Онлайн чтение книги Куноичи Kunoichi
Пролог. Значение слова

   Вблизи центра небольшого селения, который величался центром лишь благодаря тому, что там находилась резиден­ция Сюдо, на первый взгляд, в самом обычном гассё-дзукури, горел чуть приглушенный свет, исходивший от лампа­ды. Апрельская ночь, даровавшая, запах прохлады, смешанный с пыльцой, от недавно распустившейся сакуры, здесь приобретала привкус маслянистой суми, которая гармонично сливалась в непередаваемое трио запахов. Благодаря приглушенному свету, который исходил из помещения, и открытому адамо, можно было лицезреть, как на энгаву па­дает тень от веток красивейших деревьев. Виновником исходившего света, а также запаха маслянистой туши была дочь главы селения, познававшая духовное равновесие посредством занятия каллиграфией. Пожалуй, это было единс­твенное занятие, которое дарило ей свободу, от действий отца, а также спокойствие и возможность саморазвиваться именно так, как желала сама девица. Именно, на данный момент, может показаться, что она, подобно птице, заточена в клетке, и никогда не только из своей деревни, но даже и дома не делала и шага. Но казавшееся было далеко от исти­ны существующего. Ведь подобно старшему брату и своему отцу, которые защищали свою деревню и страну, она бы­ла куноичи, чей долг был равен их по значению. А для этого как минимум необходимо было сделать глоток свежего воз­духа за пределами четырех адамо, окружающих ее.

На столе лежала ханси, которая была чуть прижата бунтином, для того чтобы бумага не скользила во время пись­ма. Рядом с ханси была стопка с фудэ по правую сторону, а также судзури, суми и мидзусаси. Все это было необхо­димо, для того чтобы познать суть слова, которое давно крутится в голове у куноичи. Несколько часов в одном по­ложении, наблюдая за поглощающей темнотой, остановив внутренний диалог, она пыталась сосредоточиться на не­выполнимом, но очень важном для себя задании. Пустота была везде: за адамо, в ее глазах, в ее голове. Это напоми­нало тренировки, которые она проходила в детстве, дабы защищать свое селение по-своему, а также впоследствии, прославившись иметь способность встать на защиту своей страны. Девочек, которые должны были стать куноичи, вос­питывали не так, как юношей, которые становятся ниндзя, а со строгим учетом особенностей женской физиологии, а также их психики. Следовательно, об изнурительных тренировках в области тайдзюцу* не могло и быть речи, ведь они могли оставить синяки и мозоли на нежных женских телах. При этом данным искусством боя владеть должны были все, кто хочет защищать свою родину, соответственно подобное умение оставляло на теле, пусть и незаметные, но все же следы. Не все раны и мозоли прекрасно заживают, и нет уверенности, что они не останутся на всю жизнь. А ведь из­древле известно, что воин, может определить другого воина, лишь взглянув на его руки. Для того чтобы нельзя было рассекретить тело воина, которое скрывалось за хрупким строением, а также для того чтобы не повредить его, упор был сделан на утонченные аспекты тайдзюцу и использование скрытых видов оружия. В связи с подобным обучением, девушка прекрасно владела: многими видами оружия, чайной церемонией, икебаной, музыкой, традиционными танца­ми, а также медитацией. Последнее как раз основывалось на остановке внутреннего диалога, для того чтобы разви­ваться духовно и тренировать свой внутренний дух, который был по философии убийц данного селения основой фи­зической силы. Не обладая силой и мощью мужчины убийцы, женщинам приходилось полностью компенсироваться свою врожденную не предрасположенность во время смертельных схваток, для того чтобы не только выжить, но и вы­полнить поручение, которое лежало на их хрупких плечах.

Перед использованием необходимо было растолочь суми в судзуре, а затем добавить немного воды из мидзусаси, тем самым, разбавив тушь для письма. Обмакнув фадэ в тушечнуцу, на ханси появился первый символ каны, который читается как «ку». Его исполнение не было замысловатым немного вверх, затем под углом в шестьдесят градусов, словно руки при идеальной молитве, вниз влево, под углом в девяносто градусов вниз вправо. Масляная тушь хорошо впитывалась в специальную тонкую бумагу для письма, которую изготавливали из рисовой соломы. Способность за­ниматься искусством красивого письма рождалось от образованности, которой должна обладать каждая куноичи. По­мимо письма, подобные нашей героине могли несколько часов развлекать присутствующих беседами или же играть для них же на музыкальных инструментах, поражать навыком проведения чайной церемонии или и вовсе петь и танцевать для гостей. А после проведенного ритуала, когда вся защита со стороны мужской половины была ослаблена, так же ти­хо, как и пробралась во вражескую обитель, куноичи растворялась в воздухе с рассветом, унося при этом жизнь того, ради кого она и проникала во вражеское логово. И ведь действительно, нет врага опасней, чем прекрасная и хрупкая женщина, которая могла без труда и без шума пройти через неприступные цитадели, куда ниндзя с трудом бы прор­вался. Подобно прекрасным цветам, они вначале бесшумно шли, подобно стеблям прекрасным цветков, постепенно расцветая на глазах, дабы загипнотизировать противника своим поведением, и раскрывались в убийстве. Возможно, и не было врага опасней, если бы не дети, которых посылали на не менее опасные задания, чем женщин посвятивших се­бя искусству насильственного причинения смерти.

Привычные уже для глаза постороннего наблюдателя действия, с присущим изяществом и плавностью — фадэ нап­равленная кистью опускается в тушечницу, а затем кисть касается ханси, которая слегка придавлена бунтином. Нап­равляемая фадэ идет вверх, затем, открываясь, угол в девяносто градусов и плавно уходит вниз. На ханси образуемся слово, которое можно прочитать только в одном аспекте. Но если бы эти два слога были написаны вместе — получи­лось «онна», другими словами «женщина». Но при раздельном написании между нами появляется картина масляной тушью как символы каны «ку», «но», и «ити», последний означающий «один». Слово, отображающее всю ее жизнь на­чиная с рождения, и которая впоследствии закончится ее смертью – куноичи.

Открывающее адамо со стороны дома, впускает сквозняк и еле ощутимый запах крови, который нельзя посчитать неуместным, хотя, казалось бы, образованное трио было идеальным. Это один из помощников отца, который подобно последнему находился под гнетом долга перед страной, а соответственно и статус, занимаемый им, был известен как ниндзя. После полугодовалого отсутствия, она должна бы была поприветствовать отца, как нам может показаться, только законы тех мест, были совершенно другие, и наказание за их нарушение было страшнее смерти. В связи с этим девушка ждала, пока к ней обратятся, прервав ее идеальный по всем меркам ритуал искусства красивого письма, де­лая вид, что она не заметила ни криков, ни запахов, наполнивших атмосферу за адамо кровью, пришедшего с удачного задания отца.

- Амэтерэзу-сама, Сюдо Шидо-ша вернулся и требует вас на беседу, - голос звучал непоколебимо, а исходил он от эпицентра нового запаха. Поклон головой в сторону этого голоса и еле заметная улыбка. Больше ничего и не надо было. Ослушаться приказа своего отца, было приравнено к предательству селения, а впоследствии и бунта против страны, тем более он был еще и лидером их селения, замкнутый круг, в котором не было место для выбора. Выбор, мыс­ли отличные от прививаемых, например, такие как ревность, должны были быть отбиты еще на тренировках. Возможно, они и были отбиты… или не было повода их испытать. В голове не было ничего, ни целей, ни желания говорить, и уж тем более страсти волочить свое существование на земле, которую все окружающие ее считали домом. В любом слу­чае отец ей не мог сказать ничего хорошего, ни в его принципах было баловать своих детей. Может, это было из-за его воспитания данного ему как ниндзя в будущем возглавившего селение, а может, из-за того, что он не любил своих детей, а может, и по третьим причинам, о которых девушка задумывалась редко, так как побыть наедине с самой со­бой была невозможно. Кому угодно, только не куноичи, который и думать запрещалось, если только эта дума не ка­салась улучшения селения или успешного выполнения задания. Везде и всюду только о стране, несмотря на то, была ли эта уборная или же постель лучшего из любовников на территории страны.

      Адамо уже было закрыто, тем, кто нарушил ее внутренний мир и спокойствие, а стабилизация его была невоз­можна, ведь дома нарушитель ее свободы. На этом рождается забавная фраза «свобода ограниченная свободой», то есть никакая это - несвобода, а лишь слово, которое имитирует его смысл. Амэтерэзу поднялась с колен, и, пос­мотрев на творение, над которым ей хотелось бы поразмышлять в глубине себя, решила, что размышление приведут только к лишней озлобленности ее отца. Подняв над ханси мидзусаси, она медленно начала поворачивать ладонь, в ко­торой как раз и находилась вода для разбавления чернил. Наверное, именно также, как сейчас черная вода стирает кандзи, которое было выведено по всем правилам каллиграфии, отец убивал в Амэтерэзу не только личность, но и жен­щину.

- С возвращением, отец, - шепотом произнесла девушка, выливая последние остатки из мидзусаси. Голос ее был унесен сквозняком, от открытого адамо, вместе с лепестками сакуры туда за окрестности деревни, где они дол­жны будут раствориться в ночной тишине. До главного зала, в котором сейчас находился недавно прибывший с совмес­тного задания с Даймё** отец, было не так далеко идти. Но даже в этом случае Амэтерэзу пыталась растянуть это удовольствие на максимальный срок. Она прекрасно знала, о чем пойдет разговор, какие аргументы и слова будет ис­пользовать отец, все это было выработано на автомате. Судя по количеству человек, которые вернулись в деревню никто не погиб, а, значит, ожидать какого-либо интересного разговора – можно было не планировать. Если же подоб­ное случалось, она отправлялась, для того чтобы мстить за собрата, при этом, измазав волосы в зале, так как рыжие волосы слишком сильны, выделялись и были очень заметны. Еще одно открытое адамо, по всем правилам традиций, ко­торым она была обучена, сначала взгляд на руку, а затем плавное открытие адамо, для того чтобы отец в очередной раз не уличил Амэтерэзу в том, что она дурно воспитана. Накрыв одну кисть своей руки ладонью второй, она мед­ленно поклонилась, задержавшись так на несколько секунд, затем, выпрямившись, наконец-то поздоровалась с от­цом, при этом снова нарушив этикет, так как говорить первой было запрещено.

-  С возвращением, Сюдо Шидо-ша, - в голосе ее не было громкости или шепота, который обычно присущ ее мыс­лям, а сами слова были похожи на ветер, залетевший в обитель главы селения. Сделать что-то не так на глазах отца было постыдным для девушки, ведь обучала ее всем прелестям этикета ее собственная мать, которая от руки отца бы­ла погребена под большую толщу земли. Как сделала для себя вывод Амэтерэзу, подобное было для блага селения, а также для подавления непокорности ее матери, которую Амэтерэзу, к великому сожалению отца, унаследовала.

-  Амэтерэзу, подойди ближе, чтобы я мог посмотреть на тебя, - отозвался отец, игнорируя приветствие и прочие нежности, которые мог испытывать отец по отношению к своей дочери, не наблюдая ее подле себя около полугода. Фраза его также звучала черство и неэмоционально, подобно сказанной фразе со стороны куноичи. И истинное зна­чение фразы было, как нельзя, понятно девушке, проблема состояла не в том, что отец соскучился по ней и решил увидеть ее в полном свете, а для того, чтобы пристыдить ее. Смотреть в глаза другому человека, было не в традициях, в связи с тем, что это доставляло дискомфорт, а смотреть в глаза вождю клана – могло и в принципе лишить тебя жиз­ни – так как это не только дерзость, но и неуважение к лидеру. Несколько шагов вперед со стороны Амэтерэзу, и как ей повезло, что здесь никого больше, кроме их двоих, нет, а то могло все обернуться не в пользу девушки. Еще одно остановка, и такой же поклон, каким он был несколькими песчинками «до», только теперь в молчании.

-  Ты должна была обучаться подле водопада в горах со своим наставником концентрации, но мы нашли его с выр­ванным языком, когда возвращались в деревню, ты мне ничего не хочешь сказать? – продолжил ее отец. Было понятно, на что он намекал, и сейчас больше поступал никак лидер селения, а как отец. Ведь подозрение в убийстве собрата - это позор, от которого было уже никогда не отмыться. Нельзя также не отметить, что отец сделал специально инто­нацию на вырванном языке ее наставника, ведь это-то чему обучают куноичи. Косёку хо – это методы проявления чувственности и возбуждения сладострастия, то чем куноичи обладали в совершенстве. Истинным смыслом чего явля­лось убеждение: неважно с кем ты окажешься в постели, если взамен ты можешь получить информацию, благодаря ко­торой ты спасешь близких тебе людей. Это умелое давление на женскую психику. В связи с вышеизложенным, куноичи были мастерицами постельных утех и знали множество способов сексуального наслаждения, и их познания не огра­ничивались только анатомией и давлением на зрение, слух и обоняние. Куноичи умели превосходно целоваться, пусть и подобная процедура в их исполнении заканчивалась весьма плачевно. Убийство – это искусство, которым они прек­расно владели. Сначала наслаждение, а затем резкий рывок, которым вырывается корень языка, и мужчина начинал буквально захлебываться в собственной крови. Прекрасное зрелище, которое приводило к летальному исходу за нес­колько песчинок.

- Увы, Сюдо Шидо-ша, - с еле заметной улыбкой на устах ответила куноичи. Двое собравшихся прекрасно зна­ли, кто убил собрата и по какой причине, но вслух об этом сказано не будет, во избежание смуты. Улыбаться было зап­рещено, не в традициях подобное, ведь люди, увидев твою улыбку, могут подумать, что ты смеешься над ними. Но она не могла обуздать свой нрав, ведь было действительно смешно, да и жизнь в неволе была для нее намного страшнее позорной смерти, посредством нанесения которой отрезались все конечности, а глаза выжигались растопленным же­лезом, а затем оставленное тело на обозрение всем оставляли медленно умирать.

- Не вижу в этом ничего смешного, Амэтерэзу, - безразлично выпалил отец, словно ему было все равно на гру­бость в его сторону, и по совместительству в сторону селения, а далее в сторону Даймё, и заканчивается это все сё­гунатом. -  Ты прекрасно знаешь, что это значит. Голос опытного бойца ни разу не дрогнул, и виной тому была улыбка Амэтерэзу, которую она даже не подумала скрыть. Это был плевок в сторону отца и его устоявшегося мировоззрения — этот труп и это улыбка. Куноичи даже и не думала скрывать свое преступление, а, наоборот, хотела о нем расска­зать отцу, которого очень сильно уважала. Ведь подобный случай произошел в ее практике не впервые, и в прошлый раз все сошло ей на тормозах за неимением доказательств. Отец знал, что это она, но сделал вид, что этого не было и в помине. Виной тому обычная особенность обучения девочек, которые хотят стать куноичи. Куноичи воспитывали ис­ключительно шиноби, другими словами, мужчины-ниндзя. В их задачу было не только заточить «этот» острый нож, но также и влюбить в себя своих учениц, при этом отвечая им взаимностью. Подобная практика не только раскрепощала девочек, но и не давала ни единого шанса придать деревню, а также пойти на измену по отношению к стране, под­давшись чувствам любви за ее пределами. Амэтерэзу была не исключением, ведь она должна была стать куноичи в бу­дущем. Только вместо привычного «божества», учитель стал ее первым мужчиной, на котором она испытала все свои таланты.

     Амэтерэзу сложила руки, перед грудью обозначая тем самым свое искреннее сожаление за содеянное, но и на этом действии куноичи не остановилась, и в том же положении она подняла руки до уровня глаз, что означало сожале­ние на языке жестов. Но при этом глаза Амэтерэзу, будучи закрытыми, все это время, пока она слушала отца, откры­лись и смотрели на него. Сожаление в них не читалось.

- Прошу простить мне, – начала женщина, прервавшись, — мою бестактность. Искусить искусителя, что за иро­ния судьбы. Все слова были похожи на яд, который выделяли ее уста, словно специально ничего не скрывая и не сты­дясь, говоря всем своим видом: «Отец, убей меня, также как и мою мать, подари мне покой от своего натиска».

- Ты слишком юна и поэтому глупа. В связи с этим мы отправляемся через два дня в Центр, где постарайся понра­виться Даймё, и не открывай свой рот, а то из него ядовитая пыльца разносится по округе. Ступай, – снова вер­нувшись к своей манере речи, сказал отец. Было понятно, что ему уже неинтересно разговаривать с Амэтерэзу, ведь он получил ответ на ее вопрос, и дал ей следующее указание.

- Пыльца, говоришь, -  пронеслось в голове у девушки, впервые за столько долгое время. - А не ты ли вырастил этот ядовитый цветок?*** Точно такой же поклон: руки перед собой, одна ладонь накрывает другую кисть руки, низ­кий поклон в знак прощания с отцом. Она уже развернулась и медленно направилась к адамо, чтобы открыть его и уда­литься в свои покои, как своими словами отец заставил ее обернуться и дослушать его.

- Схожесть с матерью удивительна: та же сила, те же глаза, те же привычки. Я не любил ее, поэтому и убил. Чувства, которые я испытывал к ней, похожи на чувства к тебе. Ваше сходство поразительно, -  обращаясь, словно ку­да-то вдаль проговорил отец, пусть и слова сказанные были адресованы именно юной особе.

Небольшой кивок головы со стороны Амэтерэзу, который означал «я знаю это, отец», поворот в сторону выхода. Рука медленно скользит по адамо взгляд идет за кистью, все по правилам и по традициям, чтобы не казаться невоспитан­ной перед отцом. Плавным движением открывающегося адамо, его закрытие за собой. Так же медленно, как и нап­равлялась сюда, она возвращается в комнату, которая специально была отведена под занятия искусством письма. С каждым шагом все ощутимей аромат мускуса, который недавно был пролит на ханси. Сквозняк, который уносит собой устоявшийся запах в комнате из-за адамо, открытое со стороны сада. Медленными шагами она пересекает комнату и выходит на энгаву. Апрельская ночь, собравшая прекрасный аромат трех незабываемых и идеально подходящих друг другу запаха, который кружится в воздухе, убегая за окраины деревни. Она смотрит в эту темноту, в которой из-за света за спиной не видно ничего, просто вдаль, словно пытаясь там что-то разглядеть.

- Спасибо, отец, -  привычным шепотом, произносит куноичи, чтобы лишь природа слышала ее. Отец на самом де­ле любил ее мать, и сейчас наконец-то сказал Амэтерэзу о чувствах к ней, как к дочери. Они и вправду были очень похожи с матерью. Задыхаясь рядом с отцом, они не видели больше в мире ничего прекрасно, все вокруг было без­различным. И из этого круга был только один выход – этот выход смерть, так считала до этого она. Но отец показал ей альтернативу, и она была ему за это благодарна.

Примечания:

- Сюдо - (яп. 守護, しゅご, «протектор», «защитник») — название должности военного главы провинции в Камакурском сёгунате.

-  Гассё-дзукури (яп. «сложенные руки») – типовой традиционный восточный дом. Особенностью этих домов являются их крыши, которые сходятся под углом в 60 градусов, как руки, сложенные в молитве. Центральным положением при строительстве было использование дешёвых и доступных строительных материалов.

- Адамо – раздвигающиеся стены в японском жилище. Их традиционно изготавливали из деревянных панелей. По своему внешнему виду они напоминали ширму, которая была размером от пола до потолка в высоту.

- Тайдзюцу – это японское искусство ближнего боя без оружия, а также искусство поддержания здорового тела. Оно включает в себя практически все известные группы техник, такие так удары руками и ногами, броски, болевые выкручивания.

- Даймё - (яп. 大名, даймё:, букв. «большое имя») — крупнейшие военные феодалы средневековой Японии. Если считать, что класс самураев был элитой японского общества X—XIX веков, то даймё — это элита среди самураев.

- Женщин-ниндзя также называют ядовитыми цветами, так как основным оружием куноичи является именно яд. Отсылка в произведении именно к этому.