Онлайн чтение книги Реконструкция парадигм
Реконструкция парадигм

— Господа, мы собрались здесь по одной причине: кто-то из нас убил время… — фраза, обрушившая на нас всю тяжесть ответственности, заставившая всё же принять данный факт, не являлась ни началом всего, ни концом…

Нам необходимы парадигмы, особенно таким, как я — учёным умам. Они являются почвой под нашими ногами, кислородом в наших лёгких и маяком, которого мы держимся и к которому идём. Эти концепции и шаблоны есть важная часть нашей жизни. Меняются они крайне редко, и то тогда, когда происходит научная революция, способствующая смене установленных и господствующих ранее парадигм. Наиболее ярким примером этого является, к примеру, переход к ньютоновской динамике.

Наш случай же, к сожалению, крайне сильно отличается от всего, с чем сталкивалось человечество.

Время… Столько всего в этом одном простом слове, что сложно всё описать. Самое главное: жизнь — это время. Всё живое сковано его рамками, тяжёлой мёртвой хваткой, вцепляющейся в горло тогда, когда ему захочется. Никто не в силах вырваться из этих лап! Никто не в силах даже обмануть его, как бы этот некто ни старался! Под владычеством времени у всего: у каждой букашки, у каждой живой клетки — будет начало, момент, когда оно приходит в мир, и конец, когда оно бесповоротно этот мир покидает. Даже сама вселенная в один момент умрёт, вновь вспышкой вернувшись назад и ознаменовав тем самым новый виток своего существования.

Только вот… это всё не относится к нам. В один момент время умерло, но он прошёл мимо нас, учёных исследовательской станции «Хронос». За собой он унёс почву под нашими ногами — фундаментальные законы, на которых строилось почти всё: взгляды, методы, даже восприятие этого мира. Точнее, того, что от него осталось…

Оно — время — умерло, но не для нашего скудного разума, не представляющего бытия без оков на шеи, без тяжёлой руки на плечах, так и говорящей: «Помни!» И ведь каждый, совершенно любая мелюзга или птенец, внутри себя без какой-либо подсказки и пояснения этих слов понимал — срок его пребывания в этом мире ограничен.

Я постоянно задаюсь одним и тем же вопросом: «Если наш мозг сможет принять факт, то какими же мы станем?»

И вот я стою на зелёной равнине, трава нежно поглаживает мои ноги, покачиваясь от дуновения ветра, а я всё ещё задаюсь этим же вопросом. Иногда даже кажется, что мне известно всё, что только может быть известно, но вместе с тем ощущаю, что знаю ничего в этом бескрайнем океане небытия, снявшего с меня оковы. И вроде бы я должен радоваться, ибо более не скован гранями и моралью былого мира, не дававшего ни возможностей, ни времени на поиски столь желанных ответов мироздания. Но, к сожалению, я понимаю, что всё это уже не имеет значения, ведь именно эти цепи и придавали смысл всему тому движению жизни, в котором я варился с самого своего появления.

Безусловно, как учёный ум, я веду свои исследования. Даже сбившись со счёта, не даю себе права остановиться, как и многие из нас.

За горизонтом горит яркое солнце, иногда пульсирующее, иногда взрывающееся, превращающееся в сверхновую и моментально возвращающееся в свой первозданный вид. Тут нет ни связи, ни какой-либо последовательности в этих бурных всплесках. На этой части планеты почти постоянно день, лишь изредка — хоть я и не могу утверждать о каких-либо интервалах, ибо их более не существует, — становится темно. Мир больше не во власти былых законов мироздания, как и мы…

Хронос находится на орбите прекрасной зелёной планеты, имя которой мы дали Эдем. Удивительно, что жизнь на ней отсутствует, но сейчас, наблюдая за ещё одной волной, становится всё понятно. Трава, недавно гладившая мои ноги, замерла вместе с лёгким дуновением ветра. Чёрные тучи, образовавшиеся вдали, сразу же закрыли солнце, своею тяжестью окрашивая землю в мрачные тона. Вокруг меня залетали тонкие иглы, пронзающие насквозь моё тело и всё на своём пути, начиная от деревьев, заканчивая камнями. Волна закончилась, и передо мной вновь обрисовалась привычная мне картина…

Я уже не удивлён тому, что теле нет ран, как и каких–либо других следов от моих действий и решений. Время умерло, а с ним и само понятие смерти. Зачастую кажется, что мы просто призраки, не осознавшие своей смерти и находящиеся в каком-то чистилище, но… понимающие лживость наших надежд…

Если уж говорить откровенно, то оказался я на планете не самым тривиальным способом, а если конкретно — вышел в открытый космос и просто свалился. Страшно осознавать, чувствовать и ощущать падение с орбиты на землю. Ещё страшнее видеть, как она становится ближе к глазам, а затем перед тобой лишь тьма. Правда, при этом спокойно встаёшь и как ни в чём не бывало отряхиваешься от пыли, меланхолично смотря на образовавшуюся от тебя впадину.

И вот я стою на зелёной равнине… Не знаю откуда, но точно чувствую внутри себя скользкую мысль о том, что именно тут меня и заберут назад на Хронос. И, безусловно, об этом свидетельствует зажёгшийся в небе след, оставляемый входящим в атмосферу шаттлом. Маленькая точка превратилась в линию, становясь всё больше и больше, пока в один момент мне не удалось рассмотреть корабль более пристально. Возможно, память стала меня подводить, но некоторые детали мне кажутся незнакомыми и новыми. К примеру, я совсем не помню, чтобы у него были элементы ярко-красной обшивки…

Шаттл медленно спускается к поляне и, снижая свою высоту, двигателями разносит во все стороны маленькие песчинки. Смиренно я наблюдаю за тем, что, как мне думается, вновь окажется под властью волны, и не ошибаюсь. Всё замерло! Каждая песчинка, каждая травинка и веточка замерли, что в воздухе, что на земле, а что прямо перед моими глазами. Открывшийся люк прошёл часть из них насквозь, словно его и не существует, но всё это привычно, всё это обыденно. Для меня уж точно… Вот они, как в замедленной съёмке, начинают медленный путь к прошлому своему месту обитания, словно так оно и должно быть.

Мой первый шаг по трапу сразу же напомнил мне о былом, о том тонком холодке, витавшем на Хроносе в первые дни моей работы. Я быстро тогда свыкся с ним, даже не замечая его присутствия, за исключением моментов одиночества, сковывавшего меня в послерабочее время. К сожалению, он уже не вызывает у меня никаких эмоций. Это я стал таким чёрствым, или же потеря времени лишила меня тех эмоций и чувств, коими я был полон до факта?..В шлюзовом проёме стоит Баринкович. Слегка полноватый мужчина с залысиной на голове одетый, к моему удивлению, в рабочую робу вместо своего учёного халата. Облокотившись правым плечом на проём, в руке он держит небольшое самодельное устройство, которое при нажатии на кнопку увеличивает число до определённого максимума. Это своего рода самодельный секундомер, созданный им же. Зачем? Он всё ещё не может принять факт, активно его отрицая и всем своим видом показывая, что всё обстоит не так, как мы видим. Он уверен, что его внутренние биологические часы, которыми он так бахвалится, позволяют ему точно следить за тем, чего в этих руинах уже нет — временем. Этот светлый ум всё ещё думает, что он не сбился со счёта, но я почему-то уверен в обратном. Я знаю и понимаю — наше ощущение времени размылось, и мы, потерявшие всякие ориентиры и грани, банально лишились возможности ощущать его. Мы меняемся, безусловно… или же меняюсь лишь я… Всё ещё складывается ощущение, что я владею всеми ответами на вопросы, которые только можно задать, но также у меня словно нет ничего…

— Шальц… — обратился он, судя по всему, ко мне.

Да уж, надо же позабыть своё имя… Только после того, как Баринкович его произнёс, я его и вспомнил. Неужели пребывание на Эдеме так сказалось на мне?.. Или, быть может, я просто более не вижу надобности в именах?.. Чувствую, что должен что-то добавить к его имени при обращении, но как ни пытаюсь вспомнить, не удаётся выцепить в своих закромах ни его должность, ни хоть что-то, что выдавало бы во мне воспитанного и интеллигентного человека.

— Баринкович… Вижу, вы продолжаете считать? — в его глазах те же мысли, что и у меня. Безусловно, он не помнит моего статуса в нашем обществе…

— Уважаемый… Шальц, как вы и сами можете видеть — да, продолжаю. И, предвидя ваши следующие колкие вопросы — нет, не сбился, как в прошлый, стыд-то какой, раз. Мне всё ещё жаль за своё поведение, но нет, я в силах себя контролировать, — Баринкович слишком учтив, слишком… боязно смотрит на меня. — Вы, смею заметить, с нашей прошлой встречи как-то иначе выглядите…

— И как же я выгляжу? — странно слышать такие слова от человека, сменившего свой постоянно белый гардероб на замазанный комбинезон.

— Человечнее, что ли… Вот вы мне говорите спуститься за вами на Эдем, словно уж робот какой безэмоциональный или же гуру просвещённый, да даже, наверное, нечто безликое и всеобъемлющее, и нате вам, совсем другое лицо, черты, да даже жесты! — всё это время он продолжает нажимать на кнопку своего устройства, совсем того не замечая.

— Значит, вы спустились сюда по моей прихоти?

— А по чьей ещё? Неужто забыли, Шальц?

— Честно говоря, Баринкович, совсем уж не помню своей просьбы… — и да, я и вправду не помню этого, и всё же ради интереса можно и узнать одну бесполезную и, безусловно, не точную вещь. — Лучше скажите, Баринкович, сколько по вашим внутренним «часам» прошло с той просьбы?

— Всего-то пол часа! Вот потому я и удивлён столь разным чертам вашим.

Да, это его мерило не имеет смысла, как и сам мой вопрос, и, пожалуй, я делаю это лишь для того, чтобы как-то приободрить его бесполезную трату сил. С моей памятью что-то не то, и я это знаю, но вместе с тем кажется, что всё нормально. Тогда откуда эта просьба, если я не помню такого? Со мной ли он говорил?..

В моих руках есть что–то, чего пока осознать мне не удаётся, но я знаю — нужно возвращаться. Не знаю зачем, но чувствую эту необходимость столь ясно, как вижу Баринковича.

— Ладно, чего стоять-то? Пойдёмте в кабину, доставим вас «домой», — он развернулся и шагнул в темень корабля, я следую за ним.

Устроившись в кабине, Баринкович тянет на себя штурвал, и шаттл устремляется в небо, прижав нас к жёсткой обивке потрёпанных кресел. Нос нашего корабля застилается алым пламенем, растекающимся по всей его обшивке, выкидывая искры во все стороны. Они превращаются в маленькие гранулы, резво скачущие по горячему металлическому покрытию нашего транспорта, часть из них проходит насквозь, пронизывая наши тела. Так не должно быть, но так есть. Бесполезно искать связи и логику в происходящем, и я это понимаю.

Но вот всё успокоилось, и мы кружим в невесомости в сторону Хроноса, отчётливо видимого впереди. Всё же он и вправду огромен и по праву носит звание передовой станции. Находясь на горизонте человеческой цивилизации, за гранью её проживания, целью станции является нахождение новых путей развития. Её целью стоит поиск новых парадигм, что перевернут всё! Даже не знаю, считать ли то успехом, но в итоге так оно и вышло… Мы вынуждены искать новую почву под своими ногами, но найдём ли?..

Наверное, я ещё не до конца лишился чувства прекрасного, ну или же оно у меня достаточно так исказилось, но картина перед моими глазами, без всяких прикрас — великолепна… Бесчисленные мириады цветов, словно полотно из тонкой ткани, покрыли собою всё за пределами нашего шаттла. Бьясь в конвульсиях, то сужаясь, то поглощаясь и растираясь по всему пространству, то пожирая, то порождая и вновь сжигая, сам мир, само его естество, искажаясь, крича, молча и просто показывая своё нутро, будто бы общается сейчас со мной. Это всё настолько завораживает, настолько проникновенно пролезает в моё сознание, что невольно создаётся ощущение о каком-то послании во всём этом.

В первый раз я неистово завопил во всё горло, встретившись с этим явлением, сжавшись в углу и закрыв голову руками. Я, не верующий ни в богов, ни в мистику, как обезумевший, молил… Не важно кого, не важно какою ценою, ибо просьба лишь одна — спасение. Мне стыдно за это, но это часть меня, и даже я, человек науки, в тяжкие моменты поддаюсь слабости этой.

Мои мысли прервал Баринкович.

— Шальц, с вами всё нормально? — его лицо кажется мне каким-то… слишком эмоциональным? Нахмуренные брови вызывают во мне какой-то диссонанс или внутреннее противоречие.

— Разве в нашем положении может быть хоть что-то «нормальное»? — и ведь вправду… Могу ли я ещё удивляться хоть к чему-то? Но у меня проскользнула мысль: «Неужели он не видит?..», — Баринкович… Что вы видите?..

— Странные вопросы задаёте, Шальц, — он отвернулся к лобовому стеклу, и, смотря в его глаза, я, без сомнения, уверен — нет! — Конечно же Хронос да чёртов космос. Будто тут что-то может поменяться! Мы с вами, Шальц, заперты в этой чёртовой клетке, накрытой чёрной тряпкой, гадающие, пожар ли за нею или же свежий воздух. Фольт улетел в попытках установить связь за нашей областью, но от него ни слуху ни духу. Жив ли он? Безусловно! А если и умер, то я ему сильно, даже чертовски завидую.

— Фольт улетел?.. — вот уж новости-то… И это произошло, пока я находился на планете?.. — На чём он улетел?

— На своих двоих! — Баринкович усмехнулся, но с какой-то грустью. — Сказал, что, мол, раз уж мы бессмертны, то ему и кислород с водой и едой не нужны, а значит, он может хоть голым рвануть в открытый космос в сторону ближайшего пограничного поста. Он, собственно, так и сделал, прихватив с собой пару огнетушителей, чтобы корректировать свой полёт. Иногда, честно говоря, я и сам думаю сотворить подобное безумство. Всяко интереснее, нежели биться об прутья в темноте…— А остальные как? — и именно после этих слов я вспомнил её… Вспомнил эту милую тёплую улыбку на морщинистом лице, мягкий голос, согревающий изнутри и обязательно подбадривающий тебя, способный выслушать и дать совет. Она напоминает мне мою мать. — Как там… Марта?

— Знаешь, всё и не расскажешь… Мне кажется, что выступление Хиггсона поставило жирную точку, разделив наши пути. Когда всё встало в каком-то смысле на свои места, каждый из нас может и неосознанно, а может и осознанно, но выбрал свою дорогу. Фольт, не знаю, с катушек ли он слетел от всего этого или же и вправду решил, что так куда проще, решил установить связь с хоть кем-нибудь. Я же решил во что бы то ни стало найти решение нашей проблемы, ибо верю, что время всё же живо и всё можно вернуть на круги своя. Хиггсон… Сложно припомнить нашу последнюю с ним встречу. Он всех избегает. Кэтрин ушла в запой, благодаря постоянно возобновляющемуся «топливу». И это не поддаётся логике — пойло вновь и вновь появляется в её бутылке! Марта же… просто странно себя ведёт, почти постоянно молчит и смотрит в иллюминатор, будто видит там что-то окромя холодного и молчаливого космоса с такой же планеткой, вокруг которой мы крутимся, — мне страшно прервать его монолог, хоть я и сам задал ему вопрос, но вот он замолк, задумавшись над чем-то… Ему тяжело, и мне это видно, но при этом мне… Всё равно?

— А остальные? — не уверен, но если покопаться в моей разбитой памяти, то всплывают другие люди, такие же, как и мы, учёные.

— Честно говоря, я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Пути разошлись, и мы, как тараканы, испугавшиеся неожиданно включившегося света, разбежались кто куда. Некоторых уже даже и не помню, к превеликому стыду…

Наш шаттл уже приближается к Хроносу, к стыковочному шлюзу, вытянувшемуся после нажатия Баринковичем кнопок. Неужели я вернулся «домой»? Вспомнить бы ещё, почему я из него ушёл…

Пристыковались… Есть некое волнение внутри меня, словно что-то схватило всё нутро и, сжав его, мешает сделать даже малейшее движение. Краем глаза я вижу, как Баринкович смотрит на меня, но не решается сделать хоть что-то… Он просто ушёл… Пожалуй, даже спасибо ему за это.

Теперь, оставшись на едине, я задумываюсь над тем, что же мне делать дальше. Искать? Но что? Наверное, в наших условиях я не ограничен в выборе, ибо найду в итоге всё. Тогда есть ли смысл волноваться из-за этого? Я хочу найти Марту… Да, с этого и стоит начать!

Расстегнув ремень, я наконец-то выхожу из холодного шаттла, но меня встречает ещё более пустое место… Помню, как тут бурлила жизнь до всего. Звуки наполняли это место, отражаясь от всех поверхностей, они достигали в любом месте, и если тогда меня это раздражало, то теперь этого столь сильно не хватает. Каждый мой шаг теперь лишь разносится эхом, и лишь изредка доносятся какие-то приглушённые шаги. Неужели они прячутся?.. Неужели… от меня?

Воздух тут, конечно, не такой, как на Эдеме. В нём есть какая-то тяжесть и… наверное, как бы парадоксально не звучало, пустота. И вот вновь я донимаю себя странными и глупыми вопросами, но что поделать, такая уж у людей натура — беспокоиться по всякой ерунде, загоняя себя в какие-то психологические ловушки, из которых им самим уже не выбраться без чужой помощи. Существуем ли мы всё ещё? Помню, мы даже выдвигали теорию о том, что, быть может, это всё остаточная «матрица», так сказать. Если брать её за основу, то мы лишь эхо после хлопка, всего лишь силуэты живых, оставляемые солнцем на земле. Если бы это было так, то… Насколько я являюсь мною?.. Без сомнения, я уже не тот, но… осталось ли что-то от… него?

Глупые вопросы опять отвлекли меня, завесив глаза серой пеленою, отчего даже не заметил чей-то силуэт в коридоре справа. Обтягивающие джинсы, босые ноги, белая рубашка и длинная золотистая коса… Это Кэтрин. Стоит ли с ней говорить? Судя по всему, всё решено уже за меня.

— Ты! — она показывает в мою сторону рукой и несётся сюда. — Шальц, мерзавец, взаправду это всё говорил?! Ты серьёзно утверждаешь, что твоё открытие — истина?

О чём она? О каком открытии Кэтрин говорит? Видимо, последствия нашего положения куда более серьёзные, чем мы предполагали изначально. Мы ожидали, что психологическое состояние, работа памяти и эмоциональное состояния изменятся, так как наш мозг не приспособлен к сложившимся условиям и ему необходимо время, необходимы рамки, за которые он мог бы цепляться и не угасать. Можно было бы сказать, что это деменция, но, учитывая нашу бессмертность, а значит, и сохранение целостности мозга, исключено. Что же это тогда? Надо узнать, о чём она говорит, и, быть может, это даст хоть какие-то зацепки.

— Кэтрин, о чём ты гово…

Я что-то чувствую всем телом, словно какие-то микровибрации, отдающиеся по всему, вплоть до воздуха, вплоть до… вакуума. Прямо на моих глазах каждый болтик, каждый винтик развинчивается и, паря в воздухе, крутится как ошалелый. Меня и Кэтрин окутывает невесомость, и мы, поднявшись слегка вверх, наблюдаем одну и ту же картину — Хронос, разбираясь по частичкам, по панелькам и деталькам, разлетается во все стороны, медленно и неспешно. Я вижу зазоры, за которыми простирается открытый космос, и где-то там, вдали, линия, похожая изначально на небольшой порез, становится всё больше. Вновь ощущая тот страх, не в силах себя сдерживать, вновь прячусь в своём коконе, лишь бы не видеть грядущего…

Резкий ультразвук, режущий барабанные перепонки, глушит меня. Страшно… Этот страх похож на тот далёкий, из самого детства. Дача… Сверчки… Лето… Почти за полночь, но мы, детвора, всё ещё гуляем. Дом прямо рядом с лесом, и первые волны из-за крон деревьев, замеченные мною же. Первые секунды восторг, но затем мирное течение сменилось буйством, и эти волны, медленно текущие по небу, стали походить для меня на конец света. Я запрятался в самый дальний угол под нашей кроватью… В итоге же это просто оказалось северное сияние, которого мне более в жизни не посчастливилось лицезреть… Так может, я вновь теряю какую-то красоту, которую больше не увижу? Надо открыть глаза. И… я почувствовал на плече какое-то тепло…

— Кристоф, чёрт возьми! Ты как?! Эй! — это кричит Кэтрин, я помню её голос.

Ничего не понимаю… Только что же… А теперь… Всё выглядит так же, как и обычно, каждый винтик, каждая деталь на своём месте.

— Кэтрин, только что корабль рассыпался, как он вновь собрался? И ты слышала тот писк? — она смотрит с явным испугом на меня и, кажется, не понимает, о чём я говорю.

— Ты о чём, Кристоф? Ты выглядел как-то бледно, и я окликнула тебя, а ты взял да на пол повалился…

— Значит… Ты ничего не видела? — это объясняет тогда некоторые моменты.

— Только тебя… В любом случае пойдём уже, Хиггсон собирает всех в главном зале, хочет поделиться чем-то по поводу нашей ситуации.

Даже не даёт мне что-либо спросить, просто берёт и прямо у меня на глазах идёт в сторону конференц-зала. У меня в голове вновь родился глупый вопрос. Люди видят и ощущают мир слегка по-разному. Вряд ли кто-то видит «реальный» мир, ибо наш мозг, наша психология искажают его, отчего одни и те же вещи люди могут видеть совсем иначе. Но до события разница между взглядами двух людей на один объект несильно отличались. Насколько возможно, что в текущей ситуации эта пропасть стала бездонной? Осталось ли тогда хоть что-то истинным и настоящим для наших глаз?..Странно, что Баринкович мне говорит о том, что все попрятались, а Кэтрин же утверждает о некоем общем собрании… Надо проверить!

Ноги сами ведут меня, а глаза не обращают внимания ни на что вокруг. Там что-то будет! О да, будет что-то, и я чую это! Но… почему-то перед самой дверью моё нутро говорит замереть. Через небольшую щёлку я наблюдаю часть экипажа во главе с Хиггсоном, собравшуюся вокруг огромного стола посередине. Нужно вслушаться…

— Бьйорк, зачем ты нас собрал? — это вроде голос Фольта, и звучит он недовольно, но… как он тут оказался? Он же улетел в космос… — Мы, между прочим, пытаемся понять, что с нами случилось!

— Поддерживаю! — а это уже Баринкович. — Хиггсон, объяснись. После пропажи связи с командованием на станции начала твориться какая-то хрень, и если причиной тому служат наши эксперименты, то нужно выяснить это как можно скорее.

— Борис, успокойся. Я узнал то, во что мне и самому с трудом верится, но причин сомневаться в этом нет.

— Хиггсон, прекратите уже вилять, говорите прямо, — Марта… Как всегда спокойна…

— Господа, мы собрались здесь по одной причине — кто-то из нас убил время…

И… эти слова… они… пугают меня. Я ухватываю в своей памяти какие–то отрывки, но они лишь ещё сильнее заставляют дрожать моё тело, невольно пытающееся дать дёру от этого места. Только вот момент, который проскакивает перед моими глазами, ставит меня в полнейший тупик, но мне необходимо это проверить, удостовериться в том, что, быть может, это всё на самом деле какая-нибудь иллюзия или же видение, созданное кем-то или чем-то, а не реальность. С трудом пересилив себя, мои ноги всё же приближают меня к дверной щели, сквозь которую я вижу почти всех внутри. Они о чём-то спорят, Хиггсон куда-то уходит, но вон там, вдали, в тёмном углу… Да… Именно там…

Я…

Тень скрывает лицо, но без всяких сомнений, без всяких хитростей — там я… А значит, дальнейшие события мне известны…

Да… Вот вернулся Хиггсон и… вот он всаживает себе нож в горло по самую рукоятку, проходя шею насквозь… Все в ужасе, они кричат и бегут к нему, но не я. И как бы ни пытался вспомнить, как бы ни старался и ни напрягал мозг, но мои мысли в этот момент не помню. Всё покрыто туманом, но ощущение того, что я знаю ответ, — не покидает меня.

Хиггсон в порядке, и ему точно удалось убедить всех в своих словах. Как ни в чём не бывало он просто достаёт нож, а на его коже не остаётся и следа. Это точка перелома, которая заставит всех поверить в то, что былого мира нет. Для меня же это означает переосмысление нашего положения… Но сперва… Все, кроме Хиггсона, покинули зал, и я благополучно пропустил мимо ушей всех их речи, к сожалению. Нужно выяснить… Стоило мне войти в комнату, как Хиггсон моментально чуть ли не скаканул ко мне. Он выглядит взволнованным, но при этом энергия так и бурлит в нём. Его адреналин повышен, и он слегка трясётся, но, смотря на его лицо, на это полное эмоций лицо, меня одолевает печаль… Кажется, я всё же потерял то, что ещё есть в нём.

— Кристоф! — воскликнул он. — Кристоф, мой дорогой! Ты был прав! Ты был чертовски и во всём прав! Они и вправду не хотели верить моим словам, но твой совет… Он, без преувеличения, полностью их подкрепил фактом, да ещё и каким!

Мой совет?.. Интересненько.

— Честно говоря, меня испугало твоё предложение всадить себе нож в шею, и, откровенно говоря, до последнего я боялся, но твои речи всё же очень уж убедительными вышли!

Нужно что-то спросить у него, получить хоть какую-то информацию, но ни за что не удаётся ухватиться. Куда я должен идти?..

— Какие же речи мною были произнесены?

— Кристоф, ты чего? Тоже представление произвело впечатление? Я же видел, какое у тебя лицо было во время всего этого, и, надо сказать, ты был бы отличным актёром, если бы не стал учёным! Даже я поверил в то, что ты не знал о цели собрания и о моём поступке. Только вот скажи, почему ты попросил меня скрыть от всех своё открытие? Всё же оно значимое, как-никак, учитывая нашу ситуацию. Почему ты попросил именно меня рассказать всем эту новость?

— Хотел бы я знать…

Если бы я знал, что вообще происходит… Такое ощущение, что я упускаю какой–то момент, но при этом он у меня перед самыми глазами. Стоит расспросить Хиггсона. Как назло, в зал входит Кэтрин и удивлённо смотрит на меня.

— Кристоф? Мне казалось, что я тебя только что видела идущего в свою каюту…

— Но как видишь, я здесь.

— Ладно, не суть. Хиггсон, там Фольт удумал какую-то ерунду! Пойдём быстрее, пока он дел не натворил!

— Что?! Понял, побежали! Кристоф, поговорим позже, извини!

Как-то мне… не везёт с разговорами… Хиггсон и Кэтрин просто уходят, а я, как дурак, наблюдаю за этим. С другой же стороны, это повод задуматься. А если мы на самом деле ошибались, и время всё ещё живо? Если рассматривать это как петлю времени, то, получается, наше пространство находится под сильным искажением, из-за чего я… перемещаюсь во времени? Однако это не отменяет нашего бессмертия, что не сходится с рамками временной петли. Если столкнусь сам с собой — исчезну? Желательно избежать даже такой вероятности…

Я осторожно выглядываю из-за двери, всматриваюсь в пустой коридор и вслушиваюсь в приглушённый гул механизмов. По какой-то причине он вновь кажется мне пустынным и холодным, ровно таким же, как только я вновь вступил на борт Хроноса. Всё же нужно идти… Каждый мой шаг более не отдаётся эхом, всё глухо и крайне необычно. Возможно, очередные причуды нового мира.

Наш мозг постоянно паникует, постоянно ищет подвох, особенно если всё идёт хорошо или же спокойно. Придираясь к любой мелочи, он готов разрушить даже самый крепкий дом, построенный тяжким трудом, лишь бы удовлетвориться простым «я же говорил тебе!». Зачастую даже неважно, что он оказался неправым. И это вот ощущение, раздирающее изнутри, собирается разрушить мой фундамент, от которого и так немного осталось… Я могу лишь сопротивляться, но выдержу ли сей напор? Смогу ли сохранить своё ментальное состояние хоть в какой-то целостности или же рассыплюсь, как бумажный домик на ветру, разлетаясь во все стороны, на крошечные осколки личности, которой я был? Так или иначе и на эти вопросы ответы в итоге получу…

Передо мной предстала фигура Баринковича и, как напомнил мне то Хиггсон, имя его Борис. Он смотрит на меня как-то слишком уж возбуждённо, будто увидел нечто крайне… необычное? Его трясущиеся руки медленно тянутся ко мне. Схватив меня за грудки, пытаясь что-то пролепетать своими дрожащими губами, у него ничего не выходит. Раздаётся какой-то стук из коридора, откуда он вышел. Только мы его услышали, как он с безумными глазами побежал прочь.

Любопытство взяло вверх, и я делаю шаг в сторону того, от чего убегает Борис. Теперь понятно, от чего он бежит… Коридор скрутило спиралью в бесконечную даль. Ради интереса пойду туда. Всё равно в итоге дойду до чего-то.

К моей печали, ничего интересного, кроме коридора в конце, меня не встретило. Зато, видимо, удача всё же оказалась на моей стороне… Копошась в куче бумаг, Хиггсон меня не заметил, а я о себе не оповестил. Он что-то ищет, бормоча себе под нос невнятные обрывки фраз. Бьйорк обратил на меня внимание и отошёл на два шага назад.— Хиггсон, мы так и не договорили в зале, — почему его взгляд так и кричит о том, что он не доверяет мне?

— Не договорили? И о чём же мы не договорили… Шальц…

— О речи, которую ты выслушал от меня до того, как сообщил по моей просьбе всем о смерти времени, — тут что-то опять не так…

— Да какая уже к чёрту разница? Да и не помню я уже этого… Слишком… Раз уж времени теперь нет, то и сказать, что прошло его много — не могу, а по-другому и не сказать! Насколько же всё запутано стало после твоего открытия… Стало слишком сложно находить ориентиры, слишком сложно держать равновесие в этом шаре пустоты… Твоя чёртова «истина», словно какой-то вирус, лишила нас последних точек опоры! Ты, чёрт возьми, причина потери веры! Это ты во всём виноват… Да… Ты…

Хиггсон… Что же такое творится, что ты, уверенный лидер Хроноса, главный учёный, пожалуй, всего человечества, стоишь сейчас передо мной, словно сломленный птенец, прижавший к груди какой-то рваный альбом. Он не смотрит на меня, не смотрит в мои глаза, но пялится в пол, дрожит, как осиновый лист. От величественного Хиггсона, стремящегося к неизведанным граням, остался лишь обычный Бьйорк…

— Я не помню, как открыл то, что время умерло… Возможно, я даже и не думал, что эта «истина» всё разрушит… Наше положение вынуждает искать хоть какое-то решение, будь то исправление ситуации, уничтожение этого мира или же… наша смерть.

— Стоп… Ты считаешь, что открытая тобой «истина» — это смерть времени?

— Да. Что же ещё?

— Ты… Ты не он! Точно, ты не он! Ты другой… После того, как он поведал истину, я пытался её опровергнуть, ибо это невозможно с точки зрения фундаментальных законов, но так как этих законов не стало, то я пытался… представить хоть какую-то структуру всего этого, но… безуспешно. И да, я рассматривал вариант встречи с… другим. Структура! Да… я соберу её… И всё-ё-ё, всё-ё-ё будет понятнее!

— Я не он?.. Значит, ты видел другого меня… Неужели мы всё же во временной петле? — он знает нужные мне ответы, и они, без сомнений, приведут меня куда нужно! — И о какой же «истине» ты тогда говоришь?

— Временная петля уже подразумевает присутствие времени, но у нас его нет, ведь оно умерло! И ты… Нет! Я ничего тебе не скажу! Ничегошеньки! — весь его вид теперь походит на обезумевшего беднягу, потерявшего последнюю волю к сохранению своего «я». — Говорить опасно, как и видеть кого-то! Ты и так принёс лишь хаос нам, а я, сейчас промолчав, быть может, смогу… избежать? Да, нельзя с тобой говорить!

Бьйорк срывается с места и бежит по коридору, а я за ним. И вот за поворотом, почти догнав его, забегаю за угол и, к неожиданности, сталкиваюсь с кем-то. Только вот, к печали и удивлению, перед собой вижу держащегося за голову и лежащего на полу Фольта… Но раз это не временная петля, то что?.. Если Фольт улетел по словам Баринковича в космос, то почему он тут? Как я сумел увидеть встречу в зале?

В порядке ли мой разум?..

Кряхтя и причитая себе что-то под нос, он поднимается на ноги и смотрит на меня с негодованием. Трёт затылок и, еле шевеля губами, неразборчиво говорит о чём-то.

— Профессор Шальц! Вы, извините меня, конечно, за такие слова, уже давно не ребёнок, но ведёте себя словно всё ещё! — ах, так я ещё всё же профессор! — И… Вы же у нас по части физики? Верно?

Одно открытие за другим… Не знаю, что ему ответить и лишь киваю головой. Он подхватывает меня под локоть и тащит куда-то по коридору. Не думаю, что стоит сопротивляться и задавать глупые вопросы, ибо и так узнаю на них ответы.

Пока меня ведут по коридору чёрт знает куда и зачем, в промелькающих иллюминаторах я наблюдаю чёрный и холодный космос. Где-то там, возможно, ближе к нашему дому, к Марсу, есть ещё кто-нибудь, а быть может, и все, кто столкнулся с тем же, что и мы. Быть может, там, в глухом эхе космоса, услышать которое мы не способны, всё ещё кто-то да есть… Там, где-то за ширмой этой темноты и пустоты, должен же быть кто-то близкий мне… Должен же быть хоть кто-то… дома?.. Неужели я забыл, был ли хоть кто-то у меня?..

Мысли прервались, стоило в одном из иллюминаторов показаться чему-то бирюзовому. Свет, отражающийся от этого нечто, солнечным зайчиком ослепляет меня с каждым пролётом между смотровыми окнами. Движения этого неизвестного кажутся странными, оно словно… плывёт по ткани мироздания, преодолевая ухабы и возвышенности. Этот синий оттенок напоминает мне родину… Буйное течение рек с выпрыгивающими из него рыбами. Спокойные озёра с мирно плавающими птицами, которых подкармливают люди. И бескрайние океаны, которые… Да, безусловно! Это и есть океан, окутавший Хронос со всех сторон и плывущий в бескрайнее ничто, туда, где, возможно, нас не было и не будет, туда, где, возможно, есть хоть что-то…

Смотря на лицо Фольта, иногда поворачивающееся в сторону иллюминаторов, могу заключить — не видит. По какой-то причине эта красота проходит мимо него, и, возможно, это одна из ниточек…

В итоге точкой нашего назначения является ангар, в который мы вошли. Его, правда, судя по всему, использовали до всего этого в качестве хранилища: множество огромных ящиков, ещё больше маленьких. Тесно донельзя, но, видимо, это не важно.

— Фольт, соизволь наконец-то объясниться, — он не смотрит на меня, рыщет по всему ангару, осматривая каждый закуток.

— Профессор, знаете, после сообщения Хиггсона и множества проведённых тестов многие поверили в правдивость этих слов. Ну как ещё можно объяснить восстановившуюся чашку после того, как её превратили в пыль ультразвуковой установкой? Или же спокойное нахождение органической жизни в чёртовом, извините меня за словцо, работающем плазмореакторе?! — Фольт смотрит на меня через плечо, задумавшись о чём-то, судя по его лицу. — Вы, к слову, профессор, тоже «поплавайте» в нём! Небывалые зрелище и ощущения! Мне, по крайней мере, понравилось, — он вновь вернулся к своему делу. — Ну так вот, возвращаясь к нашим баранам. Поверили все, кроме меня и доктора Баринковича. Правда, у нас разные с ним мнения на этот счёт, но не об этом сейчас. Я считаю, что, возможно, мы попали в некое поле неизвестного нам происхождения, вызванное кем-то или чем-то. Если кем-то, то нами, а точнее нашими разработками. Если же чем-то… То тут уже сложнее. Мы не знаем точки начала нашего положения и интервал между нею и моментом открытия самого этого… положения. Рассмотрев проблему со стороны нашей вины, я так и не сумел найти ни одно из устройств, способных такое провернуть. Я изучил абсолютно каждую миллисекунду всех проводимых экспериментов с разработками, в прямом смысле. Затем принялся искать что-то не являющееся произведённым нашими руками!

— Удалось что-то найти? — сдаётся мне, что раз он тут — не нашёл.

— Выделялся только один элемент, привезённый Кэтрин на шаттле с Эдема. К сожалению, никакие приборы не показали ничего необыкновенного или странного. Ну и я предположил, что раз уж это поле, то оно имеет определённый размер. Следовательно, за его пределами эффект сходит на нет! Всё просто!

— Тогда что мы тут делаем?

— Хиггсон не разрешил использовать шаттл, сетуя на то, что в случае его утраты мы совсем останемся без рук. Поэтому придётся использовать другой путь!— Какой? — это начинает нравиться мне всё меньше и меньше…

— Я сам полечу! Гениально же! Ваши-то знания мне тут и нужны, профессор Кристоф Шальц! Пока я ищу нужные мне компоненты и детали, вы рассчитаете мой полёт на той консоли, — Фольт указал пальцем в угол комнаты, где неприметно стояла выключенная консоль. — Большинство нужных данных я вам озвучу, конечно же, но вот другие… уже, к сожалению, не моя область. Сразу же могу сказать вес «объекта»: семьдесят пять кило — я; ещё сотня — костюм; двадцать — баллоны с кислородом; восемь — удалённая консоль. Вроде всё. И того двести три килограмма. По моей задумке используем разгерметизацию шлюза для придания начальной скорости. Своего рода выйдет пушка! Нужно пролететь максимально близко к сети связи. Если поле кончается раньше первого ретранслятора — повезло. Свяжусь со штабом и запрошу подмогу. В случае неудачи — полечу к следующему по инерции. В поле мы бессмертны, так что и кислород не потратится. Могу так лететь хоть до родимого Марса! — он захохотал, но резко остановился. — Но надеюсь, что этого не произойдёт…

— Фольт, если следовать твоему… предположению, то ты считаешь, что если мы окружены полем, то за ним всё нормально, но…

— Что?

— Что, если вне поля произошёл коллапс, и, лишь находясь в поле, мы в целости? Если мы и вправду находимся внутри какого-то поля, то откуда ты знаешь, что происходит снаружи? Стоит ли делать столь опрометчивые и необдуманные действия? — И я на самом деле не считаю, что всё именно так, но как учёный… Я обязан рассматривать все варианты и ситуации!

— А что нам остаётся? Я не могу поверить в то, что время умерло. Это невозможно! Пускай тут всё и работает странно, пускай мы и не можем определить время, но мы же движемся вперёд?! А раз есть движение, то есть и время! В это я верю! Именно за это и буду держаться, именно это моя парадигма, моя почва под ногами! Ведь иначе… за что держаться?.. Вот ты за что держишься?..

Не знаю, что ему ответить… Ни одно слово не выходит из меня, из моей головы и мыслей. Пустота… И ведь вправду, за что я держусь? Что является тем маяком, что не даёт мне сбиться с пути? Иду же я куда-то… Но куда?

Он смотрит, ждёт ответа, но по его глазам всё становится понятно. Тяжело выдохнув, Фольт ещё раз указывает на консоль и молча продолжает свои поиски. Я иду заниматься своею частью «гениального» плана по выстреливанию шлюзом человека, как из пушки.

Консоль не горит и даже не реагирует на нажатия. С техникой такое иногда бывает, особенно с этими китайскими консолями за производством концерна ТОА. Пара ударов, которые иногда помогают, ситуацию не изменили. Можно попробовать закоротить цепь. Найдя с правой стороны небольшую щель, ногтем поддеваю её и отсоединяю прямоугольную обшивку, за которой виднеется множество проводов. Если память не изменяет, то нужные мне провода — красный и оранжевый. К удивлению, меня встречают два уже оголённых нужных провода, которые я замыкаю. Консоль загорается огнём, а я, закрыв за собой отверстие, встаю на ноги. Вроде бы и будущее, но всё ещё приходится прибегать к столь древним методам работы с техникой…

Полазив по интерфейсу в поисках расчётного инструментария, нахожу оный и собираюсь проводить расчёты.

— Ну что там, долго тебе ещё? Я уже нашёл всё необходимое и собираюсь заходить в шлюз после того, как скафандр надену! Давай быстрее там!

Он ещё что-то тараторит мне, но все его слова проходят мимо ушей, а мой взгляд не отрывается от консоли, а точнее от того, что я наблюдаю… Расчёты уже есть… Даже больше! Они постоянно появляются… Одни и те же, от одной и той же учётной записи. Моей… Время создания расчёта одинаково, а номер всех расчётов высвечивается как «NaN», что подразумевает «не число». Такое возможно в том случае, если число столь велико, что система его уже не может обработать… Записи сыпятся словно дождь из миллиарда капель, каждую секунду ударяющиеся об землю. Не успел я и кнопки нажать, как послышался звук закрывающегося шлюза. Нужно остановить Фольта!

Подбежав к шлюзу, я заглядываю внутрь и вижу одетого по полной Фольта. Он нажимает какие-то кнопки на консоли и радостно оборачивается в мою сторону.

— Профессор! Ну вы и молодец! Отличные расчёты! Быстро вы, однако, а то я уж думал, что придётся сидеть ещё да ждать, пока вычисления закончатся!

— Фольт, нужно остановиться и прекратить данный эксперимент! Это не мои расчёты!

— О чём вы говорите, профессор Шальц? Даже если не ваши, то они всё равно точны, так что нет причин для беспокойства. Тем более это единственный выход найти ответы и помощь!

Картинка перед глазами стала слегка расплываться, и строгие черты скафандра постепенно почему-то теряют свои границы…

— Фольт! — раздался женский голос, а за ним и мужской.

Обернувшись, передо мной предстали две известные мне фигуры: Кэтрин и Хиггсон… Они подбежали к шлюзу, и в то время как Кэтрин пытается уговорить Фольта успокоиться и выйти к ним, Хиггсон подбегает к консоли, у которой я только что стоял, и пытается её включить. Он повторяет те же действия, что и я, в итоге нагибается и снимает крышку, но, к удивлению, Хиггсон достаёт нож и оголяет провода, чтобы закоротить их. Зачем?.. Там же есть уже два…

Они… совсем не обращают на меня внимания, словно меня тут и нет. Я смотрю вновь на Фольта и вижу… чертовщину! Само пространство словно расслаивается вокруг него на тонкие слои, но если присмотреться, то можно увидеть… Да, там как минимум два Фольта! Они в разных одеждах, в разном обмундировании, но, без сомнения, это всё он!

— Фольт! Успокойся и не открывай шлюз! Если ты вылетишь без одежды, то ты можешь умереть! Фольт!

Кэтрин кричит, но тот её не слушает, словно… её нет для него. Всё размыто и больше походит на какую-то голограмму, нежели на реальность. Я наблюдаю за тем, как он чертыхается, а одна из его копий с кем-то что-то обсуждает, но явно не со мной или с теми двумя. Фразы… Их не разобрать. Шум в ушах усиливается, а свет режет глаза. Все копии Фольта собираются в единое и стоят у консоли. Нажав пару раз по экрану, они также вместе направляются в центр шлюза, и секунду спустя происходит резкая разгерметизация, выбросившая их в космос с огромной скоростью. Меня оглушает громкий писк, превозмочь который я уже не в силах. Закрыв глаза, мечтаю лишь о том, чтобы он хотя бы стих…

Что-то изменилось… Лёгкий холодок прошёлся по моему телу, и, открыв глаза, я наблюдаю закрытый пустой шлюз. Свет в ангаре выключен, а множество коробок и прочего хлама — пропали. Справа от меня, у иллюминаторов, стоит чья-то фигура…

В полутьме лик этого человека освещает лишь тусклый свет, проходящий через иллюминатор. Я знаю этого человека, хоть его имя и кажется мне туманным и далёким…

Марта…

Её блёклое морщинистое лицо с тоской смотрит куда-то вдаль, задумчиво и… глубоко. Укутанная вуалью, она опирается об обшивку, слегка наклонив голову к стеклу. Заметив меня, надо полагать, краем глаза, Марта неспешно поворачивает голову в мою сторону и легонько приподнимает краешки губ. Невольно и я улыбаюсь ей в ответ, незнамо отчего. Мне страшно подойти…Её улыбка сменилась на беззвучное, как мне кажется, произношение буквы «а», словно она в этот момент что-то поняла. Её взгляд опустился вниз, а сама она тяжело вздохнула.

— Видимо, ты не он… — эта фраза что-то напоминает мне, но… не удаётся вспомнить, где я её уже слышал.

— Марта… Приятно вновь тебя увидеть с нашей последней встречи, — она нежно улыбнулась, но её улыбка быстро сошла на нет, и она меланхолично вновь уставилась в чёрную бездну космоса.

— И я вновь рада видеть тебя, мой дорого… Извини, я, к стыду, позабыла твоё имя. Но… Последняя встреча? Что это значит?

Вопрос, ставящий меня в тупик. Её глаза… они… В них пропал тот близкий мне блеск, живой и согревающий, укутывающий своей невидимой вуалью, спасающей от всех невзгод мира. Взамен этого в них есть что-то другое, что я не могу понять… Всеобъемлющность? Создаётся впечатление, что Марта — почему же это имя кажется столь далёким и туманным? — видит куда более меня.

— Мы с тобой постоянно говорим, общаемся и молчим. Постоянно! Но раз ты не он, то, надо полагать, ответа на свой же вопрос ты мне не дашь… Дорогой, подойди ко мне, не бойся, — она протягивает руку в мою сторону и подзывает к себе, и я иду.

Её лицо знакомо, но теперь в отголосках моей памяти эти черты кажутся лишь размытым полотном, неудачной попыткой нарисовать тот образ, ставший недостижимым и позабытым в тусклой человеческой ячейке. Теперь же перед собой я вижу лишь немного знакомую мне личность, но… Является ли она всё той же дорогой Мартой или же изменилась, как и я?

— Марта, говоришь?.. Так вот как меня зовут… Ты извини меня, я, похоже, немного разучилась говорить звуками, словами. Обычно мы с тобой говорим взглядом, не произнося ничего, понимая друг друга, как самих себя.

— Разве возможно понимать друг друга без слов? Люди себя-то понять не могу, и я в том числе. Так как же можно понять молча?

— Дорогой мой… У людей ограниченный срок жизни, именно поэтому им нужны многие «обряды» в своей жизни. Имена служат им помощью, как и слова. Но… нам они не нужны, ведь у нас нет жизни, нет времени. Все ответы уже у нас имеются, надо только их увидеть, — Марта указывает пальцем в иллюминатор. — Что ты видишь?

Выглянув наружу, я наблюдаю… пустой чёрный космос.

— Космос… — слишком неуверенно это как-то звучит из моих уст.

— А я вижу нечто неописуемое, нечто, являющееся всем и ничем, — грань, разделяющую… Что же она разделяет? — она произносит это с крайне задумчивым видом, словно, зная всё, лишь это остаётся для неё загадкой. — Но это отчётливо даёт мне понять, что мы с тобой в разных фазах…

— О каких фазах ты говоришь, Марта? Если ты знаешь что–то, чего не знаю я, — поведай.

— Не знаешь? Ты, как и я, знаем всё, что только можно знать. Всё возможное нам известно, и всё зависит лишь от так называемой фазы. По-другому и не знаю, как назвать это… Словами сложно выразить эту… это… Слова слишком ограничены для понимания и пояснения! Ими нельзя выразить всё, хоть возможно и многое. Мы находимся на той ступени, когда всё пролегает за гранью звуков и образов, где всё лежит в… И опять я не знаю, как выразить это… Во всяком случае он, ты из другой фазы, сдаётся мне, ближе всех к пониманию. Связано ли это с тем, что ты первым начал осознавать всё? Нашёл ли ты ответ на свой вопрос? — Марта поворачивает голову и внимательно смотрит на меня и, даже мне кажется, скорее сквозь меня или же в моё нутро… — Нет, не думаю, что ты ответил на свой вопрос. По крайней мере не на этой фазе.

— И что же это за вопрос, о котором ты говоришь? Я вижу, ты знаешь многое. Так мы во временной петле? Время есть или же его всё же нет? Мне… нужны ответы. Да, я и сам ощущаю, что все ответы уже есть у меня… во мне… Только вот это ничего не меняет. Я в неведенье, и каждый случай добавляет лишь ещё больше вопросов. Баринкович уверен, что время есть, Фольт — что это всё проделки чего-то неизвестного и, выйдя за пределы воздействия этого нечто, всё вернётся к былому. Другие, уверен, тоже имеют свою точку зрения, но… Всё это бессмысленно, несвязно и нелогично. Мир меняется, как ему вздумается, он потерял чёткую структуру, да и мы не те, кем были прежде. Мне… Мне просто нужен маяк, хоть какой-то свет в этой непроглядной тьме, вязкой и тянущей на дно. Прошу, дай мне хоть лучик…

— Время… Как же люди зависимы от этого камня мироздания. Даже в своём скудном разуме, люди, являющиеся мыслительной элитой среди множества безликих пустышек, следующих за чужим зовом, не способны представить, осознать и принять жизнь без времени. Глупцам до этого нет дела, а умнейшие не способны выйти за рамки столь далёкие, что край Млечного Пути кажется лишь соседским забором, за которым носится дитя. И тут остаются лишь одни — находящиеся на грани между реальностью и вымыслом. В обычных условиях они утопают в иллюзиях, попадая тем самым в соответствующие заведения, но наш случай… Он другой. Хочешь узнать, есть ли всё же время?

— Да…

— Скажи, что есть время в самом примитивном понимании?

— Мера. Линия или же зацикленность, по которой мы определяем длительность существования всего, последовательность смены их состояний, изменения и развития. В теории относительности — одна из координат единого пространства-времени. Нечто, если исключать возможность существования временных петель, необратимое и постоянно движущееся вперёд. Если так смотреть, то раз я движусь вперёд, начав свой путь, как минимум с Эдема и дошёл до тебя, то это ли не обозначение отрезка и, следовательно, времени? Значит, время всё же есть? Как тогда объяснить всё… происходящее?

— Да, линия… И нет, время мертво. И ты не проходил никакого пути, как и не проходишь. Ты всё также находишься на Эдеме, всё также говоришь с кем-то до меня и со мной. Даже сейчас мы с тобой общаемся, и я имею в виду не нас с тобой и именно этот разговор. Нет! Возможно, это разговоры за чашечкой кофе или чего-то более крепкого, а быть может, за наблюдением какого-то эксперимента…

— О чём ты?.. — голова слегка побаливает, её словно что-то наполняет, и она вот-вот взорвётся.

— Ты знаешь. Без времени линия исчезла, оставив после себя лишь… точку. Всё — лишь мгновенье. Наш мозг так и не перестроился, так и не смог подстроиться под новый… Даже не знаю, можно ли это назвать миром, если это лишь мешанина из всего и вся. И этот разговор тоже не является прямой, в которой одно следует за другим, но лишь вспышкой. Это тоже неверное описание, ведь словами это и не опишешь. Всё же вспышка, мгновенье — тоже промежутки между началом и концом. Именно поэтому ты ощущаешь, что знаешь всё, и это так. Ты знаешь, но фаза, так называемая мною фаза, не имеющая ничего общего с действительностью — а является ли это действительностью? — строит какие-то границы, которые наш разум ещё способен воспринимать и ощущать. Эта точка столь массивная, плотная и маленькая, что, будь это в былом мире, она стала бы чёрной дырой. Это всё, что ты мне рассказал… Другой ты из другой фазы.

— Это… — и как мне реагировать на эти слова? Они не звучат бредово, а скорее, даже… знакомо? Я всё это знаю… Безусловно. — А что с вопросом, которым я задаюсь и ответ на который я ищу?— Ах, точно, вопрос… В одном из наших с тобой разговоров, в одной из фаз, ты задал сам себе вопрос, будто надеясь, что я знаю на него ответ: «Какими мы станем, если сможем принять факт?» — вот, что ты сказал. Теперь и мне интересно, что же ты под этим имел в виду…

— Факт чего? О каком факте он… я говорил?

— Не знаю, мой дорогой, не знаю… Всё, что он напоследок сказал: «Ответы уже есть, кусочки собраны, но принять всё это… сложно. Частица, которую не понять, даёт всё. А там, где киты спели свою последнюю песню… принятие…» Как вижу, наши фазы расходятся… Думаю, пора попрощаться.

Всё задрожало. Гул, тяжёлый и басистый, бьёт по моим перепонкам в хаотичном ритме. Я слышу треск и скрежет металла, и вот прямо между нами образуется трещина, и станция, словно разделённая ножом, разлетается в разные стороны. Марта стоит и смотрит в иллюминатор, будто для неё этого совсем нет… Быть может, так и есть… Если верить её словам, то мы видим совсем разные картины своими глазами, и пропасть между нами только что увеличилась. Всё стихло…

Эти слова… Мои слова, сказанные мной, но также и не мной… Частица, значит? Какой-то элемент привезла на Хронос… Как же её зовут, эту девушку?.. Я забыл… Да и важно ли это? Я и так знаю её.

Надо осмотреться, но учитывая, что половина корабля улетела в никуда, то остаётся лишь находящееся за моей спиной. К удивлению, я наблюдаю то, чего тут не должно быть — длинный коридор на месте пустой стены, рядом с которой стоит консоль. Видимо, другого варианта нет…

Кислорода нет, как и звуков, но при этом гравитация всё ещё присутствует. Удивляться ли этому? Думаю, нет. Коридор кажется слишком длинным, хоть, если верить глазам, заканчивается метрах в десяти от меня. Только вот каждый шаг словно расширяет его, не давая мне приблизиться к концу. Может, вернуться назад?.. Но, обернувшись, я вижу лишь глухую стену в двух метрах от себя. Передо мной же теперь нарисовалась большая комната, совсем незнакомая мне.

В дальнем правом углу стоит бильярдный стол, у стены в той же стороне, на два метра от стола — диван, напротив которого с противоположной стороны рабочий стол и какие-то измерительные приборы. Похоже, это чей-то рабочий кабинет, но чей?

И вот ответ входит в комнату… Дверь открывается, и я вижу девушку с нерасчёсанными белокурыми волосами в трусах с расстёгнутой наполовину белой рубашкой и босыми ногами. В правой руке у неё стакан с коричневатой прозрачной жидкостью. Как её зовут? Не помню…

Она смотрит на меня удивлёнными глазами, но моментально её вид преображается. Идя вразвалочку, пошатываясь из стороны в сторону, её путь лежит в сторону дивана. Плюхнувшись на него, девушка спокойно отпивает из стакана. Весь её вид так и говорит об алкогольном опьянении.

— И чего т-тебе тут надо, Крис-стоф? Оп-пять нот-тации пришёл читать о т-том, что я немнож-чко выпила? — её язык переплетается, а слова складываются чуть ли не в кашу. Как же сложно её понять… — Им-мею право! У м-меня… вых-ходной! Да, в-выходной!

— Ах, так меня зовут Кристоф… Опять забыл…

Имена мне кажутся уже не столь важными. Но всё равно удивительно сознавать, что ты узнаёшь своё же собственное имя от другого человека.

Её реакция на мои слова какая-то странная. Вмиг её глаза потеряли затуманенный оттенок, став чистыми, но при этом… Вот они снова вернулись в «норму»!

— Ха, а ещё г-говоришь, что я т-тут пьяна! Ещё скажи, что в-времени нет! — она смеётся и продолжает пить из стакана.

— Его и нет… — быть может, эти слова дадут мне понять, на какой она… фазе?

Она замолкла и изумлёнными глазами смотрит вновь на меня. Её хватка ослабевает и стакан выпадает из рук на пол, разливая содержимое вокруг точки падения. Даже на это никакой реакции…

— Надо же! Ха! Так и знала! Так и думала! — слишком восторженно кричит она. — Я знала, что в итоге в одной из наших встреч мне удастся поговорить с версией тебя, знающей хоть что-то! И ты… Не мог бы наполнить мой стакан вон из той бутылки на столе? — она поднимает стакан и протягивает его в мою сторону всё с той же лёгкой улыбкой и затуманенными глазами.

Пожалуй, с меня не убудет. Подойдя к столу, наблюдаю гору бумажек, хаотично разбросанных по всей поверхности и лишь небольшой островок, сантиметров на пять радиусом от бутылки, вырисовывает девственно чистый холст. Складывается ощущение, что это неспроста. Налив полный стакан, несу его к ней. Она какая-то задумчивая, смотрит куда-то в никуда и грызёт ноготь большого пальца правой руки. Заприметив подходящего меня, её лицо моментально меняется, вновь изменяясь на более… «хмельное». Она что-то скрывает?.. По крайней мере её речь стала чистой…

— Если хочешь, то можешь и себе налить! У меня волшебная бутылочка, так что можешь пить сколько хочешь! — закончив, она присасывается к стакану и делает… два… три! Три больших глотка, и вновь смотрит на меня.

— Пожалуй, я откажусь от предложения. Мне нужна здоровая голова…

— Моё дело предложить. И… для чего тебе нужна «здоровая голова»?

— Хороший вопрос. Я хочу узнать, что же произошло и… можно ли что-то с этим сделать. Мы же как-то оказались в этой ситуации, верно? — насколько много она знает, и на сколько много мне можно и следует говорить? Если всё, абсолютно все события — одна точка, то имеет ли разницы, сколько я ей скажу? Как и сказала… та дама, мы уже всё знаем. И, получается, всегда знали, даже если и не осознавали этого.

— Да какая уже разница-то? — выпалила она, вскочив на диван ногами и смотря на меня сверху вниз. — Хочешь правду?

— Какую?

— Алкоголь больше не опьяняет… По крайней мере меня. Да-да, знаю, странная правда, но… это позволило мне понять некоторые вещи, относительно нашего положения.

Она погрустнела и уселась в позе лотоса, облокотившись руками на ноги. Опустив своё уставшее тело и сгорбившись, девушка уставилась в пол, где уже не наблюдается и следа упавшего стакана. Всё же не показалось — она трезвая. Видно, её ноша, которой ей не удаётся поделиться, оказалась слишком тяжела, и она не выдержала этого.

— Знаешь, стоило всем осознать, что время мертво — это многое… изменило в нас. Особенно учитывая, что никто не знает момента, когда оно умерло. Я, как и многие, начала проводить множество экспериментов, сосредоточившись лишь на них, да… не заметила, как постоянно прилегаю к бутылке с виски. Это-то меня и удивило. Спросишь, что же тут удивительного? У меня только одна бутылка, но выпила я уже целый вагон, если не больше! Да, она постоянно пополняется, постоянно и постоянно. У неё нет конца! Но учитывая все другие причуды, можно было бы скинуть всё на это, но… Я же упрямая, ты знал? Я продолжила эксперименты вопреки тому, что говорили мне некоторые. И я всё ещё их провожу, но то, к чему я пришла на данный момент — невероятно…

— И к чему же ты пришла?

— К одному достаточно простому вопросу: если наши старые законы больше не работают, то что теперь устанавливает правила и ограничения? Я к чему это говорю. Пока я делала свои эксперименты, мне хотелось пить, но при этом не терять рассудок. В итоге я пью и не теряю его… Смекаешь? Я получила то, чего хотела… Быть может… это мы теперь являемся теми, кто решает, как работает этот мир?.. Да, знаю! Слишком притянутое за уши предположение! Тем более, что более повторить это не удалось. Как бы я ни старалась, как бы ни выжимала из своего мозга все соки, но так и не удалось превратить в «жизнь» хоть какую-то мелочь. Начинала я, правда, со своего детского домика на Марсе, представляя, что он находится внутри моего шкафа, но в итоге планку пришлось понизить. Даже банальная ленточка с выпускного не смогла появиться в моей картотеке! И, в общем, я пока пребываю в тупике… В любом случае мой вопрос всё ещё остаётся актуальным. Физики нет, законов тоже. Разве не должно быть что-то им на замену? Хоть что-то же должно рисовать эти кривые черты мироздания, доставшегося нам?! Она вскочила с дивана и идёт в сторону стола. Схватывает бутылку и присасывается к ней, нещадно поглощая находящуюся в ней жидкость. Смотря сквозь полупрозрачное стекло, я наблюдаю, как её содержимое не уменьшается ни на миллиметр. Она пытается доказать мне правдивость своих слов?.. Учитывая, сколько она пьёт, в нормальной ситуации она сейчас впала бы в кому, но… Не врёт. Оторвавшись от бутылки, ставит её на чистый угол стола и оборачивается ко мне.

— Вот, видишь? Можешь даже принюхаться, но, думаю, ты даже оттуда чувствуешь, — и она права. Запах алкоголя стойко чувствуется аж за три метра от неё. — Честно говоря, хоть того и не чувствую и, возможно, в полной мере даже не осознаю, но ощущаю нечто странное внутри. Мне сложно это описать, но я бы назвала это… некой усталостью, что ли… Да, пусть будет так! Я устала. От чего? Не знаю. И, вообще, чего это я одна тут говорю! Чего ты молчишь?

— Думаю.

— И над чем же?

— Над тем, что мне делать дальше, если так можно выразиться…

— А почему же нельзя? Пусть время и мертво, но ты же всё равно вперёд движешься.

Да, она точно не в курсе истинного нашего положения. Возможно, ей его лучше и не знать, а то ей станет ещё сложнее от… попытки понять столь непростое наше положение, которое и я не в силах понять. Неведенье, наверное, зачастую благо… Разве нет?

— Скажи, ты же с собой привезла что-то с Эдема, так? — это, наверное, последняя моя зацепка.

— Привезла?.. А, да, ты о той ерунде! Ты же её уже смотрел. Ещё когда я только её привезла.

— Смотрел? — занимательно, особенно учитывая, что совсем не помню этого, как и самой этой «ерунды».

— Не только своё имя забываешь? Хочешь вновь поглазеть на эту бесполезную фигню?

Киваю ей в ответ и понимаю, что слова даются мне всё сложнее и сложнее. Они словно лишаются смысла, или же… смысл лишается в словах… Это то, что имеет в виду та женщина? Быть может.

— Ну пойдём тогда, провожу тебя, что ли.

Она идёт к двери, открывает её, и я теряюсь… Такое ощущение, что из моей памяти вырезали целый кусок моего пути, переместив сразу же в конечную точку моего назначения. Это большая лаборатория, вся в белых оттенках со множеством самых разнообразных приборов для самых разных исследований. Я бы сказал, что эта комната — мечта любого учёного. Концерн ТОА очень щедр на такие подарки своим сотрудникам. Девушка, сопровождающая меня, ещё не успела показать то самое «чудо», но я уже вижу его…

— Вот оно! Можешь глазеть сколько вздумается, но… зачем оно тебе? Ты же и в первый раз ничего не нашёл, да ещё и странно себя вёл…

Если бы я только знал, но… Судя по всему, я вижу то, чего не видит она. Видит ли это кто-то ещё? На одном из столов, которые обычно используются для исследования какого-либо объекта, лежит нечто кристаллообразное сиреневого цвета. На первый взгляд может показаться, что это обычный кристалл или же камень, но… Начнём с того, что я вижу в нём гуманоидные черты, но обросшие толстым слоем. Закончу тем, что вижу, как от него исходит нечто похожее на… пар? Испаряется ли оно?

— Скажи, как сюда переместились или же шли по Хроносу? — для начала надо понять этот момент. Если пропасть между нами растёт, то это может вызвать разрыв, и я потеряю с ней связь. В таком случае мне нужно узнать как можно больше.

— Переместились?.. Мы вроде как ещё не изобрели телепорт, да и у нас лишь время умерло… Ты же шутишь? Так?

Значит, всё же я прав… Это точно необычный кристалл, я в этом уверен, и я это чувствую своим нутром. Он имеет какой-то вес во всём творящемся…

Нужно проверить его на всё возможное! Для начала стоит провести химический анализ. Нажав пару кнопок, я запускаю его. Результаты… нулевые… Это невозможно! Просто невозможно! Компьютер пишет, что это не неизвестный объект, а что его просто… нет! Оно состоит из ничего… Ладно, спишу это на ошибку системы. Тогда просканирую «внутренности» этой штуки. Быть может внутри что-то есть…

Нет…

Надо провести все возможные анализы, но я уже предвижу результат всех моих действий.

Это тупик?.. Может, стоит хотя бы пощупать его?.. Прикоснувшись, я ощущаю странный поток внутри себя. Это что-то близкое, объясняющее всё, но всё ещё далёкое… Какой-то приглушённый гул, который с приближением к нему должен стать ясным и понятным, но на расстоянии теряющий весь свой смысл и чёткость.

— Кристоф, ты в порядке? Как-то странно выглядишь…

— Ты видишь это испарение? Результаты анализа ничего не дали, даже не уловили этого испарения, но ты-то его видишь?

— Кристоф, ты о чём вообще?.. Вроде это я с Эдема прилетела и устала до чёртиков, но не ты. И вообще ситуация, конечно, странная, но надо бы сообщить об этом Хиггсону. Быть может, он разберётся, что к чему.

— Хиггсон? Кто это?..

Ах… Я, кажется, понял. Фаза сменилась, и это другая она… Значит, сейчас произойдёт разрыв…

И да, я прав. Гул в ушах вновь настигает меня, давя с небывалой силой, и стоит мне закрыть глаза — прекращается.

В итоге я стою один в пустой и холодной лаборатории, наедине с кристаллообразным нечто. Назову его альфой, ибо, быть может, он и есть начало всего. Что же тогда станет омегой?

И что делать дальше?.. Единственное, если вспомнить, та женщина говорила что-то о том, что там, где киты спели свою последнюю песню, я найду понимание. Киты… Знакомое слово, и если я не ошибаюсь, то это древние существа, жившие когда-то на родной планете человечества – Земле. Только вот что это должно значить? Почему-то, приложившись рукой к альфе, мне уже не кажется теория той девушки столь… безумной.

Если предположить, что мы и вправду последние живые существа в этом эхе мира, то мы единственные, кто воспринимает реальность. Теперь добавим к этому то, что каждый в обычных условиях видит мир чутка по-разному, то, убрав это большинство, наше мировосприятие расширяет рамки видимого. Это объясняет, почему для нас мир теперь совсем разный, особенно учитывая, что всё теперь сосредоточено в одной точке. И, если уж совсем уходить в безумство и бред, можно допустить, что восприятие нами мира теперь имеет главенствующую позицию, заменив этим рамки былого мира в виде физики и прочих законов. Девушка хотела пить постоянно и не пьянеть? Она это получила. Касается ли это других? Есть ли ещё что-то, что может подтвердить эту позицию? Может, Баринкович, который уверен, что не потерял счёт времени и… вправду его ведёт? Возможно. Ещё что-то? Быть может… я сам. Каждый раз, когда мне нужен ответ, я его получаю. Говорю с теми, кто мне нужен тогда, когда это нужно…

Может попробовать?.. Только что нужно делать?..

Ладно-ладно, попробуем… закрыть глаза и-и-и… представить землю?.. Да, попробуем. Закрываю глаза и представляю тот старый детский журнал с картинками об истории Земли до катаклизма. И-и-и… Ничего! Плохо пробую? Надо сосредоточиться… Представляй бриз Земных морей… Ветер, нежно обволакивающий тебя и своим холодом призывающий мурашки по всему телу…

Открывая глаза, я наблюдаю… Честно говоря, я даже не уверен, Земля ли то…

Вокруг меня красная пустошь, вся укутанная песком. Солнце ярко светит где-то за спиной, но передо мной… Наверное, когда-то тут был океан, простирающийся аж до самого горизонта, но сейчас это лишь огромное ничто, оставшееся после великого переселения… Где-то можно заметить выпирающие бугорки рядом с предполагаемым берегом, которые, возможно, являются остатком нашего былого владычества на этой планете. Ну а позади…Да, это точно земля…

Пускай всё и засыпало, пускай почти всё разрушилось, но, идя меж остатков былых небоскрёбов, я точно могу сказать, что это наших рук дело. Когда-то тут жили люди…

Люди…

И, честно, крайне непросто осознавать, что стоящий перед тобой – ты. Нужны ли нам слова? Как минимум стоит всё же поздороваться…

— Кто ты? — да уж, странное приветствие, но… Тяжело.

— Ты знаешь. Я — это ты, а ты — это я. Мы одно, но одно ли?..

— Тут мы встретим «принятие»?

— Надо полагать, что это так.

— Так что же это всё?

— Может… Хватит слов? Ты и я — одно целое, даже если мы с разных параллелей, даже если из разных фаз. Все ответы у нас есть.

Он… или же я — прав. Нам не нужны слова, в них нет надобности, ведь мы есть единое целое. Все параллельные миры тоже находятся в одной точке, и именно поэтому я наблюдаю, как Фольт раздваивается в шлюзе. И именно поэтому столь много разных разговоров у нас с той женщиной. И именно поэтому ещё много чего. Пусть и кажется, что я иду дорогой, но на деле это всё кадры, сложенные разумом в последовательность в угоду этому паразиту — мозгу. Не может наше сознание воспринимать мир без времени, но, лишившись времени, лишившись рамок и законов, оно подстроило всё в угоду себе, в понятную для себя картину, которой на самом деле нет. Я стою на Земле, но также и на Эдеме. Это всё одна точка, одно… И вот снова не знаю, как это назвать, так как это не миг. Фаза? Это тоже неверно. Это словно взяли всю историю человечества и сжали до одной точки, маленькой и многозначительной, содержащей в себе всё! Только вот эта точка — бесконечность. Походит ли это на азбуку Морзе? Думается мне, что я принимаю уготованную мне участь… И ответ на главный вопрос ясен. Они ждут меня…

Закрыв глаза, я расслабляюсь и глубоко вдыхаю…

Я на Эдеме… Передо мной нечто огромных размеров, походящее на храм, высотой двести метров, если не больше. Белого цвета с золотыми вставками. Дорога, ведущая к нему, сопровождается огромными колоннами аж до самого входа, а вдоль… Все… Бесчисленное множество, конца которому не видно. Там есть даже я, и не один…

И вот та пожилая женщина подходит ко мне с улыбкой.

Слова не нужны, в них нет смысла. Боюсь ли я? Сожалею ли о чём? Нет… Это всё удел... людей. Хочу узнать, как долго они меня ждут, но понимаю глупость сего вопроса. Она улыбается и легонько смеётся. Да, глупая шутка вышла. Я знаю, что вы всегда тут находитесь, ведь мы — одно. И нет, не спрашивай меня, готов ли я принести эту жертву. Будь я тем, кем был — не готов, но я не тот. Я знаю, что вы устали, можешь об этом даже и не говорить. Я — омега, но… Ты же знаешь, что ничего не изменить. Видимо, такова наша участь… Да, я понимаю, что наши страдания необходимы. Осталась всего одна мелочь…

Я должен извиниться перед тобой и перед ним, ибо я слукавил с самого начала, обозначая главный вопрос: «Какими же мы станем, если примем факт?». Нет, я не имел в виду ни факт того, что время мертво, ни факт того, что всё сосредоточено в точке. Это факт того, что они, то бишь вы, больше не люди. Боги? Не думаю, или же не хочется так выражаться. Они — нечто за пределами этих людских понятий, столь ограниченных и идеализированных. Есть нечто более весомое и нечто более могущественное — время! Это и есть так называемый Бог, которого род людской — и не только — не почитает. И, возможно, ни ты, ни он так ещё и не поняли, что я нечто другое. Я — лишь остаточный образ, нечто слепленное из бесконечного множества точек и запятых, нескончаемого цикла рождения, падения и смерти. Я — послание, сокрытое в кристалле от уставшего «Бога» и желающего уйти на покой. Это уроборос, который никогда не перестанет пожирать сам себя, а я — принятие.

Принятие того, что точка никуда не денется и страдания внутри так и останутся, но надежда для тех, кто вернётся…

Избранный, случайно ли или же волею судьбы, станет «Богом», самим потоком мироздания, которое воссоздадут другие… Каждый станет частичкой единого мира, в котором рамки не дадут разойтись реальности по швам. Даже принеся эту жертву, никто из них не покинет этого ничто, этой точки. Дожидаясь конца линии, момента во времени, когда «Бог» устанет и захочет уйти на покой, оставив свою частицу в поисках нового «избранного», он будет поддерживать реальность.

Теперь пора вернуть мир к жизни…