Онлайн чтение книги Темное сердце Dark heart
Созвездие 3. Эшафот.

Трапезная. Приятное из приятнейших слов. А как оно звучит! Трапезная. Здесь всегда стоит вкусный аромат еды, всегда звучат позвякивания серебряной посуды о фарфоровые тарелочки, а в чашках всегда налит сладкий чай, от которого туманным облачком поднимается пар. В трапезной всегда светло и уютно, она полностью расписана разными позолоченными узорами, а на подоконниках огромных окон, которые, словно деревья, тянулись к потолку, стоят горшки с красивыми цветами, как ни странно, цветущими круглый год. Сегодня, как обычно, королева была уже с утра в делах, поэтому в этом прекрасном месте собрались лишь Бартра и Маргарет, а с кухни шел особый запах еды, заставляющий молодых служанок невольно пустить слюнку. Завтракали они всегда не спеша, несмотря на то, что Маргарет – десница, беседуя то о здоровье прошлого короля, то о делах королевы, то о самой королеве, то о других каких-нибудь вещах, которые обсуждают отец и дочь. Королева и сама не прочь покушать вдоволь, медленно смакуя каждую перчинку или сладость в том или ином блюде, попутно успевая поговорить на более обыденные темы, чем королевские дела, поэтому она никогда не запрещала того же делать деснице. Для Элизабет завтраки, обеды и ужины были единственными минутками спокойного отдыха. Это время она всегда проводила без королевской суеты, иногда даже наедине с собой и каким-нибудь очередным вкусным фирменным блюдом поваров. Некую страсть к разным вкусностям она заимела непосредственно после того, как перестала иметь возможность путешествовать с друзьями. Повара шутили, что, отъедая себе бока, Элизабет скоро не будет вмещаться в свои восхитительные платья, сшитые лучшими портнихами Леонеса и подчеркивающие все прелести фигуры королевы. Но с такой беготней по разным делам, Элизабет даже не успевала набрать лишнего грамма. Вот и сейчас не прошло и часа после того, как столица получила в свои руки очередное головокружение от какого-то неизвестного преступника, который успел «перепугать» столько королевств, что его решили спихнуть в Леонес, Элизабет уже торопилась в столичный госпиталь, куда ее срочно вызвали. 

Королева чуть ли не бежала. Ее нутро ревело ей прямо в голову: "ты должна там быть! Не опоздай! Потом будет поздно!" Предчувствие, что если сейчас она не придет, то случится что-то непоправимое, не давало ей покоя всю дорогу. Поэтому Элизабет не теряла ни минуты. Вся вспотевшая, запыхавшаяся, она буквально влетела в небольшое трехэтажное каменное здание, где ее уже ждал мужчина в очках и белом халате. Здание, в которое залетела Элизабет, подобно молнии, когда-то было жилым домом семьи лекарей. Хозяин дома был довольно взрослым человеком и всю жизнь посвятил исследованию трав и новых лекарств. После его кончины вдова по велению покойного мужа перестроила здание под небольшую больницу, конечно, не одна – идею поддержал Бартра - ей помогли святые рыцари. Здесь около десяти небольших комнатушек с двумя - тремя кроватями и два врача, которые были друзьями покойного хозяина. Джермейн – мужчина в преклонном возрасте, с негустыми седыми волосами на голове, с круглыми большими очками, постоянно съезжающими с его большого носа. Он молча дождался, когда королева отдышится, и попросил проследовать за ним, чтобы что-то показать. Элизабет не очень любила такие тайны, ведь всегда после них следовало что-то из ряда ужасного. Затаив дыхание, ей только и оставалось ждать это что-то, потому что Джермейн, кажется, говорить не хотел. Элизабет молча предвкушала беду.

Девушка смиренно поднялась за врачом на второй этаж, ее очень удивило то, что они прошли по коридору в самый конец, к самой последней комнате. Ее даже успело напрячь происходящее: запах здесь стоял отвратительный, он даже заставил ее поморщить аккуратный носик и напомнил тухлое мясо; комнаты все были закрыты, а когда они дошли до нужной им, врач остановился и рядом с дверью на подоконнике большого окна взял две пары перчаток. Он секунду постоял лицом к двери, нерешительно держа ручку двери. Его молчание заставляло ожидать худшего, Элизабет даже сглотнула, чтобы хоть как-то смягчить застрявший ком в горле от переживания.

- Королева Элизабет, вы молоды и красивы, то, что вы сейчас увидите, может вас напугать, - дрожа в волнении, тихо сказал из-за спины Джермейн, - пожалуйста, не торопитесь бежать к больным.

Мужчина еще секунду выдержал паузу, не решаясь открыть эту дверь. Его слова сбили с толку девушку.

- К больным? – переспросила она и угрюмо посмотрела в спину Джермейна.

- Сейчас сами все увидите, - загадочно вполголоса сказал врач.

Джермейн отворил медленно дверь и пропустил внутрь Элизабет. Она сразу же направилась к бросившейся в глаза койке у окна, на которой лежал исхудавший человек. Это был мужчина, лет сорока, почти все его тело было спрятано под одеялом, лицо его было в поту и искривлено в немыслимых болях до такой степени, что десны его кровоточили, а губы были искусаны собственным ртом. Сил бороться с болезнью у него не осталось, поэтому глаза его были закрыты, но, услышав «королева», с трудом приоткрыл в слезах их и отвел в сторону девушки. Элизабет остолбенела от увиденного, измученный взгляд в ее сторону вызвал панику в сердце девушки. Она никак не могла побороть эту предательскую дрожь. Девушка бросилась сразу же осматривать больного, по комнате прошлась волна магической силы, но ее тут же остановили, не дав притронуться даже к одеялу.

- Королева Элизабет, не трогайте. Мы не знаем, что это, вдруг это заразно, - мужчина сжал ее руку, не давая коснуться тела больного.

- Это? Да что же «это» такое, что вы не знаете заразно «это» или нет?! Да к тому еще и запрещаете трогать больного! – возмутилась девушка, напряженно сжимая кулаки.

- Это в ваше благо. Я сам покажу вам, а вы не трогайте.

- Нет! Давайте мне перчатки, я сама рассмотрю «Это»! 

Элизабет разозлено вырвала перчатки из рук Джермейна и быстро откинула край одеяла с тела больного, но увидев «это», ошарашенно прижалась к стене. Элизабет представляла, какое у нее сейчас выражение лица, что это удручает ситуацию, расстраивает еще больше пациентов, но она так и не сумела заставить себя сомкнуть свои пухлые розовые губы. Ее глаза не знали куда смотреть. Жалостливо она наклонилась к мужчине, хотела прикоснуться, погладить и утешить, но она смогла выдавить только чуть ли не плачущее лицо, прикусывая нижнюю губу (откуда взялась эта привычка - кусать нижнюю губу - неизвестно, возможно, с возрастом). Мужчина не мог разглядеть девушку. Все было размазано, слезы постоянно текли, а катившийся пот по лицу скапливался в уголках глаз и щипал белок, будто насыпали соль, из-за этого глаза его были красными, сосуды разбухли, в них пульсировала кровь. Мужчина на одну половину был синим. Все его тело было словно большой кровоподтек, оно словно гнило и разлагалось, как труп. Его рука, нога и половина тела были в болячках, из которых текла гниль и кровь, он ей же и кашлял. Его органы были наполовину уничтожены болезнью – они тоже сгнили. Из-за этого часть живота провалилась, фиолетовая, с тоненькими венами, иссохшая от недостатка влаги, кожа облегала ребра и небольшие комочки в области живота, видимо, остатки от органов. С ужасом в глазах рассматривая эту мертвую гниль в его теле, въевшуюся и продолжающую проедать его, Элизабет боялась даже прикоснуться к этому, казалось, ее прикосновение убьет больного. Или, может, это отвращение не давало ей коснуться? В странном приступе она, наконец, оглядела всю комнату: здесь стояло еще пять кроватей… У одной из них, самой дальней у противоположной стены, копошилось несколько девушек в халатах, видимо, помощницы в больнице, рядом с ними стоял Джермейн, качавший головой и что-то им говоривший. Кажется, тот больной умер. Элизабет снова посмотрела на мужчину у окна, сжав кулаки так, что на комнату раздался скрипучий звук резины, и, стиснув крепче зубы; ей в голову вдарила кровь. Она быстро вернулась к больному у окна и серьезно принялась рассматривать его руку и бок, но ее дрожащие руки были не аккуратны, и она причинила боль мужчине. Она извинилась и продолжила рассматривать. Она старалась как можно осторожней нажимать, перебирать тоненькими пальчиками по болячкам. Она приложила две ладони, создавшийся ветер слегка шевельнул ее волосы, по комнате прошлась волна теплого воздуха, но полегчало всем, кроме больным в этой комнате. В волнении отстранившись, она извинилась перед мужчиной и поспешила удалиться из комнаты. Но на ее извинение мужчина еле благодарно и понимающе улыбнулся. Наверное, это последнее, что сделал в этой жизни этот мужчина, имя которого Элизабет даже не спросила. Убежав из больницы, она торопилась к своему учителю.

- Сильвестр! Сильвестр! – Стоя на пороге дома друида, девушка стучала и пинала деревянную громоздкую дверь, - Сильвестр! 

- Что случилось, Элизабет? – открывая дверь, негодующе спросил старик. - Зачем так долбиться в дверь, дорогая? - продолжал старик, возвращаясь обратно в свою уютную комнату, но тут его схватила рука королевы. Старик опешил.

- Я пришла не чай пить, срочно идемте со мной, - в глазах Элизабет Сильвестр прочел настойчивость, без лишних расспросов он закрыл дверь дома на ключ, показывая готовность следовать за девушкой.

Не зная, куда они идут, Сильвестр еле перебирал ноги, плохо успевая за Элизабет, которая до сих пор тянула его за руку. До полудня оставалось совсем ничего, поэтому королева так спешила обратно в больницу. Придя туда, они увидели, что в комнате осталось на два тела меньше… но четырех больных хватило, чтобы показать всю важность спешки сюда. Их встретил другой врач, он так же проводил пришедших в ту комнату, выдал перчатки и открыл дверь, сказав то же самое, что и Джермейн Элизабет, когда та пришла сюда в первый раз за сегодня. Сначала Сильвестр так же испугался от незнания увиденного, но потом медленно прошел в комнату, вдумчиво разглядывая каждого, часто морщась от запаха, на что ему выдали маску на лицо. 

- Что это, Сильвестр? – взбудоражилась Элизабет, оглядывая зараженных. 

- Сложно сказать, - в раздумьях друид ходил между больными, рассматривая каждого и сравнивая их тела. 

- Я раньше такого никогда не видела…

- Я тоже. 

Так продолжалось некоторое время. Друид подходил то к одному больному, то к другому, а Элизабет безуспешно пыталась лечить своей силой, из-за чего им, больным, становилось хуже.

- Хватит, Элизабет, ты добиваешь их, - вставая со стула, сказал Сильвестр и снял грязные от крови и гнили перчатки.

- Вы поняли, что это? – Элизабет взволнованно взмахнула руками, чуть не упав из-за этого неряшливого жеста.

- Я не уверен, но, кажется, это адская чума. Откуда они прибыли? – вдруг он обратился к врачу. 

Беркли, так звали второго врача, встрепенулся и поторопился дать ответ:

- Я точно не знаю, вроде с окраин Леонеса.

После этих слов друид призадумался, словно складывая пазл, почесал пальчиками бороду и в озарении спросил ученицу:

- Элизабет, как ты думаешь, зачем настолько сильно больному идти в такую даль, как столица Леонеса? Почему здесь одни мужчины? – Сильвестр задавал вопросы, на которые не ждал ответа. Он ждал вывода, который напрашивался сам.

- Они были специально заражены, - прошептала Элизабет, смотря на лежащего мужчину рядом с учителем, - куда дели трупы? 

Беркли не сразу понял, что обратились к нему, поэтому ответил с задержкой, дернувшусь от неожиданности:

- Их вечером похоронят, когда спадет жара.

- Вы должны их сжечь. Всех больных в этой комнате вы должны сжечь, - Сильвестр направлялся к выходу по коридору, попутно заглядывая в соседние комнаты, и, осведомившись, что там все хорошо, он шел дальше.

- Вы хотите сжечь их заживо? – кричал вслед уходящему друиду лекарь. 

- Беркли, они не доживут и до полудня, они уже почти мертвы, - Элизабет успокаивающе положила ладонь на плечо врача, привлекая его внимание к себе, - советую всем провериться в этой больнице, если найдете хоть малейшую болячку, не дайте ей разрастись любым способом вплоть до ампутации конечности. 

Королева ушла. Только что подошедший Джермейн, разбиравшийся до этого с другим пациентом, остался так стоять рядом со своим коллегой еще немного времени. Он обдумывал все, что было сказано сейчас, а на беспокойный вопрос молодой помощницы сказал:

- Быстро проверьте всех больных на признаки гнили и синяков на теле, проверьтесь сами, плотно оденьтесь и не заходите в эту комнату. 

Последовав приказу, девушки удалились. 

В это время Элизабет готовилась к казни заключенного, тяжело вздыхая то ли от плохого настроения, то ли от усталости, которая навалилась на нее внезапно. Полдень близился, и Элизабет направилась к своему месту. Святые рыцари соорудили ей небольшой трон, который должен был возвышаться над эшафотом. Таким образом, королева могла видеть все, что происходит внизу и направлять преступника на путь истинный, как говорит церковь. Для казни был сооружен и сам эшафот, чтобы масса перепуганных людей, которые придут посмотреть на преступника, на страх всех людей, который они сами и выдумали в своей голове, могла все увидеть и разглядеть в подробностях. Казнь проходит через обезглавливание, палач оживленно точил свой инструмент. Через его маску, Элизабет даже показалось, будто он улыбается, спустя столько лет ему нашли работу по его специальности. Было отвратительно смотреть на это зрелище, еще отвратительнее думать. Элизабет всегда ненавидела казни с самого детства, когда ее отец был вынужден казнить преступников, особо опасных для королевства. Смотря на этот деревянный эшафот, в ее голове крутились разные мысли. Вскоре начнется казнь, приведут преступника, и она как «последователь» церкви будет обязана наставить на "путь истинный" заключенного, который будет казнен через несколько минут, а на все это будет смотреть толпа зевак и восторгаться, что очередной страшный-престрашный преступник умрет. Но только они, короли и королевы, десницы и честные святые рыцари, будут понимать, что все это неправильно, что здесь нет ничего радостного, что на самом деле нужно бояться казни, бояться смерти. Но солнце греет, луна освещает ночь, а звезды все также мерцают в небе - вот, что главное для толпы зевак, и сейчас Элизабет будет развлекать эту жаждущую зрелищ публику. На эшафоте появился преступник. Поднялся гул. Затем наступила тишина, говорила королева: 

- Назови же имя свое, грешник, - громко начала Элизабет, как требуется, чтобы затих народ, - назови имя свое, покайся и подними голову свою…

- Этот голос... - прохрипел на выдохе преступник, за что его стукнули обратной стороной секиры, чтобы тот заткнулся. А королева все говорила:

- Да простятся тебе все грехи твои, да будет воля небес, и поднимешься ты в небеса светлые. Да будет солнце светить так же ярко, освещая тебе путь в небеса голубые, и будет воля божья, и примет он тебя в мир лучший, и успокоится душа твоя. Так подними же голову свою и имя назови свое небесам! – Когда Элизабет закончила, она заметила, что лицо грешника спрятано в мешок, что ее очень возмутило. - Маргарет, почему он в мешке?

- Не знаю, Элизабет, - так же прошептала десница, наклоняясь к сестре, - может, они забыли снять его?

Элизабет разочарованно вздохнула, будто вокруг нее одни неотесанные кретины. Хотя если посмотреть с другой стороны, так оно и есть. Добрые и славные рыцари сейчас бороздят по свету или спиваются элем в тавернах, рассказывая разные истории о своих приключениях, битвах и прочем. Сейчас же на службе остались те, кому возраст еще позволяет, люди старой закалки из юности королевы и молодые юноши, которые считают эту службу большой честью и ничего не знают о ней более. Но вспомнив, что эти самые оставшиеся рыцари не раз ее выручали, никогда не подводили и верно служат ей, Элизабет успокоилась.

- Быстро снимите с него мешок! – скомандовала она.

Палач послушно стянул мешок с головы преступника. Наступила тишина. Элизабет пыталась устоять на ногах. Ее начало трясти. От удивления ее зрачки стали словно горошины, губы ее тихо что-то пытались сказать, она тянула руки к какому-то невидимому человеку. Она пыталась делать шаги. Маргарет смотрела туда вниз, на эшафот, не веря своим глазам. Отведя взгляд на сестру, деснице показалось, будто Элизабет плачет, ей показалось. За все года, что Элизабет на троне, впервые Маргарет видела живые эмоции на ее лице, эмоции не королевы, не друида, не ее младшей сестры, а эмоции слабой девушки. Поднялся гул. Люд начал бушевать. Полетели первые камни на эшафот. Увидев реакцию народа, Элизабет отчаянно начала кричать: 

- Остановить казнь! Остановить казнь! - Элизабет всем телом навалилась на ограждение, наполовину перекидываясь через него, толпа взревела, и, пытаясь докричаться до палача, девушка перевалилась через перегородку.

Спокойствию королевы стоило только позавидовать, будто зная, что ее непременно поймает какой-нибудь святой рыцарь, она даже не вскрикнула. Приземлившись в сильные руки, она оттолкнулась от большой груди в доспехах, спрыгнула с рук и побежала, еле подбирая подол платья и чуть ли не падая на эшафот, туда, где в смутном сознании был он. Он был весь грязный, побитый и растрепанный. На лице его было множество кровоподтеков, ран, ссадин, царапин, которые успели загноиться из-за попавшей в них грязи. Его когда-то красивые непослушные волосы висели кусками земли. Он был неузнаваем. Из-за синяков его глаза почти не открывались, но она все равно заметила эти зеленые, как изумруд, глаза, не успевшие за много лет потерять свой блеск. Он был жив. Жив! Ей этого хватило, чтобы броситься прямо вниз к эшафоту и остановить казнь. Неподобающее поведение королевы смутило народ. Начались шептания и слухи. Люд чуть ли не открыто обсуждал поступок королевы. Элизабет, слушая все эти сплетни, начала выходить из себя: 

- Молчать! - крикнула она, - казни не будет! 

Элизабет уложила тело преступника на свою левую руку и приложилась ухом к его груди. Она слышала, как люд разочарованно уходил, кинув напоследок еще камень. Он не долетел до королевы. Он ударился о щиты святых рыцарей, которые выстроились вокруг преступника с королевой, и улетел обратно к людям. Элизабет сейчас было все равно, что происходило вокруг, ведь на ее руках сейчас лежал он. Мелиодас. Его сердце билось, тихо, но билось. Юноша потерял остаток сознания прямо на ее руках, его голова опрокинулась назад, а с уголков губ бежали тонкие струйки крови.

- Быстро в лазарет его! - отпуская Мелиодаса из рук и укладывая на деревянный пол эшафота, приказала она. К ней сразу же подбежал крепких размеров святой рыцарь, осторожно взял тело на руки, и они направились в замок. 

Элизабет шла впереди уверенным шагом, со всей серьезностью направляясь в лазарет во дворце. За ней, не успевая, бежала Маргарет и шел святой рыцарь с Мелиодасом на руках. Святой рыцарь положил его на больничную койку, откланялся и ушел. Королева поблагодарила его за помощь и позвала служанок, приказав отмыть своего старого друга, которой "только что вернулся с важного задания ее отца, прошлого короля, Бартры". Служанки послушно отправились отмывать чуть ли не бездыханное тело Мелиодаса. Пока его отмывали, Элизабет не находила себе места, она постоянно ерзала, ходила взад вперед по коридору, то облокачивалась о стену, то начинала крутить пальчиком кончики прядей своих волос, нервно вырывая каждый раз по несколько белобрысых волосинок, то от безумного нетерпения и беспокойства опускалась на корточки и утыкалась носом в коленки, спрятанные под несколькими слоями юбок платья. Наконец, несколько служанок вышли из банной комнаты, за ними вышли двое крепких парнишек, которые волокли носилки. Служанки явно не ожидали увидеть здесь королеву. Элизабет заметила это недопонимание и улыбнулась:

- Спасибо, что выполнили мою просьбу так быстро. Вы свободны. А вы, юноши, идемте в мои покои, его лечением я займусь сама. 

Юноши послушно кивнули и отнесли Мелиодаса в покои королевы, где их поблагодарили и так же отпустили отдыхать. Элизабет осталась с ним наедине. Она долго всматривалась в это лицо. По ее виску скатилась капля пота. Ее сердце так колотилось о стенки груди, что казалось, оно вот-вот выпрыгнет. Она до сих пор не могла поверить, что это он. Сейчас, когда его отмыли, эти детские черты лица были ей так знакомы: его блондинистые волосы были сырыми, по ним стекали капельки воды, а эта его прядка на макушке опять торчала, даже мокрая, она не хотела укладываться; его кожа теперь не казалась такой испорченной ранами, остались лишь синяки, царапины, ссадины и прочие порезы. На его теле было почти тоже самое, только появились два шрама на животе, которые Элизабет очень не понравились, она была смущена. Но смущена не видом оголенного торса ее старого друга, а тем, что раньше их не было, а сами расположения шрамов были намеренными, а не случайными, словно пытались что-то проткнуть. Это девушку очень обеспокоило, но ее мысли до сих пор были непостоянными. Она приложилась ухом снова к его сердцу, оно тихо билось. Она начала прислушиваться к другим частям тела. Где-то бурлило, а где-то она услышала биение сердца, она подумала, ей показалось, но ей не почудилось - в пяти местах билось пять сердец, а в двух, где было два шрама, была тишина, не было ни единого звука: ни биения, ни бурления. Посчитав это странным, она отложила это на потом и принялась залечивать оставшиеся раны. Когда с лечением было покончено, Элизабет поцеловала Мелиодаса в лоб, как это делала Бонифейс, когда залечивала раны самой Элизабет, и нарисовала специальной мазью, сделанной методом смешивания разных трав и масел, знак друидов леса, чтобы тот оберегал ее спящего друга. В будущем Элизабет поймет, что ее поцелуй с этим, казалось бы, простым знаком сохранит жизнь Мелиодасу, а пока она отправилась в библиотеку. У нее созрело множество вопросов, но сначала, кажется, нужно будет разобраться с советом старейшин, но это тоже потом. После такого поступка королевы обязательно соберется собрание старейшин, которое с удовольствием будет пожирать этот случай, изрыгивая злостные комментарии о некомпетентном поведении Элизабет с кусочками непрожеванной пищи о спасении преступника. Для них это как сладкий пирог с чаем, который они с удовольствием будут есть, бросая довольные взгляды, потому что они, наконец-то, нашли пищу для своих упреков, а сейчас упреков будет много. Очень много. Прекрасно понимая, какая буря скоро начнется, Элизабет медленно набиралась терпения, готовясь к грозе, которая обрушится на нее от этих стариков. 

- Лишь бы сами не развалились, пока будут меня ругать, - хихикнула под нос Элизабет, перебирая книги. 

Солнце начало заходить за горизонт, жара, наконец, спала. Пространство озарилось красным пламенем, в воздухе летал запах горелой плоти, точнее, того, что от нее осталось. Языки этого дикого пламени, пожирающего тела больных чумой, танцевали на их черных телах, а искры от этих языков разлетались высоко в небо, словно души умерших уносились к звездам. За этим необузданным пламенем наблюдали два доктора, Джермейн и Беркли, и Сюмюэль, последователь церкви. Отпевая души умерших, он провожал их в мир лучший. А два врача только и могли смиренно смотреть на этот огонь в поисках чего-то правдивого. В черных глазах врачей, как в зеркалах, отражается огонь, черные кости, превращающиеся в пепел, и очертания каких-то незнакомых лиц. Они вглядывались в пламя и видели совсем что-то иное, но не пламя. На них смотрел кто-то другой. Тот неизвестный, умный и огорченный жестокостью человек, который последние секунды жизни лежал на той койке. Это исхудавшее лицо смотрело из огня прямо в глаза Джермейна, ему показалось, что покойник что-то говорил и тянул к нему руки. Врачу стало не по себе, и он ушел первым за бочкой воды, не дожидаясь, когда пламя погаснет само. Ему было противно смотреть, как горят люди. Беркли, невысокий, полностью отличающийся от своего коллеги, его волосы еще имели свой родной каштановый цвет, очки он не носил, но по старой привычке носил их всегда в кармане своего халата и держал карандаш за ухом. Беркли отличался некой стойкостью характера, поэтому спокойно наблюдал за огнем, понимая, что это необходимо, если Леонес хочет жить мирно. Постояв лишние несколько минут, он ушел за Джермейном, чтобы взять другую бочку с водой. Сюмюэль же продолжал петь свои молитвы до самого затухания пламени, очерчивая в воздухе крест. Наконец, костер потух, мужчины для уверенности залили место водой, сели в свою небольшую тележку и вернулись в столицу. 

Была глубокая ночь. Желтый диск луны уже зловеще поднялся в темный океан мелких звезд и провожал тележку желтым мерзким светом, напоминавшим вязкую смолу, которая медленно капала с потолка в каком-нибудь темном сарае. По телу врачей пробежала дрожь, наверное, от холода, ночь сегодня, действительно, была холодной с привкусом льда, а может из-за наводящей ужас луны. Кто знает?! Бонифейс невольно поежилась на месте, поправляя шерстяную накидку, побольше натягивая ее вперед. В который раз она взглянула в огромное окно на желтый диск в небе, тяжело вздохнула и продолжила мерзнуть в холодной мрачной комнате, где сидело таких, как она, еще четыре человека. Осматривая всех этих стариков, она еще раз пожалела, что вообще пришла сюда. Эти люди могли и без нее справится, но Сильвестр настаивал на ее присутствии, с ней будет надежнее, хотя в этой области она никак не значилась. За круглым столом, где по середине был очерчен большой знак непонятным веществом, в темной комнате, где где-то в углу тихо сверкало пламя в камине, намерен произойти серьезный разговор. Услышав "серьезный разговор", Бонифейс, конечно же, рассмеялась, но когда она пришла сюда, ей уже не было смешно, ей было безумно холодно, и даже огонь в камине не мог ее согреть. Холод был не из-за ночи, холод был в атмосфере этого темного серьезного дельца, которое должно было случиться. Бонифейс снова поежилась, поправляя накидку. 

- Почему здесь так холодно? - нервничала друидка.

- Бонифейс, скоро здесь будет очень тепло, - любезно ответил кто-то в темноте. По голосу Бонифейс поняла, что это был Абнер.

- Да что же это такое! Почему здесь так темно? Я даже лиц не вижу ваших! - продолжала старушка. 

- Не волнуйся так, мой друг, когда все начнется, свет не понадобится, здесь будет очень светло, - Абнер мило улыбнулся, но его улыбки Бонифейс не увидела.

Друидка замолчала. Задавать вопросы было бесполезно, ей никто ничего не скажет, пока все не начнется. Бонифейс, смирившись, вздохнула и тихо ждала, когда все, наконец, начнется. В комнату пролился свет из коридора, вошел Сильвестр с маленькой свечкою, сел на свое место, лица друидов озарились желтеньким огоньком, и все началось. 

- Доброй ночи, мои дорогие друзья! Простите, что собрал вас глубокой ночью, но дело того стоит, - начал старик.

- Что случилось, Сильвестр? Зачем тебе потребовался священный барьер? - непонимающе прохрипел друид, которого даже при свете свечки не было видно. Дад. Старый друид и самый старший в этой комнате, его глаза давно не видят, а запахи он чувствует только под самым носом, но его уши могли услышать даже самые тихие звуки, как шелест одного листка на цветущем дереве. У него были седые волосы по плечи и длинная борода до колен, в которую за всю его жизнь успели врасти цветы. 

- Все из-за чумы, - Сильвестр мрачно уставился вперед, переплетя пальцы у подбородка. 

- Какой еще чумы? - удивился Альпин. Вежливый мужчина, необычно высокого роста. 

- Адская чума. Сегодня в больнице было шесть зараженных, пришедших с окраин Леонеса. Они были специально заражены.

- Ты уверен, что это именно адская чума? Если это она... - Альпин не успел договорить. 

- Знаю. Но это она. Это ни с чем нельзя перепутать, - одного взгляда на друида хватало, чтобы представить, что он видел сегодня утром. 

Друиды смутились. У многих в глазах появились картинки из книг, "это" еще никому не довелось пережить среди присутствующих в этой комнате. Бонифейс нервно сглотнула, схватившись за сердце, которое от испуга чуть ли не заскрипело. Она плохо помнила книги из прошлого о демонах и о войне с ними, какие заразы они распускали, как жестоко поглощали и убивали людей целыми деревнями. Она пристально рассматривала огонек свечи, который освещал морщинистые лица друидов. Она мельком заглянула в глаза каждого из них, увидев самые разные отблески эмоций. Один только Дад слегка причмокивал губами в раздумьях, мысленно уставившись на эту же свечку, с который стекал горячий воск, застывая желтыми жирными каплями на деревянном столе. Его морщинки иногда шевелились на мышцах лица, когда он пытался выдавить какую-нибудь очень задумчивую гримасу или очень грустную. Бонифейс снова не разобрала, что он чувствовал, и вздохнула, выдыхая теплый пар.

- Если ты уверен, что это именно адская чума, мы обязаны поставить священный барьер, или мы все будем мертвы, - подытожил Дад, беря свой посох в руки и направляя в центр стола. 

Сильвестр не ответил, а сосредоточился на этой задаче. Барьер, который они собираются ставить, - сильное заклятие, забиравшее немало сил. После такого друиды будут отсыпаться как минимум несколько дней, восстанавливая потоки магии в своих телах, которые сейчас сами и будут разрушать. Но этот барьер стоил этого, ведь пока он будет разноситься из этой комнаты, все, что имеет следы демонов, будет уничтожено, излечено или вытолкано за его пределы, а когда он будет установлен, ни одно отродье адского мира не проникнет через него. Это заклятие придумали в той далекой от настоящего войне, когда люди и остальные расы объединились против одного заклятого врага - демонов. В книгах сказывают: для того, чтобы поставить этот барьер, полегло немало душ друидов. Они отдавали свои жизни, вкладывая в это заклятие все свое тело. Этим барьером были спасены тысячи жизней разных существ от всего, что распространяли за собой адские отродья. Заклятие это передавалось только готовым для него друидам, иначе тело могло не выдержать, и сердце разрывалось от мощи барьера. Сейчас об этом заклятии знали только пять друидов, которые сидели сейчас в этой комнате. Возможно, о нем знает и больше, но колдовать его возьмется не каждый, контроль этой невероятной силы дается с большим трудом. И сейчас они, Дад, Сильвестр, Абнер, Альпин и Бонифейс будут творить то, что не поддается простым смертным.

Дад что-то сказал на древнем языке. Он почти шептал, но с каждым его словом над его посохом все сильнее бил ключ яркого света. Струйки света, напоминавшие воду, бившую из камней, с каждым разом становились больше и стремились вверх. Остальные друиды взялись за руки, вставая со своих кресел. Они начали читать заклятия, но разные. Каждый из них читал свое. Их слова перепутывались, смешивались, как краски на листе бумаги, создавая новые цвета. Этим новым цветом был огромный яркий ключ света, бивший прямо из посоха Дада. Свет разливался по столу, стекая на пол, подобно воде. Комната заполнялась этой водой света, словно за окном солнце, которое только что проснулось и радует людей своими теплыми лучами. По замку, где состоялось ночное собрание, начали бродить теплые волны воздуха, колышущие волосы друидов. Взявшись за руки, они закрыли глаза и начали читать длинные заклятия, волны которых с каждым разом расходились еще дальше за пределы этой комнаты. С каждым разом воздух становился легче, а помещение - более душным. Когда фонтан стал бить с одной силой, а волны окутывать больше пространства, заклятие соединилось воедино. В комнате словно пел хор длинную песню, слова которой будоражили и заставляли задуматься над чем-то сложным, как судьба слабого человека. 

Заклинание длилось долго. Друиды были вымотаны, но они продолжали читать его, исходивший из комнаты барьер начал окутывать ближайшие к замку дома, продолжая охватывать все больше территории. Лежавший в покоях королевы Мелиодас тихо дрогнул, а метка на лбу мягко засветилась, не давая барьеру тронуть его. Друиды закончили читать заклятие. Барьер был поставлен и охранял Леонес. От усталости старики осели в свои кресла и заснули. Элизабет, сидевшая все это время под дверью и успевшая задремать, проснулась. Она тихо зашла в комнату, где спали ее учителя. Она благодарно оглядела каждого и накрыла всех теплыми одеялами, которые только что принесли служанки. Огонь в камине давно потух, но в комнате было очень светло. На улице сияло солнце, приветливо заглядывая в окна домов. Элизабет тихо еще раз поблагодарила учителей и ушла спать. Друиды тихо посапывали в креслах, выронив из рук посохи, которые держали в руках во время заклинания, создавая и поддерживая силу заклятия и связь между его творителями. Но пока в замке было спокойно, в городе было убито барьером более десятка зараженных чумой, которых вылечить барьер не мог... 

Абнер - отец света

Дад - лес

Альпин - белый

Джермейн - брат

Беркли - уважаемый

(Имена старобританские, несут свое определенное значение).