Онлайн чтение книги Дейн Dane
Счастливым

Молодой, лет двадцати пяти(семи?), а может и чуть больше, мужчина каждый день ходил в больницу. Уже не для себя, но и вряд ли для кого-то другого. Несколько недель назад, идя домой и чувствуя себя почти самым счастливым человеком на Земле, он увидел, наверное, самого несчастного. Так ему показалось. Он долго разговаривал с врачом о этом исхудавшем существе, что даже не пыталось их слушать, потом взявшись за ручки коляски, отвёз его в палату. А потом пришёл. Пришёл снова. Ну вот опять. Ещё раз. Каждый день.

Правда ведь – деньги могут спасать жизни.Парнишке сделали операции – и вот он уже слышит. Не идеально, не так как раньше, но слышит. А потом он начал дышать. Слабо, неуверенно, ему всё ещё приходилось помогать, но лёгкие старались изо всех сил. Ничего, скоро он сможет делать это сам. Вдыхать этот воздух – тёплый и холодный, мягкий и колючий, у него начнёт получаться. Никто не мог снять пелену с его глаз. Может когда-нибудь, но не сейчас. И не через неделю, и не через месяц. Но они постараются. Мужчина приходил к нему. Разговаривал с ним – он знал, что мальчишка его слышал, он видел, что мальчишка его слушал. Не сразу, но он начал его слушать. Он поправиться – не до конца, но он сможет. Когда-нибудь. Когда-нибудь шрамы побледнеют и совсем перестанут болеть. Когда-нибудь.Мужчина молча вошёл в палату. Парнишка сидел на кровати, слушая телевизор, нахмурившись и опустив голову, еле уловимо отреагировав на то, как открылась дверь. Коляска подкатилась к кровати, кто-то уже очень знакомый заходил рядом, и одна его нога поблёскивала, попадая под луч солнца –паренёк видел это, размыто, он долго не мог понять, что же это такое. Просто на тёмном пятне вдруг возникал рассеянный белёсый всплеск. Потом его усадили в коляску и повели на улицу – перед этим он услышал, как знакомый

мужской голос спросил, хочет ли он на улицу, но промолчал, понуро склонив голову. А может стоило ответить…Было тепло. Солнце цеплялось своими лучами за всё, что попадало в поле его зрения. Протез, железно-серебристый, был виден в том промежутке, где кончались джинсовые бриджи и начинались кеды мужчины и поблёскивал на солнце. А потом он спросил его. Тихо, хрипло, ломанно,

неуверенно, дрогнув. Он проснулся. Очнулся. Подавился воздухом, что ударил по сознанию, зло шипя о том, что пора было проснуться. Блик солнца его заинтересовал. «Что с твоей ногой?»  Мужчина вздрогнул, на секунду остановившись и ускорив затем шаг. Почти, почти совсем самый счастливый на Земле. Когда-нибудь наступит. «Её нет.» Они говорили. Он заново учил его разговаривать – отвечать на вопросы. Удивляться, интересоваться, спрашивать. Говорить.

Шуршала. Одежда шуршала. Мужчина складывал одежду в небольшую сумку и она шуршала. Юноша слышал это. А может ему просто казалось, что он это слышит, ведь он знал, что это происходит. Пусть он слышал. По коридору кто-то ходил. Люди. Люди. Люди. Он почти их видел. Тёмные облачка тумана проплывали в дверном проёме – наверное в коридоре было не так светло как в палате… высокий силуэт ходил по палате, чем-то шурша, всё никак не заканчивая и не подходя к парнишке, что сидел у выхода в коляске. Наконец подошёл, протянув ему что-то мягкое и тёмное. Тёплое. Одев кофту, он тихо, почти неслышно попросил поторопиться. Так тихо, что не услышал себя, но не настолько тихо, чтобы мужчина не услышал. Но тот лишь вышел – кажется он был где-то рядом, мальчишка слышал его знакомый голос, разговаривающий с кем-то. Врач. Долго. Долго говорили. А потом он наконец-то вернулся и, взявшись за ручки коляски, осторожно, но не стараясь медлить, пошёл прочь из палаты. Двери больницы позади. Машины начали разноцветными пятнами мелькать перед глазами, но юноше не удалось долго смотреть на этот задымлённый калейдоскоп – перед ним выросло большое серое

пятно. Дверь машины открылась и спустя несколько секунд мальчишка оказался в тёплом салоне незнакомой машины. Хлоп. Дверь закрыта. И стало страшно. Одному в машине стало страшно. Мужчина сел в соседнее кресло. Ехать в машине самому – держать руль, давить на педали, самому, ехать домой, где ждёт мохнатый весёлый пёс и видеть краем глаза, существо, которое никогда не станет таким, каким когда-то было, но которое не увядает, а пытается жить вновь. Что может быть лучше, чем наблюдать за тем, как кто-то, кого насильно, изо всех сил пытались заставить жить - начинает поддаваться и стремиться выбраться из пропасти боли и страданий. Он сам. Сам пытается это делать. Часто что-то вспоминает и замыкается в себе, винит себя в попытке жить, а потом снова пытается очнуться от острых иголок воспоминаний, о которых никогда не решиться рассказать, о которых мужчина уже знал.

 Лето. Горячее. Яркое. Щекочущее кожу. Греющее воздух. В парке играли дети, бегали и кружились
на полянках под деревьями. Расстелив мягкие пледы, тут и там сидели семьи или
друзья, устроив пикники. По теплым дорожкам ходили лениво прохожие. Огромный пёс,
на длинном крепком поводке шёл рядом с коляской, в которой сидел молодой
парень. С одной стороны его лица и шеи виднелись бледные шрамы – слабо заметно,
но их всё же было видно, он иногда тянулся к собаке, трепля её по большой
голове, губы растягивались в слабой улыбке, а будто выцветшие глаза старательно
всматривались в окружающий мир за тонкой пеленой тумана. Позади коляски шёл
молодой мужчина, еле заметно прихрамывая – его бриджи кончались чуть ниже того
места, где плоть состыковывалась с протезом, отчего его было видно. Но как же
здорово было ходить самому. Для того, чтобы вот так просто прогуливаться по
парку с кукольно-хрупким мальчишкой в коляске. Он о чём-то говорил, широко
улыбаясь и изредка наклоняясь чуть вперёд, что-то спрашивая.