Онлайн чтение книги Отражение Mirror
Письмо

    Темнело. Рваные клочья облаков бесшумно проносились по серому небу. Дождь по-осеннему нудно поливал опавшую на дорожках парка листву. Сквозь поредевшие кроны клёнов показалась высотка. Виктор прибавил шаг:— Ещё немного, — пронеслось в голове, — и всё…

    Последние два–три часа, которые он провёл в дороге, ушли на принятие окончательного

решения.

— Всё очень просто, главное хорошо разбежаться. Да… И будет, что будет…

   Даже мысли в голове сжались, как перед прыжком. Резко хлопнула входная дверь, промокшая фигура быстро пересекла вестибюль. Первый лифт на вызов никак не отреагировал, зато второй заскрипел где-то далеко и нехотя, позвякивая с определенной равномерностью, стал спускаться вниз.

   Чтобы заполнить паузу Виктор прошёлся вдоль почтовых ящиков, серо-зелёными рядами расположившихся на стене. У входной двери послышались шаги, но лифт уже открывал свои двери. Быстрый шаг, рука жмёт самую верхнюю кнопку и человек в железной коробке делает большой выдох, словно пройден ещё один рубеж: во всяком случае, он уже не на земле.

    Мысленно пробежав весь оставшийся в этой жизни путь, Виктор почувствовал желание ослабить сжимающий шею ворот. Волнение поневоле сказывалось: становилось тяжело дышать, и руки потянулись к верхней пуговице. И только сейчас, пытаясь расстегнуть плащ, он увидел, что в одной руке сжимает белый конверт письма. Он даже и не заметил, когда в ожидании прибытия лифта, прохаживаясь вдоль ящиков, он машинально открыл свой.

    Безразлично развернув одной рукой смятый конверт, он посмотрел на адрес – от мамы.

Вглядываясь в небольшой листок письма и уже заранее зная, что там, глаза привычно побежали по знакомым строчкам.

   Лифт, медленно вибрируя, отсчитывал этажи.

    Почти каждую неделю, три-четыре раза в месяц, на протяжении пятнадцати лет, по взаимной договоренности, они с мамой обменивались письмами. После окончания института, когда он получил распределение в другой город, мама на прощание сказала:

— Телефон – это не серьёзно, а письмо можно перечитать, в руке подержать.

    Взгляд быстро побежал по строчкам письма, которые он видел неделю назад, — за неделю много ли новостей наберёшь? У всех всё нормально: дома жарко, тут сыро… Виктор перевернул листок, да… всё хорошо, целую, мама, а в конце письма какая-то приписка, всего две строчки.

    Лифт перед остановкой заранее начал притормаживать. Виктор ещё раз вгляделся в

строчки письма. В приписке мама добавила лишь несколько слов:

— Сыночек, если с тобой что-либо случится – я не переживу…

    Что-то сломалось в заданном ритме, в этом механизме сегодняшних событий, которые набегая друг на друга, как волны невидимого океана, помогли Виктору подняться так высоко и, когда осталось пройти на этом гребне несколько шагов, вдруг этот ритм, тот самый ритм, который Виктор старался сберечь, не потерять, он, этот ритм стал тише, реже, но пока он ещё был внутри. И Виктор, выполняя запланированные и уже отрепетированные им движения, опустил руку с письмом.

   Двери открылись. Кабинка слегка покачнулась и замерла.

    Замер на мгновение и он. Виктор был уверен, что собой он может распоряжаться сам, всегда и по-своему усмотрению. Да впрочем, это никем и не оспаривалось, как бы само собой и так понятно. Но почему мама написала эти строчки сейчас, в этом письме, впервые за все долгие годы их переписки?

    Но он никогда не хотел причинять маме боль, даже неловким словом. И тут сознание стало

перетекать как бы из одной плоскости в другую – не хотел, но получается может, и, оказывается, может прямо сейчас.

   По тонкой нитке памяти образ мамы просачивался через сознание прямо сюда, в эту железную клетку, он рос и рос. И уже мама вся целиком и полностью стояла рядом. Виктор невольно повернул плечо, чтобы не стеснить маму… Она как всегда приветливо улыбалась, морщинки маленькими лучиками разбежались возле глаз, и глаза, мамины глаза ласково смотрели на сына.

    Виктор любил мать искренне и, не имея в себе сил прогнать ощущение того, что придётся прыгать вдвоём, вместе, повернул голову в открытые двери. В двух шагах от него виднелась лестница: железная, с облупившейся краской, она вверху заканчивалась небольшой дверцей. Это и был выход на крышу. Замки на этой двери долго не задерживались. Вот и сейчас вечернее небо, наполненное бледным отблеском городских огней, робко заглядывало в полоску приоткрытой двери, словно ожидая ответа. И из кабинки сквозь закрывающиеся двери лифта, пробегая по лестнице в узкую полоску серого неба пролетел ответ:

— Мама, живи!...