Взгляд мечется вокруг. Скользит по потолку, побеленному в бурых потеках.
По стенам. Грязным и обшарпанным.
Девушка слабо пошевелилась, взгляд серо-голубых глаз блуждал по комнате.
Ваза с засохшими цветами… А зачем она нужна? А что такое цветы? Зелёное… Зелень! Зелень! Зелень!
А где она? А кто такая она?
В голове шумело. Кто она? А в каком смысле? Она — это то существо, лежащее на чем-то мягком? А что такое существо? Это форма жизни. А что такое жизнь? Жизнь - это дерьмо. Крайне паршивая штука. Откуда она это знает?
Так говорила Джесс… А кто такая?.. Это соседка. Дымная принцесса, дурманом окутанная вечно…
Элиа резко вздохнула, приподнимаясь на локтях. Тот самый…
Безумия демон, представший пред взором её, в усмешке кривятся унизанные кольцами брови! Откуда в её голове возникли эти строки, она не знала.
Человек, вальяжно восседающий в кресле напротив, понимающе усмехнулся.
Кажется, он пытался что-то сказать. Или она пыталась спросить. Например, то, почему он кажется ей настолько родным…
Ветхая дверь с грохотом вылетела в комнату. В тучах щепок, в клубах пыли. Всего какой-то миг. Какой-то рыжий тип с размахом и хрустом, чавкающим таким, мерзким… Вогнал в грудь того парня с пирсингом деревянный кол. Наверное, ей в грудь кол вогнали ещё раньше. Боль. Резкая. Тянущая. Вырубающая…
Кажется, её несли на руках. На плече. Под мышкой. Волокли по земле. Возможно. Она толком ничего не помнила.
Сознание вернулось внезапно. Рывком. Толчком, в момент, когда кол рывком извлекли с груди. Звуком крови, заляпавшей доски, на которые её резко толкнули, вынуждая встать на колени.
Момент. Она жива? А кто эта она? Она вообще есть? Или она чей-то бред? А что такое бред? Извержение больного разума.
Ты мертва, Раскраска. Ты думаешь, что нет? Ведь ты видишь, чувствуешь… Но не дышишь. Тебе вообще это не нужно.
Девушка ожесточенно затрясла головой, отчего парень, стоящий рядом с ней, резко схватил её за волосы.
Голоса в голове бесновались. Смеялись. Издевались.
Впереди расхаживал одетый с иголочки тип. Кажется… Речь была о ней.
Безусловно о ней. И голоса тоже так думали. Смеялись. Выли. Ревели. Спокойно утверждали. Одно и тоже. Ей конец, и теперь уже по-настоящему.
А Элиа смотрела на высокого, статного мужчину с прилизанными светло-рыжими волосами, и у неё чесались пальцы в мечте ухватить кисти или хотя бы карандаши. Этому дэнди пошел бы камзол шута… И колпак. Чтобы скрыть эти волосы, столь любимого ей цвета…
Эти мысли неожиданно приводят в чувства. Этого достаточно, чтобы осознать, что они находятся в театре. На сцене. А трибуны заполнены народом. Странным. Пёстрым. Интересным народом. Черноволосый мужчина в спортивке, окруженный крепкими ребятами бомжеватого вида. Бросается в глаза очень злая девушка… Да и он сам явно не спокоен. Красивая красноволосая девушка в одном только эротичном кружевном корсете.
Куколка. Фарфоровая куколка. Почему-то в голове вертится именно это. И кажется, что некоторые лица даже знакомы. Их образы плещутся в океане памяти, не в силах достигнуть затопленного туманом разума.
— Что ж, насколько все вы понимаете, наказанием за подобный проступок всегда была смерть, - до неё внезапно доходит, что стоит все же слушать, о чем говорит этот шут. Вверенный жест куда-то в сторону, и Элиа, резко повернув голову с ошеломленными глазами, смотрит на то, как того самого белобрысого парня скручивают, упирая лицом в доски сцены, в то время как огромный мужик замахивается мечом. Таким же огромным мечом… Крик застывает на полураскрытых губах. Один лёгкий взмах, и тело вспыхивает пламенем, словно спичка. Сгорают, чернея и мгновенно осыпаясь пеплом, кости.
— Что ж, а теперь пора решить, что делать с несчастным дитя, — спокойно подытоживает рыжий пижон…
И… Элиа понимает, что теперь как раз её очередь…
Огромный, гориллообразный палач делает шаг к ней. Заставляя прилипнуть взглядом к огромному тесаку.
— Верни Клауду Страйфу его меч, порождение задницы Ктулху… — вырывается у неё, кажется, кто-то смеётся.
Вроде бы женщина, но, кажется, не только.
— Что ж, лишенный сира птенец будет лишен опеки, защиты, и будет вынужден скитаться… Будет обречен на ужасную жизнь. Полагаю, решение суда будет сродни акту милосердия, — шут блестяще играл свою роль. На его лице была различима идеально отмеренная доля жалости. Фальшивой, как дешевая колбаса из газеты. А идеально выверенные жесты подкрепляли слова… Продолжая то, что с самого начала было просто подстроенным им же спектаклем.
Который внезапно пошёл не по сценарию. Кажется, чью-то чашу терпения он уже переполнил.
— Это все дерьмо! — уверенно и насмешливо. На ноги поднялся один из сидевших в зале. Черноволосый мужчина в поношенном спортивном костюме. Следом за ним поднялись его подопечные. А затем и многие, один за другим. Ржал в углу какой-то… бомжеватого вида пират. Или пиратствующий бомж. Откуда это взялось, Элиа не знала. Она тонула в образах, силясь хоть что-то сообразить…
Ну, например, её защищают. За неё вписались совершенно незнакомые люди. Или не совсем люди. Давно уже не люди.
А шут замер. И, лишь слабо дернув кончиками пальцев, осмотрел протестующих…
— Если бы господин Родригес дал мне договорить, то услышал бы, что мы решили позволить таким сородичам жить. Предоставить возможность для дальнейшей жизни и работу.
Элиа лишь хмыкнула. Сквозь туман, заполонивший разум, проскользнула мысль о том, что врать можно и лучше…
И, кстати, жизнь продолжается.
Девушка из театра едва не выползла, то и дело спотыкаясь…
— Ты поедешь в Санта-Монику. Свяжешься с Меркурио, достанешь у него астралит и подорвешь склад, — повелительно, требовательно… Но ей было плевать. Её мучила острая жажда, а голоса в голове крайне избирательно относились к услышанному.
На выходе нога подломилась и Элиа раздраженно посмотрела вниз. Прямо над её ухом раздался громкий, весёлый, какой-то глумливый смех.
— Ну это же надо, крошка! Какой концерт ты там отмочила!
— Смех не утихая, звенит сквозь ночь и воздух твой… — отстранённо протянула девушка, поправляя задравшуюся миниюбку.
— Чёрт побери! Вы, малкавиан, все ебанутые!
— Может хоть ты мне поможешь, смеющийся демон? — почти нормальным, не прерывающимся, человеческим, и очень жалобным голосом пробормотала девушка.
— Как раз собирался предложить! Слушай, малыш…
Дальнейшее Элиа помнила плохо. Вот её подвели к заблудившемуся человеку. Вот она подкралась, цепляясь так, чтобы наверняка. И… Это ни с чем нельзя было сравнить.
И вдруг все вокруг громыхнуло.
А потом оказалось, что Элиа лежит на заднем сидении такси и куда-то едет.
В ушах так и звучат последние слова того вампира, который единственный захотел ей реально помочь.
Скоро ты узнаешь что такое большая политика, малыш. Это та штука, что тебя погубит.
Шум колёс в какой-то момент затих. Витрины магазинов светили ярко, но все же было прекрасно видно, что до рассвета остаётся не более получаса.
Потом ехавший на соседнем от водителя месте мужчина поднял оцепеневшее в преддверии дневного сна тело. Небрежно отволок в узкий переулок, открыл двери ключами и, пройдя на второй этаж, распахнул двери последней на этаже квартиры и плюхнул тело на продавленный матрас, который выглядел так, будто на нем сдохло не одно поколение людей и вампиров…
После выполнения несложной задачи мужчина вернулся в ждавшее его такси и отправился по следующему поручению. Князь ЛяКруа обожал делать все чужими руками.
А Элиа неподвижно лежала в раздолбанной квартире с заколоченными окнами и была похожа на настоящую покойницу как никогда ранее. И за то, чтобы смерть для неё была штукой не страшной, предстояло очень здорово побороться.