Онлайн чтение книги Реквием
Первый претендент

«Кого же бросят на переделку ТЗ? На кого повесят тяжёлый хомут? – терялась в догадках Елена Георгиевна. – Кстати сказать, и выбирать-то, собственно, не из кого. Кому охота натирать на шее мозоли почти задаром? Мою группу захомутают? У нас своих дел хватает. Надо? Так-то оно так, но, чёрт возьми, как-то мне не особенно улыбается перспектива безропотно подчищать дела за каждым недотёпой».

Она настроилась перечить, противоречить и держать ушки на макушке.

По залу прошёлся настороженный шумок. Заручившись поддержкой (взглядом) заместителя, Иван Петрович перешёл к вопросу, волнующему многих:

– Не вижу причин для восторгов. Если вам интересно моё мнение, – он сердито глянул в сторону хихикающих и шепчущихся девиц из конструкторского отдела, и в его голосе почувствовалось накипающее раздражение, – то скажу так: я углубился в исследование темы Ивонова, продумал все детали работы и пришел к заключению…

Иван Петрович извлёк из нагрудного кармана очки, не спеша надел их, внимательно осмотрел зал, снова сделал паузу, подогревая интерес присутствующих. Аудитория напряглась. Елена Георгиевна тоже вся обратилась в слух.

– Надеюсь, вы не сочтёте за дерзость с моей стороны, а, напротив, примете как доказательство моей благосклонности… – Иван Петрович сосредоточенно подыскивал нужные слова, а может, снова тянул театральную паузу. – Тем более что в свете новых веяний, когда нам рекомендуется продвигать и поощрять молодёжь… Я предложу в качестве претендента на эту важную роль, молодого, но уже достаточно опытного инженера Дудкина. Дело чрезвычайной важности и требует человека, способного во всеоружии… Рискну выразить надежду, что он справится. Посоветуем ему вести себя осмотрительно. Возможно, товарищи, вы пожелаете рассмотреть и другие кандидатуры. Предлагайте. Я охотно выслушаю любые дополнения, возражения и предложения.

«Вот, стало быть, кто первый претендент на роль. Ой, хитрый старый лис, не хочет никого обидеть и притом старается выйти сухим из воды. Ясное дело, предлагать никто никого не станет. И Дудкин не в счёт. На меня косвенно намекает? – сердито восхитилась Елена Георгиевна политикой шефа. – Отводит всем глаза, отвлекает от истинного намерения. С большой долей уверенности могу сказать, что промурыжит одного, другого – как и положено на данном отрезке времени ведения собрания – и вернётся к заранее заготовленной кандидатуре. Так сказать, выйдет на запланированный рубеж.

Хотя, конечно, никогда нельзя знать заранее, чем закончится этот спектакль. Трудно предугадать исход «сражения», могут возникнуть неожиданные пируэты. Для меня главное не форсировать события, а подождать, посмотреть, как они будут развиваться, чтобы увериться в своей правоте.

Не успела эта мысль посетить Елену Георгиевну, как Инна обеспокоенно наклонилась к её уху.

– Что ты о нём думаешь? Договор может показаться ему выгодным? Возьмётся, использует удобный случай, чтобы угодить начальству и продвинуться? В каком ключе станет выступать?.. Потянет, не оплошает? Я лично очень сомневаюсь. Ты можешь поручиться, что у него всё получится? – не в силах справиться с собственным нетерпением, Инна поспешила шепотком выразить своё недоверие к предложенной кандидатуре.

– Что тут думать. Не следует всерьёз рассчитывать на то, что в угоду шефу Дудкин согласится. Не те времена. Не обольщайся. Ясно как день, не возьмётся он дорабатывать чужой проект. Думаешь, шеф предоставил Дудкину случай доказать свою преданность? Не приходится сомневаться, что он просто таким образом подчеркивает его значимость. Мол, верит ему, ценит. Только непонятно мне, за что ему такая милость. Молодец шеф, шьет, а швов не видно. Старые, доперестроечные уловки. По-настоящему альтернативные кандидатуры он пока не высвечивает, но они у него есть. От Дудкина, разумеется, следует ожидать уверенных возражений. Наверное, мучительно придумывает сейчас, как бы ему лучше вывернуться, скорее всего, займет оборонительную позицию, – одними губами ответила Елена Георгиевна, усмехаясь.

Она давно уже привыкла замечать и анализировать не только то, что говорят, но и как, и зачем говорят, и что на самом деле кроется за словами.

Дудкин, не очень обрадованный известием, встал и начал отвечать на предложение шефа негромко, степенно. Казалось, он нисколько не был смущён таким поворотом дела. Со стороны можно было подумать, что он заранее знал о том, что ему предложат эту работу.

– Вы мне льстите, Иван Петрович. Ну, как придётся разочароваться? И какой вам от этого прок?.. Я возражаю. Это недоразумение, удар ниже пояса. У меня возникло некоторое ощущение что вы, Иван Петрович, находитесь в плену иллюзий. Хотя, наверное, я ошибаюсь. Я не могу ставить под сомнение выводы руководства. Но, понимаете, там работы – конь не валялся. И к чему мне этот геморрой? В той мере, в какой я могу судить о теме Ивонова, полагаю, наскоком её не решить.

Говоря по совести, я не намеревался возникать. В принципе я согласен с руководством: закрытие темы будет признанием нашей собственной несостоятельности. Ко всему прочему, было бы чистейшим безумием отдать такую работу какому-то конкуренту в то время, когда приходится бороться за каждый договор, и с этим фактом тоже трудно поспорить. Пока есть хоть ничтожная возможность спасти тему, удержать её, надо действовать.

Я понимаю, надо помогать друг другу в трудных ситуациях, но положение Ивонова слишком уязвимое. И как вы, Иван Петрович, совершенно правильно подметили и точно указали, и я полностью присоединяюсь к вашему мнению, Ивонов оступился, нарушил устоявшиеся традиции, не в обиду ему будет сказано, по своим правилам играл. Поэтому определить единственно верный практический путь выхода из этой щекотливой ситуации мне не представляется возможным. Не знаю, какое впечатление на вас произведут мои доводы – простите, если кого задел, намерения такого не было, я охотно допускаю, что каждый может ошибиться – но я всё же буду просить вас передумать. Поймите меня правильно, моей группе эта работа не под силу.

– Лихо закручивает. Избегает прямых ответов на прямые вопросы. Юлит. Может, из самых лучших побуждений, но всё-таки врёт. Меня разбирает любопытство: я переоценила его возможности, лучше о нём думала? А следовало бы ожидать, что ничего нового и существенного я от него не услышу. Этот если и возьмет договор, так вежливенько потребует возвратить долг за помощь со сложными процентами. Не рассчитаться тогда с ним шефу вовек. Все тридцать три удовольствия запросит. Ценит себя больно высоко. Было бы за что… Умеют же некоторые! Считает для себя унизительным помочь отделу? – сдерживая благородный гнев, сердито бурчит Инна.

Голос Дудкина звучит спокойно. Это в начале собрания он, неправильно оценив обстановку, не смог подобающим образом ответить на вопрос шефа и предпочёл дурное впечатление о себе смягчить сначала покаянием и лестью, а потом осмотрительным заговорщическим молчанием.

Теперь он и глазом не моргнул, ни один мускул не дрогнул на его лице. Видно было, что успел прикинуть, как ему отступить с возможно меньшим позором. Он прекрасно понял, на какую гору ему можно лезть, а на какую не стоит, и постарался направить разговор в нужное русло.

– Я сам виноват. Накаркал, напросился на свою голову. Защитничек праведный выискался! Вот уж не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Знать бы каким ударом это обернётся, воздержался бы от предыдущего выступления, – самокритично, но как бы в шутку заявил Дудкин.

– Что вы этим хотите сказать? Мне следует понимать так, что к инциденту с Ивоновым вы не имеете никакого отношения или в этом деле у вас есть всё-таки свой интерес? – с хитроватой усмешкой уточнил Иван Петрович.

На прямо поставленный коварный вопрос Дудкин ответил на этот раз категорично.

– И в помыслах ничего такого не было. Откуда взялись такие предположения? Вас ввели в заблуждение. Слухи – дело ненадёжное. Никакой связи между моим выступлением и поведением Ивонова не существует. Не приходится сомневаться, что из обрывочных сведений можно сложить всё что угодно. Намёк воспринимаю как оскорбление. Не причастен, – не помедлив ни секунды, скороговоркой заявил он, встряхнул гривой чёрных, с лёгкой, преждевременной проседью волос, изобразил на лице сложную гамму верноподданнических переживаний и с наигранной досадой продолжил монолог:

– Инициатива и неуместные заявления всегда наказуемы, именно к этому, как я понимаю, сводится причина, по которой была предложена моя кандидатура. Но всё равно я с дополнительной нагрузкой не могу согласиться, – возмутился он, не собираясь сдаваться. – Я бы не настаивал на необходимости отказать в помощи Ивонову, но поймите меня правильно – мне приходится думать о качестве проводимых нами работ, то есть о нашей репутации. Это мой долг, – прочувствованно закончил он.

– Не подтвердил своё соавторство в деле Ивонова. Нет никакого сомнения, что и последняя фраза ни в малейшей степени не соответствуют действительному положению вещей в его группе. Туману напускает. И совсем не стесняется своего заискивающего тона, – сквозь зубы опять сердито бурчит Инна.

– Да, это недалеко от истины, – усмехается Елена Георгиевна, чувствуя, что почва под её ногами, как она и предполагала, становится более шаткой.

– Мы не согласны! Это удар под дых! – понеслись возбужденные негодующие голоса со стороны группы «поддержки» Дудкина.

– Симонов и иже с ним на дыбы встают, защищая начальничка. Легки на помине, – ехидно прошелестела Инна.

Заметив неподобающую склонность к излишней критичности и посторонним разговорам у некоторых своих сотрудников, Иван Петрович резко развернулся к нарушителям порядка. Его окрик возымел нужное действие: нарастание шума в зале прекратилось.

– Мне впору заплакать! Подобные разговоры здесь неуместны. Дела в вашей группе идут не так плохо, как вы меня уверяете, вы не похожи на загнанных лошадей. Ни к чему мне шквал ваших возражений. Валите с больной головы на здоровую как раз в тот момент, когда отдел более всего нуждается в помощи. Это никак не вяжется с тем, что мы воспитывали в вас годами. Всё забыли? Прошли те времена, когда можно было спрятаться за чужую спину. Кто хочет работать, тот ищет способы одолеть тему, а не оправдания. Для отказа нужны более веские основания, – ворчливо напустился на дудкинских подпевал Иван Петрович, «поливая» их, как из водомёта, массой стандартных, ни к чему не обязывающих фраз.

Возгласы из зала окончательно стихли. Народ напрягся.

«Шеф верен себе и своим привычкам: лавиной слов заливает суть вопроса, уводит от проблемы, – убеждается в своей правоте Елена Георгиевна. – А была минута, когда я засомневалась в своём прогнозе».

– Не знаю, как это будет воспринято руководством, но я не могу понапрасну раздавать векселя и не горю желанием взваливать на себя воз дополнительной нагрузки, тем более что моя и ивоновская темы совершенно несовместимы. Не выкрутимся, а потом поздно будет горевать или возмущаться, когда окажемся перед свершившимся фактом – провалом. Конечно, если потребуется, я не пожалею ни сил, ни времени. – Дудкин вздохнул, неопределённо пожал плечами и сел на своё место.

Он не стал негодовать, делать выводы и говорить заключительные слова, а предусмотрительно оставил всё в состоянии благоразумной недосказанности. Не хотел Дудкин лишать начальника его главной функции. Шеф ведь может задать трёпку за то, что он начисто отбросил его идею, настоял на своём, доказал, что мысль оказалась не стоящей выеденного яйца. Такое не прощается.

– Зарекомендовал себя как подлиза, поддакивает в нужный момент. Он же как флюгер. Личную инициативу проявляет лишь тогда, когда знает, что она будет гарантированно одобрена. А в вопросах сомнительных вперёд не вылезает и выражается так, что из его слов ничего определённого не вытекает. Что ж, удобный, надёжный способ общения с руководством. Ничего не скажешь, быстро обучился, – в язвительном шёпоте скривила рот Инна.

Иван Петрович резким движением головы откинул свои густые седые волосы со лба и заговорил ровным уверенным голосом:

– Давайте подбивать итоги. Разговоров было предостаточно. Я услышал от коллег подтверждение своим мыслям. Нас не могут устроить половинчатые решения.

Слова шефа предвещали возобновление дебатов, только уже по новой кандидатуре. «Пробный шар намеренно пролетел мимо лузы», – поняла Елена Георгиевна. И её маленькие, очень маленькие сомнения насчет кандидатуры Дудкина окончательно рассеялись.

Иван Петрович снова провел рукой по волосам и вонзил в Елену Георгиевну повелительный взгляд. Она понимающе, одними глазами, улыбнулась ему. Знала, что таким образом он просит её не возникать, не влезать в спор. И отметила не без удовлетворения: «Значит, боится моей категоричности».

«Дудкин и более заманчивые предложения отклонял, объясняя отказ занятостью. Недавно от новой темы шефа отказался, равно как и от договора зама. Что заставляет его принимать такие решения? Ну, разве что... имеет «левые», более надёжно оплачиваемые подработки? Молодежь теперь шустрая пошла. Может, и шеф там с ним? Его, как полагается, уважают и, конечно, побаиваются и поэтому не сбрасывают со счетов.

Сомнительный вариант, если принять во внимание старую закалку шефа. Но сохранить себя очень трудно, тем более теперь. С чего бы это ему защищать Дудкина? Откуда такая благосклонность? Неужели всё-таки у него в делах Дудкина свой интерес? Кстати, я совсем не уверена, что Симонов в этом отношении безупречен. А уж зам – этот наверняка в доле, – размышляет Елена Георгиевна, неожиданно поймав себя на такой новой и очень любопытной для себя мысли. – Странно, что эта очевидная мысль ни разу прежде мне в голову не приходила. Я и не помышляла о том, что шеф может в обход... Но какие у меня основания предполагать такое? Это как-то нехорошо, непорядочно.

Хотя какие сейчас правила! Жизнь предоставляет шанс всем самим выкручиваться из ситуаций. Подозреваю, устоять перед подобным искушением шефу не так-то просто. Он всего-навсего обыкновенный человек с обычными человеческими слабостями. Нет, не запятнает он чистоты своей совести. Не верю. У меня это в голове не укладывается».

Елена Георгиевна тут же пожалела о своих неприятных мыслях. Ей захотелось, чтобы они оказались глупой выдумкой.