Онлайн чтение книги Цветы зла The flowers of evil
Цветы зла. 1-3

Стоит отметить, что Стефану потребовалось не много времени, дабы сделать то, что задумывалось, потому что человек он был динамичный и большой энтузиаст; Его Высочество на второй день своего пребывания в Эквадоре начал руководить строительством новых галер; ещё через неделю были понижены налоги и созданы комитеты для нуждающихся; военным роздано золото. Был оглашён мир в пределах двух государств, запрещался выезд заграницу до особого распоряжения и, чтобы избежать бунта торговцев, из собственной казны принца выплачивались пособия всем, кто был вынужден оставить работу из-за вынужденных ограничений. Всего за месяц Сицилия и Эквадор вышли из кризиса и удерживали свою экономическую стабильность. Дориан, занятый разработкой плана проведения боя в море, был также научен Стефаном всему, что тот знал сам; вместе они дорабатывали и изменяли чертежи новых судов, обменивались идеями и обсуждали стратегию дальнейших действий. Нельзя не упомянуть о том, как восхищение народа передавалось из уст в уста, и в конце концов имя принца стало известно всем.

Его Высочество поднималось поздно по сравнению с Его Величеством, однако, несмотря на это, своей безграничной и некончающейся энергией, он поднимал и будоражил весь замок; все знали, если в западном крыле раздался смех, то это Его Высочество проснулось и уже шутит над каким-нибудь слугой или Дюбуа. К слову, Дюбуа его ненавидел, потому что юмор Стефана был своеобразен, и юноша стрелял своей речью, отчеканивая каждое слово, обижая и задирая камергера колкими замечаниями, хотя, признаться, делал это не со зла, так как это была обычная манера его общения. Прислуга полюбила его за щедрость и снисходительность, за добрый нрав и весёлость, которых так не хватало Дориану, и который уже одним своим видом вселял страх в окружающих, в то время как с появлением Стефана обстановка сменялась с напрягающей на расслабляющую, и принц, довольный и дружелюбный, распологал к себе всех, независимо от положения.

Дориан, не привыкший к подобным вещам, сначала принял Его Высочество за сумасшедшего и был поражён его поведением и обращением с «людьми низшего слоя»; каждый раз, когда тот шутил и заливался хохотом, лицо императора принимало недоумевающее выражение, потому что ему казалось, будто это смеются над ним. Однажды, видя его равнодушное лицо, Стефан смолк:

— Почему вы бесстрастны к шуткам, сударь? — произнёс он с явным беспокойством. — Или я задел вас?

— Над чем вы постоянно смеётесь? — не без интереса спросил Дориан.

— Неужели вы думаете, будто над вами?

И Стефан улыбнулся, качая головой, видя кивок — в этот момент второй не сводил с него глаз. Всё в нём было необычно и величественно; его мягкий, но уверенный голос и резко меняющаяся интонация, походка и манера себя держать — всё это было в ново Дориану, и он, словно опасаясь этой непривычной живости, наблюдал за ним со стороны, думал и анализировал, но не мог понять причину такой вычурности, потому что его сердце, грубое и давно в пыли, не хотело принимать душевных порывов или вносить красок в существо своего хозяина. Но как бы ни старался император сохранять равнодушие, смех, звучавший теперь всюду, покорял и пленил его душу, отгоняя сомнения и давя в нём колкость, взращивал давно забытые и светлые чувства.

***

В кухню, где всё жарилось и парилось, вошёл Дюбуа. Перед его носом то и дело мелькали кухарки в фартуках, — они носили подносы, чаши, что-то готовили или переговаривались — и всё это происходило в небольшом помещении, где в противоположном центре стояла женщина лет сорока, с грозным видом ругая молодую девчонку. Когда камергер подошёл к ней, она отпустила служанку и воскликнула:

— А! Вот и кощей пожаловал! Садитесь, ваше бесподобие, — с этими словами она указала ему на стул у стены.

— Когда-нибудь я оторву тебе твой язык, Марго.

Они были приятели. Родом из одной местности, оба простые и объединённые общим несчастьем, главная кухарка души не чаяла в своем друге гораздо выше неё положением, а он лелеял её, так как она была единственной, кому он мог бы сказать о всех возникших у него в душе переживаниях. Он сел, и она подвинула ему тарелку с кашей.

— Ты совсем исхудал! Почему ты заходишь так редко?

Дюбуа лениво возил ложкой и театрально вздыхал.

— С появлением этого принца мне нет покоя! Он меня извёл! С утра он зовёт меня, но я должен быть в покоях у государя — всем нужен Дюбуа, всё нужно успеть! А этот сопляк… слышала бы ты, какими словами он меня называет! Как он задирает меня! Встанет, испортит настроение, а сам, счастливый, пойдёт к Его Величеству!

— Мне кажется, ты зря на него наговариваешь. Он очень милый мальчик, а ещё ему нравятся финики и он часто просит именно меня приготовить их с орехами …

— Нет, нет, Марго! — Дюбуа всплеснул руками так, что она подскочила на месте. — Ты не понимаешь как и все остальные! А государь то смотрит на него во все глаза! Вот так! — и он изобразил это, приблизившись к её лицу. — Он шпион, а вы все любезничаете с ним, подвергая опасности государство! Я говорю вам — настанет день и мы все будем кланяться ему, как хозяину. Он нас погубит! Он тот ещё мерзавец! — подобно обиженному ребёнку, камергер начал через силу глотать кашу. — Он подберётся к повелителю, воспользуется его доверием и тогда…!

— Что за ужасные вещи ты говоришь!

— Нет! Я должен помешать этому! Я должен следить за ним, за каждым его шагом. Когда они отправятся покорять флотилию руальского хана, я буду сражаться с ними — этот негодяй может воспользоваться тем, что никого не будет рядом с императором и сделать то, что задумал!

— Но твоё место в замке! С ними отправится де Балю.

— Я попрошу взять меня с собой. И пусть я умру, но не не позволю навредить государю — это мой долг.

***

Стефан вытер пальцы о платок и отодвинул от себя поднос. Рядом стоящая служанка поднесла ему пиалу с водой и он смочил в ней руки.

Сегодня он был молчалив; его лицо было спокойно и неподвижно, говорил принц мало и неохотно — потому все слуги, стоявшие в комнате, невольно напряглись и поникли, наблюдая за тем, как он сидел за столом, оперевшись щекой на кулак. Но даже в такой позе во всём его теле было что-то красивое и лёгкое — что-то, отчего человек притягивал к себе случайные взоры.

Самый близкий из его слуг был Давид — гвардеец в отставке, светлоглазый и без одной руки, сейчас он стоял за его спиной, а его голову одолевали мысли. Удручённый видом Его Высочества, Давид сделал жест, повелевающий всем выйти. На него обернулись с недоумением на лице.

— О чём вы думаете, господин? — спросил он, внимательно всматриваясь в поникшие глаза Стефана. — Вас что-то беспокоит?

— Нет, я просто устал, — из его груди вырвался тяжёлый вздох. — Ты же знаешь, что у меня много дел. Меня мучают сомнения по поводу императора — он очень странный человек и я не знаю чего от него ждать. Мы оба друг другу не доверились до конца, а он вспыльчив и угрюм.

— Мне наоборот показалось, будто он чрезвычайно тих.

— Да, так и есть, но он подозрителен, по его лицу очень сложно узнать о чём он думает. В какой-то степени мне жаль его — он нелюдим и одинок. Неужели у него никого нет?

— Я не знаю насколько это правда, но давно, когда вы ещё не держали в руках меч, был заключён брак между ним и принцессой Кастильской.

— Что же стало с этой принцессой? Она убежала, как только увидела его недовольное лицо?

— Вы шутите — хороший знак. Это мне не известно, более я ничего не могу сказать. Не удивлюсь, если он придушил несчастную собственными руками, ведь мы не наблюдаем её в замке. Интересно то, что у него до сих пор нет наследника — наверняка он уверен, что будет править долго, иначе как можно рисковать так в здравом рассудке? — мужчина издал смешок и откашлялся.

В ту же секунду дверь открылась, и в комнату вошёл де Балю. Стефан, за секунду сменившись в настроении, приветствовал того радостным воскликом и предложил разделить с ним ужин — Шоссе кланялся и отказывался.

— Я пришёл, чтобы убедиться, что вы в добром здравии.

Стоит сказать, что при этих словах у принца, который был ещё и хитрым лисом, созрел план. Его любопытство не раз притягивало к нему неприятности, но он был заядлым интриганом, а потому всякого роды дела и вещи, его не касающиеся, начинали относиться к нему тотчас же.

— Очень радушно с вашей стороны, мой друг. Давид, принеси нам вина! Я хочу, чтобы мы встретили гостя как следует … отказы не принимаются, не пытайтесь уйти или отвертеться, я не пущу вас. Мы должны лучше друг друга узнать, сударь! Вы расскажете мне о себе?

— Право, я неинтересный человек, Ваше Высочество. Вам не положено тратить время на таких простых людей, как я. Позвольте мне …

— Вздор! Садитесь же, садитесь. У нас есть вдоволь времени, чтобы поговорить. Я о ваших подвигах наслышан. Правда ли, что однажды вы повалили медведя голыми руками? Я был ещё ребёнком, когда услышал о вашем славном имени — вы уважаемы везде… или битва с игмурцами при башни Марион?! Имея с собой лишь затупленный клинок, вы сражались с двадцатью врагами и победили! Невероятно! Невозможно! Вы человек с огромной внутренней силой. Кого не спроси, к кому не обратись — а все знают доблестного канцлера Шоссе де Балю! Поднимите же ваш бокал! Я хочу, чтобы первый тост был посвящён вам.

— Ваше Высочество, не стоит…

— Пейте, сударь! Иначе я буду вынужден положить, что вы меня не уважаете.Первый бокал был быстро осушен.

***

Ровно через час де Балю верил сам и пытался уверить Стефана, что они не могли не встречаться раньше; что принц самый верный его друг и соратник; и что если бы Его Высочество сказало прыгнуть в огонь, он бы ни на секунду не задумался и не пожалел своей жизни. Прижимая молодого человека к себе, целуя в щёки и хлопая по плечу, канцлер, весь красный и весёлый, рассказывал о множестве битвах, в которых он участвовал; о том, как в молодости ему приглянулась некая дама и он страдает по ней уже много лет, хотя даже не знает её имени; о том, что часто ностальгирует о том времени, когда император был ещё совсем ребёнком и сердился из-за того, что ему доверяли только деревянный меч, а не настоящий. Услышав в его пьяной речи имя Дориана, принц, уже сам достаточно выпивший, встрепенулся и навострил слух:

— А каким замечательным мальчиком он был … — произнёс Шоссе, откидываясь на спинку стула с графином в руках и всхлипывая. — Он мне как сын.

— Где же его родители, друг мой? — спросил Стефан, наконец радуясь достижению своей цели.

— О… его матушка умерла при родах, Ваше Высочество, а покойный император умер от отравления.

— Как? Неужели …?!

— Верно мыслите, но прошу вас — тише. Вы хотите знать об этом? — на свой вопрос де Балю получил незамедлительный кивок. — Что ж … ему подсыпали яд в лекарство, которое он принимал … смотрите-ка, мы выпили с вами целый графин!

— Но кто отравил Его Величество?

— Кто отравил? Вопрос хороший… — так заключил канцлер, скрестивший руки на груди и смотрящий куда-то вверх — он просидел в таком положении несколько минут.

Стефан, понимая, что Шоссе вот-вот уснёт, кинулся осыпать его вопросами.

— А что принцесса Кастильская?! Сударь! Сударь?

Шоссе умел спать с открытыми глазами. На всю комнату раздался храп, и принц ударил кулаком по столу, раздражённый тем, что почти ничего не узнал. Давид, стоявший у двери, был позван.

— Позаботься о нём. Я выйду на балкон, проветрюсь, — встав, он пошатнулся. — Нет, нет, со мной всё в порядке. Отведите господина де Балю в его покои и оставьте меня.

Приказ был исполнен, а Стефан, рассудок которого мутнел с каждой минутой, выйдя на свежий воздух, вцепился в перила и вдыхал ароматы цветов. Вид с его балкона открывался на сад, и он пытался сосредоточить своё внимание на двух тенях в зарослях. Его голова разрывалась от мыслей и догадок; он пытался понять какой душевный переворот принесла загадочная смерть покойного императора в сердце Дориана, но тщетно. Он спрашивал сам у себя, кто мог так приблизиться к правящей семье, что имел свободный доступ к покоям правителя. Камергер? Охрана? Нет. Он мыслил слишком просто, поверхностно, и сам это понимал.

Вдруг две тени зашевелились, сходясь в фигуры, и вскоре, напрягая зрение, Стефан разобрал в них незнакомого слугу и Его Величество, которому откланялись и оставили одного. Дориан медлил уходить, стоя в тени деревьев, и так принц понял, что теперь они вдвоём глядели друг на друга через темноту. Замеченный в свете, исходящем из его покоев, Стефан уловил, как часто начала вздыматься у него грудь от волнения — не выдержав и развернувшись обратно, он быстро зашагал в спальню, чувствуя, как у него горит всё лицо.

«Ну, Ваше Величество, — думал он, — надеюсь кто-нибудь из нас погибнет в походе».