Дни в Токио снова втянули меня в воронку работы. Мой опыт возрастал, навыки улучшались. Последующие пять лет моей жизни были поистине достойны трудоголика эгоиста. Я исколесил всю Японию ни один раз, побывал в Европе, даже два раза в Азии. Я упорно не шёл на повышение и оставался штатным фотографом. Ни раз редактор предлагал мне и свою должность и должность руководителя разными отделами. Но я хотел фотографировать. Бежать вперёд, делать новые работы, проекты, становиться лучше. Для чего? Я не знал. Тогда я даже не задавался этими вопросом. Оглядываясь сейчас на те года, понимаю, насколько неосознанно я жил. Сколько спеси было во мне. Гордости. Эгоизма. Ведь даже отказ от руководящих должностей был по причине не желания брать ответственность за других. Надо ли говорить, что отношения в коллективе у меня не изменились. Вернее, изменились, в сторону еще большей дистанции. Потому что даже работу я умудрялся делать исключительно по-своему. Мне давали конкретные задачи, но в ходе их выполнения я менял задачу. На выходе вынуждая принять мой проект и статью. Журнал терпел меня, потому что благодаря моим работам продажи выросли в разы. Как и известность и журнала, и моя личная. Но коллеги не жали мне руки. Меня же все очень устраивало. Я заходил в офис за заданием и деньгами, улетал в новое место. Возвращался, ночами дома обрабатывал материал и заносил его в офис. Редактор качал головой, ибо иногда я умудрялся привести совсем не то, что ожидалось. Но каждый раз он был вынужден признать, что моя работа хороша. Я отсыпался пару дней в квартире, снятой в соседнем доме с офисом. И снова шёл за заданием. Я был волк одиночка. За те пять лет насколько девушек попытались подойти ко мне. Я искренне не понимал, зачем они это делают. Неужели не понятно, что мне не интересны отношения. Тем более с женщинами. Столько мороки. Я достаточно грубо пресекал их попытки общения, и эти разовые попытки сошли на нет окончательно.
Я ощущал, что творил нечто важное миру. Помню, как однажды, услышал разговор сотрудников в фойе. Они держали новый номер нашего журнала с моей статьей. Тогда меня отправили в крупную компанию, в ходе написания статьи я использовал словосочетание "офисный планктон". До сих пор не знаю, почему редактор это пропустил. И вот двое сотрудников между собой обсуждали, что, почему я говорю так про тех офисных сотрудников, когда сам такой же. Тогда я не придал этому значения. Я был выше разговоров за спиной. Каким же глупцом я был. Слепым. Без цели в жизни, без цели даже в работе, я жил сам как планктон. Бессознательно и упрямо. Летал, возвращался, летал. Я отличался от обычных рядовых офисных сотрудников только размахом перемещений. Дом, работа, дом. Просто работа была чуть дальше соседнего здания, суть от этого не менялась.
Одна поездка была очень тяжела мне. Сахалин. Она выжала меня. Зрелище старых домов, нищеты было мне омерзительно. Но я брал всю работу, что мне давали. Уверенность в своих силах вела меня. Вернее, самоуверенность. И вот сдав материал, я шёл по коридорам офиса. Наш журнал занимал высокое здание в центре Токио. Современное здание. В фойе на первом этаже меня догнал редактор. Он сказал мне, что пришла новая работа. И попросил зайти завтра для обсуждения деталей. Пока он мне это говорил я шёл к дверям на улицу с одной целью - упасть спать в квартире. Шепот в фойе отвлёк меня. Подняв голову, я увидел её.
Унгей широко улыбалась. На ней был лёгкий темно зелёный шерстяной свитер, длинная коричневая в пол юбка и деревенские башмаки. На дворе стоял ноябрь. Она увидела меня и с разбегу повисла на моей шее.
- Сидзюко!
Причины шепота в фойе стал мне понятен. Самый успешный наш номер состоялся два года назад. Он побил рекорды продаж не только нашего журнала, но и журналов наших конкурентов. На обложке была фотография Унгей. Фото я нашел одним дождливым вечером. Искал материал для статьи и смотрел архивы. На фото Унгей смотрела в объектив. Ей было 12 лет. Голубые ясные глаза, широкая улыбка, солнечные волосы. Фотография влетела в топы с первых часов продаж журнала. И именно обложка того номера украшала фойе нашей редакции. И сейчас перед свидетелями была живая Унгей. Только постарше.
Я как можно спокойнее снял её с шеи. Редактор рядом находился в шоковом состоянии.
- Можно мы попозже обсудим рабочие вопросы? Простите, я устал. Унгей, пошли.
Мне пришлось взять за руку эту девушку, потому что складывалось впечатление, что она сейчас взлетит под потолок. И потому что я очень хотел уйти от посторонних глаз. Внутренний шок ножом врезался в мою мирную жизнь.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления