Глава 2. Друг.
Ласковое осеннее солнышко весело играло в золотисто-рыжих волосах Арианы, настойчиво проглядывая сквозь еще густую листву раскидистого дуба. Девушка бережно укрывала землей растревоженные нахальными кабанами корни дерева. Не так уж и много хулиганы нарыли себе желудей, сколько вреда нанесли дереву. Да и грибницу шампиньонов под ним почти полностью уничтожили. Дриада аккуратно присыпала корни, подлечила грибницу и все красиво осыпала осенней дубовой листвой. Отошла немного в сторону и залюбовалась своей работой.
С раннего утра находила юная нимфа себе разные занятия по лесу. То тут то там лечила стволы деревьев, на которых зайцы кору погрызли, термитов сгоняла с живых деревьев, дятлов на непослушных зазывала. Как могла, старалась отвлечь свои мысли от человека, остудить свое сердце, которое каждый раз при воспоминании о нем в груди бешено стучать начинало. Его ласковый взгляд, его прекрасные искристые и пронзительные глаза до глубины проникли в ее душу. Ариана вспомнила его крупные, сильные и такие теплые руки, и ей тут же захотелось вновь ощутить ладонь Свята на своей щеке. Ладонь нежную и приятную, такую родную. Дриада вспомнила прикосновение рук молодого охотника и приложила руку к щеке, провела пальцами по губам. Ее первый поцелуй теперь навсегда принадлежал человеческому мужчине. Его мягкие нежные губы навсегда оставили след в памяти прекрасной нимфы. Осторожный, но уверенный поцелуй растопил уже тронутое сердце девушки и теперь, как ни старалась не думать все мысли ее уносились к охотнику.
- Ариана, душа моя, ты ли это?
Девушка обернулась. В нескольких шагах от нее стоял знакомый ей еще с детства сатир Тесерий. Дриада неожиданно отметила, что он за годы с их последней встречи стал намного красивее. Его густые каштановые волосы волнистой шевелюрой ниспадали до самых плеч. Скулы и подбородок прятала аккуратная столь же волнистая борода. Под густыми уверенными бровями сверкал ослепительно яркий свет янтарных глаз. Смуглая кожа переливалась на солнце бронзовым оттенком. На руках и груди играли мускулы. Гибкий хвост с пушистой кисточкой волнистых волос изящно обвил роскошный торс, не скрывая кубиков на животе. Ариана откровенно залюбовалась сатиром и, когда вновь встретилась с ним взглядом, прочла в нем удивление и восторг.
- Да, ты совсем взрослая стала. Как загадочный бутон восхитительной розы распустилась в роскошный цветок. Распахнула прекрасные лепестки, наполнила всю округу изумительным ароматом. Налетят вскоре пчелы на распахнутое сердце. И кому же доведется первым испить сладкий нектар великолепного цветка? – Подошел Тесерий ближе к дриаде, откинул назад ее волосы. Зашуршали ивовые листочки, вплетенные бережно, осыпалась парочка под ноги. Улыбнулся сатир дружелюбно, поцеловал Ариану в щеку по-дружески и продолжил восхищенно и бесцеремонно разглядывать девушку.
- Я и не знала, что ты вернулся в наш лес, Тесерий. Три года мы с тобой не виделись. На три года ты забыл свою подругу детства. А ведь пел мне когда-то про нерушимость нашей вечной дружбы, про крепость цепей сковавших нас друг с другом, - нимфа игриво засмеялась и оттолкнула легонько нахального сатира. Отошла дриада на пару шагов и спряталась немного за стволом белоснежной березы, укрылась вновь своими волосами и одарила быстрым озорным взглядом озадаченного сатира.
- Ах, ты проказница. Да, ты со мной играешь. Не в серьез ведь жалуешься на мое невнимание? Я ведь пальцы на гуслях для тебя в кровь стирал, я ведь голос до хрипоты доводил своим пением для тебя. Я же фрукты в садах для тебя воровал. Я же водные лилии в озере для тебя букетами рвал, отбиваясь от визжащих наяд. А теперь ты меня обвиняешь за попытку забыть тебя, за желание остудить свое сердце. Ты жестока как обычно, Ариана. Только через пару дней праздник хорошо нам известный. Готова ли ты отпустить меня и мое сердце окончательно или все же наградишь меня за мои бесчисленные усилия своей ответной любовью? – Тесерий молниеносно подбежал к девушке обхватил ее стан, притянул к себе, заглянул в глаза задумчивые, обрамленные рыжим веером.
- Ну, не верю я тебе, друг мой, - прошелестела печально девушка, отводя взор. – Ты о верности мне пел, а сам Карину в осиновой чаще лаской одаривал. Говорил о совместном счастливом будущем, а Софию в ивняке наградил приплодом дюжинным. Кто же верить тебе будет, друг мой милый, Тесерюшка? Кто ж решится женой твоей стать после этого?
- Ты же знаешь, Арианушка, что любая в лесу вашем за меня пойдет. Но не любы мне другие, равных нет тебе. Если станешь мне женою, буду верен я. Жизнь сатира разгульную и привольную с легкостью променяю на семейный очаг с тобой. Я же сердцем своим и душою всей был всегда лишь твой. Существо мое нежным трепетом тянет лишь к тебе. Осень кончится, и зима придет, побелеешь ты. Вспоминаю я твои волосы в белом инее, кожу стылую как фарфор людей белоснежную, нежно-хрупкую, как играют на ресницах снежинки, как алеют при этом прекрасные губки. Вспоминаю, и сердце в груди бешено мечется, о грудную клетку бьется, хочет вырваться. Я люблю тебя всегда разную и прекрасную. По весеннему косы венком уложенные цвета весенней зелени, и по летнему загорелую и душистую кожу теплую жарким августом с темной зеленью кос бесчисленных по утрам тобой тщательно ухоженных, - зарылся носом сатир в волосы девушки, вдохнул жадно аромат ее, сам затрепетал, и трепетать нимфу вынудил. Вырвалась из его рук дриада, отошла в сторону, за березу вновь спряталась, призадумалась, теребит в руках волосы.
Опустился сатир на выступающий корень дерева, подтянул к себе колено, пригладил потревоженные возбужденными мурашками шелковистые волосы на ногах, поднял взгляд на задумчивую нимфу. До чего же она притягательна. Как магнит, так и манит стиснуть в объятиях, впиться сладостно в губы сочные, спелые. Но важнее всего получить ее сердце и душу. Это сердце огромное как Вселенная, бесконечное и безграничное. В нем так много скрытой любви и нежности, нераскрытой еще страстности и безумия. Оно дарит заботу и ласку всякому зверю лесному, всякой птахе небесной. Оно печется о каждой травинке-былинке в лесу, охраняет покой и уют в своем царствие, будто возраст ее столь же долог как у матери-хранительницы. Но душа ее чистая, юная, не запятнана никакими пороками, не опутана грязными мыслями, так открыта, свободна и радостна. Как же хочется душу невинную затуманить желаньем и похотью, задурманить одной только мыслью, быть женою сатиру любимому, отдаваться всецело и преданно и его лишь любить до беспамятства, до кусания губ в кровь из ревности.
Ариана подпрыгнула с легкостью, опустилась на ветку соседнего дерева, прислонилась спиной к стволу, молвила:
- Я Тесерий в любовь твою верю. Знаю, ради меня ты вернулся в лес. Только в сердце своем нужный отклик тебе я гашу нарочито и тщательно. Дабы в праздник осенний венчательный не краснеть тебе возле товарищей, не зови меня в жены уверенно, не проси отобрать меня у матери. Не хочу я вязать жизнь с сатирами, не хочу замуж к фавнам иль дэвам, не нужны мне кентавры, силены. Я не верю никому из рода вашего. Вы неверные и все блудливые, вы жестокие и самовлюбленные, в вас ни грамма нет от созидания, ни духовности, ни умиления. О потомстве своем не печетесь вы, безразлично вам будут дети ли. А тем паче как жизнь детей сложится.
И чем дольше говорила так девушка, тем сильнее брови ее хмурились, тем мрачнее становился образ юности, тем теснее сжались в кулаки руки тонкие с кожей бархатной. Но не только ее образ помрачнел. Сам сатир сейчас выглядел бешенным. Он сидел молча, но темнее туч, осыпалась под когтями кора корня дерева, что он стиснул от злости и ненависти.
- Что за речи такие, моя душечка? От кого ты набралась этой ереси? Что тебе в нашем вечном укладе вдруг не нравится? Я б детей твоих как тебя любил, потому как они - это часть тебя. Только думать об этом нимфам сроду не свойственно. Кто внушил тебе чушь человеческую? Кто в головку твою уместил эту мысль? Не общалась ли ты, радость моя, с человеком каким? И хотелось бы знать, о чем беседа была? – говорил сатир, а сам за нимфой следил.
Испугалась дриада раскрытия. Сразу вспомнился ей поцелуй мягких губ. В жар так и бросило, краской вдруг вспыхнула. Задрожала сама как осиновый лист. Ей бы слово сказать, так ведь голос пропал. Онемел язык, не шевелится, так предательски только лизнул по сухим губам. Посмотрела на сатира искоса, страх пронзил все тело от взгляда свирепого. Словно дикий зверь он смотрел сейчас, разорвать готов на куски ее. Но в той ярости боль читается. Видит девушка, словно кровью сердце его обливается. Столько горечи и страдания. Он бы волком выл. Он бы землю рыл. Он бы к Солнцу взмыл, чтобы в пропасть пасть. Он любил ее. Сильно так любил, что, похоже, он никогда не врал. И возможно он верность бы хранил, и, наверное, лучшим мужем был. Может зря она ему не верила. Отпустил испуг быть раскрытою, ушел страх и неважен стал.
- Ты Тесерюшка не о том думаешь. Не пойму, откуда у тебя такие мысли кружатся. Но мне нравится твоя реакция. Вижу я, не одной мне не безразлична верность супружеская, - на слова ее удивился сатир, погас во взгляде костер ревности, озадачился разговором таким. – Если сам ты способен ревность питать, то поймешь и мои страхи девичьи, и сомненья мои тебе станут понятнее.
- Удивляешь меня вновь, душа моя. Я слепец ведь и знать не мог, что искала ты понимания, единения наших душ. А теперь мне вдруг ты призналась, что тебе было важно так. Ты прости мне Карину душистую, одурманился ее запахом. Ты прости мне Софию пушистую, что прельстился я ее формами. Я не ведал, какие страдания пережить ты могла от предательства. Понимаю сейчас, где моя вина. И прошу у тебя я прощения. Говорю честно, девы прелестницы никогда мое сердце не трогали, мою душу они не тревожили. О тебе одной мысли всегда мои. Соглашайся на праздник венчательный стать со мною одной семьей. Пусть посмешищем стану среди своих, только верен тебе буду искренно. Никогда не предам, буду ласковым и к детишкам твоим буду бережным.
- Дай подумать мне. Ведь еще два дня. Если сердцем своим наберусь храбрости, то возможно отвечу согласием. Но сейчас прошу, не давить на меня и оставить в раздумье до празднества.
Посерьезнел сатир. Взгляд внимательный проследил позу нимфы на дереве. Поднял руку жених, цепко ножку схватил, сдернул девушку прямо на руки. Притянул к себе властно, но нежно. Отодвинул прекрасные волосы. Провел ласково пальцами по лицу, опустился на шею, огладил грудь. Задышала дриада прерывисто, встрепенулась в попытке прочь вырваться. Защемило в груди чувство тревожное, так заныло приятно и сладостно. Но признаться себе в том не могла она. Еще больше старалась из рук выпорхнуть.
- Отпущу тебя для раздумий я, - прошептал сатир в ушко девушки, вызывая мурашки по телу всему. – Отпущу, но сначала хочу тебе дать понять, как я страстно тебя люблю, как безумно тебя хочу, как в душе моей Ариана ты просто целый Мир. Ощути это со вкусом моих губ, с поцелуем любви моей трепетной.
Прикоснулся он к губам девушки, и припал как к фужеру шампанского, чтоб испить до дна с пузырьками, искрящими в голову. Он ласкал ее губы своим языком, проникал в них и нежно прикусывал, присосал одну, перешел к другой. Вновь ворвался в уста приоткрытые. Целовал уже страстно и влажно так. И дыхание учащенное будоражило кровь у девушки. И уже помутилось сознание, отвечала она не обдуманно. Позабыла о чувствах и принципах. Поддалась поцелую безумному. Обвила своей ручкой шею крепкую, заплела пальцы в волосы волнистые, неосознанно, но с влечением. Его губы не мягкие, но нежные, отвечать заставляли так требовательно, увлекали в потерю сознания, отвлекали от мира стороннего. Вдруг она потеряла его дыхание, ощутила прохладу осеннего ветерка на припухших влажных губах. Ариана приоткрыла глаза. Улыбался он. Был доволен собой, как чеширский кот. Результат поцелуя ему явно понравился. Нимфа только что поддалась ему, отдалась порыву нежданному, увлеклась поцелуем и страстностью, позабыла строптивость и сдержанность. Еще миг и ему отдалась бы вся, хоть потом и жалела бы, мучилась. Но сатир не хотел ранить сердце ей, не хотел обмануть или вынудить. Он хотел лишь в ответ чувства вызвать в ней. Чтоб от страсти любовь пробудить в душе.
- Оставляю тебя для раздумий я. Не забудь про мои обещания. Я надежду в душе хранить буду бережно, что ответишь теперь мне взаимностью. Я люблю тебя, душа Арианушка.
Опустил нимфу на мшистую кочку сатир, отступил на шаг, проследил ее взгляд, что с интересом наблюдал результат возбуждения. Осознал, что дольше не выдержит, развернулся и прочь в лес умчался сам. А дриада одна вдруг осталась. В голове ее мыслей совсем не было. Распласталась она на мягкой кочке, зачерпнула широко руками листья опавшие, себя ими небрежно припорошила. Ощутила аромат осеннего леса, бьющий в нос так внезапно навязчиво.
Воздух днем в лесу насыщенный, с примесью запахов листьев опавших, влажной коры деревьев, плодоносящей грибницы. Но стоит втянуть его глубже и заполнить им всю грудную клетку, непременно почувствуешь нотки спелых сладких ягод с соседней полянки и горечь рябиновых гроздей, сырость и плесень отжившего свой век лишайника и свежесть студеного родника, спешащего меж корней лесных гигантов в сторону оврага. Если задуматься, то запах осеннего леса горчит, как тонкий выдержанный коньяк. Пряная пожухлая трава, крепкий аромат спелого ореха, даже душистые редкие сосны добавляют приятную терпкость этому дурманящему неосязаемому напитку. Именно напитку. Потому как этот коктейль лесных запахов хочется испить, распробовать, почувствовать послевкусие на губах. И в завершении смело сказать, я насытился и утолил жажду.
Святослав старался ехать по окраине леса, не въезжать в опасные дебри, не попасться на глаза прибывающим с разных сторон странным мифическим созданиям, о которых он раньше слышал только от бабушки. Молодой охотник всю ночь без сна проворочался, вспоминая золотисто-рыжие волосы и пушистые рыжие реснички вокруг ярких и глубоких зеленых глаз. Удивлялся он, как сильна была хрупкая девушка, что спасла его, вытянув из пропасти, как быстра она и изящна словно лань. Не пришел к нему сон и под утро. Была мысль одна, но безумная. Уж не одурманила ли его красавица, не пленила ли его разум и душу, не ввела ли в гипноз голосом ласковым, словно шелест листвы тихим и мягким. Но отмел от себя он мысли ненужные. Ведь влекло его любопытство к ней, жажда нового и прекрасного. Ведь она была словно ангелом, лишь бескрылая, но невинная. Это понял он, ощутив трепет губ ранее не целованных. Не могла она быть сущим демоном, обольстительницей или коварницей. Потому теперь за зовом сердца шел, чтобы холм найти между лесом и озером, чтобы встретить ее, осознать себя, прочитать в груди стуки сердечные и понять, о чем они ритмы бьют.
Еле приметная тропка пробегала между калейдоскопа нависающих с обеих сторон ветвей разноцветных осенних деревьев. С каждым шагом калейдоскоп менял картинку и глазам открывались новые сочетания красок: багряно-золотой узор справа надвигался на темно-зеленую шаль слева с бурым обрамлением листвы, пожухлой по краям. Ветки сменялись, и вот уже ярко оранжевая веселая левая сторона перекрывает лимонно-желтую кудрявую лапу резного клена справа. Свят отодвигал руками хлёсткие ветки, если они нависали слишком низко или наклонялся к шее Вулкана. Глазами же он продолжал следить за просветами между деревьев, открывавшими вид на луговые травы, в поисках чего-то похожего на полынный холм. Вот и он серебристый и матовый, голубовато-зеленый, словно осенью был не тронутый. А за ним далее виднеется озеро. Значит, здесь ему нимфа встречу назначила. Привязал коня охотник на краю леса к дереву. Сам на холм взошёл, опустился в горький запах опасных трав, подивился неожиданной мягкости, растянулся во весь рост, подложив руки под голову. В вышине над ним облака неслись не пушистые, зыбко-тонкие, не чинили преград солнцу своими ажурными узорами, украшали небо так вкрадчиво, по-осеннему нежно-тягучие. Наблюдать за ними выше всяких сил. Сон сморил в момент молодого охотника, так бессонницей ночью страдавшего.
А к холму тем временем вышла девушка.