Онлайн чтение книги Её величество
Алиса

– За ужином ты обещала мне рассказать о жене Василия, – капризным тоном обратилась Жанна к Инне.

– Без проблем, – спокойно ответила та, хотя её раздражала жеманность и кокетливость бывшей сокурсницы.

«Чего выкаблучивается? Не перед мужиком же», – удивлённо фыркнула Инна внутри себя, но рассказывать начала без промедления.

– Жена Василия Алиса – примечательная личность, в ней всегда ощущалась неистовая жажда жизни. Она из тех женщин, которые могут решительно взять дело в свои руки и ни при каких условиях не выпускать. Алиса привыкла действовать напористо, смело и самостоятельно. Её принцип: вступила на выбранный путь – иди до конца. Одно время я отводила ей в своей жизни не последнее место. Ты, Жанна, права, её история заслуживает отдельного рассмотрения.

До перестройки Алиса работала в нашем НИИ экономистом, а теперь у неё свой серьёзный бизнес. Она и меня хотела свести со своими менеджерами, предлагала сойтись с нужными людьми. Мол, приходи, если заинтересуешься, двери для тебя всегда открыты. У неё имелись веские причины желать соединения наших усилий. Это было бы ей на руку. Но я по натуре одиночка, не люблю делиться. Алиса много чего интересного и полезного порассказала мне насчет её вхождения в бизнес.

– Обрисуй картину, хотя бы акварельно, – попросила Жанна.

– Досталось Алисе крепко. Её откровения подействовали на меня удручающе.

«Начну с того, что в бизнесе, – поведала она мне, – необходимо догадаться, чтобы не бродить впотьмах, и решиться. А ещё, чтобы уйти на вольные хлеба, надо уметь пахать. Я в самом начале перестройки поняла, что требуется предпринять, чтобы мой поезд не ушел, но в то нестабильное время с нашим совковым менталитетом трудно было решаться на необкатанные эксперименты. Имело смысл сначала в себе найти точку опоры, потом определить в чём сила и слабость каждого партнера и конкурента.

Один мой знакомый при коммунистах, когда предпринимательством ещё и не пахло, крупно приторговывал джинсами и в перестройку продолжил энергично стричь купоны, поэтому быстро разжился деньжатами и смог выложить на открытие дела приличную сумму и быстро развернуться. Его вынесло наверх уже в восемьдесят пятом. Он действовал решительно и не сомневался в успехе, что характерно для обладателей шальных денег. От бедности он никогда не страдал. У него не было надобности жаться из-за каждой копейки. Сомнения присущи тем, кто приобретал накопления постепенно, тяжким трудом.

Я в студенческие годы водила с ним дружбу на почве шмоток. Встречи наши были редки и коротки, но он запомнил меня и пригласил к себе как экономиста, чтобы я помогла ему организовать производство. Для осуществления проекта ему нужны были опытные специалисты. Эта работа гарантировала мне приличную выгоду, молчаливо предусмотренную уставом предприятия для руководящего состава. Я подумала, что сама удача в руки мне идёт. Мы быстро поладили, и я поторопилась согласиться, предварительно оговорив условия, но не зафиксировав их на бумаге с печатью. Привыкла в Союзе работать на партнёрском доверии. Тогда ведь почти не было профессиональной зависти, ревности, откровенной конкуренции и подлой лжи. И деньги платило государство, а не хозяин. Это теперь устные заверения – слишком зыбкая опора для утверждений, которые имеют юридические последствия.

Перво-наперво, рассчитывая на взаимную откровенность, я выложила ему, не скрывая, всю как есть правду о себе, изложила свои идеи и перспективы в его проекте. Я наивно полагала, что соучредители не должны иметь тайн. А он утаил о себе многое и, когда я выполнила поставленную задачу, заменил меня неизвестно откуда взявшимся партнёром, в недавнем прошлом спортсменом. Меня же решил подставить, счел человеком, на которого можно безнаказанно переложить груз ответственности за свои махинации.

Сначала я не прониклась серьёзностью своего положения и отказывалась верить в то, что натворил мой новоиспеченный шеф. Не ожидала, что мои проблемы – дело его нечистых рук, думала, они результат его некомпетентности. Я знала, что он не сможет обойтись без экономических знаний, и это, как мне тогда казалось, было гарантией стабильности и надёжности моего положения в фирме. Только он этого не понимал. «Кому я помешала? Это же не умно и не логично! Он считает такое поведение как нечто само собой разумеющееся? Неслыханная наглость! Ему в бирюльки играть, а не руководить! Не хочется спешить с выводами, но уже сейчас можно предположить, что пытается втравить меня в авантюру», – полыхала я в мыслях, начиная кое-что подозревать. Это потом я поняла, что добродушным романтикам не место в бизнесе.

Я не поддавалась, боролась, а шеф всеми правдами и неправдами закрывал мне доступ к документам, врал, что истинное понимание ситуации придёт ко мне позже, не утруждал себя ответами на мои «несанкционированные» вопросы, а потом сухо поставил в известность, что «само твоё присутствие здесь под большим вопросом». Лапу на всю прибыль за год наложил. Оставил меня на нуле, предоставив поддельные расписки об огромных долгах предприятия. «Обул» меня с помощью своего адвоката и, не в силах более выносить «торжественности» момента, противно пошутил: «Быть у воды и не напиться?» И добавил грозно: «Уноси ноги, а то ещё хуже будет. Понятие того, что допустимо, а что нет меняется со временем, как длина юбок у женщин. Орлеанскую деву Жанну д’Арк сожгли на костре только за то, что она позволила себе носить мужское платье». «Не за это! – возмутилась я. У меня даже скулы от досады свело. – Они испугались. Женщина сделала то, чего не смогли мужчины, вот и не захотели возвести на пьедестал, а дискредитировали и уничтожили».

Ты представляешь, я наладила ему производство, а он мне в душу наплевал! Я не теряла время даром, но мои старания не были вознаграждены. Вроде бы считалась башковитой, а не додумалась, как выскочить из ситуации без потерь. Не сталкивалась раньше с махровой ложью, опыта в подобного рода делах не имела, всё думала о том, что прилично, а что нет. Только границы приличия и порядочности, как оказалось, за последние несколько лет сильно изменились. Чтобы осознать и оценить логику шефа, мне приходилось насильно ввинчивать в свои социалистические мозги новые истины и понятия. А он быстро смекнул, что пришла свобода ловчить, дурить простаков, обманывать компаньонов, понял, что для него облапошить порядочного человека труда большого не стоит. Торгашеский опыт помог ему быстро встроиться в новую систему отношений. И вот он – порождение жадного ума – стоял передо мной с ухмылкой дьявола, невозмутимо скрестив руки на груди, и с непробиваемым хладнокровием ненавязчиво напоминал, что нельзя путать божий дар с яичницей.

Хватил шеф в моём случае через край. Просто выгнал, по миру пустил, объяснив это прискорбное обстоятельство распадающимся производством, хотя мне было доподлинно известно, что он продал большую часть оборудования по поддельным документам своему родственнику. Покупатель, видите ли, хороший подвернулся. Влез в махинации, а мне ни гу-гу. Я сама это обнаружила, когда разгребала его хитроумные завалы. Ну и высветила ему этот факт. В работе я не терпела ни тайн, ни недомолвок. Я считала, что в экономике они недопустимы.

Поначалу я принуждала себя соблюдать долг вежливости и корректности. Говорила, мол, не делайте вид, что это неважно. А он не воспринимал моей повышенной тревожности. Иронизировал: «Приспичило попсиховать? Не бери на себя избыточной ответственности. Хочешь быть лидером? Гибкость теперь больше ценится». Он ложь и изворотливость гибкостью называл.

Потом, естественно, пошла на обострение отношений, строго, не по чину, но как специалист делала ему замечания, требовала урезать расходы, в пух и прах разбивая его аргументы, вправляла мозги, выговаривала, мол, подведёте под статью, объясняла, что в экономике и в бухгалтерии существуют чёткие границы дозволенного, что честные документы – альфа и омега порядка; мол, запомните раз и навсегда, что подобные фортели до добра не доводят. Как ребёнку, ей-богу, морали читала. За что и пострадала. Умные «дураки», как известно, в бою всегда впереди, и им не разминуться с пулей. Шеф поддакивал, соглашался со мной, говорил о полном примирении сторон, время тянул, а сам за моей спиной проворачивал и раскручивал в обход налогов, без кассовых чеков не всегда завершавшиеся успехом дела, а мне подсовывал липовые договоры. Он как-то быстро оброс сомнительными связями. А причина всему была простая – не хотел делиться. Нет, конечно, что-то мне подсказывало, что дело тут нечисто, но не верилось. Считала, что с хорошим специалистом не должны так поступать.

Я опять вывела шефа на чистую воду. Но он упрямо не хотел меня слушать. Я грубить стала. Мол, если сами лезете с головой в яму с дерьмом, так за собой не тащите других, не втягивайте их в свои грязные аферы. Вот тут-то и почувствовала, что в компании я не вполне своя и – что греха таить – испугалась увязнуть, сделаться пешкой в его игре, крайней. Посадят, а там поди разберись, кто прав, кто виноват. Если шеф погорит, то уж точно прихватит меня с собой, мы же с ним повязаны подписями на документах. Нельзя исключать и того, что испугалась за своё доброе имя, побоялась шумихи в СМИ. Мне же здесь жить. Кто-то из моих друзей сказал, что предпочтёт быть под властью чиновников, только не прессы. Мол, они кого хочешь угробят. И без того надо мной как ядовитое облако уже зависали сплетни, которые неумолимо быстро просачивались сквозь стены ближайших фирм. Женщина без мужа – самый незащищённый объект в смысле личной жизни. Шеф и этот метод использовал, чтобы избавиться от меня. Мол, слишком много требует за… свои услуги. Сволочь он поганая».

«Старый как мир приём: запачкать женщину и тем посадить её на крючок или испортить карьеру», – зло заметила я.

«Всё это не могло не взбесить. Меня душила обида: не хотелось уходить обманутой и оболганной. Но уже не прельщало продолжать работу в таких условиях. Мне стало мерещиться, будто кто-то, стоя чуть сзади, за спиной, говорит мне на ухо: «Беги, беги… » Где друзья, на которых можно положиться, те, что подпирают один другого, когда больше всего нужны?.. Всегдашняя проблема, а теперь, во времена начала перестройки, в особенности. Не так уж много оказалось тех, на которых я смогла рассчитывать. А воображалось, что от желающих помочь будет не отбиться. А тут ещё дикость наших законов, только внешне дающих сладкое чувство надёжности. И зверское коварство налоговой системы, и вообще полная неразбериха во всём. Ты же знаешь…»

Я понимающе усмехнулась. А Алиса продолжала:

«Заметалась я, как тигрица в клетке. Не знала, за что хвататься. Совсем покой потеряла. Сбивчиво перескакивала с пятого на десятое, и так, и этак прикидывала – не получалось с выгодой уйти, не перепадало мне от «щедрот» так называемого шефа. Ноги бы унести. Стала искать пути, чтобы хотя бы без потерь от него откреститься.

Помню, как в кабинете шефа резко вскочила, побелела, потом взорвалась, мол, не потерплю подобного, это неправомочное, непоправимое безрассудство, вы идёте вразнос! В отчёте у вас всё вкривь и вкось... Жгуче хотелось врезать ему по наглой роже. Молодой, бедовой была. Потом долго сидела молча, отчуждённо, пытаясь равнодушно-сурово осмыслить происшедшее. И всё же решила уйти, предварительно подготовив себе документацию на случай преследований бывшего непорядочного начальника.

А его нетерпячка замучила. Дундук чёртов, тупарь, захваченный азартом. Хотел в одночасье разбогатеть, надеялся всех обскакать. Крыша у него поехала при виде пачек денег. Уже и море ему стало по колено. Заманчиво было предположить что, не зная экономических законов развития производства, он скорее выйдет в дамки. Вообразил, что Бога за бороду ухватил, и это ставит его выше всех смертных. Глупец! Уверился, будто крутой, вот и получил по мозгам.

Я только диву давалась беспечности шефа. Он совсем не думал о последствиях своих действий. Я понимала, неймётся ему, радости, как говорят, полные штаны под завязку. Но от эйфории, как и от паники, тоже часто тонут. А он безоговорочно верил в свой талант предпринимателя и в силу денег: в случае чего – выручат, спасут. Ему не внушало тревогу мое волнение за его промахи.

Не стану недооценивать артистичности шефа: держался всегда красиво, уверенно. И этот его гипнотизирующий, недоступный, неуловимый, ускользающий взгляд тоже многого стоил на первых порах. Вот он и поверил во внезапно свалившееся на него счастье, в свой звездный час. Думал надолго взял быка за рога. Не предполагал, что обстановка самым недвусмысленным образом может выйти из-под контроля, если, до конца не разобравшись в сути, подмахивать финансовые документы, и что трюк, который не так давно недосягаемо вознёс его над остальными, может так же быстро опустить его ниже уровня земли. Но такова бравада ловцов удачи».

«Ты тогда была ещё избыточно добрым человеком», – заметила я подруге.

«Я шефу позарез нужна была только для разбега, но вообразила, что пересеклись наши взаимные интересы. Такого вот партнёра подбросила мне судьба в начале моей предпринимательской деятельности. Жизнь учила и лишала «невинности»-наивности молотком по голове. Не с той карты пошла, промахнулась и проиграла. Помню, глупая, всю свою ярость вложила в наш последний с ним разговор. Мол, не отступлюсь, хотя знаю, что не во всяком человеке импульсу жестокой агрессии противостоит добро. А он смеялся мне в лицо. Потому что хищник.

Знакомый юрист, увидев меня, убитую горем, после того как я ему живописала свою историю, иронично пожурил меня и очень просто прокомментировал ситуацию: «Знаю, у тебя слова не расходятся с делом, но всё равно плакали твои денежки. Поверь мне на слово: теперь закон что загон. Как в старину говаривали? Закон что дышло, куда барин захотел, туда и вышло. Тебе бы раньше ко мне обратиться, а теперь твой поезд ушёл». Прямым текстом он объяснил мне, «что такое бизнес и с чем его едят». Втолковал дуре наивной азы современной жизни. Да я и сама уже поняла, что доли в бизнесе моего нанимателя мне не видать. Отделаться от меня захотел начальничек и преуспел. Пришлось мне спешно и постыдно покидать офис под сочувствующие и утешающие взгляды персонала. Шла и в уме жестоко, на чём свет стоит костерила шефа. Не успела я сама уйти, как щенка молочного выбросил он меня на помойку. Вот так теперь воспитывается в людях достаточная внутренняя зрелость. Это раньше всё больше словами, уговорами… Мы же родились под другим небом.

После неудачи я некоторое время была сама не своя: присмирела, поутихла как-то. Горько было, обидно, стыдно. Вроде бы умной считалась, а подсела на лживые обещания дешёвого торгаша. Получается, обстоятельства оказались выше меня? Пути Господни неисповедимы? Пыталась себя оправдать. А бывший шеф ещё и досаждал, с колкой насмешкой подтрунивал при встрече, ломал передо мной комедию, притормаживая рядом со мной с демонстративной неистовой удалью свою шикарную серебристую иномарку с непроглядно-затемнёнными окнами. И небрежно так, с непристойным смешком ронял, что, мол, пришло время узнать тебе правду. «Мне не впервой обувать честных наивных дурочек. Верила? Я угораю! Заладила одно и то же: конструктивный подход, прогнозирование. А в бизнесе то пруха, то понос, то золотуха. Включи свои аналитические мозги, пересмотри свои социалистические взгляды, проведи сравнительный анализ. Ты же дотошная, въедливая, скрупулезная… Пеняй на себя, упрекнуть меня не в чем, я ничего не обещал, сама в охотку потрудилась на капиталистической ниве как при социализме, без навара… Или, если хочешь, – по глупости. А теперь сидишь как на иголках? Непреклонная, неповторимая! Прими предельно аргументированное, прозрачное решение – и скатертью дорога из бизнеса. На кой хрен ты так искренне носилась со своими идеями? Вот и утрись ими! Утихомирься, мы квиты. Усекла? Эта наука проще пареной репы. Наше общение было прелестно и ни в какое сравнение не шло с тем, что я испытывал, получая барыши», – издевался он в открытую. Считал, что оба мы остались при своём. Уверовал, гадёныш, в свою наглую удачу, безнаказанность и прямо-таки крысиное чутьё. «Но дьявол тоже умеет смеяться над тем, кто продаёт ему свою душу», – со слезой думала я пристыженно. Досталось мне и на орехи, и на семечки. И как на грех ответить было нечем. Я даже не пыталась возражать. Представляешь, честность поставил мне в вину! Ну ладно бы безграмотный недосмотр или халатность меня подвели, а то ведь глупая совковая вера в порядочность!»

«Ты можешь кому-то нравиться своей напористостью и прямолинейностью, кому-то нет, но никто не скажет, что ты плохой специалист, – успокоила я Алису. – В своей профессии ты на двадцать метров вглубь видишь».

«В общем, нахлынула на меня минутная мерзкая, почти истеричная жалость к себе. Сотрясали рыдания, ноги подкашивались. Не в силах была совладать с отчаянием и обидой. Ведь иногда и себя хочется немного пожалеть, когда никто больше не сочувствует. Я думала: «Хотя бы малейший всплеск доброты или сожаления в его голосе! Хотя бы копеечная надежда на глубоко закопанную в недрах души порядочность!» Наши родители, крещённые огнём и голодом, были покрепче духом».

Алиса закрыла глаза, словно хотела защититься от нахлынувших горьких воспоминаний, и плотно сжала безвольно расслабленные губы. Потом резко изогнула их в выразительную своенравную породистую линию и продолжила:

«И ведь не косвенно, не намёком, напрямую, вполне ясно дал понять, что я дура. Обидно. Я в глупых никогда не значилась. Ох уж этот мне обезоруживающий цинизм! Перебарщивал шеф, упивался моей бедой. Убила бы гада! «Откуда берутся такие гниды?» – бесилась я. Обычно мало что на работе могло вывести меня из себя. Только ведь сама виновата, необдуманно в пекло полезла, что же теперь плакаться и вскипать горячим гневом? Что-то и я получила от этого фарса. Горький урок прежде всего. Иногда он бывает дороже любых денег. Ты, наверное, считала, что я буду вспоминать свои прошлые ошибки с известной долей иронии? Не получается. Душа-то нежная, чувствительная, женская. Ты не находишь? – Алиса грустно усмехнулась. – Конечно, я тогда уже понимала, что, к сожалению, в нынешней жизни, руководствуясь только честностью и порядочностью, человек остается в минусах, действует себе во вред. Не надо подличать, но хитрить и быть настороже не возбраняется. Есть какие-то там допуски, припуски, которые можно себе позволять. И чиновники наталкивали на эту мысль, с лёгкостью и большой охотой принимая подношения. «Но должны же всё-таки существовать допустимые границы!» – злилась я, не желая мириться «с неизбежностью» законов современного реального, теперь уже капиталистического мира.

К слову сказать, этот мой наниматель ещё некоторое время продержался на плаву, а потом глупо всё просадил. Как в нашей среде говорят: размахнулся, да промахнулся. И каково же было его изумление, когда налоговая отозвала лицензию. Он обанкротился и настолько подорвался в материальном отношении, что не смог больше всплыть. Ничем хорошим не обернулись его наглость и некомпетентность. Надеялся изловчиться, вывернуться. Не вышло. Знаний не хватило. Чего больше всего хотел, тем и захлебнулся. Думал, мне до него как до звезды. И где теперь его самоуверенная хваленая удача? Всё-таки есть Бог. Встретила как-то своего бывшего нанимателя, с трудом признала. Шёл какой-то опущенный, обтрёпанный, глаз от земли не отрывал. Может, поумнел с тех пор? А я ещё долго и мучительно искала свой собственный путь. Страх и неуверенность гнездились в душе».

«Рузвельт в свое время утверждал, что единственное, чего нам следует бояться, так это страха», – вылезла я со своим замечанием.

«Стоит отметить, что после краха предприятия мнение моего бывшего нанимателя обо мне претерпело столь же глубокое изменение, как и моё о нём. Вдобавок ко всему мне небезынтересно было узнать, что когда он чуть-чуть очухался от неожиданного провала, то «вентилировал почву» на предмет моего настроения и даже предпринял слабую попытку подбить меня ещё на один проект. Мол, нам стоит произвести перезагрузку наших отношений. Помыслы мои были совершенно чисты и безобидны. Я добросовестно пытался создать что-то особенное, из ряда вон выходящее. Ну, получилось чуть хуже, чем хотелось, но то были в высшей степени досадные обстоятельства. Этому немало способствовал тот факт, что вы ушли от меня. Но всё это мелочи жизни... «Не прельститесь ли моими новыми идеями?» – бодро предложил он мне без малейшей тени смущения. Щеки продолжал надувать. Но ситуация изменилась, и его поведение выглядело комичным. «С чего это он снова хвост павлином распустил?» – удивилась я, уже всерьёз не принимая его в расчёт. Как говорится, провинившегося по головке гладить – себе гадить. Я не стала делать вид, будто не заметила его «невинной» хитрости и открыто безжалостно врезала ему. «Вы же считали меня не заслуживающей вашего внимания, а дружба хороша только среди равных», – ответила я с ледяной ехидной улыбкой, придавая голосу соответствующую интонацию, и рассмеялась, сделав пренебрежительный жест рукой: точно смахнула его в придорожную пыль. А потом, не моргнув глазом, рубанула со всем своим «умиляющим» простодушием, потому что не получилось у меня простить ему моё унижение: «Прочисть мозги. Цена твоим идеям – копейка в базарный день. Ты для меня слишком мелкая сошка».

А сама подумала: «Попользовался и угомонись. Хватит распоряжаться чужой судьбой! Легковерной дурочки больше нет. Ничего больше не удастся тебе из меня выжать». Не премину заметить: его лицо вытянулось от злости. Можно подумать, не ожидал отказа. И всё же он взял себя в руки и отшутился, правда, весьма скованно и своеобразно: «И что же во мне вам не приглянулось? Понимаю, прошлые обстоятельства мало способствуют нашему дуэту. Вполне разумно рассуждая, сознаюсь, что напрасно вбил себе в голову надежду осчастливить вас и теперь предусмотрительно оставляю её».

«Что за двусмысленные намеки? – изумилась я. – Это ты-то хотел меня осчастливить?! Ну никак не может мужчина уйти побеждённым! Хоть на лживых уверениях, да вознесется перед женщиной, теша своё оскорблённое самолюбие!»

Теперь он опять где-то что-то покупает задёшево и пытается продать втридорога. Как я могу прокомментировать этот случай? «Кто сеет ветер, тот пожинает бурю», – с некоторым стервозным удовольствием думала я тогда. Было бы преувеличением сказать, что я стопроцентно обрадовалась его неудаче. Людей жалко, они рабочих мест лишились. Когда сколотила небольшой капиталец, некоторых взяла к себе, но у меня тоже не благотворительное заведение. Мне лучшие из них потребовались.

Среди наших общих знакомых, за исключением моей дочери, ты единственный человек, который знает этот постыдный факт начала моей предпринимательской карьеры».

– Такую вот исповедь я услышала от своей подруги десять лет назад. Это уже история, – грустно сказала Инна и продолжила рассказывать о мытарствах Алисы уже на путях создания собственного предприятия.

– Времени на раздумья и сомнения у Алисы было не так уж много, да и не привыкла она ждать у моря погоды. Огляделась немного, восстановила прошлые связи и снова в бой, по ходу дела продумывая и просчитывая очередной шаг в сложной и жестокой игре, называемой бизнесом. В партнеры ни друзей, ни родственников не брала и мужчинам больше не доверяла. На пушечный выстрел не подпускала их к своему «детищу». Все делала сама, и свои идеи предпочитала держать при себе. От всех предложений уходила скромно, без вызова: «Поживём – увидим». Одна рогом упиралась. Отвечала за всё только своей головой. Успехи превзошли ожидания: через год она получила аккредитацию и лицензию. Теперь процветает.

Алиса сама себе дорогу пробила, сама правит бал и в этой ипостаси достигла изрядных высот. Меня до сих поражает исчерпывающая точность её прогнозов на перспективу не только собственного бизнеса, но и всей отрасли, в которой она работала. Смеялась, что совковый менталитет не всё в ней задавил. Она не суетится, в опасные игры не играет, денег ни у кого не занимает. Боится, чтобы подло, намеренно не обанкротили и не поставили на счётчик. Сколько таких случаев вокруг! Остерегается всё ещё штормящей действительности, хотя прав и защиты у предпринимателей теперь не в пример стало больше. Нет особой надобности подчёркивать, что отличается чрезвычайной умеренностью запросов, осторожная, потому что слишком много шишек набила, пока добилась стабильности своего предприятия. Шутит: «Хоть Бог хранит простаков и жалеет дураков, но слепо надеяться на это не стоит. Пятящимся и ежеминутно опрокидывающимся и Господь не успевает подстилать соломку».

Алиса как-то рассказывала мне: «В моих бедах просматриваются социальные мотивы. Загнали, буквально затолкали проблемы в нищету».

– А твой принцип жизни: не отодвигать их в сторону, а взваливать на себя», – заметила я.

– Для организации бизнеса потребовалась мне сумма, немыслимо большая по тем временам. Для получения ссуды пришлось прибегнуть к услугам чиновников. Я-то и раньше о них слышала нелестное: будто бы все беды идут от них и что львиная доля прибыли предпринимателей прилипает к их рукам. Их алчность, продажность, нежелание ничего менять, пассивность, поиск лёгких путей – вечные враги любой личной инициативы. Ещё будто бы они всегда дают понять, как сильны, что в сговоре с судами и милицией. Но при Советах они боялись воровать по-крупному и до нитки инициативных людей не обирали».

«С чиновниками заводиться – дохлый номер. Себе в убыток», – согласилась я.

«Едва-едва я наскребла кое-какие деньжата и загорелось мне поскорее фирму зарегистрировать. «ООО», сама понимаешь. Я не имела ни малейшего представления о том, как общаться с чиновниками. Чего только со мной не выделывали эти наши «пастухи» – гнилая лицемерная элита, думающая только о себе, – пока я обивала пороги их кабинетов! Какие только препятствия не ставила, какие препоны не чинила мне их орда! Обложили со всех сторон. Идёшь, бывало, трясёшься: а ну как опять откажут!»

«Я технарь, и для меня элита – не чиновники, не гламурные артисты, а наши великие ученые», – подчеркнула я свое согласие с подругой.

«Простой народ понимала, профессоров тоже, а вот чиновников – не получалось. Стоит им занять кресло, как они тут же забывают, что не мы для них, а они для нас существуют. Они считают не только возможным, но и необходимым душить всякого, кто просто выражается не так, как им хочется, и это даже при условии, что суть произносимого их вполне устраивает. А если не устраивает, они ищут в твоих словах такой подтекст, который ты и вообразить себе не можешь. Они мыслят другими, непонятными и неприемлемыми для нас категориями. И фразы говорят какие-то округлые, скользкие: есть мнение, есть в и дение, есть понимание…

У них там все вежливо, чинно, любезно. Прекрасно встречают, прекрасно провожают, но ничем не помогают. Обещания иного слушаешь – ну прямо пир души. Соловьём заливается. Отлично симулируют добродетель. И это данность. Поначалу безоговорочно веришь всему, что говорят. Но толку нет. Потом начинаешь приглядываться, соображать. У кого выражение святости в лице, у кого завышенное чувство собственного достоинства просматривается. Таким надо непременно окоротить посетителя надменным взглядом, продолжительным молчанием или мерным постукиванием карандаша по столу. Это тебя сразу настраивает по-иному: превращает в трусливого просителя.

«Изысканная», капризная публика. Помню одну особу. Раньше была директором школы, где училась моя дочь. Хотя она рядилась под порядочную, мы уже тогда понимали, что она блатная, из бывшей партийной элиты. Видно, потеснили её наверху и временно спустили в нашу школу, где она и пересиживала трудные времена, выжидая лучшего места. И дождалась. В своё время она горячо кляла коррумпированность, а сама стала самой жесткой из всех встреченных мной женщин-чиновниц. Сполна проявила свой непотребный характер. Максимально торговала возможностями, данными ей новой властью, давила поборами, требовала улещивать подарками, очевидно считая их неотъемлемой частью своих доходов. Понятное дело, не одну тысячу положила в свой карман. Настаивала на оскорбляющем просителей чинопочитании. Чувствовала себя на своём месте. Наконец-то нашла себя! Но с чего она такая борзая?

Выслушала меня с холодным любопытством, посмотрела долгим презрительным взглядом и надменно отфутболила, поняв, что я бедна как церковная мышь. Ты бы видела убогость её лица, говорящую об отсутствии интеллекта. Одна хищная наглость, высокомерие и превосходство, навеянное должностью. Тогда у меня ещё не было чувства страха перед начальниками, потому что не знала об их подлой мстительности. А подобострастием я и сейчас не отличаюсь. Может, поэтому достаточно спокойно, даже с долей юмора перенесла эту первую встречу.

Я всегда с некоторым подозрением относилась к людям, которые слишком уж точно совпадают с ориентирами своего времени. Я не имею в виду наш социализм, о переходном периоде говорю. Мне кажется, что они становятся такими, перечеркнув своё прошлое, отказавшись от всего, что с ним было связано и хорошего, и плохого. Внешне они полностью отмежевываются от него, что не делает им чести, а на самом деле просто перекрашиваются, оставив своё пакостное нутро прежним. А дальше дело техники: варьируют своими знаниями в угоду новому времени, новой ситуации в стране, суждения меняют как перчатки, льстят, это уж как водится, и нашим, и вашим. И, естественно, сходят за своих. На полную катушку используют старые связи, которые вдруг становятся новыми. У них это как «умение внашиваться в любую обувь». Хаос в стране, мутная водичка – это и есть их родная среда. Не чиновники, крепкие профессиональные эксперты должны нами командовать».

«Поставила клеймо на всей чиновничьей братии и яркий ярлык повесила, мол, будьте бдительны: эти люди – совершенно особая статья. И никаких на этот счёт иллюзий? – фыркнула я неодобрительно. – И всё же ты связывала с ними определённые надежды. Думала: а вдруг помогут?»

«Коммунисты – молодцы, даже перекрасившись, своих верноподданных холуев, «делающих под козырёк», не бросают. Хорошо отлаженная десятилетиями система. Неустрашимы, потому что неуловимы, или крепки круговой порукой? Есть ли у них совесть? Смешно поднимать этот вопрос. Обмелевшие, остывшие души, усохшие от постоянной коварной подковёрной борьбы за портфели и кресла, не могут понять страждущих, им подавай «заслуженное»… С гнильцой народец».

«Подпорченные, с душком, – поддакнула я. – Но не сломать им хребет. Живучи, как вирусы. Жестоко борются за своё место под солнцем. Амбициозны, деспотичны. Постоянно мутируют».

«А у некоторых чиновников слышится этакая стервозная ласковость в густом вальяжном баритоне. Мол, тут такое дело… надо бы… а как же без этого… при этом, заметьте, я вам советую… предупреждаю… Их не мучают размышления на предмет удобно-неудобно, страшно-нестрашно, ни на мгновение не омрачит их ум совестливость. Тот, кто начинает ласковостью, заканчивает властью над тобой. Мнимой заботой будто бы оказывает тебе услугу и тут же командовать начинает. Знавала я таких умников. Деньгами их оскорбить невозможно. Помню, стою перед одним, ног под собой не чувствую, ватными стали. И чего тряслась? Пытаюсь честно следовать голосу совести, но хитрые переплетения его слов заставляют пугаться, трепетать. Меня заклинивает, и я отвечаю зомбированно и коленопреклоненно, украдкой поглядывая из-под полуприкрытых ресниц: «О чём речь, конечно, пожалуйста». Он бесстрастно выслушивает и кивает, мол, идите с миром. А сам искоса остро всматривается в моё лицо и оставляет в «счастливом неведении».

Тем не менее я почему-то ухожу от него полная надежд, хотя и «поджав от волнения хвост». А ведь если рассудить, что моя зарплата по сравнению с его запросами? Слёзы, а не деньги. Иду и думаю: «Должен же замолвить словечко перед тем, кто выше стоит, к кому мне, бедолаге, как до Луны самой не добраться. Мы – старшее поколение – привыкли верить на слово. Нас учили профессора советской выделки.

Но что удивительно: время шло, а дело с места не сдвигалось – хоть расшибись об эту стену. Одна говорильня и пустая чиновничья круговерть. Зачем тогда было мурыжить понапрасну? Конечно, и там, наверху, человек человеку – рознь. Всякие встречались, особенно среди женщин, с их накрашенными губами, искривленными презрительными улыбочками: и гниды, и такие, что ничего ещё, просто прибеднялись, хитрили, хотя всё ясно было – белыми нитками шито. И вспомнилось мне тогда смешное замечание моего друга о чиновниках – ему довелось попасть на завод, где управленцев было больше, чем рабочих, – о том, что они – «чудесный пример размножения людей неполовым путём». Они там все перегрызлись, подглядывая друг за другом и стремясь доказать свою значимость в работе, используя основной лозунг: «Знание – сила, особенно если знать кое-что плохое о ком нужно».

Дали мне чиновники прикурить. Запомнила я эту эпопею на всю оставшуюся жизнь. Самое главное, вели себя так, что можно подумать, будто и солнце без них уже не всходит! За каждую бумажку, за каждую подпись требовали платить. Но откуда у меня деньги, если я только начинала разворачиваться? А у них рука руку моет. Обдирали просителей без зазрения совести. На всех этажах начальственной лестницы у чиновников парализована чувствительность. С ними по-свойски каши не сварить. Понимали, что, обращаясь к ним с просьбой, ты посвящаешь их в свою личную информацию и уже тем попадаешь им в зависимость. «Они по-братски только чужое готовое делить согласны. О какой тут помощи можно мечтать или о судьбе страны думать!.. И так у нас во все века было, – думала я обреченно. – Но при Советах явно меньше».

Многие из тех, с кем я начинала, не выдержали, бросили «хождения по мукам», мол, «выходит, не на себя горбатиться приходится, а на дядю Ваню, да еще впустую. А раз нет ходу без взятки, так проще влачить нищенское существование, отсиживаться дома. Зато ни клят, ни мят и голова ничем не забита. Ради чего на ушах стоять? Нам из-за их потребностей последние зубы на полку класть? Они-то в работе не переломятся. Обрыдло всё. Хватит им глаза мозолить, радовать своей беспомощностью. Их, этих нахлебников, на одного с сошкой семеро с ложкой. Нам хоть удавись, но плати. Всё равно чиновники считают, что все мы далеко не таланты и мерзавцы. Думают, мы на седьмом небе от счастья, получая из их рук скудные подачки из государственной казны. А может, дело не в силе их натиска, а в том, что нет им должного сопротивления? Интеллигентничаем, вот и вырастает их эгоизм над нуждой и страданием народа. Для них страна и люди становятся своей вотчиной, частью их собственного «я».

Теперь-то я понимаю, что истребить эту прослойку нельзя, можно только уменьшить, как-то ограничить её непомерные желания. Всегда охотники на лёгкие деньги находятся… Но деваться мне было уже некуда, я всерьёз запряглась. Боялась, что если остановится моё дело, тогда хоть в петлю лезь. Пришлось «расшевеливать и смягчать» холодные, равнодушные, ленивые и скупые души только одним им и мне известным методом… опуская долу глаза, с блёстками гнева и ненависти.

Но один раз не выдержала. Задел меня чиновник за живое, старикашка чёртов, оскорбил этак подленько и гаденько. Такому не мешало бы уже подумать о мире ином, а ему каверзничать приспичило. Сначала даже не удостоил меня кивком головы, явно давая понять, на какой ступени он и где я. Но я хороший специалист и привыкла к уважению. Потом он ещё учить меня взялся после беглого знакомства с моей просьбой: «Тут смотря как дело повести. Принимая во внимание, что промахи неизбежны в каждом деле… это будет вам помехой…» А в жестах просматривалась недосказанность», – рассказывала мне Алиса, уморительно копируя осторожные, но узнаваемые движения рук и старческое шамканье. – Нет, ты представляешь, из ерунды, прямо из ничего на глазах слепил мой отрицательный образ! А сам, чувствую, ни сном ни рылом в экономике; так, общие слова ещё из работ Маркса и Энгельса без учёта конкретной обстановки в нашей стране мне преподносил. Неприятно меня покоробили его слова, но я опять стерпела по свойству своей доброй оптимистичной натуры, подавила в себе негативные чувства и ответила ему мягко и ненавязчиво: «Это, положим, не довод, и не стоит относиться к моим идеям с обидным недоверием, потому что я имею не только понятие, но и опыт, и знаю, что моё время не ушло. Я не сомневаюсь в успехе. Когда человек убеждён, он всё осилит. Ведь так нас всегда учили? Всем сейчас приходится разрываться, но я умею совмещать в себе и бухгалтера, и директора. Я экономист и разбираюсь в решающих и основополагающих моментах затеваемого мной бизнеса, умею выстраивать мосты между клиентами – при социализме в договорной системе трудилась, – никогда не довожу отношения до конфликта, зная по горькому опыту друзей, чем кончаются иски в суде», – говорила я, идиотка, всё больше воодушевляясь. Я считала почву уже достаточно подготовленной.

Понимаешь, нам легко отождествлять себя с теми, кто наверху, а им представить себя на нашем месте куда сложнее. Вот и не находим общего языка.

«А может, наоборот?» – усмехнулась я, не сумев представить себя в роли чиновника.

«Чиновник слушал внимательно. Ну, думаю, это хороший знак, на этот раз мы смотрим на вещи одинаково, вот-вот вслед моим словам грянет положительный ответ. Умно ведь всё обосновала, даже процитировала недавно «сверху» спущенный указ о поддержке предпринимательства, эрудицию проявила. Посчитала, что восхитит его моя осведомлённость, невольно зауважает. Не зря же перед походом к нему как студентка засела за конспекты и газеты. Загодя готовилась, чтобы не попасть впросак. Корячилась, красноречием блистала перед гадом, надеялась, что оценит. Но в азарте не заметила насмешки в его тусклых глазах и скептически искривленного рта. Дубина стоеросовая. А ему, если можно так выразиться, моя опытность не пришлась по нраву, задела его самолюбие, костью поперёк горла встала. На деловую непредсказуемую бабёнку, да ещё юридически подкованную нарвался, какую голыми руками не взять. Понадеялся, что дилетантка, а учить-то меня, оказалось, нечему. Коту под хвост теперь его непререкаемый авторитет. Ясное дело, не пристало ему с его-то опытом попадать в подобные ситуации.

Смотрю, чиновника неприятно передернуло, потупился, сразу не нашёлся что ответить. Лицо сделалось ещё суше, суровее. Сидит, не мычит, не телится. Поскучнел как-то. Чувствую, погрузился в думу и никак не может оттуда вынырнуть. Что-то меня во всем этом насторожило, но я не реагирую, терпеливо жду его «приговора». И тут старикашка сменил презрительно-унижающее выражение лица на невыносимо-обжигающее, злое, потом – на каменно-беспощадное. Сидит точно памятник мифическому повелителю мёртвых. Похоже, обнаглевший от безнаказанности, сладко вообразил себя Голиафом. Ну, думаю, такой за милую душу проглотит. Опять потянулись минуты тяжёлой паузы. Я чуть не застонала от нетерпения. Совсем невмоготу мне стало. Чувствую, я на грани. Ещё минута – и я рухну. Долгое молчание меня очень обеспокоило.

«Держу пари, не посмеет отказать», – больше себе в утешение подумала я.

И вдруг злая улыбка перекривила его бледные синеватые губы и маленький подбородок приподнялся уверенно и надменно. «Ну – решила я, – убить не убьёт, а нагадит крепко». И он зло этак прошипел: «Не по чину себя ведёшь. Надеялась, на телеса твои клюну?» «Уйди», – прибавил несколько тише, но ещё более ядовито и так повелительно, что я мгновенно повиновалась.

И конечно… накося, выкуси… Ему я была неминуемо обязана окончательным провалом. И ничто больше не оскорбляло немедленно воцарившейся тишины. Долго соображал, но придумал-таки чем меня унизить и найти повод для категоричного отказа. «Я перед ним на цырлах стояла, а он и не помышлял помочь мне! – психовала я потом, пытаясь утолить воспылавшее желание мучительной мести. – Я его интеллектом, а он – гнида! подонок! – оскорбить меня решил гадким намёком, будто я готова была с ним, со старикашкой, в постель лечь! Я научу тебя свободу любить! Ты у меня, зараза, ещё попляшешь на горячих угольках! В мою честь будет играть музыка! – распалялась я обидами, как сухим хворостом, швыряя свой многострадальный портфель с документами то на стол, то на диван, а то и об стену. – Думаешь, я безгласная! Если захочу, я то же самое над тобой смогу проделать. Ты у меня как ужаленный подскочишь!» В пространство кричала…

А на самом же деле всё внутри меня гулко опустилось, опало. И в пустой душе будто собака завыла горько и безнадёжно. Я была в плену страданий. От всех проблем хотелось нырнуть в тихий тёмный уголок или даже запить. Откуда в нас это физиологическое чувство раба? Как избавиться от униженного почитания власти, от страха перед ней? – сдерживая совсем уж грустные нотки, прорывающиеся в голосе, жаловалась мне Алиса. – И поделом мне. Не нарывайся. Чиновники воспринимают и усваивают только информацию, подслащенную комплиментами, любят, чтобы им поддакивали. Тогда они слушают и млеют. Даже простой народ не против, чтобы ему тёплую лапшичку на уши навешивали.

А следующий орать на меня стал. Нравилось, видно, покрикивать да командовать. Взглядом прожигал насквозь. Думал, я из страха перед его чином вынуждена буду помалкивать в тряпочку и всё исполнять. Я могу уважать за ум, за руки золотые, но не за кресло, добытое по блату. Напряг он меня. Ох и дорвалась я! В надлежащем порядке выдала ему всё, что о нем думала, выплеснула в его наглую рожу всё, что накопилось во мне, пока бесполезно блуждала по коридорам власти. Дала волю нервам... Чёрт дернул меня высказываться! Вне всякого сомнения, благоразумие подсказывало не задираться, притихнуть в присутствии чиновника. У нас даже шутка тогда между предпринимателями появилась: «Человек – хозяин своего молчания». А я сорвалась, как бешеная колотила руками по столу. Ну и чего добилась? А, да бог с ним: сгорела хата, гори сарай! Так в моем детстве говаривали», – с трагическим надрывом закончила Алиса.

«Я бы ещё в рыло заехала», – успокоила я подругу.

«Знаю, отстаивая свою точку зрения, ты могла бы… Вот и я вознамерилась справедливость восстанавливать! Ясно как день, что глупо себя повела. Ему же от меня ничего, кроме денег, не надо было. Но так вдруг захотелось порядочности! А она всякий раз ускользала… как сквозь пальцы. Смотрю, глаза у чиновника сделались бешеные. Чувствую, пора линять. Не слишком я огорчилась, знала исход. Долго учили меня «жизни». Не я одна оказалась такой по-советски непонятливой. Повальное тупо-умие было и неосведомленность. Мы привыкли, чтобы всё в нашей жизни было расписано до мелочей. Поучительная история. Но ведь обидно, время упускала.

Вспоминается мне нервно ропщущая толпа людей, оказавшихся в длинном перечне лиц, не попавших к кормушке, – я ни в коей мере их не осуждаю, даже сочувствую, – тревожным диким табуном рванула она в приёмную, где их и перехватили… Некоторые, которые поумней или предупрежденные осторожными друзьями, миновали скандала, отхлынув в боковую дверь. Мне тогда невероятно повезло остаться на месте… Всякое было. Душу мне чиновники вывернули наизнанку. Только и помню пренебрежительную жестикуляцию их рук, то и дело отсылающих всех куда-то вверх, поверх голов. На таких кулак сам лезет. Тому отстегни, другому… Одни траты. Теперь я их не боюсь, потому что ничего от них не жду.

«С гоголевских времен ничего не изменилось в России», – беззаботно-невозмутимо прокомментировала я слова подруги.

«И все же я в основном считаю причиной моих бед в бизнесе не систему власти, а личные качества некоторых, встречающихся на моём пути людей, их гнусную природу. И при социализме такие вот перекрывали кислород, требуя мзду или твою неприкосновенную плоть. Они тоже могли отторгнуть, отхватить что-то уж совсем никаким боком им не принадлежащее. Но денежные ставки были меньше, боялись. А теперь беспредел.

В общем, не дали мне чиновники ни копейки и тем обрекли на самостоятельное выживание. Да и надоело мне становиться в строй просителей по денежному ранжиру. Сама справилась. Ты же знаешь, я та ещё штучка. Многие боялись мне пальцы в рот класть. Недаром мужчины шутили: «Где чёрт не сможет, там женщина управится». Это теперь законы появились, государство ощутимее помогать стало. Но я всё равно больше никуда не суюсь с протянутой рукой. Бог с ними, я не блатная и откаты никому не хочу делать».

«Ты определись с терминами «не хочу» и «не могу». Наведи между ними порядок», – пошутила я.

Но Алиса продолжила серьёзно:

«В те трудные времена начала перестройки многое в человеческой натуре, едва различимое ранее, стало чётко проявляться, становиться более выпуклым, рельефным. И плохое, и хорошее тоже. Долго чиновники и разного рода начальнички в мутной воде ловили рыбку, пока в стране наводился порядок. Да и теперь ещё предостаточно любителей содрать чужую шкуру на свой полушубок. Всех не переловишь. Из давних лет тянется эта верёвочка. Особенно если городок небольшой. А всё это

безобразие ложится на плечи простого народа.

Дочка, бывало, увидит, как я убиваюсь, жалеть меня начинает: «Ну что ты, мама, надо не надо трепыхаешься, как воробышек? Стоит ли брать в расчёт такие мелочи? Всё образуется, обойдётся. Береги себя. Тебе обязательно надо самой всюду поспевать? Может, я чем смогу помочь?» Боялась без меня остаться, студенткой тогда была. Конечно, вовремя и к месту оказанное содействие никому бы не помешало, но я не сидела у власти на коленях и помощи ни от кого не ждала. Совковая наивность – моя ахиллесова пята, но осторожность – мой внутренний редактор по жизни: надеюсь на лучшее, а готовлюсь к худшему. Меня один из бывших друзей детства предупредил в самом начале моего пути: «Если собираешься хоть чуть-чуть возвыситься над массами – готовься к большим проблемам. Иначе в нашем деле нельзя. В этом есть свой резон». И я его совет учитывала.

Бизнес мой набирал обороты, поднимался на новый несопоставимый уровень. Но, как выяснилось, нельзя долго оставаться независимой и успешной одиночкой. Конкуренты не позволят. И зависть не забывает творить своё чёрное дело. К тому же откуда-то набежало слишком много желающих на халяву прибрать к рукам моё маленькое отлаженное производство со всеми его потрохами. Все, кому не лень – нашествие бандитов! – кинулись на беззащитную женщину. Словно из-под земли вырастали молодые подонки. Только голову начинаю поднимать, а они тут как тут. Некоторые вкрадчиво прозрачно намекали на якобы объединение, другие откровенно угрожали. Как выйти из щекотливого положения? Сначала я не сочла правильным откликаться на их предложения, отмалчивалась, как глупая старушка непонимающе хлопала глазами. А в голове крутилось: «Фиг вам, так вот сразу и побегу, спешу и падаю! Вода и масло не соединимы». Но как ни крути – стычек не удавалось избегать. Опутали, обвили меня, как опоясывающий лишай. Долго кошмарили. Такая вот недоля.

А тут ещё бывшие спортсмены ринулись со всех сторон предлагать свои высокооплачиваемые услуги, милиция вязалась. И мне ничего не оставалось, как постоянно держать ухо востро. Я всех осторожно отшивала. Иначе оглянуться не успеешь – вмиг всё растащат по кусочкам за милую душу. Своих неприятностей я сроду ни на кого не вешала, и чужие мне не нужны. А меня «грузили» по полной программе. Человек я в основе своей излишне лирический – есть такой недостаток, признаю за собой, – но чтобы позволять чужим нос в свои дела совать – ни-ни!

Я не торгаш, и все же «крыши» избежать не удалось. Не убереглась, подстерёг меня тут один и присосался по-тихому. Не бог весть какой умный, но хитрый, и рожа для поборов самая что ни на есть подходящая. Взгляд ледяной, подавляющий. Сидит в кресле надутый, чванливый, мстительно гоняет желваки. Я, когда первый раз гадкая судьба свела нас, в страхе застыла. Показалось, будто из-под земли передо мной монстр вырос. От него веяло мертвечиной. Самодовольный, не сворачиваемый в сторону, гордый своей уверенностью. Ненавижу таких!

«Это сколько же надо пережить и перетерпеть, чтобы сказать такие слова!» – подумала я тогда об Алисе.

Отчего же не иметь самомнения, если в карманах… оружие. Совесть бессильна, власть бессовестна. Бандита нельзя представить в затруднительном положении. Он кого угодно легко уничтожит и переварит всякого, кто попытается помешать ему положить ноги на чужой стол. Такой и должок не простит, и отсрочки платежа не даст. Такому вынь да положь – хоть тресни. Каждый месяц на огромном джипе с охранником объезжал «должников» по всему городу, а может, и по области. Чиновник, по телевизору его часто показывают. На угрюмом лице печать собственной значимости».

«Небось при своём начальстве на нём выражение, будто на одну зарплату живёт?» – рассмеялась я.

«Заломил неслыханную, грабительскую сумму за свои «услуги». «Ну, думаю, этот своего не упустит, не миновать разборок: пришлёт бандюков. Выпотрошит этот мордоворот за милую душу, раздолбает мой бизнес. Его не колышет, что я женщина, что из последних сил рвусь. Слёзы не возымеют на него реального действия. Нет чтобы проявить благородство по отношению к слабому полу. И рядом оно с ним не ночевало! С этим у него глухо. И всё же подумала: «А вдруг пронесёт?» И ещё одна мысль мелькнула: «Неужели не найдётся смельчак по его душу?» Попыталась договориться. Долго держалась. Признаться, струхнула один только раз и сразу на его крючок подсела, когда поняла, что разговоры реально грозят перейти в действия.

Увидела перестрелку совсем близко, подробно, зрелищно. Сама оказалась стиснутой со всех четырёх сторон. Может, это было нечто незапланированное, но только страшно мне стало, чуть ли… не того… в штанишки… Все надеялась, что до меня, ни в чём неповинной, не доберётся устрашающий миг чужого воздаяния – и такой, оказывается, бывает. Но не минул меня этот страшный рок. Увы и ох! Вот где они у меня, эти неожиданные параллели страха и бизнеса. Изогнулись и сошлись в точку. И, как говорят у нас в деревне, настало время молитвы. Помню, ну и денёк выдался! «Всё, – подумала – часы мои сочтены, не выдержу проверки на прочность». Душа точно в пятки опустилась. Повалилась я на пол, зашлась слезами. Орала как оглашенная, совершенно не осознавая своего поведения. Оплакивала и одновременно проклинала тот час, когда взялась за бизнес. Никогда такого искреннего, глобального ужаса не приходилось переживать. Это был уже не кулуарный трёп или немые крики души, не грошовые дамские переживания. Не сыскать человека, который встретил бы подобное спокойно… «Зря понадеялась на свои силы, – решила я. – Что же я никак не могу выйти из прошлого и постоянно попадаюсь на совковых иллюзиях! Брошу всё к чертовой матери и буду в мире с самой собой и со всей вселенной». О эта подлая минута страха!..»

У каждого, наверное, в сердце есть боль, которую не стоит показывать. Я осталась жива благодаря – прости, Господи, мою душу грешную! – смерти случайного человека. Вот ведь говорят: не запрашивай у Бога лишнего… (А может, всё-таки он был целью бандитов?) Я сама собиралась кинуться убегать по этому переулку, но почему-то остановилась как вкопанная. Какая сила отвела меня от смерти? Но видеть того, кто ни за что, по чистой случайности положил свою жизнь… Ужасное зрелище… Что произошло в следующий момент, не поддаётся никакому описанию… Цепкая темнота. В момент вспышки вижу: руки-ноги разбросаны по кустам, что росли вдоль асфальта рядом с моим офисом. Даже кубики металлических гаражей зашатались. «Раздобревшие» от бронежилетов, не снимающие пальцев со пусковых крючков чёрные, как ночные тени, сгорбленные фигуры… Мысли и чувства мои были похожи на бушующее море. Волны страха в груди набегали, сталкивались, закипали и пенились, но не гасили друг друга. Вот тут-то я и поняла фразу: «В такой ситуации каждый за себя». Из всех событий того дня я не могла выделить ни одного часа, где логический ход вещей был бы мне до конца ясен.

Додавил чиновник меня этой «картиной маслом», сдалась я. Удалась ему, сволоте, «невинная шалость»… Прости, прости Инна. Это не то, что можно обсуждать без сердечной боли…»

Алиса стиснула ладонями виски и неподвижно замерла минуты на три.

«А он, гад, потом при очередной встрече в его кабинете, не в силах до конца скрыть своё торжество, старательно сгонял с лица недоразвившуюся улыбочку, прятал глаза и умело проводил отвлекающий момент, уводя разговор в нужную ему сторону. Мол, «лучше я один, чем милиция со всей её вертикалью власти и субординацией. Знаете, сколько их нанижется, как бусы на леску-удавку? Вы своё выполняйте, а остальное предоставьте мне. ( Что остальное? ) Я предельно ясно выразился?» Таков мне был дан совет. Потом в виде «дружеского» назидания погрозил мне пальцем и сказал: «Не смею задерживать». А сам с мстительным удовольствием наблюдал за моим преобразившимся лицом. Ему очень нравилось потешаться над чужим страхом. Я подарила ему уникальную возможность познакомиться с его женским вариантом. Наверное, по его шкале развлечений это был высший пилотаж.

…И вдруг под каким-то благовидным предлогом вошел его начальник. Голос и манеры моего мучителя странным образом переменились. Передо мной оказался не требовательный, жестокий, надменный тип, а сама доброжелательность. Какая открытая располагающая внешность! Как он сыпал вежливыми словами! Я даже оторопела от такой неожиданной трансформации личности. А я, как ты знаешь, не девочка с периферии, многое повидала. «Высокие должности похожи на крутые скалы: на них взбираются только орлы и пресмыкающиеся». Это я ещё в школе поняла, когда мы на уроке литературы Максима Горького изучали. И хотя закономерность без сомнения прослеживалась, я окончательно так и не решила для себя: в сговоре он с начальником или только для себя меня будет обдирать? Последнее время я перестала доверять своей интуиции. До сих пор плачу этому гаду. И ведь не за то берёт, что может чем-то помочь в работе, а только за то, что не будет мешать! Ненавижу эту сытую самоуверенную рожу! Не думай обо мне хуже, чем я есть на самом деле. Я вспоминала о тебе, о том, как бы ты отнеслась к этому, если бы была рядом. Что бередить раны? Как ни стараюсь разуверить себя, всё равно продолжаю считать себя слабачкой. Но ведь взорвёт, сожжёт, сволочь… Понимаешь, слишком многое поставлено на карту: моя семья, судьбы людей, поверивших мне. Думаешь, мне легко? Считаешь, мораль – этот стержень человеческий – вещь генетическая? Я что-то в последнее время совсем запуталась в философских понятиях, а когда-то была отличницей, не поверхностно знакомилась, осознанно, вдумчиво училась. Может, это до известной степени мешает мне легко, как некоторым, перешагивать через препятствия? Мне до сих пор страшно неприятно протискиваться и двигаться вперёд мимо поверженных, скорбящих, разорившихся. Мне еще повезло, деньгами всё закончилось. А бывает так, что и жизнь, и карьера человека оказывается в руках одного чиновника, опытного аппаратчика. И тогда его судьба зависит от сиюминутного настроения этого монстра – вот что страшно!

Некоторые мужчины обвиняют нас, чего-то добившихся своим каторжным трудом женщин, в жёсткости, утверждают, что изысканная бессердечность стала символом женской независимости. Это далеко не так. Всё зависит от того, какие мужчины поперёк нашего пути становятся. Один даже обозвал меня «бизнес-Кармен». Мужское начало в нас поднимает голову и требует уважения поневоле. Может, это и плохо, только процесс не остановить. Не дают нам мужчины оставаться нежными. Без сильной воли нельзя противостоять всем напастям, обманам и подставам. Нам приходится быть стойкими, иначе конкуренты сожрут с потрохами и не подавятся. А они ещё и подшучивают, мол, «только критические дни напоминают вам о том, что вы женщины?»

Был бы рядом со мной стоящий мужчина, может быть, он шуганул или вообще вышиб бы этого паразита из кресла, и я с радостью вновь приняла бы приятное женское обличье. Но в помощники мне напрашиваются только нахлебники и приживалы. В основной массе своей я их быстро выпроваживаю. А иногда с боем. И всё же ещё жива оборотная, внутренняя сторона моей души, которая не даёт мне озлобляться, звереть, затачиваться на одно – на достижение прибыли, обирать своих работников и клиентов. В наши бурные времена многим не хватает простых вечных истин – я о молодых говорю. Они, эти истины-заповеди, у них сейчас не в чести. Может, поэтому я считаю: «лучше меньше, но надёжней». Зачем завистников плодить? Они за превосходство по головке не погладят. В один миг обрушат всё, что выстраивалось мною годами. Теперь ты представляешь себе простого предпринимателя перед лицом этих диких обстоятельств? То-то и оно.

И ещё один важный момент. Я никогда ни у кого не одалживаю денег. И у государства не беру взаймы. Такой у меня жесткий принцип – рисковать только своим капиталом. Думаешь, на воду дую? Да. Поэтому и не проигрываю последнее время, сумела вписаться в структуру, отвоевав себе жизненное пространство. Ещё, наверное, женская интуиция выручает. Часто бывает, что ощущаю приближающуюся неприятность. А почему такое происходит – не знаю. Это не поддаётся «прочтению» и пониманию. Просто чувствую, грызёт меня что-то и всё. Естественно, начинаю искать причины и принимать меры. Как-то банк поменяла. А предыдущий через месяц обанкротился. И плакали денежки у тех, кто в нём остался.

За эти годы и неожиданные взлёты случались, и падения. Конкуренты то взвинчивали цены, то опускали, пытаясь меня разорить, потом снова вздували их. Часто страх ошпаривал нутро горячим паром. Понимала, что иногда пулю в голову могла схлопотать за несговорчивость. Вне всякого сомнения, жизнь преподавала мне уроки то жестокости, то абсурдной терпимости. Хорошие договоры никто не спешил давать. А перебивать и отнимать я не умела и не хотела. Впаривали мне поначалу, как охламону, всякую ерунду, предлагали сомнительные связи, пытались втягивать в липовые предприятия за обладание квадратными метрами. Вела борьбу ни на жизнь, а на смерть. Но, разъяренная очередным коммерческим поражением, не сдавалась. Уходила обманутая, пусть даже в мелочах, на прощанье со всей силы лягнув дверь. Душил беспомощный гнев, кипела обида, но преподанный урок запоминала на всю жизнь и начинала искать новые связи. И каждый раз это была новая баталия. Многие не платили за выполненную работу, потому что я верила слезным обещаниям. Потом были бессмысленные суды... Некоторые по привычке требовали отстегивать… Борьба за договоры – самый сложный аспект в моей работе».

«В НИИ принято говорить «договора». По типу Мурм а нск, а не общепринятый М у рманск», – напомнила я Алисе. Она, усмехнувшись, кивнула.

«До сих пор приходится надевать разные маски – это надёжное средство высвобождения или сокрытия личности, – представляться белой, мягкой и пушистой, бросаться комплиментами, метать бисер перед нужными людьми, опять-таки терпеть заносчивость чиновников – у них же там гад на гаде сидит и гадом погоняет! – стоять перед ними на цырлах. А самой в то же время делать шаг влево, шаг вправо, хамить конкурентам, предотвращая их подлые выходки, остерегаться нового рэкета. Что там ни говори – это такие дополнительные моральные нагрузки для меня, идеалистки, взращённой при социализме! Работа руководителя предприятия – гонка, работа на износ: ни выходных тебе, ни праздников.

Мужчины не щадили меня, особенно молодые. С ними тяжелей всего. Они смелы, раскованы в общении, свободно называют вещи своими именами, насмешливы, абсолютно несентиментальны. С ними совсем по-другому приходится выстраивать отношения. У них иное мироощущение, новые принципы отношения к жизни. И вокруг них сплачивается такая же истовая компания. Их доминанта – деньги. Нравится это мне или нет – их не волнует. Я, стыдно признаться, побаиваюсь их. Такие типчики и к физиономии приложиться могут. И, если это возможно, я уклоняюсь от взаимодействия с ними, стремлюсь ускользнуть от их нахрапистого давления. Учусь у них. Смешно, согласись? А что поделаешь?

Когда друзья упрекают меня в излишней щепетильности в вопросах бизнеса, я им обычно отвечаю: «Сами попробуйте покрутиться. Критиковать всегда легче, чем самим делать». Жизнь перевернулась с ног на голову, но она продолжается. Много чего пришлось пережить, но это стоило того. «В конце концов, – убеждаю я себя, – через это сейчас не по своей воле проходят все те, кто, не имея мохнатой лапы, стремится наладить пусть небольшое, но настоящее производство, чтобы выжить самому и дать работу ещё нескольким десяткам людей».

Компьютер имею. Собственные технологические программы делаю. Вот чем похвастаться не могу, так это знанием языков. Мой немецкий оставляет желать лучшего, а минимальный английский я освоила, работая на компьютере. Это подкашивало меня сильно. Дочку припахала. Сначала она на подхвате у меня была, теперь выучилась: и в языках, и в экономике сильна. Я хотя и не сразу, но поняла, что означает для некоторых современная фраза, что «человек определяется тем, что у него можно отнять – у одного орден, у другого возможность работать, а у кого-то деньги», – и выдержала-таки и соперничество, и прессинг, и противостояние.

Легче стало, когда обозначились основные направления развития страны. Наступило странное зыбкое спокойствие, похожее на стабилизацию. Но до сих пор не покидает чувство, что меня пытаются надуть все кому не лень. Может, когда-нибудь и справятся с коррупцией или хотя бы хвост ей прижмут. Ведь, как было принято по-марксистски утверждать в старые добрые времена: «нарастание внутреннего конфликта неизбежно, что, собственно, и приведёт к необходимости борьбы». Мы употребляли, но не понимали эту фразу, пока на своей собственной шкуре не почувствовали её жестокую силу.

На жизнь не обижаюсь, не ною. В детстве мама говорила мне: «Не тони в слезах, не падай духом. Оглянувшись назад, задумайся: сколько лишней муки ты создаешь себе самой преждевременными волнениями. Не помогут тебе страхи. Каждая пролитая слеза отнимает силы, а каждая побеждённая беда – возводит человека на новую ступень возможностей. Приведи в порядок свой внутренний мир, как приводишь в порядок свою внешность. Меньше думай о себе, больше о деле». Потрясающе мудрой была. Я хорошо запомнила её слова, но всё равно непрестанное соприкосновение с людьми, с их порывами злости и отчаяния, с их горем и слезами очень утомляет меня. Да и у самой обидные проблемы случаются. Обучаешь, воспитываешь человека, а он, получив крепкую базу знаний и практику, в другую, более крупную фирму уходит, где платят больше. Прессовать, доставать, заставлять вернуться? Нет, конечно. У каждого должна быть свобода выбора. Люди ищут себя. Это естественный процесс. Только от понимания ситуации мне не легче.

Многое у человека зависит от уровня его ожиданий. Я знала, что никто не подготовит мне место под солнцем, не надеялась получить всё и сразу. Понимала, что никто ничем мне не обязан, что самой необходимо заставлять реальность поворачиваться ко мне значимой стороной или придётся приспосабливаться, поэтому была терпелива и вкалывала первое время по-чёрному. Переживала, конечно, неудачи, но относилась к ним философски, мол, такова теперешняя жизнь. Советские пряники кончились, и это надо понимать.

Я барахтаюсь в жизни, как та лягушка в горшке со сметаной. Никто не принуждал, сама взялась за гуж. Самой пахать, самой и по башке получать, если оказалась в чём-то недостаточно ответственной или совершила промашку. Если кого и поругиваю за неосмотрительность или недальновидность, так только себя. Что поделаешь, крутиться приходится в мощном потоке новой жизни. С большим трудом удаётся выруливать и выныривать на поверхность из затягивающих в глубь проблем воронок. Работы пока много – только успевай поворачиваться. Это бесконечно радует, значит – живу! Правда, иногда друзья упрекают меня в излишней осторожности, мол, бизнес не брезглив. Ну это кому как. У некоторых, как запахнет деньгами – все принципы летят… к той самой прабабушке. Мои потребности не велики. С собой ещё никто на тот свет не смог прихватить наворованного.

Могу дать совет: если не испытываешь склонность к бизнесу, лучше не берись, выбирай себе более приемлемый путь выживания и процветания. Главное не прозябать! ( Не позабылись старые лозунги! ) Вот, например, героическое дело – внуков растить мне не по характеру. Одна моя подруга с ума сходит от счастья, общаясь со своей малышней – у неё их целый выводок; другая же балдеет от разведения георгин. Каждому своё. А захочешь – я всегда рада буду тебе помочь. Ты человек надежный. Все мы варимся в одном котле, но кому быть счастливым, а кому несчастным – зависит от характера каждого из нас. Я вот не могу без бурной деятельности, хоть и устаю до потери пульса. Меня спасает только то, что когда мне невыносимо грустно или очень тяжело, я на короткое время погружаюсь в трогательно-патриархальное время, связанное с годами моего счастливого детства. Там черпаю силы. Маму, бабушку вспоминаю.

Принято считать, что женщины гибче, терпеливее мужчин. А я так скажу – всякие есть и среди мужчин. Смотря что им в детстве привили. Вот моя терпеливость – результат самовоспитания. А сколько среди мужчин тупых и бездарных, но хитрых! Не счесть… Как ты думаешь, что помогает мне жить, что стимулирует? Да что и всегда – мой ребёнок, моё чудо. А теперь ещё и внученька – счастье моё разъединственное. Наглядеться на них не могу. Всё для них сделаю, лишь бы были они здоровы и к делу достойному приложены. И сама я еще кое-что могу. Не набалована судьбой.

Ненавижу, когда ругают страну, в которой живут, унижают своих сограждан. Некоторых хлебом не корми, только дай обгадить. Не постучишься – не откроют. Вкалывать надо, а не разводить политесы и слюни распускать на чужую, как некоторым кажется, удачу. Собственно, это распространённое и глубинное заблуждение многих россиян, продиктованное первым впечатлением, которое считается у нас самым верным. Не стоит путать удачу и адов труд. Наверное, это общий недостаток нашей культуры. А там кто его знает? Не специалист я в высоких материях. Не могу объяснить почему, но не чувствую я доверия к нематериальным сферам в приложении к реальной жизни. Только верю, что всё у нас наладится, если разберёмся с коррупцией. Разболталась я что-то с тобой…»

«Бернард Шоу как-то сказал: «Разумный человек приспосабливается к миру; неразумный упорно пытается приспособить мир к себе. Поэтому прогресс зависит от неразумных людей».

«Так выпьем же за неразумных», – поддержала меня Алиса. И добавила: «Ты спрашивала как выстраивать отношения с чиновниками? По возможности от них дистанцироваться и опираться на знания и свою природную мудрую женскую интуицию».

Мы с ней слегка приняли на грудь, и она грустно закончила свою мысль:

«Многое в своей жизни я предпочитаю не выставлять на всеобщее обозрение. Есть вопросы болезненно важные для меня. Не люблю, когда трогают интимные стороны моей жизни. Для чего я тебе всё это рассказываю? Наболело. К тому же ты понять можешь. Тебе тоже доставалось… Не было у тебя, как и у меня, ни настоящих помощников, ни защитников-утешителей. «Мужчины, мужчины, мужчины! Вы помните званье свое?» История замалчивает и этот факт?».

– Весь мой разговор с Алисой был выдержан примерно в том же тоне и стиле. Я могу смело утверждать, что передала её слова с большой степенью достоверности. Ну, может быть, только с излишней эмоциональностью. Ты же знаешь мой неугасающий темперамент. Да, трудная, и пока, слава богу, ещё незавершенная у Алисы судьба. Но при всем при том дочери прекрасную квартиру построила. И у внучки теперь есть своя крыша над головой и достойное будущее, если ничего в стране не случится...

– Какой смысл теперь Алисе вспоминать о прошлых обидах и проблемах? Сейчас для неё настало время всех прощать. Может, прорежется поразительный, почти религиозный талант всех любить, всем помогать? Да пребудет с нею успех! Это материя самого высокого порядка. А как ты думаешь? – заинтересованно спросила Жанна.

Инна с подозрением взглянула на неё и сказала:

– Разве постоянно прощая чужую подлость, мы не губим свои души? Твоя совесть не бьет в колокол? Подумай над этим. Как-то я похвалила Алису. «Что ты! – ответила она. – Какие там таланты? Я всего-навсего раба своего беспокойного характера. Да, я несгибаемая, я стоик, но только потому, что у меня не было другого выхода. Я вцеплялась руками и зубами, чтобы не упасть в пропасть».

– Скромничает. Мол, так выживали все культурные люди в некультурных обстоятельствах, – усмехнулась Жанна. – Откуда в ней такая жизнестойкость? Наверное, некоторые гены в нас спят и начинают просыпаться, только когда жизнь прижмёт.

– Ещё в самом начале своего самостоятельного пути Алиса весьма настоятельно приглашала меня к себе, – напомнила Инна. – Во время одного из периодов «грустной застойной задумчивости» я чуть было не согласилась, но потом пошла в НИИ к Елене. А сейчас тем более предпочитаю спокойные и надёжные методы добывания дополнительного приработка к пенсии. И пусть солнце тысячекратно не отражается в зеркалах моего жизненного пути, я им довольна. Не волнует меня всё затмевающая прелесть зелёных бумажек. О продлении лет своих на земле Всевышнего молю. Как проста жизнь, когда человек здоров!

Жанна удивлённо и недоверчиво посмотрела на Инну, но ничего не сказала. Она не знала о её проблемах со здоровьем.