Онлайн чтение книги Crimson Iris
Спасение или же сдвиг в отношениях

И в тот момент, я понял, что хочу защитить ее. Отгородить от всех невзгод в мире. Спасти ее от всех опасностей, которые предостерегают. Не хочу, чтобы это снова повторялось.

Походу у меня получилось. По ее задумчивому лицу вижу, что получилось. Мы пришли домой, после того, как нашлась наша пропажа. Честно говоря, этот сдвиг в моей благодетельности был по двум причинам. Первая заключалась в том, что я знал, что меня ждет от отца, если Карина действительно пропала б. А вторая в том, что я понимал, что это банально поможет мне добиться расположения у Илоны. Все просто.

Две недели каникул прошли незаметно. Бочкарьова стала теплее ко мне относиться, но все равно проскальзывал между нами небольшой холодок. Это был триумф в моем плане под названием «Захват неприступной девушки». Мне оставалось еще немного додавить ее, и она будет моя, но на ум, увы, нечего не приходило.

В институте, как всегда, тоска смертная. Ничего интересного. После пар нас задержала классуха (как обычно это бывает), чтоб выбрать сегодняшних дежурных. Мы дежурим в нашей аудитории один день каждую неделю по четыре человека. При этом у нас ведется генеральная уборка, которая заключалась: от мытья полов до протирания пыли в каждом углу аудитории. Короче, эта хлопотная работа займет не меньше трех часов (если, конечно, классуха не загрузит еще более тяжелой работой, а у нас она еще какая стерва), так что там можно седеет до посинения. И так, выбор пал на Илону и еще трех оболтусов группы. Не свезло ей, еще как не свезло. Мало того, что работать там неизвестно сколько, так и эти лентяи будут фигней маяться и свалят всю роботу на нее. Я б остался помочь (это был мой шанс), но дело в том, что мне срочно нужно было ехать к другу. Как всегда — у Димы что-то стряслось.

Я сел в машину. Сегодня было очень холодно. Снег белой россыпью искрился на солнце. Я люблю зиму. Для меня она всегда ассоциировалась со спокойствием и безмятежностью. Не знаю, почему именно эти ассоциации, ведь зима холодная и лютая. Ни одна зима не проходит без смерти. Некоторые люди любят зиму за много праздников, за красивый вид природы в эту пору. Они считают, что зима это что-то радостное и счастливое. Некоторые ненавидят зиму, ведь она мерзкая и холодная. Но для меня зима это вечное спокойствие и безмятежность, наверное, это, скорее всего и обозначает смерть. В моей жизни я много раз хотел смерти, возможно, именно поэтому я люблю зиму, ведь она — смерть. Она для меня не значит радость и счастье, она не красивое деяние природы. Я не знаю, что такое радость зимних праздников, ведь никогда не проводил их правильно. Всегда я проводил Новый Год в кругу служанок или в одиночестве. Это не праздник. Да, когда я смог (в силу возраста) устраивать вечеринки дома (или в клубе), то это было наподобие праздника. И то набухаться до беспамятства — не самый лучший праздник. Это все не то… Зима - это смерть. За это я ее и люблю.

Когда я, наконец, добрался до Димы, он меня уже ждал.

— Привет, Стас. — Он выглядел не в хорошем расположении духа, отводил взгляд от меня.

— Привет, что на этот раз стряслось? — спросил я, ожидая очередную глупость, все-таки он любил делать трагедию из-за мелочей.

Друг долго молчал, как будто обдумывая: говорить или не говорить. Потом Дима посмотрел на меня, и я понял, что в этот раз это не мелочи.

— Моя мать… скончалась, — его голос дрогнул, и скупая слеза скатилась по щеке.

Я перебывал в немом шоке. Валентина Степановна была хорошей женщиной. Когда мы были маленькими, вся наша шайка из пяти человек очень любила прибегать на ужин к ней. Она очень вкусно готовила. И хотя порой ей не было чем кормить своего собственного сына (а она была матерью одиночкой), Валентина Степановна никогда нас не прогоняла. Она была олицетворением доброты и материнского тепла. Порой я даже завидовал Диме, ведь всегда мечтал именно про такую мать. Все очень любили и уважали ее. Я никогда не забуду про ее доброту. Пусть земля будет ей пухом.

— Я очень сожалею, — честно признался я, при этом обняв Димку.

После этого мы сели помянуть умершую женщину. Немного бахнув виски, мы сели разговаривать. Увы, я не понимал его чувств, но пытался хоть как-то его утешить. Мы просидели где-то три часа и вспоминали без устали о прошлом. Иногда и я могу быть сентиментальным.

Где-то около шести я, наконец, покинул Димку (все-таки не мое это — утешать). Не смотря на то, что выпил рюмку виски, сел за руль машины. Не доезжая домой, я увидел знакомую макушку. Это точно Илона, которую какой-то хмырь заталкивает в переулок. Торможу, останавливаясь на парковке возле торгового центра. Выпрыгиваю (в прямом смысле) из машины и бегу в переулок. Не успеваю зайти в переулок, как слышу приглушенный крик вперемешку с рыданиями. Ускоряюсь. Вижу, что этот уебок снял штаны и потянулся снимать их у Илоны, при этом прикрывая ей рот.

— На тебе тварь! — крикнул я, ударив кулаком в морду этому ублюдку.

Хорошо так избив его, что тот от сильных ударов потерял сознание, я подымаюсь и иду к Илоне. Она сжалась в уголку, при этом крепко поджимая коленки к себе без устали рыдая.

— Илон, — зову ее, но она не отвечает и все сильнее рыдает. — Илон, — чуть громче зову протянув руку, и прикоснулся к ее плечу.

— Нет!!! — кричит она, оттолкнув мою руку, и пытается пятиться назад, но все больше вжимается в стену. Ее глаза, будто не видят, затуманенные и напуганные.

— Илона, приди в себя! — кричу ей, при этом потрусив немного за плечи.

— Отстаньте от меня! Нет!!! — кричит она, через слезы. Она вырывается из рук. Глаза излучают животный ужас.

И в этот момент я понял, что «хочу защитить ее от всего в мире, не хочу видеть снова ее слез» и «не хочу, чтобы это повторилось вновь», и в ту же минуту я подаюсь какому-то наваждению и обнимаю ее. Бочькарьова перестает биться в истерике и не отталкивает меня. Она с небольшой неловкостью ответно обняла меня и тихонько заплакала.

Когда Илона успокоилась, мы сели в машину и поехали домой. Она седела на заднем сидении. Через зеркало заднего вида я вижу, что она смотрит в окно и одинокая слезинка спадает со щеки.

— Знаешь, раньше я любила зиму, за ее спокойствие и безмятежность, — спокойно, но как-то печально сказала Илона. — Но сейчас, не знаю, люблю ли я ее. Ведь столько горе принесла мне она… Спасибо тебе, Стас, за то, что спас меня. — При этих словах мы приехали домой.