Онлайн чтение книги Тест Розенцвейга The Rosenzweig Test
1. Voluntatem suscipere

1999г. Денверская психиатрическая лечебница — Денвер, Массачусетс.

Рей видит, что «гости» в отчаяньи.      Вначале они кричат, дергают решетки на окнах, ни на минуту не прекращая бестолково вертеть головой, словно надеются, что вот-вот появится из ниоткуда огромный подсвечивающийся разноцветными лампочками, как на бродвейском шоу, плакат EXIT.

      Позже, обессилев, сгорбившись сидят прямо на грязном полу посреди нескончаемого коридора, привалившись к шершавым от облупившейся краски стенам, и напряженно вслушиваются в темноту.

      Они напоминают Рею антилопу гну из увиденного в детстве фильма про жаркую Африку. И когда песочно-желтый лев отгоняет ее прочь от стада, прыгает на лоснящийся круп, вонзая клыки в черную шкуру, антилопа стоит почти спокойно, не вырывается, словно не чувствуя боли. Только осоловело мотает рогатой башкой.

— Она сдалась, — довольно хмыкает отец, когда маленький Рей спрашивает: «Почему?» Предвыборная компания будущего мэра города в самом разгаре, и он даже дома не расстается с галстуком. — Антилопа признает, что лев сильнее. Поэтому будь львом или тебе останется только стоять и ждать, когда тебя сожрут, и молиться, чтобы все закончилось как можно скорее.      Возможно, сейчас люди перед ним тоже этого хотят — покончить со всем как можно быстрее. Страх оглушил их, загнал в угол, вымотал. А теперь безжалостно вонзает клыки все глубже и глубже, подбираясь к сердцу. Это место оказалось сильнее, чем они.

      «Гостей» — так в здешних стенах принято называть пришлых — четверо. А больница одна: разросшаяся, как опухоль, распластавшаяся своими корпусами почти на трех гектарах. И эти четверо ей на один зуб, потому что даже полторы тысячи своих «жильцов» она ранее сжирала, не подавившись.

      Рей «гостей» не осуждает. Он помнит.

… Как ломаются ногти, когда он скребется в слепую деревянную дверь без окошка, как кричит, просит хоть кого-то прийти и выслушать. Как потом сползает на пол, обхватывает колени руками и затихает, потому что покойнику полагается вести себя тихо. А он, в этой клетке три на полтора метра, где две четверти места занимала жесткая пружинная кровать, а еще одну четверть канализационный слив, обложенный кафельной плиткой болотного цвета — все равно что покойник.      Два дня Рея никто не трогает, и два дня он сидит на полу, уставившись в одну точку, вдыхая грубый запах хлорки, источаемый застиранной больничной пижамой и серым постельным бельем. А на третий день приходят санитары и привязывают его к кровати…
— Я не могу, я не вынесу, Джек, — всхлипывает девчонка с розовыми прядками в светлых волосах. — Это же бред какой-то.

      Темноволосый лохматый парень в черной куртке, увешанной металлическими заклепками, затравленно смотрит в ее сторону. Его губы шевелятся, словно он репетирует то, что нужно будет сейчас произнести вслух.

— Мы выберемся, Клэр, — неуверенно обещает он. — Слышишь? Клянусь, все будет хорошо. Мы что-нибудь придумаем…

— Как насчет вам двоим заткнуться? — грубо обрывает поток увещеваний темнокожий парень с сережкой в ухе. — Задрали стонать. Я по-любому не собираюсь тут сдохнуть. Так что заканчивай свою чушь пороть, Джек. Ведете себя как сосунки. Не случилось ничего страшного. Мы посреди грёбаного Массачусетса, в ста метрах от нас грёбаное шоссе, по которому едут какие-то идиоты, и жизнь продолжается, и мы бы их услышали, если бы вы просто заткнулись! Нам надо просто дождаться рассвета и подать сигнал! Так что заканчивай…

      Все четверо замирают, но сквозь пелену тьмы за окном не доносится ни звука.

— Да чтоб тебя!

— Успокойся, Хигс, — просит та, которую называют Клэр, обращаясь к темнокожему.

— Прости…прости, что сорвалась. Мы все должны успокоиться, да?

      Четвертый «гость» — совсем мальчишка лет четырнадцати, не больше, одетый в клетчатую рубашку — молчит, иногда только тихо всхлипывая, уткнувшись лбом себе в колени.

      Рей знает, что его зовут Мэтт.

      Бритый Билли — сморщенный старик в белой больничной ночнушке — встает рядом с Реем, поджимает руки к подбородку, смотрит на пришельцев, склонив голову на бок.

— Эддичка не будет доволен, — скулит он, пришлепывая губами. — Не будет, не будет. Сестрички идут-идут.

      Рей молчит. Он смотрит на того, кого зовут Джеком. Он наблюдает за «гостями» с того момента, как они заходят в главные двери хосписа.

… — Не передумал? — усмехается Хигс. — А то ведь не поздно слинять.

— Нам будет только проще делить триста баксов на троих, чем на четверых, — поддакивает ему розововолосая девица. — Вали-ка домой, Джек, — со смехом провозглашает она. — Это пари тебе не по зубам. Смотри, стемнеет — запросишься к мамочке.

— И упустить халявное бабло только за то, чтоб набраться духа переночевать в этом убогом местечке? Да не пойти ли вам в задницу, ребята?

      В больницу ходит много народа. Слишком много для старого, не на одно десятилетие заброшенного места, до которого уже никому нет дела. Раз в пару недель смотритель проходит по этажам, проверяет решетки на окнах. Иногда к главному входу подъезжают машины, из которых вылезают целые делегации, и важные люди, осматривая старое здание, удрученно цокают языком и качают головами, отказываясь от идеи реанимировать заброшенные корпуса для своих нужд. Любопытствующие, краеведы, охотники за приведениями, любители порисовать на стенах из забавных пшикающих краской баллончиков… Некоторых Рей видит по нескольку раз. Странный парень в черной обтягивающей кофте ходит сюда несколько месяцев подряд. Плачет, пишет стихи, а потом вешается на своем ремне в старой прачечной.

      Обычно Рею нет до «гостей» дела. Эмоций нет, интереса тоже. Отчасти это благо. Он может совершенно спокойно плыть в воспоминаниях, не озлобляясь и не чувствуя обид. Далеко не всем это удается.

      Джим — высокий громила, солдат, сдвинувшийся после того, как где-то в лесах Нормандии у него на глазах родной брат разлетелся кровавыми ошметками, подорвавшись на противопехотной мине, всю жизнь видит вокруг лишь врагов. И главный врач Эдвард Норринг делает ему лоботомию.       «Все лучшее для наших доблестных защитников», — говорит он медицинской комиссии, и господа профессора благодушно хохочут.

      После операции Джим становится слюнявым овощем, неспособным написать свое имя.
Рей иногда видит его во время коротких прогулок во внутреннем дворе. А потом из-за «внешних обстоятельств» у Джима начинается сепсис — заражение крови. И он умирает. Такое случается часто после подобных операций из-за нестерильных инструментов, поэтому его смерти Рей не удивляется. А чему удивляется, правда уже значительно позже, так это тому, что после смерти Джим тоже остается в клинике и становится еще более буйным, чем раньше.      Сам Рей не знает, почему не получается уйти, но это — несущественная мелочь. Он часть этого места, часть больницы. Запертый здесь еще при жизни, прошедший все круги ада в этих стенах и оставшийся в них навечно после кончины. Иногда его сознание уплывает, и он растворяется в царящей вокруг тревожной пыльной тишине. Такие моменты, как долгожданный наркоз, как минуты передышки между приступами судорог, которые мучили его после инъекций коразола. Поэтому обычно Рей старается не быть как можно дольше.      Но его привлекает имя — Джек. Притягивает настолько, что заставляет сосредоточиться и вспомнить, кто он. Начать существовать.      И, хотя у этого Джека нет голубых глаз и мягкого баритона, да и сам он в рваных на коленях джинсах и куртке с заклепками больше похож на хулигана, чем на того рыжеволосого отличника Джека, который когда-то давно учился с Реем в средних классах, слышать знакомое имя все равно приятно. — Эддичка услышит. Эддичка расстроится, — шепчет Бритый Билли. Тихо смеется своим безумным мыслям и тянется к розовым волосам девчонки.

— Ребята, я что-то чувствую, — испугано шепчет та. — Как будто… Кто-то дышит на меня… Как будто кто-то рядом.

      Одна розовая прядь, подцепленная сухими пальцами Билли, поднимается в воздух и застывает параллельно полу.

      Девчонка оглушительно визжит и подрывается с места, бежит сломя голову.

Самый младший, Мэтт, бросается за ней. Не догнать, но чтобы тоже оказаться как можно дальше.

      Джек и Хигс минуту смотрят в остолбенении на место, где еще недавно сидела их подруга, а потом кидаются следом.

— Стойте! Клэр! Мэтт!

      Рей уверен, гости были бы счастливы уйти, но больница не отпускает их. Больница слушается главврача Эдварда Норринга и его сестер милосердия.

      Своими криками эти четверо только привлекут ненужное внимание. И тогда им несдобровать. Потому что Норринг тоже жаждет выбраться. Несчастный садист Эдди-Эдвард и не подозревал, должно быть, что, сдохнув от передозировки морфия, отправится не в рай, а «очнется» здесь же, привязанным к последнему месту своего обитания.

      Рей не знает, зачем бывший главврач ловит случайных «гостей», крадет у реальности, сбивает с пути. Водит, не давая выбраться из лабиринта коридоров, чтобы потом спустить с цепи своих сестричек, у которых в голове нет ничего кроме «так сказал доктор».

      Четверо пришлых уже далеко — даже крики стихли. Но Рею нет надобности бежать следом. Он просто закрывает глаза и думает о Джеке. Джек — якорь. А стоит открыть глаза, как картинка меняется. И комната другая, и этаж. Синий кафель, ржавые ванны, заваленные каким-то мусором. Обрезанные трубы торчат из стены. Ребята стоят около узкого окна, в котором выбито несколько верхних квадратов мутного зеленого стекла. Четыре руки с телефонами тянуться к этой бреши, пытаясь уловить хоть слабый сигнал мобильной связи.

      Рей качает головой. «Вам нельзя тут находиться». Они его не слышат.      Тогда он не смог помочь Джеку. Зато может сейчас.      Его зовут Рейнольд Л. Грей. Год рождения — 1947. Год смерти — 1967. Он есть. Надо только сосредоточиться. Осознать себя, отделить свое «я» от сотен других, неприкаянно бродящих здесь.      Рей шагает вперед, вырывая свою сущность из липких лап тьмы, и дотрагивается до плеча Джека:

— Вам нельзя тут находиться.