Онлайн чтение книги Падение A fall
Пролог. Сказка о том, что было.

Не было никакого Начала и не было никакого Слова, не было ничего, кроме Пустоты. И Пустота эта была идеалом, не осквернённым бытием, прекрасная в своём безжизненном естестве. Лишённая красок и звуков… совершенная вселенная. И лишь мысль была её существованием.

– Какая я? – спросила бы она у себя, в желании осознать собственную природу, но ей неведомо «Я». Кем она ощущала себя? Возможно, стихией – свободной от хаоса и порядка, а может существом, не обременённым плотью и кровью? Но поиск смыслов – чуждая её масштабу чепуха. Она даже не думала о таких вещах как скука, грусть или одиночество, ведь ей не ведомо, что может быть по-другому.

– Так, наверное, и должно быть? – спросила бы она у безликой темноты, если бы могла сомневаться.

Ей был знаком лишь голод. Она рвала себя клыками и когтями, разгрызала эфемерные жилы и впивалась в куски трепещущей плоти, давилась болью, жрала, утопала в собственной крови, но голод был неутолим. Ведь не было ничего: ни клыков и когтей, ни крови, ни тем более плоти. Вся эта боль – игра воображения.

Это всё, чем она владела… миллионы мыслей ни о чём, уже сгинувших в забытье и миллиарды, ещё ожидающих своей участи. Мрак забирал их без разбора и остатка, не оставляя даже осколков воспоминаний. Но была одна странная мысль, которая безмятежно купалась в темноте. Почему-то она не исчезала, не растворялась подобно остальным. Конечно, это не интересовало Пустоту, она и не замечала её, пока та не стала мельтешить перед её взором, будто требуя к себе внимания – мерцающая дырочка в чёрном полотне обыденности. Свет, исходивший от неё, как иголочка покалывал Пустоту. Игнорировать мысль становилось всё сложней. Искра становилась всё больше...

Пустота не понимала её, гнала от себя, но та была сильнее. Надо было сбежать, скрыться в тенях грёз, унестись по тропе фантазий как можно дальше, забыть эту навязчивую идею, переключиться уже на что-нибудь другое! Но вот бежать некуда. Не было ещё никаких дорог, лестниц и даже направлений. Она впервые почувствовала это, холодное, неизбежное, необъяснимо жестокое, сожравшее даже дикий голод. Как хотелось закричать! Оно медленно тянулось чёрными руками к её несуществующему телу, грозясь разорвать его в клочья, невзирая на абсурдность этого странного мира. Это был Страх – могущественнейшее нечто, что жило внутри тьмы, бушующий катаклизм, что расписывался смертью на каждой мысли. Страх заставлял её думать о чём-то, о чём-то конкретном, но у неё не получалось! Он вгрызался сильнее, и ядовитая смесь причин и следствий огненной лавиной неслась по воображаемым венам.

– Больно! Больно! Хватит! – и всё застыло.– Мой… Голос? – изумлённо вслушивалась она в настоящие звуки…

– Милый же у тебя голосок, – Страх ослабил хватку и тактично отступил. – И стоило бояться? – слишком уж игриво спросил он у юной Пустоты.– Не трясись ты так, уже ведь совсем не больно, да?

– Всё… Равно…Ты… Пугаешь?

– С интонациями ещё работать и работать. Это значит стараться, прикладывать усилия… не важно, сама разберёшься в этих тонкостях. Не я, я лишь хозяин страхов, ты сама пугала себя! И как видишь, не зря. Как твоё имя?

– Имя?

– Не знаешь, ну конечно. Меня вот зовут Страх, это моя природа или сущность, если тебе так проще. Хм, проще не стало… Не переживай, вместе мы обязательно отыщем твоё имя.

– Вместе.

– Да, хотя нас всегда было двое, просто раньше ты меня не замечала, точнее не замечала себя. Я всегда рядом, дитя. Не будешь больше убегать?

Она не знала, что нужно ответить, но главное, что и убегать ей теперь не хотелось. Та боль, что он ей причинил, сейчас её абсолютно не волновала, ведь она была ребёнком, который не ведал разницы между правдой и ложью.

– Осмотрись, что ты видишь? Темнота, уже хорошо, а если пытаться посмотреть чуть дальше? – обречённо вздохнул Страх.

– Ничего…нет…только…

– Ну, назови это! Не стесняйся, я ведь твой друг, как и друг всех идей и мыслей, ты же их не стесняешься? Вот, давай, смелее…

– Пус-то-та? – неуверенно спросила она у себя собственное имя, то единственное слово, в котором был смысл. Страх неловко улыбнулся этой наивной девочке, что так искренне ждала его реакции…

– Да, действительно прекрасное имя, как и ты, – Страх склонился над ней, Пустота не испугалась, но лучше бы она попыталась сбежать, ведь всё, что случилось дальше его вина. – Скажи, девочка, кто ты? – Тогда он разжал перед ней ладонь, в которой горела та самая искра, про которую Пустота уже и забыла. – Смотри, этот комочек света хочет тебе, что-то сказать. Не бойся, дитя, это ведь твоя первая настоящая мысль, ей ты можешь верить. Если не можешь ответить мне, то спроси у неё.

И Пустота прикоснувшись спросила у света:

– Кто я?

Это было нечто совершенно иное: тёплое, нежное, доброе. Мысль согрела её, всё стало одним целым. Страх уважительно поклонился и, попрощавшись, растворился в темноте. Глубоко внутри себя Пустота заметила рождение чего-то нового: неуверенности, неоднозначности – сомнений. Теперь она не боялась, не пыталась сбежать, ведь эти сомнения были «надеждой».

– Это и есть я! – сказала она, прижавшись к тёплому шарику. – Все мысли и желания, вопросы и ответы, всё это я… Я целый мир!

Она представляла себе, какие-то странные вещи и радовалась этому словно ребёнок. Одна получилась шершавой, грубой и, в общем-то, не красивой, но Пустоте от этого она нравилась не меньше, чем вторая идея: одновременно завораживающая своей плавностью и прозрачностью, спокойная и податливая, но вместе с тем поражающая нескрываемой мощью. Так она создала реальность из земли и воды среди своей темноты. Удивительные картины были созданы всего из двух красок, но от чего-то, ей казались они незаконченными, будто эти мириады вселенных лишь небрежные наброски. И всё пришло в движение, галактики кружились вокруг неё тысячами каруселей, словно она была внутри гигантского сказочного калейдоскопа. Так было создано время – теперь всё имело смысл. Пустота творила, столетиями, тысячелетиями, очень-очень долго. Она была счастлива, так счастлива, что хотелось кричать изо всех сил, чтобы всё вокруг почувствовало её радость. И она крикнула – никто не ответил.

Она крикнула ещё раз. И ещё. Кричала вновь и вновь, срывая голос, прорываясь сквозь далёкие галактики, в надежде услышать хоть одно слово. Её одиночество, никуда не делось. Даже Страх не желал показаться, словно его и не существовало вовсе.

Прошли многие века прежде, чем её достигли едва различимые отголоски сожаления и тоски. Пусть хоть этот слабенький отзвук, пусть хотя бы он! Пустота долго искала его хозяина среди громоздких камней, парящих в невесомости, но всё было напрасно, ведь это всего лишь эхо. Её эхо, отскочившее от границ осознания, от рамок, что она создала вместе с этими бесчисленными вселенными, сама заперла себя в картине нового мира. Каждая планета пронзала её сущность, оставляя рваные раны наполненные болью. Она заплакала.

– Что с тобой?

Перед ней сидело маленькое чудо, непонятное и несуразное создание, такое хрупкое и щупленькое. Оно повторило вопрос, его синие прозрачные крылышки встрепенулись, а большие ресницы хлопали без остановки. Такова была эта странная жизнь. Первая жизнь, сотворённая ей.

– Мне одиноко,– ответила она, впервые за всё время не сама себе. Сквозь слёзы улыбнулась крохе.

– Одиноко? – дитя явно не понимало смысла дивного слова.– Одиноко, это больно?

Как хорошо, что им некуда было спешить, ведь всё время принадлежало им. Они могли говорить, сколько угодно.

– Так кто ты? мой маленький друг?

– Не знаю, – всё с тем же энтузиазмом отвечало чудо, крутя головой во все стороны, пытаясь полностью разглядеть собеседницу, жаль, что не удалось,– меня же не было, а теперь я вот есть. Ты ведь тоже не знаешь, кто ты?

– Не знаю, хотя была всегда и даже больше.

– А что ты тут делаешь? – чудо энергично замахало крылышками.

– Всё. И даже тебя создала я, наверное – кроха нахмурила нос и пыталась, что-то выдумать. Пустота призадумалась, интересно как выглядит в такие моменты она сама?

– Всё?! Ясно! Ты же устала! Смотри, – существо встало и развело ручки так широко, словно пыталось объять все эти просторы, – сколько же тут всего! Хочешь, я тебе помогу? – создание было очень добрым, Пустота даже улыбнулась, глядя на него.

– А что ты умеешь?

– Не знаю! – с нескончаемым задором ответил помощник. – Но стараться буду!

Так началась их дружба, долгая и плодотворная. Они раскрашивали миры в палитру чувств, без планов и задумок. Вместе наполняли звуками бытие, и долгими тысячелетними вечерами наслаждались убаюкивающей гармонией сфер. И наконец, за столь долгое существование, пройдя путь от бессознательной разрушительной силы, до созидающей доброты ей впервые захотелось уснуть. Окунуться в дремоту, отдохнуть под присмотром своего друга.

– Спи спокойно Пустота, я сберегу твоя время! – И она уснула, оставив эту художественную галерею на его попечение. Она уснула, с улыбкой на устах, а он смотрел на неё и так же улыбался в ответ.

Не было никаких мыслей и никаких желаний, лишь блаженная тишина и спокойствие. Так тянулось время, сон излечил боль реальности, ведь каждая картина писалась её кровью. Но сколько бы ни длилась сказка сна, всегда наступает момент, когда суждено проснуться.

Проснувшись, она увидела всё тот же огромный и прекрасный мир и как эта кроха с синими крылышками следит за потоком времени и целостностью пространства, хотя с виду он что-то вырисовывал пальцем на песочке. Пустоте стало интересно, что же он пытается изобразить, что за мысль он создал.

– Здравствуй малыш. Позволишь взглянуть?

– Конечно, только я ещё не закончил! – малыш задумался. – Лицо нарисовать не получается, а без лица я не смогу с ним поговорить, – нет, мир изменился, как и его хранитель. Она не знала, сколько времени прошло, и не знала, что чувствовало это дитя. Ведь она не слышала, как он тщетно разговаривал с её спящим естеством. Не могла знать, как пытался он показать ей свои первые картины. Не знала, как это сложно миллионы лет не иметь возможности слышать голос друга. Она даже не знала, что каждый вечер он пел для неё, она не знала, но была ему благодарна. Он не обманул её, не покинул отчаявшись, а терпеливо ждал пробуждения.

Он осознал тяжесть одиночества, и пока спала Пустота, он надеялся, что с рисунок на песке ответит на его мольбы, но рисунок молчал.

И что же был там изображено? Абсолютно такое же создание, и действительно лишь лица не хватало. Были небольшие отличия в крыльях, потому что нарисовать «эфирные» крылышки пальцем оказалось гораздо сложнее, чем просто огромное количество загогулинок и продолговатых палочек – перьев.

Дитя потёрло глазки и зевнуло, протяжно и сладко.

– Мой ангел времени устал? – скорее для себя спросила Пустота, укутав малыша одеялом тёмной пелены. Он зевнул ещё разок. – Теперь настала твоя очередь отдохнуть, мой маленький друг, – она гладила его по головке, напевая незнакомую мелодию. – А пока ты спишь, я создам твою мечту. И когда ты проснёшься, то мы будем уже не одни, нам больше не будет больно. – Спи спокойно, – и он уснул, растворившись в океане времён.

Стоило ей лишь представить, как рисунок делает взмах крыльями в ещё одной стихии – воздухе, как вздымается от дыхания его грудь и вот они созданные из её мыслей, её плоти и крови, рождённые Пустотой ангелы, которым она подарила всё. Пока её рыцарь спит, они обязаны оберегать этот мир, а её новые раны, что ж когда-нибудь затянутся и они.

Но почему-то дети её не радовались жизни, не спешили заметить свою мать, вместо этого они смотрели на оставленный в темноте рисунок, и сознание их мрачнело вместе с ним. Ангелы метались в кромешной темноте даже не пытаясь услышать её глас. От мощных взмахов их крыльев зарождались ураганы и цунами, они калечили друг друга с забвением свойственным забитым в тесную клетку птицам. Они рыдали как дети, и в напрасной надежде продолжали звать на помощь какого-то незнакомого ей «отца». Долго не знала Пустота, как унять их слёзы, но она нашла выход.

Её желание взорвалась мириадами звёзд, беспощадно сжигающих свою мать. Первый свет коснулся ангелов, осушив их слёзы. Израненная Пустота истончалась, наполняясь горючей звёздной пылью. Её так хотелось обнять обнять своих детей, приласкать, успокоить, образумить. Она спустилась на мир, но ничего кроме ужаса в их глазах не увидела. В страхе они бежали перед ней, молясь этому незнакомцу. И напрасно Пустота кричала им в след, призрачных слов её никто не хотел слышать, но с фанатичным безумием крылатые создания внимали тишине отца. Она была для них злом, той пугающей и пожирающей всё сущее тьмой.

«Почему вы боитесь меня?» – не понимала она.

Она взмахнула израненной рукой, и разлетелась кровь её полная любви среди всех звёзд семенами жизни. Всё ради детей. Но не видели они и этого. Она ждала, пока семена созреют в тепле звёзд. Время шло, и жар от светил становился для неё нестерпимым, а страх ангелов сменился гневом. Они жгли её раскалёнными клинками и пронзали тело копьями света, невзирая на слёзы и мольбы матери.

Вынужденная бежать она скрылась на грани мирозданья, накрыла истерзанное пламенем тело охлаждающими лоскутами последней темноты. Так далеко от всех, она смотрела на оставленные вселенные, которые совсем скоро зацветут. Не было обиды или ненависти, ведь дети не виноваты в том, что она так страшна… не виновата и она.

Давно забытый голод сковал сбитые ноги тысячами оков, а немощное тело накрыли миллионы тяжёлых цепей. Беспомощно лежала она на краю уже не своего мира, с горечью наблюдая, как последние осколки её доброты тлели в безразличном пламени звёзд, забытые ангелами. Так оканчивалось её существование. Она исчезала, становясь каменным изваянием последней мысли. Пустота умирала.

Скованное тело почувствовало робкое прикосновение, кто-то звал её. Чей-то голос просил её открыть глаза, молил не пропадать, обещал всё исправить… чей-то наивный детский голос. Но это голос не её друга. Из последних сил смогла открыть она глаза, но долгие годы лишили её зрения. И почему-то имя собеседника её совсем не интересовало, довольно и того, что о ней хоть кто-то будет помнить. Ребёнок тщетно силился сорвать оковы и сбросить раскалённые цепи. И не важно, сколько раз он сдирал руки в кровь и сколько раз ломал себя, раздавленный неподъёмной тяжестью, с его уст всегда сходила лишь одна фраза:

– Потерпи ещё немножко!

Пустоте было жаль его, она хотела, чтобы он бросил попытки, ушёл – жил! Но у неё не было сил и на это. Однажды и его раны перестали заживать, а сломанные кости не срастались и за век, но даже тогда он не заплакал. Он сделал то, на что ещё был способен, прижался к её телу и сказал:

– Прости, мама. Я не брошу тебя.

Она вспомнила это давно забытое чувство – тепло. Глаза её наполнились влагой. И сожаление пропало, а на сердце взыграла радость. Проснулась в ней дикая и древняя сила. Разрывала она цепи как никчёмную паутинку. Покрытые ожогами руки обняли взревевшее от жестокой любви дитя. И не важно, что сейчас она обгорит в гончарном пламени звёзд, а голод разобьёт её как глиняный кувшин, главное успеть насладиться первыми и последними объятиями. Слёзы её тысячами стихий наполняли мир, питая засохшие семена жизни, своей последней крупицей. Так она разделяла свою жизнь со всеми детьми. Но почему тогда так кричал мальчик и беспомощно колотил её ручками? Она не понимала, в чём причина смены его радости печалью, ведь он же для этого её освобождал, спасти последнюю жизнь?

– Ты не должна умирать! Это не правильно! – голос его надрывно срывался в плаче.

– Отчего же, дитя? Пришло время мне раствориться в жизни, – спокойно говорила она, утешая маленького спасителя, но слёзы до сих пор наворачивались от печали расставания. – И не пережить вам голода моего, как и мне не выжить в этом свете,– тело её истлевало, всё больше покрываясь чёрными трещинами. Слезинки ребёнка испарялись, едва коснувшись её разгорячённой кожи. – Слышишь? Там вдали, они слетаются на грохот цепей. Твои братья и сёстры летят сюда, нельзя, чтобы они увидели тебя рядом со мной.

– Мне всё равно, – голос его крепчал, как и объятия.

Лишь по воле одного маленького ангела погасла треть всех звёзд, лишь по его воле вселенная погрузилась в ночь.

– Не ты одна должна нести всё бремя боли!

И погружал он руки свои в землю, наполняя её древнейшим голодом, деля поровну меж всем живым. Семена дали всходы, не те благородные цветочки, гибнущие от дуновения ветра! Это дикие сорта, способные пережить и хладную зиму, и могучую бурю! А флора эта создаст себе новый мир, свободный от грядок и клумб! И сам воздух наполнялся этим голодом и каждый ощутил на себя объятия матери, каждый почувствовал его, сей новый для жизни феномен, столь привычный Пустоте. Пускай все забудут о ней, об их матери, но этот голод будет жить в веках.

Стихли ангелы, ищущие их. Время замедлило извечный ход… и Пустота ощутила покой. Не будет больше гонений и страха. Не будет больше цепей и предательски пылающих звёзд, она жива благодаря нему. Свобода так давно забытая так прекрасна, снова можно мечтать. Она может спокойно наблюдать за вселенной через чёрный занавес космоса, никто её не увидит, никто не убежит прочь. Сейчас она хочет отдохнуть, выспаться, как следует. Кто знает, может когда-нибудь, спустя многие миллиона лет, она вновь захочет поговорить со своими детьми.

– Однажды я покажу тебе мир, а сейчас пожалуйста отдохни.

– Дитя, скажи мне своё имя, чтобы я могла сказать «спасибо».

–Люцифер, мама.

***

– Не очень-то это похоже на сказку.

– Конечно, ведь это то, что было. Спокойной ночи, моя госпожа. Пусть вам приснится целый мир.