Онлайн чтение книги Дерматозойный Бред Delusional Parasitosis
ПРОЛОГ / ПИСЬМО

По периметру горят фонари…Высокая кирпичная стена, бегущая неровной лентой вокруг зоны, пребывая в бесконечном трауре, изображает минуту молчания в память о тех, кому довелось хоть раз в жизни пройти с вещмешком через внутренние ворота «кармана», которые гостеприимно отворяет конвоир после «шмона» и переклички. Старая стена, таящая внутри себя много секретов.… Если заглянуть в одну из множества щелей, можно увидеть кое-что очень интересное… - надежду - вещь, от которой некоторые отчаявшиеся в этом месте люди предпочли избавиться, замуровав их в теле неустанного сторожа…За ней – по ТУ сторону – вспаханное, девственно чистое, слегка припорошенное снегом поле, уходящее далеко-далеко вперед, где метров через четыреста смыкаясь с хвойным лесом, постепенно перерастает в свободу, роскошь о которой здесь мечтает каждый зека. Без исключения. И слова, что «тюрьма лишь у тебя в голове» пусть оставит всякий, кто не ступал ногой в суровую страну лагерей.С угрюмого неба, явно недолюбливающего эти места и, по всей видимости, не умеющего выражать других эмоций, срывается редкий, такой же унылый мелкий снег вперемешку с мерзким вечно ноющим дождем. В этих местах зима начинается рано, и привычно черное земляное море в скором времени будет заменять бескрайняя, блистательно-белая и до безразличия холодная толща однородной массы.Излив свое горе, дождь постепенно сходит на «нет». Усилившийся ветер виртуозно плетет кружева из белесых хлопьев. Снег идет... Изредка попадая в поле зрения тусклых светил основного ограждения, минуя раздутую от собственной важности колючую проволоку, он безразлично оседает на практически плоский скат козырька монументальной стены, где так же безразлично и пролежит до наступления долгожданного тепла.…Слегка поржавевшая колючая проволока внутреннего ограждения, неаккуратно натянутая меж бетонных, местами потрескавшихся от нещадного движения времени столбов, покрыта зубастым инеем. Отвесный решетчатый карниз, обосновавшийся на кирпичной стене, вместе с фонарями бросает неровную тень на хорошо освещенное внутреннее пространство периметра. Они неустанно ведут дозор за вспаханной полосой шириной не больше восьми метров, из раза в раз лучезарно приветствуя сонливого часового, делающего обход по тонкой, практически в один след тропке, вдоль белого деревянного забора со встречным карнизом, за которым и начинается колония строго режима…Спят бараки и люди в них. Спят собаки и автоматы в «служебниках». Замерла зона.… Но с первым лучом холодного солнца все вернется к привычному для здешней жизни ритму. Проснутся зеки, пройдут построение, перекличку и начнут заниматься излюбленными здесь, и, пожалуй, одними из немногих дозволенных дел – считать дни, мечтать и… надеяться.… Ведь не каждый готов смириться со своей судьбой, похоронив самое дорогое в самозабвенном каменном истукане. Кто знает, что уготовил всем нам завтрашний день… Возможно, для кого-то это последняя ночь в тюремных стенах, и этот кто-то сейчас видит влажные сны о своей долгожданной и такой завидной амнистии. Быть может, кого-то навестят родственники: мать, до последнего верящая в невиновность сына, и отец - все понимающий, но предпочитающий молчать и скрывать любовь к родному преступнику. Кого-то близкие навестить не смогут, но они получат передачку – посылку, заботливо собранную самыми дорогими людьми, которые по природе своей не смогут отвернуться. А вот для кого-то завтрашний день не приготовил ничего.… И таким людям в очередной раз придется, стиснув зубы, ждать, когда мифический завтрашний день соизволит уделить им свое драгоценное внимание…Однако все это будет лишь в далеком-далеком завтра. В таком зыбком и условном.… Но, а пока ночь только начинается.… Спят бараки.… И даже в таких местах люди привыкли видеть сны.…Мечта и надежда….  Пожалуй, единственные вещи, которые никакими силами не удастся отнять у здешних людей. Их подальше от чужих глаз каждый зарыл настолько глубоко внутрь себя, поближе к сердцу, насколько смог, потому что здесь – это все, что у тебя есть и что у тебя нельзя отнять. Без этих двух, казалось бы, элементарных вещей ты перестаешь быть… живым. Теряя их – назад не вернешься.… Да что там не вернешься! Под утро на койке проснется лишь тело, пустая оболочка. А взгляд одинокий, запуганный, злой, ведущий в увядший, а некогда еще цветущий мирок…Мечта. Она отличаются от той, которую заботливо лелеют и вскармливают грудью бесчисленные муравьи за периметром. И, безусловно, для насекомых здешнее понятие «мечты» покажется смешным и даже примитивным. Например, всего лишь поздороваться. Просто поздороваться за проволокой даже с тем, кто не знаком. С кем не шел по этапу.… С кем не делил передачку.… Не чалился на транзитной хате.… С кем не давился тюремной баландой, в конце концов.А надежда.… Услышать от лихих друзей на вопрос «где ты?» ответ: «да он уже освободился и вернулся домой». Каждый ежедневно проигрывает эту фразу у себя в голове, добавляя образы, смакуя и обустраивая в своем воображении эту ситуацию так, как ему больше нравится. Вернее, как бы он хотел, чтобы это произошло в реальности. Смешно? Возможно. Но это помогает выжить.… Не сойти с ума и с оптимизмом встретить завтрашний день. Ведь он тоже арестант, как и многие здесь, неповинно запертый в четырех стенах, ежесекундно двигающихся к центру.Мечта и надежда…Все, что у тебя есть и что у тебя нельзя отнять.…Автомат небрежно и вопреки всем правилам прислонен к стене. Вертухай, плотно закутавшись в ватник и подняв воротник от наседающего колючего ветра, отчего становился похожим на отожравшегося снегиря с густыми черными усами, пил чай из алюминиевой кружки, источавшей ласковый и наверняка душистый аромат, далеко не похожим на то, какие помои пьют люди в бараках, которые он так «ответственно» охраняет.То и дело, поправляя ушанку, караульный пристально смотрел, как по земле, сверху напоминающую пятнистую шерсть далматинца из-за неравномерно падающего снега, гуляет яркий луч всевидящего прожектора, от которого не скрыться даже мысли о побеге.Часовой прихлебывал чай и задумчиво следил за бледной полосой ослепительного света. Вот луч соседнего поста прямиком с запретной зоны, где был обнаружен шоркающийся патрульный с папиросой, скользнул по зданию «жилки». Внимательно вглядываясь в каждое решетчатое окно удручающего барака, устремился вниз по разбитой, а местами и вовсе выбитой плитке узенького тротуара, затем побежал дальше, проверяя подвластную его взгляду «локалку», обнесенную сетчатым забором и административный корпус, где как-то непривычно по-скромному отмечался день рождения начальника. Именины «босса» отмечали обычно всей тюрьмой, это значит, что исполненный добротой хозяин, безумно любящий праздник в честь себя, по собственной инициативе закатил в барак по «шарику», а то и по «черняшке». Там уже, как говориться, чем Бог послал. Но везет не всем, как, например, не повезло вышеупомянутому часовому. И в самом деле, кто-то ведь должен охранять колонию!Безымянный караульный без интереса смотрел на раскрывшуюся его взору перспективу, на гуляющие по территории зоны лучи прожекторов и только и делал, что сладко причмокивал чаем, смаковал, пожалуй, единственную на данный момент вещь, способную доставить ему удовольствие. Нет, так же он поймал себя на том, что неплохо было бы махнуть рюмку-другую в такую холодную ночь да закусить сочным кусочком жаркого. Да и пыхнуть, если уж совсем между нами, было бы тоже не лишним…Кинув завистливый взгляд на приземистое одноэтажное здание администрации, в окнах которого мелькали полупьяные тени, часовой с горечью в сердце отогнал эту сладкую мысль и смирился, что в ближайшее время ему придется ограничиться чаем.Обычный человек. О чем он думает? Какие мысли, кроме стопки водки, чаще всего посещают его голову, не дают спокойно спать по ночам? Какие идеалы он разделяет? О чем мечтает? На эти вопросы трудно, почти невозможно дать ответ, но одно можно сказать наверняка: он также в кандалах, хоть и следит за теми, кто эти кандалы по праву носит.Зевнув, часовой жадно отхлебнул из кружки, обвел туманным и бесконечно уставшим взглядом свои «владения» и, решив не морозить хозяйство на улице, взял автомат за пламегаситель и скрылся в теплой и уютной коморке, где следующие несколько часов проведет в неравной борьбе с зевотой.Это был лишь один. А сколько ж еще таких вышек с вертухаями в этой убитой земле? Земле, где свобода далека, как далека и сама мысль о свободе. Не пытайтесь.… Не сосчитать……Тишина. Слышно даже биение собственного сердца, и стенания миллионов загубленных в этих краях душ, чьи истошные крики иногда, глубокой зимой, просачиваются сквозь исполинские толщи снега и льда Безымянного Озера, притаившегося в окольцованном отряде древесного воинства. Тишина.… Словно пробки в ушах… Ее нарушает только хорошо знакомый здешним завсегдатаям тоскливый вой одинокого пса, раздающийся как по часам из соседней деревни и проникающий в барак сквозь щели ветхого оконца со стальными прутьями, которые, к слову, так же покрылись колючим инеем. Иногда можно слышать перестук колес редких поездов, машинисты которых гонят железных коней на восток. Вагоны… Их вереница, покорно плетущихся за локомотивом. Бесчисленное множество. Но еще более бесчисленное – это лица в этих вагонах, одни и те же, до боли похожие друг на друга погасшие лица тюремного мяса.Да будет легко ваше бремя……Глубокая ночь. Замер барак. Большая часть арестантов спит. Кто-то сладко похрапывает, кто-то нервно ворочается, не в силах уснуть, кто-то тихо-тихо стонет, то ли от побоев, то ли от дурного сна, а может и от того и от другого. Бодрствуют только те, кому довелось попасть в ночную смену. Это, как правило, первоходы. Здесь таких не очень много. Семь человек. Двое из них заняты стиркой. Остальные вполголоса режутся в рамс, попивая уже успевший остыть горький чифир с немудренной поляной.Не спит в свою смену лишь один. Из ночи в ночь он лежит на верхнем ярусе скрипучих деревянных нар, смотрит в сгнившее окно прокуренного барака, где практически на горизонте высокие ели упираются зелеными пиками в небосвод, о чем-то думает и сжимает в мозолистой руке уже изрядно помятый лист бумаги. Взгляд человека полон печали. Приглядитесь. Мертвые глаза.… Словно из воска.Но вот придет время.… Едва заметно мелькнет искра и, казалось бы, безжизненные глаза опустятся на лист. Да.… Еще не все потеряно.… Прощупывается ориентир! Пульсирует! Пересохшие губы с парой ссадин наслюнявят коротенький карандаш, и арестант примется излагать свои мысли на этом жалком клочке бумаги. Он пишет, пишет и верит в силу этого залапанного пергамента, который, возможно, является единственным выходом из ада, который он сам же и создал, своими собственными руками... Пусть пишет.… А мы украдкой подсмотрим за ним. Но, к сожалению, ничего не поймем в лентах его отвратительно-нечитабельного почерка с миллионом зачеркиваний и надстрочными поправками.Лишь одна фраза, некий заголовок, жирно выделенный на фоне всего остального и задающий определенный темп его «манускрипту», нам понятна……Прости, Алиса.…