Онлайн чтение книги Мировые Оси World Axes
Когда-нибудь вспомнить, когда-нибудь забыть

Это был конец, это была война, это был голод, разрушения, это была пустота. Это была сумасшедшая сила, адреналин в крови, радость и горечь после вылазок, было отчаяние после смерти близких, любовь к друзьям. Тогда было всё. Сейчас все эмоции оставили пустые обломки, да выжженную пустыню.      Куросаки Рио облокатывается на стену, затягивая трубку с пеплом. Ему больно, лёгкие разрываются, вот только умереть не получится. Это абсолютная пустота, это отчаяние от невозможности сдохнуть так же, как и девять десятых его клана. Рио надеется, что шинигами его наконец-то найдут, и у него будет причина умереть.

      Куросаки Рио — пятьдесят восемь, на вид — и двадцати не дашь, а он глушит пустоту после осознания бессмысленности всей общей войны сигаретами и алкоголем. Ему было пять, когда он официально стал гением всей общины Квинси, даже создав свой клан. Настолько большое образование: более трёхсот человек в клане. И управляется всё десятилетним мальчишкой.

      Рио мерзко за те убийства, совершённые на войне. Он выпивает за каждого убитого им шинигами, Пустого, человека по бутылке виски. И знает, что даже всех запасов мира не хватит, чтобы почить всех умерших.

      Он рассказывает своему дневнику всю историю его поломанного и искорёженного мира, даже рассказывая тупо о создании мира.

      «Я — просто Квинси. Квинси — тупые моральные уроды, которые нарушают баланс и уродуют вселенную. Все те, кого мы называли врагами — проводники Душ-шинигами — просто святые по сравнению с нами. Мне нахрен даже не сдались больше эти войны, я не хочу вспоминать лица умерших».

      Ичиго задумчиво смотрит на входную дверь, а затем — на комод. Он встаёт с почти разломленного кресла, подходит к полу-открытому шкафчику, открывает дверцу, достаёт нож и с жуткой улыбкой проводит им по запястью. Время умирать.

      Шинигами, протыкающий его сзади копьём, подтверждает его слова. Куросаки Рио бесславно умирает.

***      Куросаки Ичиго же вскакивает с кровати, с ужасом наблюдая, как по его рукам ползёт угловой узор, а на запястье появляется красная полоса.

***      Хичиго всё настолько осточертело, что даже победы в боях не приносят удовольствия. Он Васто Лорде, но он с усмешкой трансформирует пугающую костяную маску в человеческое лицо в монохромных цветах. Он не считает, сколько ему лет, сколько Пустых он сожрал, не считает, скольких победил, и сколько людей, Квинси, шинигами считают его ублюдком без принципов.

      У Хичиго своя философия битв, даже понятия о жизни другие. Личности внутри него, до этого набрасывающиеся на него миллионами, даже миллиардами, теперь покорно молчат.

       У него свои понятия о жалости: если враг на смертном одре — убить лучше, чтоб не мучался. Если удрал — туда ему и дорога.

      Король не стоит дворцов, не убивает, не щадит и не устанавливает законы. По крайней мере, у Пустых. У них правитель — жестокий ублюдок, даже если на самом деле это не так.

      Широсаки с отстранением призывает в руку меч, проводя по правому запястью. Он сидит в зале, наблюдая, как снаружи рушится все. Шинигами не прощают существ с экстраординарными способностями. И этим лицом. Он выдыхает, наблюдая, как по запястью течёт кровь, и закрывает глаза.

      Если бы он родился человеком… если бы Они могли переродиться человеком, может, всё бы и было по-другому.      Он лениво поднимает взгляд на вторженца, жутко скалясь. Перед ним стоит ещё совсем зелёный шинигами, совсем новичок. Шатен, зеленоглазый, очкарик, низкорослый; Лейтенант, кажется. Он с закрытыми глазами бросается на Хичиго.

      Он легко может увернуться, но не делает этого, так и застывая с мечом в груди.

      В следующий раз он просыпается на небоскрёбе под дождём.

***      Ичиго падает с кровати, испуганно подскакивая и стукаясь об комод. В дополнение к первой красной линии, утром ниже проступает вторая, а глаз, как видит он перед зеркалом, пожелтел. Только вот никто этого почему-то не заметил.

      Ичиго Куросаки семь, и он, кажется, начинает сходить с ума.

***      У Эммы-Дай-О нет причин жаловаться на жизнь. Потому что её у него нет, не было и не будет. Потому что он родился уже мёртвым. Потому что он смотрит, как грешники мучаются годами, и нихрена не чувствует в своей анатомически идеальной груди. Джигоку всегда разный.

      В нём есть и огонь, и лёд, и пустыня, и тропический лес. Но только одно не меняется: смерть. Если бы можно было описать её одним словом, Эмма бы с отчаянием бы сказал: вечность.

      Он зачем-то считает свой возраст. Ему сто пятьдесят, но он уже отчаялся. Это настолько ужасно, что он не может умереть, что он сходит с ума. Это так по-уродски, что… Эмма хочет сдохнуть, надеясь, что Воля Ада услышит его мысли и обратит, наконец, на него внимание.

      Он уже открыл врата, теперь любой может войти и побить его. Шинигами мрут толпами под его золотой косой, а он с грустью понимает, что победить его почти никто не может. Ключевое слово: почти. К нему приходит Нулевой Отряд, разрезая Эмму пополам.

      А он улыбается, пугая их ещё больше.

      Он даёт им прощальный подарочек, кидая адскую бомбу.

***      Ичиго даже привык просыпаться о кошмаров, а затем смотреть на запястье, со вздохом замечая новую полосу. Он встаёт, тихо одеваясь и спускается на кухню. Отец и сестрёнки сидят в комнате, плача. А Ичиго слишком много выплакал в первые три дня посл смерти мамы. Он подносит ко рту стакан, но он вдруг светится, а затем уже падает вниз и разбивается.

      Ичиго опускается на пол, прислоняясь спиной к ножке стола. Он даже не удивляется тому, что вода так и осталась висеть в воздухе. Ичиго очень-очень сильно устал. Ичиго Куросаки восемь — и он уже знает, что такое смерть.

      Ичиго Куросаки восемь — и он похож на загнанное животное.

      Он со вздохом смотрит в зеркало и видит вместо себя — то пугающего монохромного подростка, то серьёзного военного, то отчаявшегося повелителя. Ичиго Куросаки медленно теряет себя под тяжестью более чем трёхста лет воспоминаний.

      Ичиго Куросаки восемь.

      И ему нужна помощь. (Мама)***      Шиба Кайен улыбается всем ярко и радостно, пока внутри сгорает. Он как-то говорит Укитаке вещь, которую тот часто повторяет на его могиле, навещая её. Умирать больно, боль ещё страшнее, но сильнейшее горе, которое может испытывать человек — это вина и отчаяние. Кайен знает, что два последний пункта наиболее болезненны не по наслышке.      По его вине в Академии погибает целый отряд учеников, потому что мальчик вышел погулять, а затем случайно столкнулся с Пустым. Он стоит посреди кровавого месива, дрожа и всё ещё сжимая в руках только что пробудившийся клинок, а глаза у него пустые-пустые. Он винит себя в том случае, больше никогда не показывая прежних ярких и живых глаз. Только мало кто замечает глаза мёртвой рыбы под веером ресниц.

      Отчаяние — это абсолютная боль. Он не Пустой, даже не Квинси, но откуда-то знает, как вызывать лук или создавать Иерро. Если кто-то об этом узнает — будет изгнание, а в худшем — смерть. Кайен не может не с кем поделиться своими силами, потому что мама умерла десять лет назад. Потому что больше никого нет.

      В его ситуации нет ничего хорошего. Поэтому он смотрит на Рукию, которая выглядит так восхищённо, и спрашивает себя: «А чем я заслужил такое отношение?» Он даже не так талантлив, как некоторые офицеры. Но почему-то все считают его максимально важным.

      Умирать — больно…      Кайен хрипит, чувствуя, как под позвоночником расползается чёрное пятно, как чуждый голос нашёптывает всякий идиотизм. Ему больно, но он видит, как Рукия стоит перед ним, беззащитная. Что-то в груди скручивается в пружину.

      Боль — ещё страшнее…      Он просит её убить его, зная, на что идёт. Переступает через свои же правила лишь для того, чтобы доказать себе, что она всё преодолеет. Откуда-то Кайен знает, что ещё увидит маленькую Кучики в будущем. И он обрекает её на вечные страдания.

      Но сильнейшее горе, которое может испытывать человек — это вина…      Девочка протыкает его лезвием, которое приятно холодит внутренности. Кайен наклоняется из последних сил и обнимает её, целуя в макушку. Она плачет, не поднимая голова. А когда, наконец, её глаза устремляются на него, все, что успевает разглядеть в её фиолетовых глазах — это Отчаяние.

      …И отчаяние.***      Ичиго вскакивает, смотря на шкаф. На запястье у него уже четвёртая и — почему-то думает Ичиго — последняя полоса. Круг захлопывается. Теперь он, наконец, понимает, кто были все эти существа из его снов. Вот только ему от этого нелегче.

      В шкафу слышится тихое сопение Рукии. А Ичиго идёт в ванную, в очередной раз видя изменение. Одна из его прядей почернела. Он ухмыляется, сползая спиной по бортику ванной. Куросаки Ичиго пятнадцать — и он уже стал Временно Исполняющим Обязанности Шинигами.

      Только он не уверен в том, точно ли он лишь Временный И живой. Потому что в снах он девятьсот лет был мёртвым.      Куросаки Ичиго пятнадцать, когда Рукию Кучики похищают и приговаривают к смерти.

      Ичиго пятнадцать, когда он встречает «себя».

***      Ичиго кричит, чувствуя, как в груди образовывается дыра, появляется на лице маска, перекрывшая путь кислорода. На карих глазах блестят слёзы: умирать ещё раз, только не от удара оружия, а просто, не хотелось ещё больше, чем спасти Рукию. Он закрывает глаза, изо всех сил сопротивляясь.

      Моргнул, увидев вдруг, что вокруг серые высотки, окна, идёт дождь и пусто. Это даже не больно, значит, он больше не во внешнем мире. Ичиго моргает снова, а затем перед ним появляется несколько фигур. Он судорожно выдыхает, когда осматривает их лица. Перед ним — точные копии, вымеренные до миллиметра. Именно их он видит в зеркале каждое утро.

      Они наклояют голову, улыбаясь ему, а он даже не может вдохнуть, так ему страшно видеть собственное лицо. Это так больно, Ичиго захлёстывает отчаяние, в который раз в его жизни.

      — Ты всё-таки родился человеком. — мягко говорит один.

      — Он – не человек, — хмурится его монохромная версия. Черноволосый горько ухмыляется:

      — Это неважно. Ичиго, — обращается он. За него продолжает первый:

      — Мы – это ты. Ты знаешь наши имена. Прокричи их так, чтобы можно было услышать даже в наше время. Кричи, Ичиго, — говорит он, кладя свою руку Ичиго на плечо. И он кричит.

      Кричит, разрывая горло, чувствуя боль по всему своему телу, разрывая голосовые связки. У него в руке чувствуется огромное количество энергии в руке, в голове, в ногах. И глаза, глаза буквально сгорают от вышедшей реятсу. Руки облепляет броня, и Ичиго знает, что будет дальше.

***      — RE, Итте!* — прокричал Ичиго, изо всех сил врываясь в небо, захлёбываясь воздухом, вдруг начинающим вторгаться в его призрачные лёгкие, но затем он с ужасом понял, что сердце уже не бьется. Он приземлился на песок, подняв столпы пыли, и сжал правую руку, чувствуя, как кость врезается в кожу.

      На его руке — перчатка до локтя из золотой кости. Они проросли сквозь руку, создавая ощущение полной её неподвижности. Но Ичиго ощущал её и мог двигать, как родной. На ладони, буквально кожей, костями он чувствовал, как может призвать меч, лук, косу, даже парные кинжалы.

      Урахара ощутимо растерян, Ичиго же пытался понять, сжимая и разжимая кулак, когда же он ещё чувствовал себя настолько целостным и могущественным. Остатки формы шинигами болтались снизу, и штаны — единственное, что от неё осталось. Грудь обхватвал крепкий белый переплёт, преградой между ним и кожей являлась синяя ткань. Рукава длиной где-то 1/4. Сверху синие, а снизу становились белыми, сливаясь с корсетом.

      Ноги в такой же цветовой гамме, что и рубашка, даже оставшиеся штаны стали более современным, посветлев до тёмно-серого. Половину лица прикрывали такие же кости, что и на руке, на ощупь тоже пронзая кожу. На удивление, никакого дискомфорта не было.

      — Урахара-сан, — неловко сказал он, чувствуя, как внутри скручивается холод, отвращение к самому себе, а в груди пытается сжаться до сердца дыра. Торговец молчит, с удивлением осматривая парня. (У него больше нет катаны-нет-катаны-нет). Он сфокусировал взгляд на его глазах, и тут же отвёл их.

      Ичиго замер. Каким бы сейчас не были его глаза, это было страшно даже для Урахары. Но он лишь рассмеялся.

      — Замечательно, Куросаки-сан. Дайте же опробуем вашу новую силу в деле! Попробуйте сбить мою шляпу, а потом уже решим, когда выдвигаться.

      Ичиго в этот же момент срывается с места, перемещаясь в Хиренкъяку («что это такое?» — спросил он у подсознания. Его же голос зеркальным эхом сообщил: — «Техника перемещения») и моментально выскальзывая из него позади владельца магазинчика, буквально одну миллиардную секунды раздумывая, что же из оружия выбрать. Но уверенность в Ней решает за него.

      Золотая коса с красной лентой ложится в руке. Ичиго режет на том уровне, когда панама уже не касается кожи, но волосы ещё не кончились. Половина шляпа осыпается на пол вместе с серыми волосами. На фоне удивлённо выдыхает Джинта. Урахара прикрывается веером, вытаскивая откуда-то новую шляпу.

      — Вы, я так понимаю, уже готовы, — не вопрос, утверждение. Ичиго кивает, проклиная себя.

      Занпакто внутри него хохочут в голос, а полоски на запястье становятся ярче.

***      Ичиго Куросаки шестнадцать, а на него с ужасом в глазах смотрят одноклассники. Он прикрывается огромным чёрным пальто, потому что кости и дыра бы сразу выдали в нём вторженца. Но энергия всё ещё идёт отвратительно сильно, отравляя воздух, забираясь в лёгкие. Даже он сам чувствует это плохое давление.

      Исида хмуро смотрит на него, с отвращением в взгляде, а потом Ичиго слышит, как он с презрением спрашивает у Урахары, что это за урод. Он прячет волосы до последней пряди, чтобы у них даже подозрения не возникло о личности страшного незнакомца.

      Теперь у Ичиго тройная жизнь. Он выбирает себе псевдоним Эмма, на что — он скрывает это, но Куросаки видит, теперь он видит всё, но от этого ему не лучше, — Урахара вздрагивает.

      Люди с его лицом никогда не отличались миролюбивостью.

***      На эшафоте холодно. Ичиго теперь всегда холодно, и это не зависит от того, где он находится. Даже под жаром Сокиоку ему всё ещё леденящ холодно. Ичиго плевать на то, что сейчас делают Капитаны. Он просто хочет закончить всё это и пойти домой, став пятнадцатилетним подростком без девятисотлетнего жизненного опыта.

      Рукия смотрит на него, раскрывает глаза широко, а он не может придумать, что ещё сказать, кроме:

      — Йо, — Рукия, кажется, плачет, а он неловко замолкает, лишь перемещаясь уже на балку и призывая косу, пока ещё прикрывает золотой, алый занавес. Он режет сверху-вниз, и Секиссеки разваливается под ним, как масло под ножом. Ичиго смотрит на птицу, вытягивает костяную руку вперёд, создавая металлический лук.

      Сокиоку уничтожило стольких его сородичей. Оно уничтожило столько существ, что ему больше нет прощения.

      — Куро но Широ ни Итте де RE**. Техника 3. — ровным голосом сказал он, выпуская стрелу. Она пронзила огненного феникса точно в искусственно созданное сердце, разрывая его без возможности перерождения. Сокиоку вскрикнул в последний раз.

      Последний клочок огня опустился, и Ичиго только успел прочесть предложение по шевелившимся губам Главнокомандующего, прежде чем исчезнуть из поля зрения всех вместе с Рукией:

      «И кто же ты теперь, Вечный?»      Ичиго пока не мог ответить на этот вопрос. Но поддерживающие улыбки его семьи, то, как Орихиме, Чад и Исида увлечённо-восхищённо выпрашивают у него всё, что произошло, чувства из прошлых жизней… с ними он сможет всё это выяснить.