Онлайн чтение книги Сквозь сон A dream
О шарфах и пирогах - "Красный шарф"

Как давно было так тепло как сейчас, Лео и не смог бы вспомнить. Это ощущение потерянное и преследующее как дежавю настойчиво выдвигало массу ненужных не то воспоминаний ни то кадров из какого —то фильма. Губы его сами расползались в умиротворенной улыбке, и казалось ни что не сможет украсть это выражение лица.

***

Он не может не смотреть, как парень укутываясь в примечательный красный шарф, такой яркий и почти слепящий глаза. Этот паренек мнется неуверенно поднимает свои серебряные глаза чуть выше что бы взглянуть на человека, нарушившего его лично пространство. И Он упирается взглядом в такие яркие почти изумрудные глаза, схожие цветом с весенней пропитанной влагой листвой. Резкий порыв прохладного ветра отрезвляет паренька от тяжелых и кажется, по глазам, тяжелых дум.

— Здравствуйте, — как-то слишком вежливо начинается разговор. Лео неожиданно фыркает.

— Привет, — он не может отвести глаз от этого паренька с вычурным красным и безвкусным шарфом, но молчит в руках его топор, вот-вот вывалится из объятий.

— Вам чем-то помочь? —эти слова вообще кажутся недоразумением, и смех готов сорваться с губ, но он упорно молчит. Это вот этот малец должен был проводить его до дома его бабки? Видите ли, ей понадобился дровосек!

— Ты идёшь на окраину леса?

—Да, но откуда…— внезапно он вспоминает наказа матери, отвести дровосека к дому его бабушки, и передать ей пироги что мать кропотливо лепила всю ночь. 

— К твоей бабушке, с помощью, — в Дали раздается вой, громкий почти отчаянный, хриплый, паренёк вздрагивает и озирается по сторонам как загнанная в угол мышь. И Лео ловит себя на мысли, что этот тонкий почти женственный парень ему симпатичен, но они так же быстро исчезают. 

***

—Эй, Май, подари нам весну! — Насмешливо дергая за ярко красный шарф друга Лео смеется, громко. На белом негу красный шарф кажется смешным, таким же смешным, как и заалевшие от мороза щеки и нос. 

—Ты дурак, да?

—Почему это? - почти обиженно надувая губки произноси Чернов кидая очередной снежок от которого Май уворачивается, и словно нахохленный воробей которого разозлили отворачивается и присаживается на корточки. Чернов как защитник дружбы пугается, да они сорятся, редко, но бывает.

—Ты обиделся?

—Да? — Присевший чуть позади, и не смеющий подойти ближе паренек отпускает голову смотря на снег, лишь ответ пугает и резко поднятое лицо встречает холодный рассыпающийся снежок и веселый задорный смех друга, который не сдерживая себя валится на спину в сугроб, и продолжает хохотать как сумасшедший.

— Дурак, и снова завязывается битва снежками не на жизнь, а на смерть, и снежки прилетают то в голову, то в живот, то в спину или ногу, но это ни больно, весело, безумно весело.

—Беее, повелся идиот, — и заразительный отдающийся от стен многоэтажек почти эхом разносится смех. Настроение улучшается, и его не портит даже не то что снег попал за шиворот, ни то что кончики пальцев закоченели, и они болят от холода.

***

—Долго еще, — он неожиданно настораживается придерживая паренька за локоть, там в кустах что—то шевелится. Такие тропы сквозь лес до окраины никогда не был уж очень безопасным, но многие истории люди просто понапридумывали, чтобы дети снующую туда—сюда не заходили далеко. Лишь способ защиты, от внезапностей и горя!

— Не очень, — так же насторожено ответил паренек сжимая свисающие края красного вычурного шарфа. 

— Волки… здесь видели волков? — он знает, что это за чудовища, знает, как никто другой. Его дед был убит именно этим зверьём.

—Да одного, видели, про него много легенд, что этот волк король, и что днем он может превращается в человека. Но это лишь сказки, — как-то неуверенно заканчивая свое предложение парень потирая замерзшие руки. С небес неожиданно порхают как тысячи белых бабочек снежинки, и холодная промёрзлая дорога как деревянный настил покрывается белями пятнами.

—Так ладно пойдем, а то не успеем до вечера, — насмешливо кося свои зеленые глаза говорит Лео, и кутается в тёплую куртку.

—Хорошо, — неуверенность в голосе мальца снова заставляет Лео фыркнуть. Тишина же повисает в воздухе лишь тихий почти незаметный шелест падающих снежинок будто они бьются о землю. Но воздух искрится, вой, более громкий повторяется, и каждая клеточка тела в ужасе трепещет. Паренек сильнее сжимает красный шарф и боязливо останавливается.

—Идем ничего не случится, — голос его прозвучал удивительно мягко, и успокаивающе. Парень вздрогнул и снова поднял на него свои глаза, такого удивительного цвета как серебро.

— Но…

—Не беспокойся, у меня топор есть, — как бы между прочим напомнил он. А за спиной висел он, тяжелый, но острый, такими топорами владели все из его семьи по мужской линии. И парень замолк, двигая одревесневшими ногами.

***

—Все из—за меня, — он плачет, глотает слезы, и кажется сейчас уж точно не сдержится и закатит грандиозную историку. Леонардо неожиданно ловит друга за руку и усаживает рядом с кроватью на небольшой стул. Снежные войны закончились болезнью с поднятой температурой и кашлем для Лео, всеми силами пытающегося вылезти из-под десяти одеял.

—Успокойся, это же не смертельно, — сдерживая зевок и свое сонливое настроение. Норма и Дора боязливо переминаюсь с ноги на ногу заходят в комнату в руках у них поднос с едой и лекарствами.

— Я тебя сейчас стукну чем ни будь, — грозно. Нора и Дора захихикали и быстренько ретировались из комнаты, чтобы лишний раз не навлекать на себя гнев брата, который даже в болезни мог прочитать им нотацию.

—Да ладно, — с улыбкой, и все катится в низ, к чертям, когда неожиданно заалевшие щеки кажутся лишь следствием подхваченной в комнате болезни. Но Сердце его бьётся быстрее.

***

—Он, он…— и снова наступает тишина после приступа паники. Ярко желтые глаза светятся в темноте дома. Его бабушки больше нет, нет ничего, даже маленькой деревяшки или осколка от небольшого одноэтажного дома.

Возвышающаяся игра наводила ужас, заставляя дрожать поджилки, а сердце биться в груди глухо, болезненно! Морда с резкими выпирающими иглами шерсти в свете луны, желтые глаза, и торчащие в оскале огромные клыки. 

Паренек вздрагивает, от прикосновений к плечу, и удивляется смотря как его защитник идет вперед, загораживая его собой, в руках дровосека топор, огромный, тускло переливающийся бликами. Рычание разносится по лесу, а тихий шелест ветра разносит этот звук по периметру этой небольшой полны, на которой располагался домик.

Паренек прикрывает глаза в ужасе, пытается не дрожать, но когда его беззастенчиво толкают в кусты, с колкими ветками, тихо охает. Поцарапанная щека жжется, и из небольшого пореза сочится кровь.

Зверь воет, глухо, но очень громко, лесная живность замолкает. Все замолкает и повисает в воздухе, раскаляется, и перестаёт существовать, как и время.

Дровосек кажется слишком самоуверенным. И когда пыткой, но грузный зверь бросается на него, все вообще кажется нереальным. Ветер шуршит путается в ветках. Громкий скулящий звук, кровь брызжет в стороны, а зверь скалится, рычит, шерсть на холке становится дыбом.

«У него не хватит сил, — бьется у него в голове, — он не сможет, не сможет! Но я верю…»

Снова все замирает, и движется медленно—медленно, сбитое дыхание кажется звучит громко ка и стук сердца. 

Быстрые удары, он отскакивает снова из-под огромной когтистой лапы, и разинутой пасти. Но корень огромного, векового дуба дает пару секунд на решающий удар зверя, а лесник, летит на землю.

В воздухе свистит камень, темный, с острыми гранями, впивающимися в ладонь. На грани маячит сознание, а ветер подхватывает его руку, и снаряд летит в целю, цель же желтый глаз с вертикальным зрачком.

Резкий выпад, время останавливается снова, и тихо режет тишину шуршащий звук, резко контрастирующий со звуком ломающейся кости, и падения капель крови на черную землю, впитывающую влагу. А тело оборотня—волка падает на землю, в воздухе пахнет смертью.

***

— Ты, — тонкая ручка сжата огромными, тонкими и костистыми пальцами, и на коже остается след, а после будет синяк.

—Отпустите его, — голос хриплый, а кожа бледная после болезни. Удивленное осунувшееся лицо отца мелькает перед глазами, а оскал похож на звериный.

— А то что, шмакадявка? - он смеётся глухо, и харкается, смотря глазами, горящими безумием, пьяным безумием.

Кулак прилетает резко, неожиданно резко.

— ТЫ МАЛЕНЬКАЯ…— он не доваривает, когда смотрит в глаза весенний листвы, и ужасается.

— Не смей, не смей ты, кусок дерьма говорит так с ним, — Лео ужасает, Лео всего пятнадцать, и Лео лучший!

***

Глаза в ужасе распахиваются, потолок с замысловатой люстрой маячит все еще под хмельным взглядом. Рядом же тихо сопит кто—то, доверчиво прижимается, а улыбка сама расцветает на губах. Его губы, снова манят, не сдержался, просто не сдержался. Поцелуй был ласковым и нежным, неожиданным, поразившим в самое сердце, чувством не только любви, но еще и более сильным.

— Люблю тебя Лео…— звучит сонный голос, в тиши комнаты. На часах уже почти вечер!