Женщина как, то море, которое пыталось утопить собой своего созерцателя. У него, у моря, было представление, что вот сейчас я буду обладать им – человеком, и у меня навсегда будет решён вопрос с самосущностью. У моря было представление, что без созерцателя, без другого – его как бы и нет. Себя оно видит лишь в отражении зрачков. Вот такой перекос. Еще, будучи маленьким ручейком, быстрым, говорливым он привлекал внимание, он манил прохладой и красотой. Случайно увидел он себя в восхищённом взоре обращённым к нему и испытал сладкий момент гордости за себя, удовольствия, эйфории от своего обаяния. И крепко-накрепко в нём закрепилась такая иллюзия, связь-зависимость, способа самоопределения в этом мире, что только таким образом оно может чувствовать огонь в своих жилах.
Оно жило как-то, тревожно, оглядывая свои берега. Оно ждало своего созерцателя. Оно растило косяки цветных рыбок, для него оно научилось складывать волны, для него оно научилось петь нежные песни в раковины свои, для него. Ион пришёл, он не мог пройти мимо, так ка оно так нежно шептало, веяло прохладой – бризом, дарило себя так доверчиво и всеобъемлюще. Море было в радость целовать хоть ступни его и щекотать играючи, делиться, дарить частичку себя в любом существе, если в том есть нужда для человека. Оно видело, что он не может отвести своего восхищённого взгляда от её красоты, а в глазах оно видело себя!!! Это и сгубило молодое море, не опытное, не осторожное. Оно чувствовало, что есть в ней могучая сила, есть у неё и штормовые раскаты и волны, она умеет вздымать громадные и миллионами брызг рассыпаться о берега. Оно ведь разное и прекрасно всегда, но по-своему. Вот для кого она хранила себя, вот перед кем она предстанет в полном своём обличье. И человек чувствовал волнение моря, он слышал от других людей что, мол, оно коварно. Но он не мог в это поверить. Он не мог и не хотел бросать уже его, голубые лагуны, золотые рассветы и розовые закаты, игривые барашки водной глади и глубины, рождающие жизнь. Оно жило в нём, а он жил ею.
Эта идиллия могла бы продолжаться до глубоких седин, но страх отравлял душу моря. Оно боялось одиночества! Вот парадокс, дающая жизнь всему и вся, матерью всего боялось быть…А может потому оно и матерь всего, может колыбель это не апофеоз любви, а попытка избежать свой страх? Вот и металось море между любовью к нему и страхом быть им преданным. То ласкало его, то душило его безжалостно, но с полной уверенностью, что не причиняет зла, ведь так они тотально воссоединяются, наполняются друг другом. Она так понимала слово любить, оно топило его в своей любви…
А потом она долго-долго, нежно-нежно уговаривала его открыть свои глазки, расположив тело на самой красивой морской поляне. Она обвивала его стан шёлковыми травами, она гладила его по разметавшимся волосам. Поцелуем, прикоснувшись к его губам, она впервые почувствовала, как он вдыхает её в себя, она думала, что это начало. Вот оно долгожданное единение!
А потом море билось неделями в штормах и крушило себя, разрывало свой мир, в котором больше не было его. Своей ненасытностью, эгоизмом, неуважением к границам уникальных миров, она убила своего созерцателя. Своего дитя, своего господина, своего мужчину.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления