Онлайн чтение книги Наше сегодня, моё завтра Our today, my tomorrow
Глава 1

Гостиная напоминала выставку прикладного искусства — Мицуки обожала барахло и, как Плюшкин у Гоголя, тащила всё в дом. На столике рядом с диваном, где они сидели, горел светильник в образе виноградной лозы; его голубоватый свет перекрывали фарфоровые танцовщицы, окружившие лозу, как дети — новогоднюю ёлку. Каждую шкафную полку, каждую выемку оприходовали различные персонажи: всадники, влюблённые, придворные дамы, путешественники, реальные и мифологические звери. Целая модель солнечной системы из комнаты Кацуки за неимением места (занятого мерчем Всемогущего) перекочевала к оранжерее на подоконнике. Богатые панно на стенах чуть потускнели с годами, но Мицуки сказала, что, как только минуют заботы, обязательно сменит их.Она откинулась на подушки, уставившись в телевизор. Весь экран занимала пламенная улыбка Старателя. Кацуки смотрел на него так же рассеянно, как мать. Новости должны были вот-вот смениться сериалом о восставших мертвецах, который им однажды и совершенно неожиданно полюбился.

В окно ворвался ветер, разметав серебристо-белые занавески.

— Почему не пьёшь? — Кацуки указал на поднос с чашками у края стола.

— Жара, идиот, — устало отмахнулась Мицуки.

— Жара? Всего тридцать градусов, и это — середина июня. Чай пьют горячим, чтоб ты знала.

— Знаю! — она приподняла голову. — Прежде чем заваривать, мог бы и спросить. Я такой не пью!

— Сказала бы «спасибо»!

— За что?! Я не…

— Не пей! — Кацуки взял поднос. — Раз такая привереда, заваришь себе сама!

— Эй!

Пыхтя от возмущения, он потопал к дверям, в которых резко остановился.

— Эй!

«ДЗЫНЬ!!!»

Фаянсовые пиалы тончайшей работы осколками разлетелись по всему полу.

— Ты, мелкий засранец! — вскричала Мицуки. — Этот сервиз я привезла из Лондона!

— Кацуки? — Масару, возвышающийся перед сыном, удивлённо поднял брови.

Кацуки, злясь сильнее, буркнул:

— Не спрашивай, что тут происходит! Угомони свою жену!

Он с грохотом швырнул поднос в угол и попытался протиснуться мимо, но отец не позволил, преградив дорогу рукой. Кацуки удивлённо замер. Бакуго-старший никогда так себя не вёл.

В окно ворвался новый порыв ветра, остывающего после жаркого дня.

— Дай пройти! — потребовал Кацуки.

— Хочешь побыть в одиночестве? — поинтересовался Масару.

— Именно.

— Скоро похолодает, — тон Масару вдруг снизился до шёпота. — Ты слишком часто бываешь на улице.

— Ерунда!

— Далеко ходишь — заблудишься.

— Мне не до прогулок, — Кацуки вытер рукавом влагу с лица и топнул ногой по земле. — Я тренируюсь, чтобы стать героем!

— Мама тебя заждалась.

Вокруг шумели листья. На сад спускался вечерний мрак. В перепутанных закоулках, лежащих за витиеватой оградой, сгущались тени. Из окон родного дома вырывался свет, очерчивая белой каймой силуэты деревьев и стоящего рядом отца.

— Она заварила чай — твой любимый, — сказал он.

— Положила сахар?

— Чуть-чуть.

Кацуки попытался представить.

— Вряд ли вы будете жить тихо, — вздохнул Масару. Он поднёс ко рту электронную сигарету, источающую сладковатый дым. — Кому-то для душевного равновесия нужны бури, но ваши бури, если не запереть их в стакане, превращаются в штормы.

Кацуки прикрыл нос одной рукой, отгоняя второй колечки дыма.

— Что за поэзия, старик? Опять романов начитался?

— Кацуки, — Масару выдохнул струи дыма, склубившиеся синеватыми облачками на концах. Его глаза поблёскивали, как искры в темноте. Он казался очень юным. — Я не могу всё время быть дома.

— Разумеется. Мужчина должен работать, — попытался сострить Кацуки.

По металлическому карнизу забарабанил дождь, загудел в водосточных трубах… Ветер, бродивший по внезапно опустевшей гостиной, стремительно охладевал, и такой же холодок прокрался в сердце Кацуки.

— Ты меня не поймёшь, — Масару слабо улыбнулся и выбросил сигарету в мокрый, залитый дождём сад. Кацуки хотел возмутиться такой беспечности, но сигарета оказалась обычным окурком. — Прошу, стань взрослее. Я рад, что ты заботишься о маме, но будь с ней терпимее.

— Я и так много терплю!

— Она устаёт. Ей тяжело.

— От чего? У вас мало заказов!

— Мне пора, — Масару коснулся волос Кацуки и легонько потрепал. — Ты толковый парень. Я горжусь тобой.

Плотные тени заполонили расплывчатый зал, а суровый ледяной ветер пронизывал до костей.

— Ч-что ты н-несёшь? — застучал зубами Кацуки, не понимая: от холода, волнения или смущения. — Ты н-на работу? Так поздно?

— Поздно, — Масару кивнул, нисколько не дрожа, — но надо.

Он улыбнулся ещё шире и отступил к двери. Его стройная моложавая фигура буквально растворилась в чёрном проходе.

— Эй! — прохрипел Кацуки вслед. — Старуха устала! Ей тяжело! Ты же сам сказал! — всё внезапно перестало ему подчиняться: речь, тело, чувства — и стало пугать. — Подожди!

— Далеко не ходи… — прозвучал в ушах мягкий голос Масару. — Ты ей нужен…

— Стой!!!

— Добро пожаловать домой!

Он резко открыл глаза и тут же зажмурился от яркого, словно режущего зрачки света. Механический женский голос, говорящий по-японски и на миг оглушивший его, объявлял высадку пассажиров. С трудом взяв себя в руки, Кацуки поднял спортивную сумку, кое-как встал и побрёл за толпой к трапу.

Сон уже выветривался из памяти, но едкое послевкусие не исчезало. Образ отца почти забылся, а ведь Кацуки прилетел из-за него. Сюда, в Японию, откуда стремительно сбежал, едва достигнув девятнадцати лет.

С Мицуки у них всегда случались разладицы с переходом в рукопашные бои, но эмоциональная связь не утрачивалась. А Масару не снился даже при жизни. С чего сыновним чувствам просыпаться теперь?

Да, он, в отличие от ведьмы, относился к сыну с уважением. Изредка повышал голос, если битвы с матерью заходили слишком далеко, или Кацуки вёл себя… Немного высокомерно. Словом, с Масару они ни разу не скандалили. Семь лет назад Кацуки вернулся после тяжёлого трудового дня и заявил, что устал от рабства и хочет валить в США. Отец отреагировал спокойно, старуха же подняла вой, не дошедший, наверное, разве что до глухого. С ней борьба за свободу длилась дольше, чем с десятком инстанций, через которые пришлось пройти. Кацуки сумел вырваться из родительского гнезда, дав тонну невыполненных впоследствии клятв звонить и писать каждые пять минут. Будь он прилежным сыном, профессия героя всё равно сводила личное общение к минимуму, а природная нелюдимость урезала оставшееся вдвое. Мицуки предсказуемо атаковала по всем фронтам.

И вот, вечером третьего дня он открыл мессенджер с сообщением: «Папа отмучился».

Кацуки позвонил в ту же минуту. Он пропустил мимо ушей поток упрёков и оскорблений, обещал прилететь первым же рейсом и перевёл Мицуки почти все имевшиеся деньги.

И сейчас, проходя регистрацию, пожалел о скоропалительном поступке. Про ночь в гостинице и хороший транспорт можно забыть. Получив багаж, он покинул аэропорт и направился прямиком к перекрёстку сквозь вечернюю мглу, рассекаемую моросящим дождём. В Лос-Анджелесе должна быть поздняя ночь.

Какой-то тип на «Мицубиши» согласился подбросить его до вокзала. С ним сидели попутчики — компания желторотых дурачков, почти подростков, и каждый навеселе. Не будь Кацуки «на мели», послал бы этого бомбилу с его свитой застрять где-нибудь в перелеске. Нет, даже не так: они бы не встретились. Но обстоятельства сводят людей совершенно чуждых, особенно те, что возникли по собственной глупости. Кацуки достаточно вырос, чтобы отложить сетования на потом; сунул водителю купюру, упал на заднее сидение, сильно потеснив двух девушек, и отгородился от мира музыкой из наушников.

Столица едва изменилась: появилось лишь несколько новых построек, похожих на старые. Минуя небоскрёбы и неоновые кварталы, они достигли ярко освещённого вокзала.

Путь на электричке до родного города прошёл быстро — возможно, из-за царящей в вагоне тишины: сколько себя помнил, Кацуки избегал шума, хотя, по словам окружающих, создавал его тут и там.

От станции до дома — двадцать-двадцать пять минут ходьбы. Мелкие капли, исторгнутые небом, падали и стекали по лицу и шее, заползали под задранный ворот пальто. Сменившийся пейзаж — во тьме ещё более унылый — рассматривать не хотелось, да и не на что было. Стильный особняк в конце улицы стоял, как маяк на горизонте времён. Свет из окон окаймлял скудный, по-осеннему серый сад, навевая ощущение дежавю. Дул ледяной ветер, непогода бушевала.

                                                                                                             ─ • ✤ • ─

Дверь открыла довольно красивая женщина средних лет. Кацуки заметил, что она отпустила волосы — некогда короткие, теперь завязаны в хвост на затылке. Непривычно простая одежда, далёкая от элегантности, босые ноги. Лицо без макияжа казалось белым пятном. Ни единой морщинки, способной прорезать, подобно тропе, это снежное поле; только привычная прозрачная складка тянулась ручейком между сдвинутыми бровями.

— Ну, привет, мать.

— Ну, здравствуй, паршивец.

Она освободила проём. Кацуки ввалился, катя за собой чемодан на колёсах, сразу завернул в гостиную и рухнул на кремового цвета диван. Разворошил мокрые волосы, огляделся. Барахла прибавилось, а богатые панно сменились крикливо роскошными. Те же серебристо-белые занавески, струящиеся до полосатого ковра, та же модель солнечной системы в оранжерее… В общих чертах дом казался гаванью тепла и чистоты в сравнении с гадким миром за дверью. Светло, комфортно, но радости Кацуки не чувствовал. Может натура у него такая — безрадостная, чем-то похожая на сегодняшнюю погоду…

Он стягивал влажное пальто, когда мать плюхнулась рядом.

— Вот только не начинай, о’кей? — попросил он. — Знаю, ты скучала и всё такое, но пари́ть после ночной смены через океан — хреновая идея. Тем не менее, я ей последовал.

— Ничего, не расклеишься. Значит, лезть на диван в грязной одежде «хреновой идеей» не показалось.

— Возьмём другой, если испорчу.

— Надо же, кто это говорит? — она встала, подбоченившись. — Тот, у кого понтов больше, чем денег? А ну, грязную одежду в зубы и вон отсюда!

— Дай пять минут посидеть, бессердечная стерва!

— Чтобы я дольше выводила твой смердящий запах? Бегом мыться! Воняешь, как навозная муха!

— Да с чего мне вонять…

Кацуки замолчал, прикинув, что спор с крикливой матерью отнимет больше сил, чем поход до гардеробной и душа — вздохнул, соскользнул с мягких подушек и поплёлся выполнять указания.

Отмокая под горячими струями, он окончательно расслабился. Всё-таки родительский дом — самое сносное место на Земле. Скучно, зато стабильно: ругают, но заботятся и не выгоняют, а если выгоняют — исключительно на работу, что, благодаря врождённому трудолюбию, Кацуки не грозило.

Вскоре, натянув домашние футболку и штаны, он вышел из ванной и сразу уловил пряные запахи восточных блюд. Они встретили его, как старые знакомые, почти приятели. Мать, заметив с кухни, призывно махнула рукой. Кацуки подчинился. На убранном столе ждали салаты и мисо-суп, докрасна приправленные перцем. Как раз то, что нужно его ноющему желудку. Кацуки благодарно кивнул, сел на табурет и принялся за еду. Вызванное ею удовольствие смягчило раздражение из-за бесчисленных расспросов Мицуки.

— Почему так долго? — выключив плиту, она села напротив и сложила руки в замок.

— Подгонял пилота, как мог. Прости, что скорость «Боинга» звуковая, а не световая.

— Я не о том, дурень! Почему ты ни разу не приехал?!

— Потому что мы не договаривались.

— Вот оно что?! Ты просто блудный сын, который…

— Мы договаривались, — перебил Кацуки, втыкая хаси в кусок рыбы, — что я валю из страны и держу с вами связь. Всё.

— Кретин, США не на соседней улице! Как ты держал связь? Писал пару строк в неделю, и то — в качестве ответа?!

— Давай поговорим об этом на досуге. Я хочу поесть спокойно.

— Снова начинаешь? Вот, всю жизнь таким был! Оставьте его в покое, не трогайте его, не мешайте — что угодно, лишь бы не слушать мать!

— Если ищешь слушателя — я готов им стать, но, чёрт возьми, не проси меня отвечать с набитым ртом!

Мицуки хотела парировать, но неожиданно передумав, поджала губы и обиженно отвернулась.

Остаток ужина прошёл в молчании. Когда наступила очередь чая со сладкими моти, почтёнными, впрочем, только матерью, разговор возобновился.

— Ну? В чём я снова перед тобой виноват?

— Смени-ка свой заносчивый тон! — Мицуки угрожающе потрясла пальцем. — Не передо мной ты виноват, а перед человеком, который дал тебе жизнь! Перед тем, кто не видел сына ни в болезни, ни на смертном одре! Ты каждый день должен просить прощения у его праха!

— Чё?! — Кацуки невольно дёрнул за блюдце с чашкой, едва не расплескав чай. — Я, значит…

— Осторожней, дурень! — Мицуки схватилась за другой конец тарелочки. — Сейчас уронишь! Этот сервиз я привезла из Лондона!

— Возьмём другой! Я, значит, решил пахать как проклятый за нормальную зарплату, то есть там, где мой труд будут уважать, то есть, не в Японии — короче, разумно распорядился возможностями, да ещё позаботился, чтобы вас не обделить! А теперь виноват, что не бросил всё и не примчался в сентиментальном порыве!

— На кой чёрт нам твои деньги, будто мы бедствовали?! Самостоятельный сын — высшая награда состоятельных родителей! Скажи-ка, помогли твои переводы умирающему отцу? Спасли его от тоски по родному сыну? Ты ему нужен был, ты, а не твои доллары!— Я звонил!

— Неужели? Раз в полгода, на две минуты? Спасибо за честь, ваше величество! А мы когда звонили, что слышали? «Абонент вне зоны доступа»! Твои родители места себе не находили, не зная, всё ли с тобой хорошо!

— Не говори за двоих! Старик никогда не срался по пустякам, в отличие от тебя! Я писал, что жив-здоров, и не могу быть каждую минуту на созвоне! Кстати, если вы впрямь так «тосковали» — могли собрать манатки и приехать! Я бы не выгнал!

Мицуки уставилась на него, как на сумасшедшего.

— Везти к тебе больного отца? Умом тронулся?!

— Дура!.. — Кацуки с видом крайней безнадёги хлопнул ладонью по лбу. — Он же не всегда болел! Короче, я устал от этого бесплодного разговора! — поднялся. — Ты прекрасно знала, на что шла, когда отпускала меня! Я не обязан лететь в твои лапы по первому зову! А перед стариком покаюсь только в рамках обычая — ни больше, ни меньше! Да, он отец, но на деле мало чем отличался от соседа по дому! Нас связывала только кровь, и именно кровь — главная причина, почему я здесь! Я приехал проститься с родственником, помочь с церемониями, вытащить тебя из этой выгребной ямы…

— Заткнись! Заткнись, скотина! — Мицуки, сильнее багровевшая с каждым его словом, выпрыгнула из-за стола, уронив тяжёлый табурет. — Закрой свою поганую пасть! Как я могла воспитать такого сына? Как он смеет нести подобное дерьмо? Как смеет оскорблять дух отца?! Отвернись! Слышишь, отвернись и опусти взгляд, неблагодарное отродье! Убирайся немедленно и не показывайся мне на глаза!!!..

Её трясло, как в лихорадке, любой намёк на румянец полностью сошёл с щёк — казалось, вся кровь схлынула, чтобы прилить к глазам, которые почти побагровели. Под таким эмоциональным напором Кацуки отступил, торопливо сбросил посуду в раковину и поднялся на второй этаж, в свою комнату.

Несмотря на испытанный конфуз, виноватым он себя не чувствовал. А чего она, собственно, ждала? Ложной скорби? Фальшивых слёз? А кто учил быть правдивым, какой бы жестокой ни была правда? Кацуки прислонился к двери, включил свет и окинул усталым взглядом обитель своей юности. Обстановка оскудела, многие предметы, в том числе геройская атрибутика, исчезли. Осталась только мебель и пара декораций, появились ненавистные горшки с цветами — ну, конечно, кто бы сомневался… Неожиданно подкатила апатия, близкая к печали. Он присел на кровать. Всюду царила тишина, но не умиротворяющая, а какой-то зловещая, подобно затишью перед бурей. В ливне, бьющем по металлическому карнизу, отчётливо послышалось: «Роковой…»

Через минуту за стеной раздались приглушённые рыдания.

                                                                                                             ─ • ✤ • ─

Он зашевелился в постели: на тумбочке противно пищал телефон с интервалами в одну секунду. Не смыкавший всю ночь глаз Кацуки выругался и отключил будильник. Дисплей отобразил шесть утра в Японии и час предыдущего дня в Калифорнии.

Комната почти заледенела благодаря распахнутому окну, а сквозь тонкие занавески просачивалась темень. Дождь ослабел, но полностью не прекратился.

В Америке ранний подъём давно вошёл в привычку. Затем был контрастный душ, чашка кофе — обязательно зернового — и гимнастика с пробежкой вокруг парка в любое время года под энергичную музыку или подкасты. Но сегодня старым привычкам не разгуляться, и грядущие дни сильно попортят его режим. Пока же испорчено только настроение: десятичасовой перелёт, выезд в родной город, слякоть и «тёплые» беседы со старухой заметно сказались на его душевном равновесии. Хотя внутренние устои отвергали праздность, желание послать мир к демонам и проваляться весь день крепло с каждым часом. Кацуки бы так и поступил, не будь обязательств перед родственниками и мысли, что, чем скорее он со всем покончит, тем быстрее вернётся в США. Поэтому, вздыхая, он сел на кровати, сунул ноги в тапки и, вынув из сумки махровое полотенце, зубную щётку и принадлежности для бритья, поковылял в ванную.

В коридоре витал запах кофе и ванили. Кацуки тайком заглянул на кухню, надеясь удостовериться, что мать пришла в порядок. С полотенцем на голове, завёрнутая в пушистый банный халат, она жарила панкейки, часть которых уже стопкой возвышалась на здоровенной тарелке. Сковорода в её ловких руках шипела, над плитой мерно гудела вытяжка. Кацуки решил заговорить с ней после умывания. Мысли о вчерашней ссоре растормошили закоченелые останки совести — в конце концов, он вернулся, чтобы поддержать её, а не давать лишний повод для слёз.

Когда он, чисто выбритый и умытый, снова выглянул из-за дверного косяка, Мицуки спросила хриплым голосом, не оборачиваясь:

— Долго будешь подсматривать? Заходи, раз пришёл.

Кацуки заколебался, но, решившись проскользнуть в кухню, занял вчерашнее место за столом. Мицуки, стоящую к нему спиной, окружала аура болезненного спокойствия.

— Тебе кофе с молоком?

— Без.

Она подала дымящуюся кружку и блюдо для завтрака. Кацуки, пробормотав слова благодарности, принялся накладывать себе блины, густо обмазывая мёдом. Пока Мицуки дожаривала остальные, он наложил и ей.

Вскоре она уселась напротив и сделала глоток из собственной кружки. Оранжевые, как у Кацуки, зрачки под тяжестью опухших век пристально рассматривали обстановку, цепляясь за каждый предмет, но упорно избегая второго человека. Особенно долго она изучала небольшой семейный портрет многолетней давности, висящий на стене, прежде чем уставиться в окно. Кацуки наблюдал за ней как можно незаметнее. Похоже, она до сих пор расстроена.

— Еда остывает, — в конце концов напомнил он.

— Пусть.

Время сказать то, что он собирался.

— По поводу вчерашнего, — «Почему извинения всегда даются так трудно?» — Я был не в себе. Очень устал, а ты горевала. Да, именно мне стоило вести себя сдержаннее. У тебя проблем больше: ты стала вдовой, к тому же, мы долго не виделись. Я не хотел тебя обижать. Может, ты ждала меня заплаканным, но я не мог и не хотел плакать. Я возьму свои слова назад, только предупреждаю: это не умалит их правдивости. Я не собираюсь лгать и притворяться, особенно перед женщиной, родившей меня на свет…

Мицуки молчала.

— Между тем, ты не дослушала про Лос-Анджелес…

— И не собираюсь, — вдруг отрезала она.

— Нет, дослушаешь, — Кацуки перестал жевать. — Мы уедем в Америку, когда уладим вопрос с похоронами. Я всё продумал. Тебя здесь ничто не держит. Не волнуйся, рядом со мной с голоду не подохнешь.

— Не хочу слушать, — растягивая слова, повторила Мицуки и впервые за утро посмотрела ему в глаза — её собственные источали лютый холод, — тем более потакать твоим выдумкам.

— Хорош упираться, — уже рассерженный Кацуки заставил свой голос звучать спокойно. — Зачем оставаться? Ради кузенов? Вы едва общаетесь!

— Напряги свою несчастную извилину, — процедила Мицуки, отставив кружку, — и подумай: почему я не хочу бросать страну, дом, могилы родных, друзей, работу, клиентов, и пускаться в дальние странствия с идиотом, пусть и собственного производства?

— Карга!!! — всё-таки вырвалось у Кацуки.

— Тема исчерпана. Доедай. Надо ехать в крематорий.

Он с трудом проглотил рвущееся ругательство и мысленно сосчитал до десяти.

— Помоешь посуду, — распорядилась она, поднимаясь.

— Уф! О’кей. Посчитаем разговор отложенным. Ещё бесишься?

— Конечно, бешусь. — Она поместила нетронутый завтрак в холодильник. — Если продолжишь — взбешусь сильнее. Бросай эту дурную привычку.

— Переубеждать тебя?

— Говорить «о’кей». Родной язык забылся? Или «Альцгеймером» заболел?

Кацуки на мгновение впал в ступор.

— Ну, о’кей, не буду.

Мицуки нахмурилась, однако пропустила его реплику мимо ушей.

— Выдвигаемся в семь, — предупредила она. — Костюм с собой?

— С собой.

— Прекрасно. Закончишь с завтраком — принесёшь в гостиную.

Кацуки, чуть помедлив, кивнул и проводил удаляющуюся мать взглядом.

«Что мне с ней делать? — подумал он. — У неё на фоне пережитого протекла крыша! Жить в дрянной стране, в старом доме? Чтобы помнить об умершем человеке? Бред!»

                                                                                                          ─ • ✤ • ─

До крематория они добрались примерно за пятнадцать минут. К счастью, пробки в их городке — явление редкое. Попрощаться с телом Масару, преданным огню и позже упакованным в урну, пришли все знакомые. Среди них Кацуки узнал директора отцовской компании, нескольких друзей отца, дальних родственников по материнской линии — три семейные пары, одну с ребёнком — чьих имён не мог вспомнить… Толпа собиралась дважды: к началу и концу кремации. Потом прошло захоронение, поминальные обряды, бесконечные соболезнования, принёсшие Мицуки больше скорби, чем утешения. Кацуки порывался покончить с этими розалиями, чтобы её вконец не хватило, но женщина держалась стойко, как арматура. В середине церемонии он вызвал ей такси. Поговорив напоследок с родственниками (чьих имён так и не запомнил) и урегулировав похоронные счета, Кацуки собрался отправиться домой, но, вспомнив об одном деле, заказал машину, довёзшую его впоследствии до узкого, длинного, немного нелепого офисного здания.

Кацуки поднялся на последний этаж и завернул в левое крыло. Он приехал наугад, без уверенности, что здесь ещё обитает мышь, которая ему нужна. На стук в нужную дверь отозвались равнодушным «войдите». Внутри, в узком полупустом кабинете, сидело бесполое существо на вид старше сорока и действительно похожее на мышь: лысое, с мелкими глазками, редкими усиками и острыми ушками. Костюм, свисающий с плеч мешком, указывал, что перед Кацуки мужчина. Этот мужчина барабанил по клавиатуре скрюченными пальцами, не отрываясь от монитора. На краю стола блестела табличка с иероглифами: МАСАШИ ТАКЭДА.

— Чем могу быть полезен? — спросил Масаши Такэда. — Присаживайтесь…

— Сначала подними физиономию, — Кацуки в два шага одолел разделяющее их пространство и рухнул на предложенный стул. — Годы идут, а ты никак не научишься смотреть людям в глаза при встрече.

— О чём вы… — начал было мужчина, но тут же осёкся, подняв взгляд. — Бакуго-кун? Ты ли это?!

— Он самый, — Кацуки устроился поудобнее на своём седалище. — Ладно, Стюарт Литтл, хватит болтать, есть дело.

— И впрямь ты! — оживился «Стюарт Литтл», игнорируя серьёзный тон посетителя и всплескивая руками. — Ох, Бакуго-кун, Бакуго-кун! Давненько не виделись! Сколько лет прошло? Шесть… Нет, семь!.. А ты так и не перестал обращаться к людям по кличкам, ха-ха-ха!

Упёршись в край стола, он с привизгом хохотал, а нахохотавшись, отъехал в сторону на передвижном кресле и оглядел Кацуки с головы до ног:

— Тебя сразу и не признать — вон, как вымахал! Прямо-таки жених!

— Оставь комплименты бабам, — Кацуки нахмурился. — Подсоби-ка кое в чём.

— Подсобить, говоришь? Что привело тебя сюда, милый друг, аж при всём параде?

— Я с похорон.

— О… Прости-прости. Кто-то близкий?

— Отец.

— О-о-о…

— Забудь, перейдём к делу.

— Как угодно… Что там у тебя?

— Эмиграция. В Штаты. На персону.

— Опять? — Такэда усмехнулся. — Так за этим теперь не ко мне. Тебе в пятьдесят первый, что этажом ниже.

— Не учи учёного, — Кацуки слегка наклонился и сказал конфиденциальным тоном: — Надо по-быстрому. Матери моей. Понимаешь?

— Так-так, — понимающе расплылся Такэда и подъехал ближе. — А где мать?

— В этом вся проблема.

Такэда свесил свою треугольную голову набок.

— В упрямстве, — пояснил Кацуки.

Такэда в задумчивости потёр подбородок.

— Я серьёзно, — дожимал Кацуки. — С законом всё о’кей, просто не хочет. Раскисла, как корейская капуста. Говорит, боится бросать дом. Сам понимаешь — женщины… Я бы мог подождать, пока оклемается, но мне срочно.

— Как ты накумекал увезти её без согласия?

— С твоей помощью. Иначе зачем я здесь? Просто сделай бумаги, о’кей? Заплачу, сколько нужно.

— Гм, гм. Я бы хотел верить тебе на слово…

Кацуки протяжно вздохнул.

— Я же привезу документы, угомонись, — он выпрямился. — Не с бухты-барахты ведь оформлять будешь. Там всё и увидишь.

— Допустим.

Кацуки умолк, выжидательно глядя на собеседника. Через минуту он потерял терпение:

— Ну?!

— Бакуго-кун, — Такэда медленно откинулся на спинку. — Твой случай чреват серьёзными последствиями.

— Не с дураком толкуешь, — Кацуки уже злился. — Сколько?

— Не «сколько», а «как», — Такэда многозначительно подвигал жиденькими бровями. — Впрочем, «сколько» тоже.

Кацуки напрягся, ожидая разъяснений.

Такэда звучно вздохнул, поднял своё тощее тело и просеменил к окну.

— Давно ты у нас? — поинтересовался он, выглянув на улицу.

— Второй день.

— М-м-м, — Такэда облизал бесформенные губы. — Возможно, ты пока не оценил состояние нашей героики…

— Причём здесь героика?

— При том, Гранд Зиро, что бойцы переживают не лучшие времена. Семь лет насмарку — система расшатана до основания. Но грядут выборы, и…

— Давай к сути.

— Как угодно. Генофонд истощился, лучшие покинули страну. С определённых пор героям нельзя в эмиграцию даже при смене деятельности, а вернувшиеся… Удерживаются всеми возможностями.

Последние слова прозвучали тихо, как далёкий гул, но оглушили, как выстрел. Кацуки остолбенел, язык присох к нёбу. Вернув себе дар речи, он выпалил:

— Что ты несёшь? Я гражданин США!

— Не спорю, — Такэда повернул голову, — просто ввожу в курс. Сказанное ты услышишь всюду, куда обратишься.

— К чему ты клонишь?!

— Тебя — ни к чему, хотя долг обязывает, но предлагаю условия…

— Какие, к демонам, условия?!

Кацуки опёрся кулаком на стол и выпрямился во весь рост. Высокий, стройный и атлетичный, со вздувшейся веной на лбу и мечущими молнии глазами, он представлял собой впечатляющее зрелище. Такэда казался перед ним всполошённым зверьком.

— Держи себя в руках, Бакуго-кун! — пропищал он. — Иначе разговор свернёт в другое русло!

Кацуки смерил его уничижительным взглядом, но обуздал эмоции и сел. Увидев, что призыв подействовал, Такэда расслабился.

— Всегда верил в твоё благоразумие, — пробормотал он. — Касательно условий… Срочность пригнала тебя сюда, она же отягощает сделку. Пожалуй, сильнее, чем незаконность… За дополнительный груз, как понимаешь, надо доплачивать.

Кацуки молчал. Такэда осторожно приблизился и остановился за креслом, взявшись за ободок спинки.

— Ох. Есть два пути. Первый — естественный: попытать счастья с матерью, и, в случае успеха, встать в очередь. Помимо всего, тебе придётся прорывать блокаду вербовок, умышленных препятствий и материальных трудностей, связанных с задержкой. Ты — профгерой, а эти люди, как я говорил, удерживаются любыми способами. Воспользуются и ситуацией с Бакуго-сан. Ты правильно рассчитал, обратившись ко мне.

Второй. Я ускоряю процесс в десятки раз, но, вернувшись в Штаты, тебе придётся пару лет поработать.

— В смысле?

— Не волнуйся, дело простое. Надо будет высылать кое-какие «рецепты» с внутренней кухни…

— То есть, шпионить?! — Кацуки вновь подорвался с места.

— Я же не принуждаю! — поспешил оправдаться Такэда, примирительно вздёрнув руки. — Выбор за тобой! Если не устраивает, можешь воспользоваться первым вариантом.

Чтобы не сорваться окончательно, Кацуки заставил себя развернуться к нему спиной, не желая видеть эту морщинистую рожу. Как теперь быть? Такое даже шантажом не назовёшь — слишком чисто сработано! Такэда не зря носил репутацию мыши с рентгеновским зрением и аккуратными зубками, острыми, как канцелярский нож, способными отгрызть так ровно, словно по линеечке срезать. Вник в ситуацию, мигом отмерил желаемое, надкусил и засел ждать, пока отвалится. Гнида! И торговаться с ним ниже всякого достоинства. Кацуки просчитался — нет, он добровольно подставился! Какое всё-таки зло — самоуверенность! Но опуститься до шпионажа ради трёх-четырёх бумажек? За кого эта шваль его принимает?

— Добавлю: оба случая идентичны по времени, — вновь раздался мерзкий голосок Такэды. — Два года в Японии или два в США…

— Катись к чёрту! — рявкнул Кацуки уже на пути к выходу. — Сдохни!!!

За ним с сотрясанием захлопнулась дверь.

                                                                                                          ─ • ✤ • ─

Следующая неделя стала испытанием для нервной системы. Кацуки убедился в словах Такэды, перевидав всех столичных госслужащих вплоть до американского посольства. Надо отдать интригану должное — он не солгал, хотя лучше бы это было так.

Затем он взялся за Мицуки, подспудно готовясь к большой войне. Похоже, не зря: мать сопротивлялась, как бык на бойне, и в этом упрямстве Кацуки часто узнавал своё. Поначалу он старался подходить к вопросу аккуратно, тем более на фоне траура, но дошло до того, что их разговоры начинались с её категоричного «нет». Претерпевая поражения одно за другим, он не выдержал и пустил в ход тяжёлую артиллерию, чем усугубил противостояние. Однажды Мицуки, после очередного скандала, посоветовала ему забыть о ней и вернуться в США. Пав духом, Кацуки согласился на единственную возможность.

— Бакуго-кун! — удивлённое восклицание Такэды потонуло в грохоте распахнутой двери.

— Заткнись, — Кацуки влетел в кабинет. — Что ты там трещал в последнюю встречу? Давай подробней!

— Конечно, — улыбка Такэды стала елейной. — Садись, — он вежливо указал на стул, скрипнувший под весом упавшего на него Кацуки.

— Я слушаю.

— Сам понимаешь, любое дело требует гарантий… — развернув кресло, Такэда потянулся к комоду, извлёк оттуда тёмно-зелёную папку и шлёпнул на стол. — Поэтому придётся кое-что подписать.

— Приплетаешь закон? — недоверчиво скривился Кацуки.

— Вроде того.

В папке оказались долговые расписки на пять миллионов иен.

— Это…

— Успокойся, тебе не нужно платить — по крайней мере, всё. Выполнишь обязательства, и основной долг обнулится.

Очевидно, под «основным долгом» он подразумевал бумагу на четыре с половиной миллиона. И действительно обнулится: условия договора прописаны ясно и без подвохов.

— О’кей. Но сначала я изучу их, — Кацуки взял папку с таким видом, будто сунул руку в унитаз. — Я не собираюсь подписывать что попало.

— Конечно.

Перечитав каждую строчку до замыливания глаз, Кацуки, наконец, вынул из органайзера авторучку и подписал все листки.

— Подавись.

— Славненько, — Такэда отвлёкся от компьютера и сложил подписанное в папку, а папку — в ящик. Затем, широко и довольно улыбаясь, протянул сухую ладошку: — Сделка заключена, поздравляю.

Кацуки встал, игнорируя дружелюбный жест:

— Когда позовёшь?

— Скоро, дружище, скоро. Оставь контакты — я напишу.

Кацуки выполнил просьбу.

— На процедуры уйдёт месяца три, — продолжал Такэда. — Кстати, чтобы твои счета не таяли, могу подкинуть работёнку. На днях как раз звонил Кентаро-сан. Он очень обрадуется, если…

— Заткнись, — Кацуки с презрением смотрел на него сверху, — просто заткнись. Ты наверняка, как последняя сплетница, растрещал всем, что я в городе.

Видимо, на радостях Такэда не уловил и тени убийственной жажды на лице Кацуки, поэтому спокойно ответил:

— Вы не посторонние люди. Он оформит временную лицензию, и твои сбережения сохранятся…

— Я итак на многое согласился. На слишком многое! Когда мне понадобится твой совет — я его спрошу, а до тех пор помалкивай!

Такэда выдержал паузу, во время которой задумчиво разглядывал Кацуки, затем криво улыбнулся и пожал плечами:

— Как угодно.

На пути к остановке Кацуки наметал дальнейший сценарий. Нужно написать Хейворду и попросить отсрочку, потом попробовать в очередной раз приобщить мать к сотрудничеству. Если удастся, то три месяца скостятся до трёх недель.

Дождь, льющий без малого восемь дней, наконец прекратился. Тучи не думали рассеиваться, зато воздух понемногу осушался.

От Мицуки — легка на помине! — пришло лаконичное сообщение со списком продуктов. Кацуки, хоть и поворчав для виду, не без удовольствия оставил холодную улицу и нырнул в тёплые объятия супермаркета, но здесь гнев накатил с новой силой: ряды сплошь кишели людьми, особенно женщинами с детьми, и если первые раздражали наглостью и прытью у полок с товарами, то вторые — препротивными криками. Какой-то спиногрыз визжал, как порось, вымогая у матери игрушку и угрожая в случае отказа пожаловаться отцу. Та терпеливо его успокаивала (исчадию ада было явно меньше пяти), но попытки не возымели успеха. «Зачем потакать, — спрашивал себя Кацуки, — а в шесть начинать запрещать?» Нет, ему не понять народных методов воспитания, пусть и проверенных на собственном опыте. Он надел свободный наушник, увеличил громкость музыки и завернул в продуктовый отдел. Сам, конечно, не был образцовым ребёнком, но умел вести себя прилично, когда требовалось, и задатками манипулятора не обладал. Похоже, его поколение росло куда более послушным и невинным в сравнении с нынешними уродцами. И уродцами старыми — такими, как Такэда.

Спустя полчаса, присоединившись к очереди на кассе, он краем глаза заметил мелькнувшую на улице тень. За ней пронеслись вторая и третья. Кацуки обернулся к стеклянной перегородке, открывшей вид на парковку — люди метались туда-сюда, словно не разбирая дороги. Профессиональное чутьё подсказало: что-то произошло. Вбежавший охранник подтвердил догадку:

— Внимание, чрезвычайное происшествие! Всем оставаться на местах! Ни в коем случае не покидать здание!!!

Он кричал в микрофон. Его голос нёсся по коридорам и помещениям, всколыхнув толпу, заставив её течь быстрее, сталкиваться и закручиваться в воронки.

— Болваны, — пробормотал Кацуки и заорал: — Оглохли что ли?! Сказано: оставаться на местах!!!

Он поймал за локоть проскочившую мимо мамашу с вопящим шкетом на руках.

— Пустите! — вырывалась она. — Мой муж остался снаружи!

— Сейчас прибудут герои! — Кацуки усилил хватку. — Они помогут, уймитесь!

— Как будто вы не знаете, — она заплакала, — времена героев прошли! Их слишком мало, они не успеют!

Услышанное на мгновение ошеломило Кацуки. «Система расшатана до основания» — так вот что имел в виду Такэда?

Спешно соображая, он оттащил женщину к товарным рядам и приказал:

— Никуда не уходите! Следуйте инструкциям охраны! Ясно? — он потряс её за плечи. — Не смейте бегать и сеять панику! А ты, сосунок, — он ткнул мальчика в лоб, — не вздумай орать! Иначе на крики сбегутся злодеи и сожрут всех!

Пугающий вид незнакомого мужчины и брошенные угрозы только усилили детскую истерику. Кацуки раздосадованно плюнул и кинулся к дверям, вокруг которых, игнорируя предупреждения, собралась толпа. Время от времени её пополняли вбегающие с улицы прохожие. Какой-то охранник преградил дорогу:

— Уважаемый, куда вы бежите? Вернитесь для вашего же…

— Уйди! — оборвал Кацуки.

— Вам нужно…

— Я герой! Профессиональный герой! Понимаешь?!

— Пусть так — вы не на работе! Сейчас вы — гражданское лицо! Вернитесь!

— Пропусти, или пострадает больше людей! И ты в том числе! — Кацуки распахнул загоревшуюся ладонь.

К чести охранника, тот ни на миг не растерялся:

— Делайте, что говорят, иначе я буду вынужден…

Кацуки выругался, погасил искры, вцепился ему в руку и вывернулся с намерением скрутить. Мужчина отреагировал шустро, но Кацуки был шустрее. Люди шарахнулись в стороны от потасовки, которая продлилась недолго. Квирк охранника — лассо — трудно применять вблизи, чем Кацуки и воспользовался. Едва он приложил противника к полу, как на выручку подоспели ещё двое. Вредить гражданским запрещено, но счёт шёл на минуты, поэтому Кацуки сделал первое, что пришло в голову — взял побеждённого в заложники.

В лучших традициях террористов.

— Шевельнётесь — будете его отпевать, — Кацуки снова активировал квирк и продемонстрировал окружению. — Ты, — его взгляд остановился на девушке-охраннике, замершей ближе всех к выходу, — поднимаешь навес и выпускаешь меня. Только меня. Поняла?

Воцарилось напряжённое молчание. Девушка покосилась на одного из коллег. Тот (видимо, её руководитель) после минутного колебания кивнул.

— Давай, — Кацуки рывком поднял пленника, пока другие возились с дверью.

Снаружи он пинком загнал заложника в здание и крикнул:

— Повторяю стаду у ворот: не покидать помещение! — и бросился к мостовой.

Местные службы уже работали с последствиями нападения, как выяснилось, прожорливой бесформенной сущности серого цвета. При виде неё Кацуки ощутил дежавю. Спасателей и полицейских он миновал стороной, не желая ввязываться в очередной конфликт. Герои не показывались. Никто не дал отпор титаническому куску жижи, завладевшему улицей и поедающему всё встречное, один Кацуки мчался навстречу опасности.

Его костюм с наручами остался дома, но околачиваться в стороне, наблюдая за хаосом — удел никчёмных. Может, сегодня преимуществ меньше, но это не значит, что их нет. Он не бесполезный.Кацуки отогнал дежавю, сориентировался в обстановке и выбрал наблюдательный пункт на эстакаде. Как и предполагалось, чем больше тварь жрала, тем крупнее становилась. Ещё она избегала горящих фонарей и автомобилей с включёнными фарами — похоже, яркий свет для неё опасен. В идеальном случае — смертельно.

Влажная погода и закат создали отличные условия для мутанта и не позволяли разнести его одним взрывом. Кроме того, в холод трудно вспотеть как следует, поэтому Кацуки придётся двигаться без остановки. Он спрыгнул с бордюра и помчался к злодею во весь опор.

По мере приближения к цели усиливался запах гнили с примесью моторного масла и ржавчины, из-за чего судорогой сводило лёгкие. В метрах пяти вдруг послышались человеческие крики. Дрянь подцепила пухлую девицу в замызганной школьной форме ─ Кацуки когда-то носил похожую! И тоже боролся со свалочным гадом… В тот день все герои побоялись прийти на помощь, и вступился только мелкий, невзрачный, неуклюжий одноклассник, забитый сверстниками и самим Кацуки. Пользы от вмешательства не было никакой, зато поступок выглядел поистине геройским. Кацуки тряхнул головой. Незачем вспоминать прошлое, тем более в такой момент. Он должен сосредоточиться на цели.

Пота накопилось меньше, чем рассчитывалось, но взрывной квирк, наудачу, генерирует свет, отпугивающий гада. Веское преимущество. Кацуки на бегу активировал самый ослепительный приём — «светошумовую гранату», оставив часть нитроглицерина про запас: во-первых, чтобы не задеть девицу мощной атакой, а во-вторых, чтобы в случае неудачи сразу сделать второй выпад.

Увидев человека, школьница завыла громче. Кацуки выбранился сквозь зубы, заметив, что её вопли привлекли к нему внимание монстра. Жертвы, особенно малолетние, отличались особым скудоумием, а попав в беду, часто за это поплачивались. Но, как бы то ни было, высший приоритет героя ─ жизнь, и Кацуки всегда следовал кодексу. Он оттолкнулся от земли и нанёс удар с воздуха, прицелившись в некое подобие лап, обвивших девку. Атака получилась удачной. Плен разрушился, и пленницу отбросило в ближайшее здание. Кацуки поймал её на лету, опустил в крохотном переулке и велел найти безопасное место. К счастью, теперь у неё хватило соображения послушаться.

Дрянь билась в конвульсиях. Разрозненные куски ─ обломки, покрытые вязкой слизью ─ тихонько сползались обратно: похоже, слизь обеспечивала движение, и только ей вреден свет… Точнее, тепло. Страх перед светом инстинктивен, ибо свет нередко связан с огнём. Поэтому чудовище выползло ─ нет, его выпустили ─ в сырую погоду. Кацуки повторил «светошумовую гранату» с большей разрушительностью и упором на выжигание. Он нанёс удар: в результате от монстра осталась лишь груда сухого пепла.

После секундной передышки Кацуки окликнул спасённую, дал добро бежать домой и развернулся к супермаркету. Напавшие твари обычно не являлись поодиночке — и, действительно, неподалёку от парковки уже бушевало с десяток. Нитроглицерина почти не осталось, поэтому Кацуки усердно работал руками, пытаясь собрать его как можно больше в кратчайший срок. Он добежал до парковки.

Место обезлюдело, но точно утверждать нельзя. Не имея времени на осмотр и не будучи сильным стратегом, Кацуки решил действовать наверняка. Прыгая по капотам, он мчался навстречу вонючим субстанциям, зажигая квирк между ладонями.

Один гигант уже достиг крайнего ряда машин и принялся втягивать минивэн. При всей своей бешеной скорости Кацуки не успевал отбить автомобиль, к огромному облегчению, пустой. Впрочем, наличие пассажиров вряд ли бы его удивило. За годы практики он так часто сталкивался с человеческой тупостью, что давно понял: двумя третями смертей люди обязаны ей.

Совсем немного ─ и ближайшее чудовище настигнуто. Экономия нитроглицерина сказалась на качестве удара, поэтому дрянь разнесло, а не спалило. Зато взрыв пробудил сигнализацию у машин: заверещали сирены, замигали фары, и свет ненадолго задержал наступление.

Выигранные минуты Кацуки посвятил главному приоритету героя и осмотрел содержимое салонов. Не всех, но всего, что успел, начав с фронтовых рядов и фаланг, и продолжив двигаться по спирали. Одновременно он звал возможных присутствующих.

В последний момент, когда сирены постепенно утихли и пора было вернуться к бою, его взгляд случайно зацепился за что-то светлое в салонной темноте припаркованной рядом «Тойоты». На разложенном сидении спал водитель, совсем молодой, примерно возраста Кацуки, в наушниках, с закрытыми окнами, будто не нуждался в свежем воздухе. «В спасении не без идиотов», ─ напомнил себе Кацуки и без лишних церемоний выбил окно.

Мужчина, которого дёрнули за ворот, в первые секунды пробуждения тупо хлопал глазами. Кацуки выдрал за провод наушники из его ушей.

─ Просыпайся, придурок! Иначе сдохнешь!

Водитель пришёл в себя и инстинктивно оттолкнул вторженца. Его рука потянулась к бардачку, однако Кацуки, опередив, схватил его за затылок и развернув лицом к линии фронта.

─ Видишь вон то дерьмо? ─ он пальцем указал на снующих монстров. ─ Хочешь, чтобы они сожрали тебя вместе с тачкой? Вылезай!

Незнакомец, наконец, смекнул и в мгновение ока выскочил из салона.

─ О-откуда оно в-взялось? ─ пролепетал он.

─ Нет у меня времени, ─ выпалил Кацуки, ─ с тобой возиться! Слушай внимательно! Пригнись, ─ он поддал ему по коленным суставам, ─ и в такой позе беги к супермаркету! Не выпрямляйся, тупица! Спрячься там ─ постучи в навес, охрана тебя впустит!

─ Я, я…

─ Быстрей!!!

Кацуки толкнул молодого человека в указанном направлении, немного понаблюдал, как тот двигается, затем прыгнул на капот «Тойоты» и охватил взглядом поле битвы. Ледяная капля с неба буквально ошпарила его лицо. Он поднял глаза ─ тучи потемнели. Гроза возвращалась.

Внезапно на крышах многоэтажек выросли разнообразные чёрные силуэты. Увидев их, Кацуки усмехнулся:

─ Надо же! Года не прошло!