Онлайн чтение книги Корбан, не Даллас Corban, isn't Dallas
Рассказ № 2. Древности рядом.

Москва будет прекрасной. То, что это обещание не является пустым лозунгом, доказывает та энергия, с которой за последние два года принялись за полную перестройку Москвы.

Фейхтвангер Лион. Москва 1937.

Древняя машина для убийства, которая пылилась на чердаке музея в Ганновере чуть ли не со времен Наполеона, была налажена и отправлена в крохотный милый городок.

Жан Рэ. Красноглазый вампир.

Всем известно, что лучший антиквариат на юге России можно найти в ростовских старых лавочках, на базаре на славной улице Станиславского. Сколько раз она меняла свой облик, и нередко можно было найти брусчатку под современным вспучившимся от стихии серым с буроватым оттенком асфальтом.

Сколько историй, сколько лет, войн и мук, преступлений и страстей изведала эта улица! На ней жил даже основатель вирусологии, впервые выделивший вирус табачной мозаики как самостоятельный тип организмов, а не просто каких-то мелких бактерий, не видимых в микроскоп, Дмитрий Иосифович Ивановский. В доме 75, правда, пал жертвой порока пьянства и сопутствующего ему цирроза печени в возрасте каких-то 55 лет! Но его наследие живо, и на «блошином рынке», вечном, как сам город и не только он, старик продавал старые книги. Правда, мало, кто подходил к нему даже просто посмотреть на книжные издания 1900-1920 годов, мудрость века минувшего мало интересует вечно спешащую неведомо куда молодёжь.

Но сегодня это было не так? Лавочку накрыла угловатая и живущая своей жизнью густая тень. К пенсионеру подошли двое, сосредоточенно изучая ассортимент. Старик с тростью и при сером пиджаке со шляпой. Его глаза, скрытые неброскими чёрными очками в серой, стальной оправе, смотрели на старые книги с крайним интересом. Второй, выше ростом в кепке, в молодёжных солнечных же очках и загорелый по-летнему, одетый в простые синие штаны и дутую осеннюю буру кожанку, водил крепким пальцем по переплётам и выбирал что-то понятное лишь ему. И указал на старый выцветший переплёт ещё дореволюционного времени.

- Уважаемый, скажите, это тот журнал, где опубликовали труд Ивановского? – спросил мужчина развязным тоном, а сам листал со скоростью стенографиста.

- Да, за сотню рубликов продам. Мало, кто читает.

- По рукам. – покупатель мысленно сморщился от того, как обращались со столь ценной вещью, но видом своим этого не показал.

Вскоре труд русского учёного перекочевал в незаметную староватого вида сумку в тон куртке и потому мало заметную. Гопники посмотрели на этих двоих и поняли полную бесполезность подрезания у них карманов.

Вскоре загорелый мужчина посмотрел глубже в убранство лавки, и его внезапно как током ударило, да и заскучавший старик быстро оживился.

- Уважаемый, а что это за урна для праха за Вами на прилавке? – спросил он чётким, явно изменённым голосом.

- А, это, просто откопали в Средней Азии, кажется, в Казахстане. То горшок какой-то, не прах там, ха-ха! – криво улыбнулся продавец. Так, понятно.

- Сколько стоит? – небрежно спросил старик с тростью?

- Триста, а то стоит-стоит, толку никакого, разве что горшок для цветов.

- Хорошо. Держите.

- Вам упаковать?

- Можно. – старик отвечал односложно, скрывая презрение и понимание ситуации.

Когда они шли пешком по Соборному переулку через парк Горького, мужчина нёс покупки, а старик тростью привычно расчищал себе путь от молодёжи и собак, ведь на дворе день, и детворы много, не все замечают что-то, погружённые в свои игры. Но это старика не раздражало уже давно, благо цель их похода была с ними.

- Корбан, Вы чувствуете Их в урне Древнего Народа? – с лёгкой усмешкой спросил он.

- Разумеется, Ян, оно кричало, семафорило о своём присутствии ещё с Большой Садовой, теперь надо проверить то, что мы слышали от старого КГБ-шника.

- До Мечникова дойдём быстро, благо погода хорошая. А скажите, Корбан, сколько лет Вы дадите урне? Я – тысячу триста, тот срок, когда человечество стало рассеиваться по планете.

- Чуть раньше, словно часть Древнего Народа спасалась от сородичей в войне, расширяя ареал человечества. Тысячу четыреста, где-то так. В том гранитном столбе, останки которого были на Пушкинской, кажется.

- Вероятно вполне, но этому противоречит резьба внутри. Посмотрите.

Корбан посмотрел, прочитав на Языке Моря надпись. Она гласила «Здесь покоится прах Канаха Морехода, что привёл народ наш в Степь Погибели и изгнал зверей-колонн». Да, Ян был прав, этот язык сто лет назад в этих местах отсутствовал, его предшественник, валузийский, был стёрт народом Канаха навсегда, а мегафауна была плохо владеющим металлами валузийцам неподвластна. Именно они первые пошли по миру, но канахи не оставляли врагов и вытеснили их, истребили в Войнах Очищения, после названными, лишь в Сибири они основали свои анклавы и были уничтожены тюрками сотни лет спустя.

Но часть валузийцев не погибла, Корбан с крайним упорством предположил это после нахождения у Мёртвого Донца жадеитовой части нагрудника. Явно валузийского происхождения. Значит, Страна Снов не исчезла давно, раз от неё что-то осталось. Не бывает артефактов возрастом больше века-трёх без особого хранения, а тут редкий жёлтый жадеит с иероглифическими полустёртыми надписями был в сырой земле и явно не хранился, как надо. На основании этого Корбан говорил, что часть их общин стала пастухами, скотоводами, и в донских степях до истребления казаками и русскими чувствовали себя вольготно.

Собственно, ради подтверждения этого Ян и согласился пойти искать антиквариат. Если Они в нём и в местности, куда они шли, совпадут по облику, значит, на Мечникова жили последние валузийцы на свете.

- А как же они не выродились, если их было меньше трёх тысяч, Корбан? – спрашивал тогда Ян, а сам смотрел в те места, видя по Их искажениям, что и когда произошло. В большей части деталей Корбан прав, не зря там райончик, мягко скажем, своеобразный. Стык эпох, смерть, лабиринты, мысленные образы лесов – черты жизни древних народов – были там обильно.

- Значит, они жили несколькими общинами между посёлком Каменка и нынешней улицей Мечникова, не зря оттуда смертью несёт. Они восстали против СССР из-за строительства на улице Нансена железной дороги, перекрывшей их пастбища, как и самой улицы. Их всех уничтожили в Великую Отечественную войну, когда они пошли на сторону Гитлера. В архивах времён так называемого Сталина было огромное число национальностей, которые были ассимилированы, кто от кого произошёл.

Хрущёвцы уничтожили кладезь исторической информации вместе с компроматом на себя, не утруждаясь изучить детали, многие народы позже насильно приписывали к другим.

- Проверим это во всех планах, придя туда самостоятельно. Недосуг верить слухам.

Пройдя по улице Мечникова в сторону зоопарка через Комсомольскую площадь с бурно оцененными тайнами 1915-1923 годов, они прошли всё, впитывая смерть, этот запах. Сколько смерти, сколько криминала и жестокости, а рядом – общежития военных и войсковая часть, что добавляло тонов. Дома пахли кровью и смертью, если присмотреться к миру не как к должному, а, как к ширме. И улица Ивановского – как кстати про него вспомнилось! – тоже несла в себе следы чего-то иного, древнего. Словно тут был город иного народа. Теперь они оба знали, какого именно, и откуда он пришёл. Из донских степей спасшиеся жители Страны Снов основали новый стольный град, но в Российской Империи их били вместе с крымскими татарами и турками, с коими многие поколения смешивался этот народ, и город был сровнён с землёй, и лишь иной мир помнит тот город. Град Полной Ночи, Арунгтайн.

Жить тут бы не хотелось, и в нынешнюю пору местным приходится постоянно ощущать взор из прошлого, чуяли все, но не могли объяснить ощущение бездонной пропасти. Не знали сути.

Но Ян и Корбан знали. И подтвердили свои теории с лихвой.

И увидели, что дух, оставшийся после какого-то события или от кого-то, что намного реже, не остаётся неизменным и не рассеивается в ничто, а тоже растёт, меняется, становясь чем-то иным, большим. Так и Арунгтайн, зловонный и полный злодеяний крохотный по нынешним меркам город без водопровода и канализации, где приносили в жертвы людей и животных, оставил дух, нездешняя красота которого равнялась просторам космоса, чья красота, кстати, - тоже изменившиеся отголоски прошлого, ставшие нечтом большим и совсем иным. Вратами туда, куда не ведали сами жители города, в иной мир.­