Онлайн чтение книги Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате Shanguo Zhuan. The Copybook Covered in White Velvet
Глава четвёртая. Сельский учитель Яо приносит ключ, молодая красавица нарушает волю отца

Глава четвёртая
Сельский учитель Яо приносит ключ,
молодая красавица нарушает волю отца

На третий день после беседы с господином Чхве состоялась встреча, за которую впоследствии я неоднократно благодарил судьбу. В тот вечер, возвращаясь домой со службы, я увидел у ворот дома трёх человек, закутанных в дорожные плащи. Они стояли против солнца и были примерно одного роста и сложения. Лишь подойдя совсем близко, я понял, что передо мною семья: отец лет шестидесяти, мать лет на десять моложе и дочь, примерно моя ровесница. Я обратил внимание на их сильно обветренные лица — такие бывают после длительного путешествия.

Было странно встретить кого-то вот так на улице (посетителей, если те приходили раньше меня, привратник обычно провожал в гостиную), я не знал, сколько меня ждут эти люди и кто они, собственно, такие, но как можно спокойнее поприветствовал их, представился сам и спросил, чем могу быть полезен. Только тогда я заметил, что у отца семейства по щекам текут слёзы.

— Несчастный день, — сдавленным голосом сказал он. — Ваш слуга приглашал нас внутрь, но я не осмелился войти в дом без хозяина. Примите мои соболезнования, до сих пор я не знал, что ваш отец уже три года как умер, и шёл к нему со своей просьбой и горькими известиями.

Я заверил его, что выслушаю и помогу, и, как мог, постарался ободрить его, но и десять минут спустя, когда мы расположились в гостиной и слуги подали закуски, он продолжал время от времени утирать глаза платком. Его жена и дочь держались спокойно и молча смотрели в пол. Моего собеседника звали Яо Шаньфу. До недавнего времени он был сельским учителем в области Вэй, но месяц назад вместе с семьёй лишился крова. Разбойники, напавшие на их деревню, сожгли все дома до единого, жителей угнали в рабство. Семейство Яо спаслось лишь благодаря счастливой случайности. И как раз когда я хотел спросить, как со всем этим связан мой отец, Яо Шаньфу протянул мне сложенный вчетверо лист бумаги.

Это было письмо, вернее, записка, сделанная рукой моего отца — в этом не было ни малейшего сомнения. Отец писал, что с сожалением покидает гостеприимный дом, просил помнить об общих начинаниях и, не стесняясь, обращаться за помощью. «Если же случится так, брат Шаньфу, что смерть заберёт меня раньше, чем я смогу тебе помочь, отдай этот лист моему сыну, и он поддержит тебя, как поддержал бы я». А дальше — словно не относящееся к делу: «И перестань засиживаться над книгой по ночам. Сон — счастливая находка».

— Простите, а как называлась ваша деревня?

— Тайхо, — сказал Яо.

К тому времени я хорошо помнил все стихи отца. Помнил и эти, о Тайхо:

Сон — счастливая находка, дорогой сынок.
Ветерок качает лодку, тихий ветерок.
Тайна звёздами искрится, плещет через край.
Хорошо, покуда спится. Крепче засыпай.

— Наш дом стоял на самой восточной окраине, третьим по счёту от начала улицы, — добавил зачем-то Яо. Я вдруг представил себе четыре ровных столбика иероглифов и в первом из них — третье слово: «находка». Мне стало отчётливо ясно, что это слово так или иначе присутствует в каждом отцовском стихотворении.

Я понял, что нашёл ключ.

В тот же вечер семейство Яо разместилось в правом флигеле нашего дома. Стыжусь сказать, но в тот момент, отдавая распоряжение прислуге, я был движим не только состраданием и чувством сыновней почтительности, но и огромным любопытством. «Общие начинания», упомянутые отцом в записке, не шли у меня из головы. Я понимал, что мой гость знает что-то важное, связанное с тетрадью в белом бархате. Впрочем, Яо Шаньфу довольно быстро меня осадил, наотрез отказавшись рассказывать что-либо и сославшись на то, что мой покойный отец в своё время поставил перед ним чёткие условия, кому и при каких обстоятельствах следует доверить знания:

— Возможно, этот человек — вы. Но я не вижу нужного знака, а без него обязан молчать.

И я оставил расспросы.

Через день у архива я встретился с администратором Ли. В детстве он наводил на меня страх. Высокая, тощая, нескладная фигура, вечно болезненное, землистого цвета лицо без усов и бороды, а в довершение к этому — широкие, просто огромные, глубоко посаженные глаза. Мне казалось, это не живой человек, а цзянши, мертвец, оживлённый злым колдовством. Когда администратор Ли в своём чёрном халате, прихрамывая, шёл по улице, дети разбегались врассыпную. Помню, как однажды он пришёл в гости к отцу, и тот, зная о моих страхах и желая их развеять, попросил подать блюдо красных фиников. Известно, что цзянши их не переносят. Я, боясь шелохнуться, сидел в своём углу и с замиранием сердца следил за длинными тонкими пальцами Ли. За весь вечер он ни разу не прикоснулся к финикам.

Официально Ли не занимал никакой должности, но все знали, что после господина Чхве он на Дуншане — второй человек. Под его началом находилась гостевая слобода со всеми её многочисленными персоналиями, он негласно курировал пополнение библиотеки и работу учёных и ежемесячно направлял правителю петицию с изложением стратегии государственного правления. Утверждали, что господин Чхве ни шага не ступит, не посоветовавшись с ним; так это или нет, но время от времени Ли покидал Дуншань и посещал соседние префектуры, главы которых обращались к нему за консультацией. Возможно, от этого и пошёл его удивительный титул — «странствующий администратор». Человек разносторонних талантов и самой подробной осведомлённости, он почти не оставлял записей (за исключением упомянутых петиций), полагаясь на свою исключительную память. Откуда он прибыл на Дуншань и где приобрёл свои познания и умения? Это оставалось для нас загадкой. Разумеется, в первый же день работы в архиве я, улучив минуту, бросился искать его личное дело. Досье Ли насчитывало восемь толстых папок — и каково было моё разочарование, когда все они оказались опечатаны.

Сейчас он уже не наводил на меня ужас, а последние годы сократили разницу в росте, но общаться с администратором Ли было неуютно.

— Я слышал, у вас гости? — спросил он тем тоном, каким можно спросить у торговца в лавке: «Я слышал, у вас свежая черешня?» И я сразу представил себе огромное блюдо черешни и господина Ли, который перебирает ягоды длинными пальцами и смотрит их на свет, щуря  свои огромные глаза.

Почему-то мне не хотелось, чтобы он знал о Яо или интересовался ими. Я ответил, что меня навестили вэйские родственники (и по-своему не соврал, ведь отец в записке называл Шаньфу братом).

— Как жаль, что вам послезавтра отправляться в столицу, — сочувственно сказал Ли. — Гораздо приятнее провести месяц в тепле домашнего общения, чем в холоде долгого пути. Но я надеюсь, Айго будет приятным попутчиком.

От господина Чхве я знал, что со мною под видом слуги будет провожатый. Я не сомневался в том, что он отправит одного из своих гостей, но до сих пор не знал, кого именно. В архиве я довольно быстро перебрал картотеку и нашёл единственного человека с таким именем, по фамилии Чэнь. Но когда направился к стеллажам, личного дела на месте не оказалось. Вечером, перед тем как уйти, я проверил опять — на этот раз папка была на месте, но почти пустая. В ней не было ничего, кроме листка анкеты, обычно заполняемого писцом при первой беседе. Тушь на нём была свежая. Кто и когда поставил папку на полку, я не заметил, а спросить было уже не у кого. Наутро мне присвоили новую должность, и я не смог побывать в архиве, проведя целый день у господина Чхве. Но это был весьма полезный день.

До той поры я ни разу не покидал Дуншаня и о внешнем мире знал главным образом из чужих историй. В них было много яркого и увлекательного, но мало того, что сейчас могло пригодиться мне в путешествии. Господин Чхве постарался восполнить этот пробел в моих знаниях. Развернув передо мною подробную карту северо-восточных областей, он поручал мне самостоятельно построить несколько маршрутов, задав начальные и конечные точки, а позже «проводил» меня по ним, обстоятельно рассказывал обо всех опасностях на пути в горах и городах и отвечал на вопросы, если что-то оставалось неясным. После полуденной трапезы мне был устроен самый суровый экзамен. Правитель с пристрастием выспрашивал меня о каждом мосте, его виде и состоянии, о свойствах тумана, о его приливах и отливах, о рассадниках гуйшэней, разбойничьих бандах и их условных знаках, подаваемых днём и ночью. И был весьма доволен ответами.

— Остаётся Тайцзин, — наконец сказал он, поглаживая бороду. — Разобраться в столичных хитросплетениях, поверь мне, труднее, чем в дорогах всей горной страны. Но, по счастью, в этом ты сможешь целиком и полностью положиться на провожатого.

Спустя какое-то время появился администратор Ли в сопровождении невысокого мужчины — судя по виду, из секты «матушки Кён». Господин Чхве сразу же представил его как моего спутника, Чэнь Айго. Мы сели вчетвером обсуждать план действий в столице. Я сидел напротив Айго и, как ни противен мне был внешний вид двуцветных почитателей Люй-цзы, полчаса смотрел только на него, стараясь найти в его внешности хоть какую-то запоминающуюся черту. Иначе, рассуждал я, завтра я рискую уйти с первым попавшимся человеком с красно-чёрным лицом и иероглифами «верность долгу» на лбу. В какой-то момент господин Чхве перехватил мой взгляд и, кажется, мысль — и со смехом вручил мне и Айго одинаковые перстни.

Выход был намечен на раннее утро. Придя домой и сделав все необходимые приготовления и распоряжения, я собирался пораньше лечь спать. Но от всего этого предприятия сознание моё приходило в такое волнение и возбуждение, что я, конечно, не мог заснуть. На небо высыпали звёзды, вышли сёстры-луны, за окном стрекотал сверчок, а мне всё не спалось. Я лежал в постели, подложив кулак под голову, смотрел на длинную полоску света на стене и про себя повторял отцовские стихи.

Вдруг я услышал снаружи тихое пение. Мне отчего-то захотелось выйти и посмотреть, кто это поёт. Хотя я уже тогда знал кто. Из наших слуг привычки напевать (тем более по ночам) не имел никто. Я быстро надел халат и вышел в сад в главном дворе. Тишина. Никого. Я обошёл центральную постройку и прошёл на задний двор, где был вырыт маленький пруд и стояла беседка. Тишина. Никого. Неужели показалось… Мне не хотелось сразу возвращаться к себе. Я зашёл в беседку и какое-то время стоял, облокотившись на перила, и смотрел на звёзды. Пения больше не было. Я развернулся было — и чуть не вскрикнул от неожиданности. Передо мной, прямо у входа в беседку, в лунном свете стояла дочь господина Яо, Мэйлинь. Она приложила палец к губам и достала из рукава белый шар, похожий на биток для игры в чжуанцю.

— Отец будет ругать меня, но я права, — сказала Мэйлинь. Она говорила так тихо, что я удивлялся, как вообще могу её слышать. — Ты хороший, а эта вещь может спасти тебе жизнь, как спасла нам.

— Что это? — спросил я.

— Не знаю. В тумане сожми вот так, поверни одну половинку против другой и брось на землю. Тогда туман не тронет.

— Откуда это у вас?

— Использовать можно один раз, — продолжала она. — Я видела, как это делает отец. У нас осталась только одна. Но мы в безопасности, а ты в опасности.

Она вложила шар мне в ладонь и сжала мои пальцы вокруг него. Совершенная бесцеремонность и вместе с тем искренность этой девушки смутили меня. Я стоял, уставившись на её подарок и не находя слов. А когда поднял глаза, Мэйлинь уже не было. Я вернулся к себе и очень скоро заснул, положив её «волшебный шар» под подушку.

На следующее утро старый Чжан поднял меня до рассвета и помог одеться. У ворот меня ждал Айго в сопровождении двух удальцов — им было поручено проводить нас до первой сторожки за пределами горы. Мы вышли за городские ворота, спустились по склону и подошли к массивным пилонам моста Белого Тигра, одного из четырёх, соединяющих Дуншань с внешним миром. Склон горы, до сих пор пологий, из-под пилонов круто обрывался и пропадал в тумане. В предрассветное время клубы тумана казались белыми. Лет в десять я залезал на этот мост на спор с соседскими мальчишками — и тогда ничего не боялся. А сейчас на меня обрушивались все страхи одновременно. Я думал, что, если сейчас из марева вынырнет гуйшэнь, мне некуда бежать и нечем отбиваться. Я думал, что, если поднимется сильный ветер, столь характерный для этого времени года, я едва ли смогу удержаться. Да и просто так — обязательно оступлюсь на этих коварных досках, предательски гуляющих под ногами, оступлюсь и сорвусь в туман.

— Не смотри вниз. Думай о хорошем, — вовремя посоветовал шедший сзади Айго.

Я нащупал в поясной сумке «волшебный шар», и идти сразу стало легче.

До восхода мы успели миновать несколько островков. На некоторых были выстроены башенки для караула, на некоторых — павильоны, где можно было сесть и передохнуть, но большинство были пустыми и служили лишь окончанием одного моста и началом другого. Солнце выглянуло из-за наших спин и позолотило ближние вершины Люйшаня и Маоцзяна. Мир просыпался во всей своей красоте. И я вскоре привык к тому, что шагаю по ненадёжным доскам по-над смертью.