***
Утро добрым не бывает. Особенно, если этим утром тебе идти на ежедневную каторгу — в школу. Мой день новой жизни, или день, после которого предел моей тупости резко исчез, начинался совершенно обычно, так как и каждый год начинается первый учебный день.
Первое сентября только-только отгремело на школьных дворах и на улицах небольшого города. Еще только вчера звенели звонки на первые уроки, одноклассники, не видевшиеся целое лето, вновь встречались, издавая звуки бурного восхищения; учителя со вздохами смотрели на мучеников, залепленных огромными букетами, и мысленно жалели сами себя. Все вокруг пестрило цветами школьных форм: от белого и синего, и вплоть до коричневого или же красного цветов. Узкие улочки и просторные площади гудели от жалобных вскриков прощания и яростных молитв на год предстоящий. Все тихое пространство школьных территорий вмиг заполнилось шумными детишками и их воплями, а коридоры вновь ожили.
Солнце уже поднялось достаточно высоко над горизонтом и своенравно посылало лучи в окна и щели домов, согревая и окутывая мир вокруг своим теплом, щекоча лица и щеки еще спящих сонь. Я, конечно же, не исключение. Я даже не соня, а скорее намертво усыпленный тюлень. А вытащить меня из сладостной отдачи сну может только две вещи: ужасный бабушкин будильник и мой старший хрено-братец, другим это не под силу.
И вот, по всей комнате эхом раздался противный металлический звон этого самого будильника. Хочешь – не хочешь, а проснешься. Мой мозг и все мышцы тела вдруг запротестовали от одной мысли покинуть теплое убежище своей кроватки и собираться в школу. Естественно, послушав свой внутренний голос лени, и даже не вставая, я опять погружалась в сон. Но тупое и навязчивое металлическое звяканье будильника, рано или поздно, должно было довести кого-то в этой комнате до истерики, а так, как в этой комнате была только я, то волна бешенства накатила именно на меня.
Уверенным и диким рывком я подорвалась из кровати, преодолев даже невероятное кроватное притяжение, и схватив часы, бросила их в противоположную сторону комнаты что есть мочи. От безысходности, бедному часовому механизму ничего не оставалось, как разбиться вдребезги и затихнуть.Тяжело дыша и пытаясь успокоить дергающийся глаз, я совсем не заметила, как в комнату кто-то вошел, но вскоре это прекрасно почувствовала. По затылку что-то здоровски заехало, да так, что пришлось даже нагнуть голову. Схватившись руками за поврежденное чьим-то смачным лещом место, я повернула голову и увидела занятную картину, что для меня была вполне обычной: крепкий мужской торс, по которому стекала, по всей видимости, вода и зубная паста, подкаченные руки, скрещенные на немного волосатой груди, и очаровательное личико, обрамленное густыми мокрыми волосами, капли из которых падали на острые ключицы, грудь, и лишь некоторые из них попадали на полотенце, которое висело на шее.
— Ай, больно, - неожиданно даже для себя завопила я.
— А нечего добром раскидываться, не твое же, - прозвучало немного насмешковато .
— Ну, извиняй, братец, что потревожила Ваше Величество своими презренными выходками.
— Что ж, холоп, ты прощен, - все никак не унимался он. — А теперь быстро дуй в ванную и приведи себя в порядок, а то в школу в первый же день опоздаешь.
Взяв легким движением руки со стула школьную форму, приготовленную еще с вечера, с милой ехидной улыбкой я произнесла напоследок :
— Слушаюсь и повинуюсь, мой слоник.
После того, как я резко закрыла дверь, еще долго были слышны какие-то крики из комнаты, что-то вроде: «Да сколько можно то?!», или же «Да забудь ты уже!». Но впрочем, я уже это не слушала, а просто шла по коридору в ванну, и тихонько проклинала себя за то, что не надела тапочки, ведь пол был до жути холодным, а плитка в ванной еще больше. Войдя в царство мыльной пены и гелиев для душа, я начала скидывать с себя свою пижаму с совушками и забираться в ванну. Кинув всю одежду с грохотом на землю, до меня тупицы дошло, что грохнулся так мой телефон, который лежал в кармане. Я панически бросилась к нему, и когда оказалась, что с моей «лопатой» все в полнейшем порядке,я посмотрела на время, и поняла, что уже половина девятого, и я вообще не успеваю. Подумав, что вроде бы не воняю, с чистой душой я вылезла обратно на свет божий и начала одевать форму.
Только застегнув последнюю пуговицу, пританцовывая и припевая я взялась чистить зубы. Дважды проехавшись щеткой по передних зубах, я уже готова была выплевывать, но тут дверь царства отворилась, и по затылку прилетел еще один лещец. От неожиданности я не смогла удержать пасту во рту и все, что было надежно запечатано за моими щеками, оказалось на зеркале и стене. Сжимая края умывальника ладонями и сплевывая остатки, я глубоко вдохнула и медленно повернула шею, что даже она от злости хрустнула, и мой яростный взор упал на виновника, на брата. Поняв все без слов, он не заставил ждать меня с ответом.
— Ну а что, зубы тщательней чистить нужно.
«Бесполезный кусок мяса», - вдруг подумала я.
Ничего не оставалось делать, как почистить зубы заново, только под присмотром «мамочки», а потом спускаться кушать, под присмотром «мамочки», и даже обуваться под тщательным присмотром «мамочки». Только за минут десять до выхода к нему кто-то позвонил, и я смогла отделаться от пристального взгляда зеленоглазки.
В нашем доме жизнь кипит почти всегда: то какие-то партнеры по бизнесу пришли к отцу, то гувернантки бегают по дому взад-вперед, то мамины подружки пришли на крепкенький чаек, то у брата гости, а когда родственники приезжают, то дом медленно превращается в дурдом.
Но почему-то в пятницу, самый жаркий день недели, дом почти пустовал, и кроме меня с Димой я увидела лишь гувернантку Марину. Это была приятная на вид русоволосая женщина лет тридцати, со светло карими глазами и тонкими губами, а временами они сливались с ее бледной кожей и были почти незаметны. Сама она высокая и очень худая, поэтому иногда ночью её можно было испугаться, а некоторые думали, что она больна, или недоедает.
— Марина, где отец? Он должен был отвезти меня сегодня в школу.
Только она хотело была открыть рот и что-то сказать, как из другой комнаты послышался грубый голос брата, который понемногу приближаясь, перебил её:
— Отец уехал в офис по делам, а в школу отвезу тебя я, - на полном серьезе сказал он, уже переодетый в синий костюм с красным галстуком.
Выходя из дома, он открыл дверь и взмахом руки показал мне пройти первой.
— Иди, садись, а я сейчас подойду.
Посмотрев на время,я не стала пререкаться, и спокойно пошла в машину. Ждать его долго не пришлось: только я успела закинуть ноги на панель автомобиля, причесать волосы и нацепить на себя его солнечные очки, что лежали в бардачке, как он пришел, сел за руль, и мы тронули с места. Обычно мы с Димой не разговорчивы, в принципе, как и вся наша семья, в которой отношения между членами должны держаться на расстоянии, но молчание в салоне не висело слишком долго.
— Ноги убери, - сухо прозвучало в мой адрес.
— Не включай папочку, - слегка прищурено сказала я брату.
— Ноги, - даже не отрывая взгляд от дороги, произнес он.
На этот раз я спокойно убрала ноги и скрестила их на коленях, потупив взгляд в окно, рассматривая посеревшее тусклое небо. Дима, повернув голову, посмотрел на меня и сказал:
— Юбку обтяни.
— Прости, что? Ты не вправе мне причитать.
— Юбка, - смотря на дорогу, монотонно произнес слово.
Этот голос звучал настолько убийственно, что я его беспрекословно послушала и, приподнявшись, обтянула юбку немного вниз.
— Есть мой генерал-слоненок.
Вмиг его серьезное лицо перекосилось, а губы скрутились в трубочку, чтобы случайно не вырвался бесконечный поток срама.
— Послушай, просто забудь.Я был тогда пьян, мало ли что может сделать человек в таком состоянии.
— О нет, братец, ты был непьян, ты был бухой до чертиков, - сквозь довольную улыбку и с неким смешком в голосе продолжали говорить. — Но знаешь,измазаться каким-то дерьмишком и лазить на четвереньках, крича "Я слоненок", не каждый сможет.
Было видно, что челюсть виновника сжимается все больше, а глаза все больше суживаются, хотя губы немного растянулись в улыбке.
— А самый эпик наступил тогда, когда ты просил меня и Андрея почесать твой хоботок, - едва ли не заходясь от смеха выдавила я, но смех оказался заразным, что даже брат прикрыл глаза и заходился диким смехом.
Затем повисла гробовая тишина, и никто даже не соизволил включить радио или какую-то музыку на диске. Только на въезде в школьные ворота, увидав Мать Хомячиху, а то есть нашего завуча, идиллия прервалась и все покатилось не в наилучшую сторону. Дима глубоко вздохнул и сказал:
— Не забывай, чья ты дочь, и веди себя подобным образом. Ты не должна опозорить нашу семью за оставшиеся два года твоего обучения здесь.
— Ну а так зачем я пошла учиться в эту гребаную гимназию, меня нельзя было отдать в школу попроще?! – чуть ли не срываясь, начала вопить я, зная, что возможно Хомячиха все слышит.
— Тише, тише, ты же знаешь, что это престиж, - выворачивая руль и подъезжая к конечной остановке, произнес он.
— Престиж? Какой в задницу престиж?! Поверь, туалет тут моют таким же «Туалетным утенком», а коридор у нас не осыпан блестками и лепестками роз.
Увидев, что машина остановилась, а у брата не осталось слов, я резко открыла дверь и пулей вылетела на улицу, под прохладный ветерок.
— Аривидерчи, мой слоненок, - все, на что хватило моих сил, после чего я развернулась и ушла в сторону входных дверей. Но это стоило того, чтобы увидеть красное, то ли от смущения, то ли от гнева лицо.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления