Онлайн чтение книги Цветы зла The flowers of evil
Цветы зла. 1-1

Это было дивное и безжалостное время, которое сохранилось в памяти как эпоха кровопролитных войн и всемирной смуты; время, когда все материки были во власти нескольких мощнейших государств, а люди ещё не делили моря и океаны, не открывали новой земли и верили, что кровопускание излечивает отравление ядом; в конце концов время, когда люди делились на слабых и сильных, зависимых и независимых, угнетённых и угнетающих.

Итак, почти весь простор Земли, её необъятность и масштабность были во власти Великой Древней Империи Эквадорцев, чьи злые помыслы осуществлялись с удивительной для тех времён скоростью, вселявшей ужас и страх соседним государствам. С момента её основания и до эпохи описываемых событий, правителям этой земли не были чужды агрессивные способы завоевания, а потому, ни одна другая страна не могла сохранять такой привлекающий нейтралитет — кто-то присоединялся к Эквадору, кто-то объединялся между собой и создавал союзы, но сколько бы не прилагалось совместных усилий, мощные крепостные стены и донжоны замков, построенные из кирпича, никак не хотели рушиться и поддаваться оружию.

Императором эквадорцев был молодой (что чаще равняют на безопытность) Дориан, который в народе получил прозвище Кровавый — будучи тонким непревзойдённым тактиком, применившим впервые меч на поле боя почти в шестнадцать лет, он, непоколебимый в своём безверии в судьбу и удачу, полагался лишь на собственные силы, держа рядом с собой нескольких человек, которым доверял свою жизнь и прислушивался к военным советам. На главной площади столицы каждый день глашатай объявлял о казнённых изменниках, чьи семьи и целый род выставлялся как позорный и немилостивый императору.

Но, по закону этого мира, ничего не может править одиночно, ибо не существовало бы тогда различий между людьми и их культурами, религиями и ценностями — это уже хаос, вымирание, регрессивность и духовная отсталость от не существования разницы. Всякое сильное затмевает сильнейшее, и подобно Эквадору, на юге раскинулось хоть и уступающее по территории, но не по военной мощи государство — Сицилия, окружённое водой почти со всех сторон света, имевшее самый большой по количеству и величайший по нововведениям морской флот. Правящий там Генрих, король преклонных лет, был по своей натуре гибким и гуманным, предпочитая решать все дела мирными договорами и созданием союзов — одни хвалили его за миролюбие, другие называли трусом, но это не меняет того, что сицилийцы были счастливее эквадорцев, и не раз имя Генриха было воспето в стихах, а в народе он получил прозвище Мирный.

С ходом времени главная проблема начала всё чаще бросаться в глаза, и в конце концов люди разных взглядов сошлись в одном — мир окончательно утонул в войне. Стало ясно, что воюют теперь не народы за культурное превосходство, а правители за авторитет в мире; ресурсы для оружия и снаряжения армий кончались, люди беднели от налогов и плакали по родственникам, ушедшим на войну. Десятки тысяч людей гибли, сражаясь за то, что для них не имело значимости, и однажды Эквадор потрясли массовые восстания и революции, а Сицилию сразил голод и чума.

Прошло немало лет, прежде чем в истории появился человек, ради которого мы и затронули политическую обстановку.

***

— Государь! — в зал, где сидел Дориан с канцлером, вбежал запыханный Дюбуа.

Император, от природы наделённый хорошим сложением и высоким ростом, стоял перед огромной картой, раскрытой на полу. Этому человеку нельзя было дать меньше тридцати, хотя то было не так. Его манера держать руки за спиной, и сухой, проницательный взгляд, выдавали в нём некую отчужденность от всех и закрытость, хотя сам он, порой, заинтересованный в чём-то, вскидывал брови и его мимика приобретала живой, неповторимый оттенок. Он обладал широкой, свободной поступью, и сейчас был в расшитом золотыми нитями тёмно-красном кафтане, больше походившим на сюрко без рукавов.

Поодаль от него находился великий канцлер Шоссе де Балю — плотный мощный мужчина, по которому видно было, что это человек добросердечный. Народ любил его, а потому во всём Эквадоре нельзя было найти кого-то, кого бы он однажды обидел. В людях он разбирался хорошо, и Дориан, зная это качество, нередко прибегал к его помощи в делах должностных.

Вбежавший же никто иной как камергер Вильям Дюбуа — правая рука императора; маленького роста, но ловкий и быстрый в движениях, он был вторым человеком после правителя во дворце по ряду причин: его боялись так, как не боялись даже канцлера, он выполнял долг службы ревностно и усердно, и каждый знал, что если какой-нибудь несчастный посмеет выразиться в его присутствии неугодно или забудет о своих обязанностях, то Дюбуа за одеванием или завтраком государя может нашептать тому множество о человеке, и тогда о, горе всем! Это был тот, от которого невозможно утаить всякую тайну, и головы всех изменников и лжецов были на совести этого малого. Однако, нужно признаться, он никогда не злоупотреблял положением и не брал взяток; он был единственным человеком, который мог свободно входить в императорские покои, шутить в присутствии Дориана и нередко с ним же, ведь помимо должности, он был ему ещё и другом.

— Сицилийский посол просит вашей аудиенции, — сказал Дюбуа, наблюдая за реакцией своего господина. Ответом послужил кивок.

Через несколько секунд перед ними предстал молодой человек в платье, пошитом на иноземный лад. Когда он поклонился, одно из перьев шляпы упало ему на лицо, и ему пришлось сделать довольно некорректный жест, чтобы смахнуть его. Он встретился взглядом со всеми и улыбнулся, а Дюбуа шепнул ему, что он паршивый пёс. Дориан окинул его с головы до ног, поражаясь вычурности наряда.

— Ваше Императорское Величество! Я рад видеть вас в добром здравии и очень благодарен, что вы уделили мне время.

— Твой король, Генрих, видимо желает сказать нам что-то важное, если велел тебе переплыть Атлаское море и идти без проводника по незнакомой земле в разгар смуты. Читай, — сказал Дориан, указывая на свиток, который тот держал в руках.

Не найдя что ответить, посол вновь тряхнул головой и развернул письмо.

— «Я, Король Сицилии, Генрих V, обращаюсь к тебе, моему давнему врагу, но вместе с тем всегда желанному другу, Ваше Императорское Величество, Дориан Кравской. Я бы хотел, чтобы когда ты слушал это письмо, то забыл о войне, которая долгие годы идет между нашими странами во имя всех твоих людей, находившихся в подчинении. Война измотала мой народ, породила смуту, и я знаю, что таково положение везде, а потому предлагаю тебе заключить мир или временное перемирие, дабы все мы могли забыть о войне, которая не нами развязана, но которую мы можем завершить, и коим бы поступком остались в памяти многих людей … ».

— Тоесть Генрих действительно считает, что одним письмом сможет завершить войну, идущую несколько веков? Считает, что если отправит мерзавца посла в сердце Эквадора, в город Гоцель, ко мне, то скоро непременно получит письмо о предложении мира? — спросил Дориан, ловя взгляд чужеземца.

— Именно так, Ваше Величество, — ответил посол, удерживая напряжение между ними и ехидно улыбнувшись. — Или вы думаете, что мне так хочется быть в государстве, где гостей обзывают псами люди из императорского дворца, и где, по слухам, каждый прямо-таки сияет величием?

Де Балю схватился за рукоять меча, а Дюбуа, узнавая себя в этой нелестной характеристике, покраснел и открыл рот. Дориан не сводил с того глаз.

— Не советую, ваше сиятельство! — проговорил посол, обращая внимание на де Балю. — Я пришел с миром, а не с раздором. Позвольте и мне, если слова моего государя вас не убедили, сказать вам то, что я думаю о давней вражде между Сицилией и Эквадорской Империей.

— Кто ты такой, чтобы так говорить с Великим Императором?! — взвизгнул Дюбуа.

— Пусть говорит.

Посол улыбнулся, глядя на камергера, который стоял раздраженный и задетый колким словом.

— Ваше Величество, я хотел бы обратить внимание на одну вещь, про которую все забывают в войне — на человечность. Вы, имея у себя в подчинении стольких людей, обширную территорию, а главное сердца и умы слуг, везде следующих за вами; вы, чей голос доносится от Готсбурга на севере и до Аравима на востоке; вы, чьё имя оставит за собой кровавый, но справедливый след, подумайте, как несчастны все те, кто находится рядом с вами и подле вас, ведь все люди, которые сражаются в постоянных походах и их семьи — глубоко и давно несчастны. Наши страны в долгах, нас одолела смута. Я знаю, Вы думаете об этом, и думаете постоянно, но подозреваете, что как только вы отступите, мы нападём на ваши земли, разграбим и обездолим их, но разве мы не в одинаково-невыгодном положении? Это обоюдный проигрыш, потому что действия двух господ во имя блага, как казалось бы, народа, сделало этот народ грубым и показало какой высокой точки могут достичь страдания. И нужно сделать всего шаг, Ваше Величество, чтобы в один день осчастливить всех, пережить голод и наказать изменников, разразивших восстания и революции. Как могут император и король называться императором и королём, когда главная задача всякого правителя — править справедливо, бескорыстно и во благо?

Дориан внимательно разглядывал лицо посла, а де Балю и Дюбуа побледнели, переводя взгляд с безрассудного несчастного на императора. Наконец второй вздохнул и посмотрел вниз, на карту, лежащую у его ног.

— Я услышал тебя. Ты можешь идти.

Поклон, шаги и тишина. Слуги были испуганы молчанием Дориана и вскоре Дюбуа спросил Его Величество почему мерзавец ушёл с головой на плечах. Дориан повернулся к ним, глубоко задумчивый.

— С самого моего рождения люди боялись меня, всегда подчинялись приказам и никогда не спорили со мной, не язвили. Сегодня я впервые ощутил то, чего никогда не ощущал.

— Чего, Ваше Величество?

— Стыда, — император видел, как удивление отразилось на их лицах. Горько усмехнувшись, он сошёл вниз по лестницам. — И всё же в этом что-то есть, вы так не думаете?