Онлайн чтение книги Третий Лишний Third Wheel
5

 Людей на улице все больше. Приходится останавливаться на светофорах, пропускать машины и замедляться на тротуарах, объезжая женщин на тонких каблуках с детьми за хрупкую ручку, но весь город с его людьми, зданиями и деревьями вдруг сливается в одно неяркое пятно, сжавшееся до размера спины в вязаной кофте у двери ресторанчика.

 Перед глазами- образы, скачущие словно на театральной сцене, они меняются, переодеваются, притворяются, надевают и снимают маски, но всегда они все с одним лицом - лицом с чёрными бездонными глазами и уложенными назад белыми волосами. Они отворачиваются, уходят гордой уверенной походкой, не оборачиваются на оклик и метают искры из омута самых темных на свете глаз.

 « Так и знал, что где- то его видел.» - бьют мысли в висках.  

 Бачо часто заезжал с Джемом в это кафе. Джему нравились панкейки, которые там подавали после часу дня, а Бачо просто ходил с ним туда за компанию. Видимо, они все пересекались именно там, в дешёвом кафе со вкусными панкейками. Пересекались то может и давно, но время обратить друг на друга внимание пришло только неделю назад. Словно они были не готовы к этой встрече, словно, находясь на одной плоскости, их раньше даже не существовало друг для друга, но в определённый момент жизнь развернулась иным углом.   

 Звонок телефона вырывает из пучины мыслей, утащивших куда- то в самую глубь раздумий и неизвестно от куда взявшегося неистового желания творить. Приходится звонить не раз и не два, пока хозяин наконец не обращает внимание на разрывающийся любимой мелодией телефон.  

 - Ты где? - Джем в университетской столовой и на фоне слышен шум десятка голосов. Они смеются, разговаривают, заказывают кофе и перекидываются последними новостями.  

 - Я в студии. - Бачо поочередно сжимает каждый палец руки до звонкого хруста и вспоминает слова матери, что в старости от этой привычки у него будут трястись руки.

  - Ты сегодня не придёшь?  

 - No*, мне нужно кое что закончить. - он смотрит на часы и удивляется как быстро прошли пять часов, смотрит на заваленный эскизами стол, на красные, с потрескавшимися капиллярами глаза в маленьком зеркале перед ним, смотрит на сточившийся карандаш и грязную от грифеля тыльную сторону ладони. 

 - Скейт отдашь?  

 - Domani*.  - Ты же помнишь, что завтра вечеринка?

 - Конечно. Увидимся. 

 - Не забудь только.  

 Бачо умывается и наливает кофе. С рабочего стола смотрят десятки пар чёрных глаз в костюмах тройках, в длинных рубашках и шортах ниже колена. Они смотрят на него со стены напротив, приколотые булавками к доске, облаченные в узкие брюки на тонких длинных ногах и небрежно порванные футболки, на широких острых плечах. Он лишь ещё раз, снова и снова убеждает себя в том, в чем и так был уверен.

Этот натурщик, приходящий по средам, этот человек в чёрной кепке поверх белых непослушных волос из крайней от лестницы квартиры, эта спина за дверью, этот маленький порез на правой щеке все это создано для его одежды. Вернее, Бачо вдруг осознал, вся его одежда, которую он создавал вот уже на протяжении трёх лет была сшита для одного лишь человека. И человека этого звали Итан.

 День пролетает как минута. Взглянуть в окно и обнаружить, что уже стемнело, что небо подернулось тёмной дымкой, робко рассыпав по своему полотну редкие звёзды. Бачо нравилось, что его студия находилась в самом центре города, на двадцать шестом этаже, в одном из трёх самых больших бизнес центров. Высокие потолки, стены, не пропускающие не звука, гладь живущего своей жизнью города под ногами.

 Обстановка студии позволяла с головой окунуться в себя, в свои мысли, желания, идеи, планы. Позволяла работать сутки напролёт и не отвлекаться на случайный щебет птиц или на голоса соседей снизу, на проезжающую под окнами машину, на слишком громкий смех из окна напротив. 

 Внизу, на первые пять этажей раскинулись сети ресторанов с вкусной, но дорогой едой и круглосуточный магазин. Можно было неделю сидеть в студии и не разу никуда не выйти. Еду доставят в течении десяти минут. Свежая вода всегда течёт из блестящих кранов на кухне и в ванной. 

 С очень частой периодичностью, как минимум каждый месяц, Бачо выключал телефон, отключал интернет на ноутбуке и с головой уходил в работу. Он снимал со стены часы и прятал их в шкаф, опускал плотные жалюзи на панорамных окнах и терялся во времени, отказываясь подчиняться его течению.

  Он спал когда хотел спать, ел, когда чувствовал голод и до боли в спине и глазах безостановочно рисовал, писал, чертил, вырезал и сшивал, рвал, кричал от злости на безликий манекен, напевал песни на известном только ему языке, снова шил, ранил пальцы и облизывал ранки языком.

 Он выходил голый из горячего душа и большими глотками залпом выпивал стакан воды, заваривал растворимый кофе из пакетиков, подолгу стоял перед окном, вглядываясь в огни ночного города, следил, как они, поочередно закрывая глаза, засыпали, отдаваясь в объятия ночи, сновидений, секретов и желаний. 

 Сон, изгнанный литрами кофе и возбужденным от потока идей и мыслей мозгом, обиделся, громко хлопнув дверью ушёл из студии и из уставших глаз Бачо. Он снял очки и закапал уставшие глаза, потёр виски и помассировал шею, заклеил пластырем порезанные пальцы и обнаружил, что из десяти пальцев порезаны девять.

 Он включил телефон и нашёл в плейлисте Шёнберга- любимый композитор строгого дорогого отца, нажал на плей и прикрыл припухшие тяжелые веки.