – смерил ещё более уничижающим взглядом выходящего из тени усмехающегося дьявола. – К сожалению…

– Да ладно вам! Ваша милость, светлость или как вас по этикету? – граф схватился за эфес своего меча, но доставать из ножен не стал: манеры признак положения.– Разве вы не видите как нам хорошо?!

Неизвестно, что хорошего находит это демон в попытке обезглавливания своего товарища! Сначала метнуть обоюдоострый меч из темноты созданной одним из четырёх столбов, непонятно с какой целью поставленных в этом и без того тесном зале, а после с издевательской простотой присесть напротив приготовившегося к битве лорда. Даже своей спиной он ощущал прожигающий взор Лерда. Чтобы ещё больше взбесить седеющего дворянина, а возможно и обоих, закинул ноги на стол и с как можно большим грохотом вонзил второй клинок в пол. Ещё одна ухмылка: своеобразный катализатор для проведения реакции психоза с бешенством.

– Если вы совсем озверели, дражайший друг, то соизвольте покинуть данное собрание и издохнуть где-нибудь в лесах Нур-Тарра, став падалью, а после и едой, для столь же полоумных кретинов! – отвернулся к огню. – Всё больше проку, чем держать вас подле императора! С вашей работой может справиться любой недотраханный суккуб.

Ферриалу только и оставалось, что выкорчёвывать из стены загнанный по самую рукоять меч.

Фауст обернулся к собеседнику, без усмешек и паясничества, без надменного фиглярства и суетливости: стал по-настоящему страшен – четвёртый охотник, Истребитель Греха.

– Даже не сомневаюсь в достоверности ваших познаний касательно способностей неудовлетворённых суккубов, граф, – ошеломление, что испытываешь от вида его алых волос, ложащихся на грудь двумя багровыми водопадами, ничто в сравнении с гнётом этого булатного взгляда серых глаз. Даже Гилланий не решается перебивать это живое воплощение расчётливого безумия и злобы, приходится смирять свой гнев. – Однако с вашей стороны весьма неблагоразумно сравнивать меня с ними, ведь совсем скоро мои услуги могут потребоваться вашему сюзерену. Когда говорите, у него был последний приступ, недели две назад?

– Захлопни свою пасть, животное… – шипящим от ярости голосом отвечал Лерд. – Иначе я вырву тебе язык. Как смеешь ты, шваль без рода и племени угрожать лорду?! – лезвие рапиры приподнялось над ножнами.

– Как смеет лизоблюд незнающий цену слов вставать на защиту бесхребетного слабака, неспособного оборвать собственную жизнь, и огрызаться на того, кто возьмёт этот грех на себя? Может быть, хочешь дождаться, когда он совсем рехнётся и начнёт без разбора убивать и жрать своих подданных, крушить и без того хрупкий мир? А может ты всё-таки, сам хочешь освободить его от этой тяжкой ноши? Конечно, нет. Мужества в тебе не хватит пойти против вассальной клятвы, а вот надеяться на то, что ослабший разумом Лорд сделает тебя своим наследником, наверное, смелости хватит. Так ведь, вечный граф?

«Он пламенный закат, нависший над океаном мироздания».

Рапира со свистом рассекает воздух, тяжёлый меч Истребителя ракетой взрывает каменный пол, одного взмаха будет вполне достаточно, чтобы перерубить мчащуюся к горлу длинную иглу вместе с дрожащей от возбуждения рукой графа… одной улыбки будет достаточно, чтобы остудить пыл и остановить кровотечение…

Облачение Фауста предназначено для битв, он на дух не переваривает напыщенности и вульгарности собратьев. Сегодняшние его одеяния очень гармонируют с внешностью: особенно удачно сочетаются жгучие алые волосы с чёрным кожаным жилетом, лишённым рукавов и с поднятым воротом. Молния жилета, похоже, сделана из хрусталя или аналогичного материала, а грудная часть усилена металлическими пластинами. Одна из них, прикрывала грудную клетку, плавными мягкими линиями облекала плечи, соединялась на спине в нить, предохраняющий позвоночник от травм. От неё, словно ручейки, разбегались полосы поменьше, защищающие рёбра и внутренние органы. К поясу кожаных штанов такого же цвета крепился шлейф, практически достигающий пола, конечно, эта деталь гардероба его раздражает, но на ней слишком уж удобно, чтобы этим пренебрегать размещались разного рода метательные ножи, количество которых переваливало за три десятка, также он прикрывал оружие, закреплённое за пазухой, что тоже немало важно. На спине располагалась пара крепежей, заменяющих ножны, в которых во времена затишья и убирались полуторные мечи. Обувкой служили грубейшего вида сапоги, несложно догадаться какого цвета, обшитые металлом и увенчанные изогнутыми клинками. А вот на руках всего лишь обычные перчатки со срезанными пальцами, да небольшие браслеты на предплечьях.

Металл с треском погружается в мгновенно выросшую ледяную преграду, разделив противников.

– Довольно, – не стоило им забывать про Амлезия, которому уже порядком надоела эта склока, надоела настолько, что он направил освобождённый из плена камня меч Фауста на хозяина, глядя ему в глаза. – Ты перегибаешь палку. Лорд Мистред ещё борется с недугом не стоит хоронить его раньше времени, Фауст, тем более в присутствии графа, – четвёртый крепким хватом подкинутый Амлезием меч, второй бастард вырвал из ледяного заключения внезапным рывком, и вот уже оружие находилось у него за спиной.– Простите его Гилланий, мы все знаем его невыносимый характер, – подмигнул усевшемуся на место Фаусту, на что тот пренебрежительно фыркнул под нос. – Если вам будет угодно, позже вы бросите ему вызов, но сейчас прошу сменить гнев на милость. К тому же ваш лорд не обрадуется, узнав, что вместо разрешением дел по урегулированию положения на ваших землях в связи с его шатким положением вы уподобились бойцовому петуху и кидаетесь с головой в новые конфликты.

– Уж от кого я этого не ожидал услышать, так это вас лорд Ферриал! – донеслось с другой стороны от ледяной стены. – Поступиться честью Лорда, отвратительно.

– Честь честью, граф, а жизнь есть жизнь. Слова Фауста грубы и необдуманны, но и в них есть рациональное зерно. Не стоит воспринимать их так уж близко к сердцу и тем более клинку, ведь об этом никто кроме нас не узнает. В меня вообще меч швырнули, это же не значит, что он хотел моей смерти.

– Хотел!

– Tais-toi!

– Сам заткнись, – с уже более беспечным видом ответил алый наглец. – И нечего тут французиком прикидываться, тошнит от твоего человеколюбия.

Среди продолжавшейся словесной перепалки четвёртого и пятого номеров мимолётом проскочил звук вкладывающейся рапиры в ножны.

– Да будет так. Амлезий, убери преграду – нет желания её плавить.

– Само собой.

Не успел он щёлкнуть пальцами, как из-за тяжёлых дверей до них донеслось эхо приближающейся поступи. Походка явно женская – маленькие и быстрые отмеренные движения, а вот сам шаг до странного тяжёл, нет привычной звонкости каблучка. Все трое знали, кто к ним направляется. Она вошла, раздвинув обе створки, когда Ферриал уже сдувал с перчаток маленькое облачко ледяной пыльцы.

– Здравствуйте, леди Илия, – граф в почтении склонил голову. Фауст к удивлению Амлезия даже вышел из-за стола, как-то непривычно наблюдать проявлениями вежливости.

– Привет Илия, давно не виделись, – он не целовал её руки и тем более не отвешивал поклонов, довольно и того, что не отводил от неё взгляда.

– Рада видеть вас всех в добром здравии, – в аду даже и не надеешься услышать такой мягкий и мелодичный голос, если бы у него был вкус, то наверняка горького шоколада со щепоткой пикантной апельсиновой цедры и листочком перечной мяты. Она поочерёдно кивнула всем присутствующим. – А теперь друзья объясните, какого чёрта, вы беснуетесь так, что по стены замка содрогаются! – конечно, ей не было нужды повышать милый голос, все и так предельно сконцентрированы. Теперь она одаривала грозным взором то Фауста, то поломанный в щепки стул, то снова Фауста, на что тот удивлённо поводил плечами, ничего не знает и всё тут! Дабы не усугублять ситуацию лорд ледяного ада самоотверженно собирал останки героически погибшей мебели, через минуту их уже кремировали в камине, к сожалению, невзирая на мольбы Ферриала Гилланий не захотел сказать и пары слов в память о многострадальном стульчике, а вот Фауст напротив, ощутив всю тяжесть содеянного, решил искупить свою вину.

– Пусть жизнь его была сплошной задницей, он смог отстоять свою честь в самоотверженной схватке с моим мечом, храбрейший из стульев! Аминь нахер! – перекрестил пылающие «кости». Конечно, Илия посмеялась над его поведением товарища, разумеется, она оценила слова сочувствия Амлезия к утрате Фауста, и даже присоединилась к нему и совершенно точно, она не заметила злого взгляда четвёртого охотника адресованного безучастному Графу.

«Тоже ожидает и твоего лорда!» – вот что он говорил и естественно Гилланий это понял.

– Граф, скажите, как чувствует себя Эсвиль? – чуть замялась, огненные блики из камина беспорядочно мелькали на обворожительных каштановых волосах, ниспадающих на белейшую рубаху времён императорской России с накрахмаленными рукавами и воротничком. Уже давно никто не обращал на этот скупой подход к оформлению гардероба наследницы лорда бездны: Илии Тейфель. Хотя и в этой скромной одежде есть своя изюминка, верхние три пуговички никогда не застёгивались, словно сама судьба запретила скрывать манящие линии ключиц, шеи и соблазнительную матовую кожу. Даже наблюдать за её дыханием сродни мазохизму, так и будет манить заглянуть чуть глубже, полюбоваться влекущими прелестями. К радости или, к сожалению эти три благословлённые адом пуговички знают цену красоте, поэтому если хозяйка сама не захочет что-то показать, то никто и ничего не увидит. Всё же чувство прекрасного не позволяет ей носить рубаху уподобляясь мужчинам, она заправляет её в узкие брючки чёрные, подпоясанные таким же аспидно-чёрным ремешком с наполированной бляхой в форме геральдической лилии. Самое интересное, что благодаря пояску к брюкам крепилась коротенькая юбка в тон брюк с боковым разрезом. Самая обычная девушка двадцати пяти лет, девушка с карминовыми глазами. – Простите, я хотела сказать лорд Мистред.

– Ничего страшного, миледи, – Лерд с нескрываемым облегчением вздохнул, хоть кто-то среди этих дьяволов ведёт себя искренне. – Ему ещё нездоровится, но он вот-вот пойдёт на поправку, – неумело улыбнулся в ответ на благодушный взгляд юной особы.– Назло всем врагам… и недругам.

– Передайте, пожалуйста, что я загляну к нему на днях, чтобы справиться о его здоровье, – отошла к столу и присела на предложенный Фаустом стул. Амлезий присел рядом с ней, а истребитель посчитал нужным разместиться напротив. Гилланий остался на том же месте, смотрел, как догорают последние кусочки дерева, даже не обернулся на приглашение Ферриала сесть за стол.

– Он будет очень рад вашему визиту, – он сбавил темп к исходу фразы. – Думаю, он правда будет рад увидеть тебя, особенно сейчас. Честь честью, а жизнь есть жизнь.

Последних его слов никто не услышал, или все сделали вид, что не слышали, кого волнуют чувства глупого старика, готового отдать жизнь за доброе имя умирающего господина.

«Надеюсь, люди перестали верить в вечность. Надеюсь, они однажды забудут это слово порочащее смысл бытия. Даже время, наполняющее амфоры вселенных однажды исчезнет… когда осколки разбитых миров обратятся в пыль, когда последние песчинки поглотит тьма, когда не останется ничего, когда смерть станет колыбельюновой пустоты. Жестокий фатум, но и в нём есть своя привлекательность.
Ад тоже исчезнет. Поэтому не стоит бояться выдуманных вечных истязаний и пыток, эти карикатуры не имеют ничего общего с настоящими муками, настоящей жизнью. Я видел это. Жалкие, как мотыльки, летящие на огонь, души, истлевающие в беспричинном страхе. Миллионы беспомощных сознаний утративших индивидуальность, с одним кошмарным вопросом на всех:
– За что?
Безликие, лишённые воспоминаний фигуры, некогда звавшиеся человечеством. И вся эта клокочущая масса хочет только одного: жить. Но они не помнят, что значит это слово. Уподобившись зверям, они рвут друг друга, вырывая кровавые куски плоти из ещё кричащих в неутихающей агонии тел этих никчёмных манекенов. И хаос этот растёт, пока взобравшийся на вершину не увязнет в этом месиве полумёртвых разлагающихся туш, так сладко воняющих смертью. И даже тогда он не найдёт ответ на свой вопрос. Он узнает его, лишь увидев своё отражение в почерневшей от гнили алом озере, что наполнялось долгие года кровью его жертв. Он поймёт, что бесполезно бороться с этой нескончаемой силой, ведь сам является таким же чудовищем. Но что гораздо страшней, чем принять настоящее, это смириться с прошлым. Действительно ли он был этим монстром с самого начала, действительно ли он заслужил жить в этом мире, где доказательства, где Фемида, взвешивающая его деяния? Нет никаких весов правосудия, есть только собственная совесть. И чем дольше он будет вглядываться в рябящую поверхность озера, тем отчётливее будет становиться сводящий с ума шёпот, выщербляющий в разуме эскизы кошмаров, и когда сознание померкнет в грохоте нагромождений неразличимого ужаса, он сам ответит себе:
–Да.
Теперь он демон, слабый, дошедший до изнеможения, неспособный отличить реальность от заразивших мысли кошмаров. Неизвестно, хватит ли ему сил даже подняться на ноги, может быть ему и не захочется этого делать. Некоторым бывает проще стать ничего не чувствующим камнем или травой, хоть это и сложно назвать жизнью. А что, если он сможет подняться, что ему делать? Основой всей жизни является еда. Он вновь вынужден будет поедать соплеменников, давясь их вязкими и смердящими страхами, всё лучше, чем мучиться самому. Однажды отвращение пересилит тот единственный инстинкт, тогда, цепляясь за призрачные ступени адской лестницы, он сможет вновь выбраться в яркий солнечный мир, слишком уж яркий для него. Одного взгляда на человека будет достаточно, чтобы увидеть его душу и чем светлее она, тем вкуснее. Конечно, он не сразу поймёт, почему даже прикоснуться к ним неспособен. Нужно уметь выбирать цель, приманивать её, подкармливать, дать привыкнуть, осторожно подводить к ловушке, и ещё немного подождать. Вот его заслуженный десерт на ужин. Десятки неповторимых ужинов. Ведь это же всего на всего люди…
Пир окончен, можно отправиться домой. Он на голову выше остальных, странно вообще, что они все такие мелкие и невзрачные, он спросит себя:
– Неужели и я был таким, беспомощным? Нет, я сильнее.
Зачем ему тратить силы на пропитание, когда можно заставить других исполнять твои желания. Вот это жизнь. Спустя сотни лет, утопив одно из безнадёжных восстаний в крови, в одной из маковых лужиц он увидит лицо, лицо веселящегося чудовища, которое хочется вылезти из этого тела, взорвав его изнутри сладчайшей эйфорией. Время шло своим чередом, с помощью силы он добился власти и поклонения многих тысяч душ принадлежавших разным мирам. Вот только всё чаще после еды во рту оставался привкус желчи.
– Заткнитесь! Заткнитесь твари! Вас нет больше, вы все сдохли, все! Вы все лишь корм! – часами кричал он на жёлтые глаза, смотрящие на него с чёрного зеркала.
Пролившейся в тот день кровью можно было затушить саму Геенну Огненную.
Именно для таких случаев и существует истребитель грехов, ведь Эсвиль Мистред – сын своего отца».

*Мексика*

Сияние затихает, вот появляются пока ещё расплывчатые силуэты домов. Обожжённые камни и глина недовольно шипят.

– Не думал, что ты переживёшь это.

Из песчаного облака, на оплавленные куски почерневшего ещё дымящегося стекла, наступает железный сапог. Ветер разогнал остатки завесы, крылья ангела преспокойно сложены за спиной. Следующий его шаг уже не отливал металлическим отзвуком – грозный доспех вернулся в прежнюю форму изящного меча. Уверенными движениями он прокладывает свой путь сквозь обгоревшие строения забытого спокойного мира, лишь иногда он взмахивал крыльями, чтобы сбить последние язычки белого пламени. В нескольких десятках метров от него завалившееся на спину существо, лишь внешне копирующее человека, пытается отползти. Ничтожный, сломленный, ищущий спасительную дыру словно мерзкая крыса. Нет, крыса ни в чём не повинное животное, а от этой тлеющего мусора смрад такой, что могли бы учуять и на небесах. Скоро всё закончится.

– Ан-гел… ан… гха! – это нельзя даже назвать обращением, выблеванные с кровью куски слов. Раскалённый песок запекался на обугленных ранах. – Я… ещё не, – очередной приступ боли выгнул спину так, словно его растягивали на дыбе. – Не проиграл… – процедил он сквозь зубы.

Рука тянется к лежащему под песком древку, ещё чуть-чуть, прихваченная огнём кожа вероломно расползается, открывая сочащие рубцы, есть! Сдавленный стон, в обгоревшие руки наливаются последней силой, надо только встать, одно колено упирается на…

– Как ты жалок, – отвращение, единственное, что было в хладнокровном взгляде Нуара.

Удар с ноги в грудь. Тело избитого демона покорно катится по земле бесформенным глухо вскрикивающим мякишем, пересчитывая головой все булыжники. Не может даже шевельнуться, слишком уж много костей у него переломано, но рука всё ещё сжимает тёплое дерево искорёженной алебарды, уже больше похожей на копьё пещерных людей.

– Хах… – лёгкая усмешка полная даже не горечи поражения, а какого то извращённого ехидства. Видно, что ему едва удаётся оставаться в сознании. – Ты не он, нет! Ты не ОН!!! Это ты дерьмовый актёр, это ты лице-мер, – внутренности скручивало так, что челюсти вот-вот врежутся одна в другую, но он не сдавался. Стоящий напротив ангел в молчаливом ожидании наблюдал за поднимающимся по древку оружия врагом. Его правая рука разорвана костями и вырвана из сустава. Демон не хотел обращать на неё внимания, левой ему вполне хватало. – Я почувствовал это… сразу! с первого удара…кха. Что такое, думаешь, я буду просить пощады?! – Всё те же стылые изумрудные глаза. Рывок всем телом, мышцы рвутся от нагрузки, сердце захлёбывается прихлынувшей жидкостью.

Страшный удар ножнами размозжил локоть нападающего, вывернув руку под неестественным углом, демон даже не вскрикнул. Второй удар. Хруст. Пришёлся на левое плечо. Шаэд сбит на оба колена. Обход за спину. Обессилевший и обескровленный демон, игравшийся с человеком, вернулся к своему недавнему знакомому – жёсткому камню и песку.

– Ты.. ты… не ангел, – он говорит, даже не пытаясь повернуть головы. Сейчас в его словах нет ни гнева, ни ярости и даже злобы. Он уже со всем смирился, не впервой. – Ты пришёл сюда не… спасать человека. Моя жизнь, за ней… ты спустился, ублюдок. Заканчивай, прости, что не поклонюсь на бис! – Нуар обнажает меч. – Крылья… не делают тебя… ангелом…ты…всего лишь…

Последнее слово так и не сорвались с губ. Юноша даже слышит биение собственного сердца, он знал, что хотел сказать этот змей, знал, это последнее слово. Он не получал удовольствия от битв как и не испытывал радости убивая этих порождений, ведь они этого заслуживают, это справедливость. Этих тварей нарушивших все возможные законы и возомнивших себя богами необходимо втаптывать в грязь вместе с их амбициями. Тех, кто извращает душу, тех для кого, война – обеденный стол, а страдания людские – вино из лучших сортов винограда, тех, кто отнял его прошлое и настоящее многих детей их всех нужно уничтожить. Он всё ещё сжимал клинок, так и не опущенный для удара.

– Лишь тогда мы будем свободны.

Противник ещё жив, ещё дышит, ещё втягивает в свои проклятые лёгкие. Крылатый присел на рядом с недобитым зверем, хотел сказать что-то глядя на его лицо.

– Ты прав, – в голове Нуар воспроизводил слова поверженного. – Крылья не делают меня ангелом. Всё верно… мы и не были ангелами или демонами, а однажды просто получили эти клички от людей. Мы не мифические существа, о которых они пишут в разных книгах и кому возносят молитвы. Мы просто народ, защищающий весь мир от вас, предавших свет. Можно сказать, что люди ничем не отличаются от тех же рыб или пауков. Чуть умнее и чуть сильнее и куда темнее. Они верят в нас, а вот мы, в них не верим. И тем более не верим в вас, никто не будет прощать вас, не существует никакого искупления, ведь вам не знаком даже смысл этого слова. Знаешь, меня поражает наивность людей, полагающих, что мы неотрывно следим за ними с небес. Чтобы оберегать их многие из нас проводят здесь свои жизни рядом с ними, плечо к плечу, поддерживаем в трудную минуту, а они так легко отрекаются от нас, скажи мне, демон, от тебя тоже, когда то отреклись? – он всматривался в это измученное лицо, и не видел в нём ничего ужасного или пугающего, ничего веющего адом. – Знаешь, иногда я слышу вас. Как вы бродите под этим солнцем ища пищу. Реже, слышу, как кричат ваши жертвы, моля о помощи. Совсем редко я слышу ангелов, надеющихся на пощаду, – поднялся и вскинул меч в руках. – И ещё ни разу я не слышал, как просите пощады вы. Vale!

Последний взмах, над лежащим без сознания врагом.