Онлайн чтение книги Гонец The Messenger
Глава II: Чачиваи

Он очнулся в странной маленькой комнате, в которую свет проникал только из щели в двери. Там было пыльно и резко воняло чем-то едким, почти точно так же как и в лабораториях, что находятся на цокольном этаже в Академии лекарского дела. Он был там единожды, но тот запах навсегда врезался в память сына советника, стирая все остальные воспоминания о посещении Академии. Мужчина лежал на тонком прохудившемся матрасе прямо на полу, голова, находившаяся на уже более объёмной подушке, гудела, а перед глазами все расплывалось. Адонис медленно поднёс дрожащую руку ко лбу, тут же натыкаясь на запёкшуюся кровь вокруг глубокой раны. Кажется, у него была разбита голова. Боль растекалась навязчивым густым сиропом, заполняя своей липкой субстанцией все потаённые уголки. Мысли путались, а воспоминания о случившемся были какие-то расплывчатые, мутные будто бы давнишний сон.

Адонис ещё какое-то время не двигался, прислушиваясь к окружающей обстановке. Посторонних звуков, которые бы тут же насторожили мужчину, не обнаружилось, но и тишина, которая царила вокруг, всё же тревожила. Важно было и то, что он был не связан. Это говорило о многом.  

Виконт всё же попытался встать: медленно, опираясь спиной на шершавую стену. Рукой он схватился за крепко сплетённую полочку, как и дверь в этой каморке, и случайно смахнул несколько странных склянок. Одна из них полетела вниз, отчего плохо закрученная крышечка отвалилась от горлышка, и по полу разлилась вязкая жидкость, заполняя своим резким запахом всё помещение каморки.

У мужчины перехватило дыхание, он зажмурил глаза, на которых выступили слезы, и попытался сдержать рвотный позыв. Кое-как полностью поднявшись, сын советника навалился на дверь, с грохотом открывая ее. Свет резко ударил в глаза. Виконт попал в ещё одну небольшую комнату, но уже с окнами, на фоне которых хорошо были видны летающие в воздухе песчинки пыли.

Дрожащим голосом мужчина окликнул сгорбившуюся фигуру над столом, которая была замотана в когда-то пёстрые, но сейчас выцветшие, ткани. Морщинистые руки медленно, с какой-то даже ленцой, перебирали тёмно-коричневые семена, а из-под платка выглядывали пряди седых волос.

В ответ фигура поднялась. Это была старая женщина маленького роста, кожа её оказалась тёмной и сухой, испещренной глубокими трещинами-морщинами, такой, какой становится за долгие годы под палящим солнцем. Она ехидно усмехнулась, смотря своими чернющими вороньими глазами на бледное лицо мужчины. Он попытался сделать шаг вперёд, но это было последней каплей. Адонис упал на колени, всё ещё держась кое-как за кривой косяк, во рту стало горько, а через секунду его вырвало. Всё тело сотрясалось, на лбу выступил холодный пот, руки ослабли окончательно. Мужчина стал заваливаться вперёд на пол ещё сильнее. Рвотные позывы не прекращались. Воцарившийся кислый запах смешался с вонью из каморки позади, отчего виконту стало только хуже.

Старуха молчаливая до этого момента что-то зло прошипела, хватая из-под стола дырявую тряпку, и, не смотря на свой внешний вид, бодро широкими и уверенными шагами подлетела к мужчине. Она не дала ему упасть окончательно, и, держа голову, чтобы ему было немного легче, стала раздосадовано что-то говорить. Но Адонис ничего не понимал. В голове гудело, а язык, на котором говорила эта старуха, был ему не знаком.

Вскоре его тело одолевали только судороги. Ему помогли откинуться назад, чтобы спина опиралась на косяк. Адонис запрокинул голову, закрыв глаза. Грудь его тяжело вздымалась, а из уголка глаза от сильных потуг скатилась слеза.

Вокруг него суетились, быстро вытирая пол, и что-то тараторя. Мужчина всё так же сидел молча, сил никаких не оставалось. Он начал снова отключаться, но его стали бить по щекам, пока вновь его глаза не распахнулись. Адонис увидел перед собой морщинистое лицо старой женщины, она рассматривала его пронизывающим до костей взглядом, хмуря при этом косматые брови. Затем крепко схватила за подбородок тёплой рукой, и осторожно стала уже осматривать его разбитую голову.

— Шишка, — делая особый упор на шипящие, пробурчала женщина.

Виконт сначала даже не понял, что обращались к нему, и что слово, прозвучавшее из уст этой странной старушки, ему знакомо.

— Что? Что Вы сказали? — Тяжело дыша, спросил Адонис.

— Тц, шишка говорю на затылке. Вот с такущий кулак. — И для пущей убедительности покрутила этим самым же кулаком у его лица.

Мужчина не сомневался, что шишка была именно такого размера, ему вообще было крайне не хорошо. Всё, что он мог сказать о своем состоянии навскидку - это "кони топтали".

— Я...я могу узнать, где я нахожусь, и кто Вы такая?

В ответ женщина вновь уставилась на Адониса немигающим взглядом, а затем, широко улыбнувшись щербатым ртом, прошипела:

— Чачиваи! А где? Ты, дорогой мой, у Шункваччи! Но ты побереги пока вопросы, шишка-то большая, а во лбу дырень зияет. Сейчас я тебя подлатаю, вызнаю, кто же тебя такого молодого мне подкинул, люлей вставлю! А ты пока молчи.

И тут же прытко подскочила, цветные юбки расправила, спину выпрямила и как загорланила, что у Адониса в ушах зазвенели колокола.

— Шича! А ну топай сюда!

Высокая парадная дверь вся изрубленная и разукрашенная рисунками местной живности и клинописью тут же медленно отворилась. Будто бы ожидая, когда его позовут, в дом вошёл высокий, плечистый, больше походивший на крупного хищника, чем на человека, молодой парнишка. На голове его была остроконечная плетёная из сухих прутьев шляпа с небольшими полями, а сам он был завернут подобно Чачиваи в разноцветные тканевые полотна, покрытые кое-где песком. Он, молча зыркнул в сторону виконта, и как-то виновато затем перевёл взгляд в сторону старухи.

— Перетащи его на койку, — и, заглянув в кладовую, где недавно очнулся мужчина, поправила, - на нормальную койку!

Шича, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, как-то не к месту насупившись, подошёл к сидевшему у двери в каморку Адонису, подхватил его, будто вовсе не прикладывая сил, и отнёс на кровать, что стояла у прохладной стены, заваленная маленькими расшитыми бронзовыми нитями подушками и лёгкими простынями.

А прыткая и глазастая старуха тем временем, из кладовой вынесла несколько склянок, ругаясь снова на своём забавном шипящем языке из-за разлитой по полу микстуры, аккуратно расставила на столе и, подцепив на другом конце поверхности несколько плошек, стала «колдовать».

— А ну ка, Шича, признавайся, это ты притащил ко мне этого подбитого, — не церемонясь, прицепилась к парнишке.

— Угу, — прогудел в ответ виновато парень.

— Нашел привычку таскать ко мне недобитых! И ладно животину какую, но когда ты разучился отличать эту самую животину от рослых мужиков?! И на кой тыр вешийца?

— Эти с ним хотели сделать что-то страшное... Мне жалко стало его, я и вступился...

Чачиваи тяжело вздохнула.

— Сколько?

Шича поморщился, ему не нравились такие вопросы. Жизнь он ценил превыше всего, но почему-то всегда получалось так, что та сила, которая была ему дана, безжалостно по-звериному уничтожала всё живое, что ему в моменты особой ярости или жалости попадалось. 

— Четверо...

Женщина раскрыла свою ладонь, а затем согнула четыре пальца, долго в них всматриваясь.

— Тебя больше никто не видел?

— Кроме них там больше никого не было, они только готовились..., — Шича тут же отреагировал, готовый рассказать всё как было, и как могло быть, но его прервали.

Парнишку схватили за верхнюю часть туники и нагнули на высоту своего роста.

— Больше никогда не вмешивайся в дела Этих! Тебе было мало того, что они у пастуха чаллей дочь стащили?! А мы ведь все здесь семья, и за каждого горюем... Не суйся в их территорию!

Шича от страха зажмурил глаза.

— Они были в нашем оазисе, шоль Чачиваи... Что мне было делать?

Женщина пораженно замолчала. Пересекли границу так нагло будто бы они здесь хозяева, а не испокон веков Шункваччи. Когда хана перестали бояться, а тем паче уважать?!  Она тяжело посмотрела на внука, а  затем севшим голосом ответила:

— Ты всё правильно сделал.

Чачиваи отпустила тунику её воина и снова вернулась к столу, где смешивала микстуру для вешийца.

— На, возьми, отнеси ему, и пусть выпьет всё.

Шича тут же аккуратно взял своей огромной ручищей совсем маленькую в его ладони чашечку и понес уже бессознательному мужчине.

— А он рубанулся.

Чачиваи раздосадовано цокнула, выхватила у Шичи чашу и наказала:

— Иди тогда иглу прокипяти, зашивать будем, и тряпок чистых принеси с водой, можно из того бидона.

Молодой воин покорился своей грозной бабуле и принялся безукоризненно выполнять наказанное. А тем временем женщина цепкими пальцами зажала виконту нос и осторожно влила в него бурую жижу.

— Эй, вся морда в кровищи, да видный парень. И зачем им понадобился знатный вешиец, тыр их разбери.   

Пока шоль Чачиваи сама омывала руки да доставала нужные ей мази, Шича принёс пару тряпок, таз с водой да остывающую иглу со свёртком ниток. Они управились быстро и слаженно: отработанными за многие года движениями женщина обработала рану, точно сшила её края, а Шича наложил компресс на шишку. Адонис был в надёжных руках. Его истощённый организм запросил долгий сон, и очнулся он только к следующему утру.

Ещё даже не рассвело, в некоторых незашторенных окнах были видны звёзды да широкие мясистые листья местных растений. В доме была тишина, цветастая старуха спала, накрывшись ворсистым покрывалом, на кушетке у другой стены прямо под нависающими друг на друга полками с банками да кучей утвари, очертания которой еле угадывались в темноте.

Адонис осторожно поднялся, пытаясь понять, где у него всё ещё болит, а где всё-таки это неприятное ощущение отсутствовало. Когда уже не так сильно беспокоившая его голова отошла на задний план, мужчина заметил странное жжение и какую-то тупую боль, которая распространялась по всем его руками, плечам и груди. Ища глазами хоть какой-то отражающий предмет, виконт пытался стащить с себя прилипшую и пропитавшуюся потом и кровью рубаху. Наконец-то освободившись от этой сшитой на заказ у императорского портного из дорогой ткани тряпки, он подцепил какой-то отполированный поднос, и тихо вышел наружу, где ярко освещала улицы полная луна. 

Подняв поднос на вытянутых руках над головой, чтобы как можно больше рассмотреть весь масштаб, Адонис тупо уставился в свое отражение. Вся грудь, руки, плечи были испещрены в тату, живого места не осталось на этих участках кожи: какие-то цифры, буквы, символы, фразы на всех возможных языках. Всё это не принадлежало Адонису, оно было чужеродно и пугающе. Когда и самое главное кто сделал с ним это? Ведь не могло же встреченное им утро в императорском дворце обернуться этим! Сколько пропало дней и событий, которые привели к тому, что он очнулся с рассечённой головой в старой кладовой на Дальнем Юге за пределами Империи Веш?

Он опустил импровизированное зеркало и оглянулся по сторонам. Вокруг него царил мир, который был далек для него, когда он являлся наследником графского титула своего отца, когда единственное, что так сильно волновало его, что порой пропадал сон - это его Элоиза. Маленькие домики с изукрашенными плетёными дверьми из крепких стеблей жались друг к другу, некоторые остроконечные крыши покосились, а между ними были навесы всех возможных расцветок. Между каждым домиком была связь, нити, которые тянулись к главному - их предводителю, широкобокой каменной крепости, что возвышалась над всем этим миром, как солнце над горячим песком. Всё это было так далеко для него когда-то, что сейчас оказавшись здесь, было чувство будто Империя Веш - недосягаемое нечто, до которого ему впредь не дотянуться.

Пояснительная записка:

1. Шункваччи - одно из народностей населяющее дальнеюжное государство Зулла. Их правителем является хан, имени которого шункваччи никогда не произносят вслух, считая его священным.

2. Тыр - местное распространённое ругательство. Эквивалент - чёрт.

3. Вешиец - житель мужского пола империи Веш (женщина - вешийка).

4. Чалли - невысокие с длинными свисающими ушами и верблюжьей мордой существа. Являются стадными животными и имеют короткую грубую шерсть. Популярны среди жителей Зуллы, из-за их способности быстро преодолевать небольшие расстояния по неустойчивой поверхности благодаря форме их перепончатых лап. Но содержать их может не каждый. Они являются капризными животными и признают всем стадом только своего пастуха, если будущие наездники не будут проводить достаточно времени возле своего чалли. Чаще всего их используют гонцы.

5. Шоль - уважительное обращение к старой обязательно замужней женщине или же вдове, которая по согласию хана осталась шоль (мужчина - шошль).