Днём бушевала гроза, к вечеру — утихла. По-прежнему моросило, мелкие капельки дождя, похожие на алмазную крошку, оседали на изумрудной поросли травы и обсидиановой глади озера. Выступил паводок, и опушка стала отдалённо напоминать болото, а тропинка в лес — весело журчащий ручей. Деревья, сверкая хвоей, возвышались безмолвными стражами, словно скрывая это место от окружающих. Словно ничто здесь не желало, чтобы им открылась некая важная тайна... Или же — чтобы я сбежала отсюда, так её и не раскрыв.
Странное ощущение — будто у елей вдали выросли глаза. Просто выйти на крыльцо собственного дома тут же становилось неловко, как если бы они и впрямь могли поднять меня на смех за что-то. Тишина закладывала уши, а темнота из-за угольной кляксы над головой всерьёз давила на спину. Это наваждение исчезало быстро, стоило только зажечь свечу, хлопнуть дверью и оказаться на предпоследней ступеньке. Нижняя почти утонула в холодной воде, переливаясь... только в этом блеске не сразу удалось разглядеть на ней насечки: продольные царапины глубиной едва ли не в пару сантиметров, точки, размером с детский кулак, — и такие же следы на земле. Не обделили и перила — они были разбиты в щепки. Я поморщилась, разглядев, что с них ещё и что-то стекало — вязкое, как мёд, прозрачное и пузыристое, как слюна...
Постаралась ли это гроза? Или?..
Всплеск — и от озера к самой лестнице прошла крупная рябь. Как весть. Как приглашение...
Не думая ни секунды, я ступила в воду.
Когда это началось? С чего?..
У старого охотника, прежде жившего в этом доме три года назад, не было близких, мои родители были единственными, с кем он дружил. После его кончины этот дом и всё его имущество перешли им. Хотели продать, но так и не нашли покупателей... Видимо, оно было к лучшему. Не знавшие охотника по-настоящему считали его отталкивающим и мрачным старикашкой, и то же самое говорили про его дом. Перешедший отныне в моё владение, мне он казался настоящей крепостью, уютнейшим и теплейшим местом на свете. Даже беспокоившая последнее время бессонница вдруг отступила.
Во время переезда, у входа встретился неизвестный мне прежде человек. Мой ровесник, высокий, загорелый. Чёрные волосы, янтарные глаза... О чём-то поговорил с отцом и поспешно ушёл.
Две недели мы не пересекались, а после он оказался вечером на летнем празднестве. Тот самый случай, когда ночью было так же светло, как днём. Город становился ещё ярче, задорней, с этими круглыми домиками с черепичными крышами, очень похожими на грибы. Возле каждой двери — самодельные фонарики с каким-нибудь орнаментом или гирлянды. Мостовая, вымощенная круглой галькой так, что через каждые тридцать кружочков попадался квадрат или восьмиугольник, сияла и пестрила цветочными лепестками. Украсили даже здоровенный фонтан, то и дело норовивший облить водой кого-то из прохожих; казалось, что из него лилась радуга. На площади собралась огромная толпа, но тут же расступилась, когда заиграла музыка и замелькали танцующие парочки.
Незнакомец же, на удивление, держался в сторонке, прижавшись спиной к стене... Кого-то он мне уже тогда напоминал, но я не могла вспомнить, кого же.
– Это Фрегу́, – пояснила мама, проследив мой взгляд, – замечательный парень. Приехал сюда недавно.
– Небось воздыхательницы уже обступили? – фыркнула я.
– Нет, отбивается пока... – Она вдруг обрадовалась: – Он сюда идёт!..
Не прошло и пяти секунд, как меня украли на танец. Мама испарилась, а ей на смену пришла толпа зло косившихся на меня девушек. То ещё удовольствие... впрочем, рядом с новым знакомцем быстро стало всё равно. Пара типичных фраз: привет, привет, как дела, очень приятно — пока мы пробирались к площадке для танца.
– Чудный браслет, – оценил Фрегу, взяв меня за руку. – Сама сплела?
– Нет, – я нахмурилась, глядя на украшение. Плетёный из нескольких нитей красный жгут с тремя продолговатыми синими бусинами, завязанный в узел так, что оставались длинные концы. Они в свою очередь тоже сплетались в жгутик с петлёй на конце. В неё продевался безымянный палец. – Я его в лесу нашла...
– Он тебе очень идёт.
Медленный танец — единственный, заставивший меня полюбить танцы в принципе. Единственный, тут же разнёсший по округе последние свежие сплетни. Через десять минут начинали даже поговаривать о свадьбе...
В дальнейшем мы встречались достаточно часто. Подолгу разговаривали о чём-нибудь, иногда он гостил дома у родителей, иногда мы менялись книгами и пластинками с музыкой. Мне это нравилось, нравилась его улыбка, нравилось, что с ним так легко... а маме нравилось, что мы проводили вместе время...
Странно, что я не поняла раньше.
Это была не первая наша встреча... Первая была, когда я нашла браслет...
Мне было семь. Другой край озера, где была густая роща и огромная ива у самого берега. Среди её листвы я не сразу заметила, что на широкой ветви висел и дёргался кто-то. Он кряхтел, зло рычал, осыпая проклятьями. Мальчик, моего возраста... он запутался в сетке и не мог выбраться...
– Чего уставилась?! – прошипел он, испепелив меня гневным взглядом... Впрочем не настолько — в зрачках больше билось отчаяние. Изо всех сил он скрёб толстый канат... Но больше поражала вовсе не эта ситуация... а то каким был этот мальчик. Папа как-то рассказывал про мифических людей, у которых вместо ног была лошадь, — кентавры... но я не знала, как можно было назвать кентавра, у которого вместо лошади снизу был...
Скорпион?.. Самый настоящий скорпион?.. Худая загорелая спина ближе к пояснице чернела, перетекая в гладкое угольное тело с четырьмя парами тонких острых лапок, то и дело пытавшихся дотянуться до земли. Клешни заключило в тугие узлы. Длинный гибкий хвост вился из стороны в сторону, будто хлыст. Жало на его конце вонзалось в толстую верёвку, пытаясь перерезать, но лишь пропитывая её чем-то — желтоватым ядом.
Раздались шаги, крики, собачий лай. Мальчик подтянулся повыше, так, чтобы его было не видно в листве. Ко мне подбежали папа, охотник и ещё несколько человек. Все были с ружьями...
– Видела его? – папа схватил меня за плечи.
– Д-да... – пролепетала я.
– Куда побежал?
Рука сама указала куда-то... прочь. Все кинулись в чащу, отец сказал мне бежать домой.
Но я не могла, так и застыв то ли в изумлении, то ли в страхе. Перед глазами висело его лицо... эти янтарные глазища. Я всё-таки набралась смелости и подошла ближе.
– Ты в по?.. – я осеклась. Его там уже не было; сетка висела разорванная в клочья, измазанная в крови и липком яде. А под нею, на земле лежала толстая красная нить с тремя бусинами...
На берегу валялась мокрая до нитки одежда, а на причале оказались такие же следы, но гораздо глубже, кое-где — пробив дерево насквозь. Всё же эта конструкция подо мной удержалась, а вот я на ней — нет. Запнувшись на торчащем гвозде, я рухнула на колени; треск отрывающейся подошвы показался каким-то слишком громким. Подсвечник вылетел из рук и с громким бульканьем исчез в воде.
Я замерла в полумраке. Тёмная гладь тут же пришла в движение со всех сторон, и меня окатило волной по локти. Впереди, там, где заканчивался причал и начиналось озеро, в воде начал проясняться иной цвет, чуждый этому смоляному переливчатому мареву. Цвет загорелой кожи плясал под поверхностью, уменьшившись, уйдя на глубину, и затем поднимаясь выше и ближе. Во все глаза я смотрела, как моё едва видимое, бледное отражение заполняет чужое лицо — лицо обладателя прекрасных янтарных глаз. Он выплыл, медленно, едва не приблизившись вплотную, и опёрся руками о жалобно заскрипевшее дерево.
– Держи, – сказал Фрегу. Перед носом повис утопленный минуту назад подсвечник... болтаясь на кончике распахнутой клешни. Я молча приняла потерянное, а Фрегу двинулся в сторону, игриво поинтересовавшись: – Как тебе зрелище?
Он перевернулся набок, так, чтобы его скорпионье тело, гладкое, чёрное, будто отлитое из чистейшего обсидиана, тоже стало видно. Со времени нашей первой и последней встречи я и не задумывалась, насколько огромным оно могло вырасти. Фрегу оказался в два раза длиннее причала и в три раза шире. Клешня была настолько огромной, что запросто могла напополам переломать меня, а четыре пары длинных лап казались копьями, способными проткнуть насквозь лося.
Я сглотнула, разглядев, что правая лапка в последней паре была сломана, и выдала:
– Думала, русалки немного иначе выглядят...
– Люблю воду, – блаженно улыбнулся Фрегу, подложив руки под голову. – Впрочем неудобства она доставить может... – криво усмехнувшись, добавил он.
– Почему?
– Я могу превращаться сам, – начал парень, погрузившись в воду по подбородок, – но стоит мне сильно промокнуть — нырнуть или попасть под дождь — и преображение происходит само. Я работаю над этим, но чаще всего не всегда ведаю, что творят мои "ноги"... – Его рука нырнула под причалом, в одной из пробитых дыр показались пальцы; Фрегу виновато вздохнул: – Прости за это всё.
– Ничего, – вырвалось у меня. Как ни в чём не бывало. Меня и саму от этого передёрнуло. – Починить можно, наверное...
Выражение лица парня вдруг изменилось. Он сощурился, глядя с неверием, граничившим... со злобой. Знакомое выражение лица — он казался родителем, готовым за что-то отругать своего ребёнка... И вполне было, за что. Стоило мне это осознать, как в мыслях тут же что-то начало путаться, роиться, как пчёлы.
– Не понимаю я тебя... – произнёс он с укором. – Перед тобой плавает какая-то штука в пять раз больше, чем ты, — и ноль внимания. Любой на твоём месте либо бы с ума со страху сошёл, либо в меня дробь выпустил, либо...
– Ну, вообще-то, по мне не видно, но я паникую... – прервала я.
Брови и веки на мгновение дёрнулись в изумлении, потом — опустились, скрыв сияющий янтарь его глаз. Губы сложились в лёгкую полуулыбку, наморщился нос. Фрегу виновато отвернулся, отодвинулся, собираясь уплыть прочь.
– Я не знаю, как правильно на тебя реагировать, – поспешно добавила я, и Фрегу замер, прислушиваясь. – С одной стороны — да... ну, что ты сказал... а с другой — ты мой друг, и мы хорошо общались... – Последние слова давались с трудом, готовые так и утонуть в горле и не быть произнесёнными никогда: – И ещё — ты мне нравишься.
Фрегу обернулся, внимательно посмотрел на меня.
– Плюс, я к... членистоногим... – Я побоялась, что его обидит это определение, однако он не отреагировал, – отношусь спокойно, в основном: у отца было много книг про них и несколько рамок с засушенными пауками и скорпионами — вот, наверное, привыкла уже ко всяким ужасам... – Парень усмехнулся, а я, осмелев, заключила: – Так что я склоняюсь к мысли, что всю порцию страха исчерпала ещё в тот, первый раз.
Фрегу вдруг исчез под водой. Я подумала было, что мои слова его не убедили, но потом он выплыл, оказавшись сбоку:
– Значит, ты никому про меня не расскажешь?
Хвост, увенчанный острым жалом, размером с мою голову, возник с противоположной стороны, то ли угрожая, то ли просто указывая на меня.
– Ну, хочешь — расскажу? Мне не трудно, – фыркнула я, улыбнувшись.
– Я ничего не забыл, – прозвучало грозно, но затем тон смягчился, – но с твоим отцом хорошо общаюсь. Не хотелось бы всё портить... – он осёкся, увидев, что моя рука потянулась к жалу. Фрегу одёрнул меня:
– Не трогай — острое.
– А, ладно, – подчинилась я. И как бы невзначай спросила: – И, в таком случае, ты мне уже дважды должен, да?
– Допустим. Чего ты хочешь? – Фрегу склонил голову набок.
– Починишь всё, что раздербанил, — это раз. И я уже неделю не могу затащить тебя на чай, так что придёшь — это два, – выдала я свои требования.
– Договорились.
– Тогда... спокойной ночи.
Когда я отошла чуть поодаль, выжимая намокшую сорочку, до меня донёсся очередной смешок. Обернувшись, встретила его сияющий взгляд.
– Спасибо. За всё.
– Не стоит... – Я потупилась, взгляд упал на браслет: – Ты хочешь вернуть его себе? Он ведь когда-то был твоим, вдруг это какая-то важная вещь?..
– Браслет? Не-е, – покачал головой Фрегу, – он теперь твой. – Парень немного помолчал, потом покосился в сторону, будто вспомнив что-то: – Знаешь, с такими браслетами есть одно поверье. Если ты его потеряешь, значит, его найдёт тот, с кем тебя связала судьба... Так что, – вдруг он воскликнул, так, что на всю округу разнеслось эхо, – благодарю судьбу за то, что привела меня к тебе!..
– Плыви домой уже, а?! – крикнула я ответ, смеясь. – Омар!..
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления