Онлайн чтение книги Архивы Желтого дома Mental hospital
1. Хранитель архива

 Я был юн и до порока любопытен. Ни на минуту не расставался со своими дневниками, куда, как в копилку, на века сохранял любую пришедшую мысль, идею, услышанные мнения, выводы и истории, что-то новое и доселе мне неведомое, чтобы перечитывать, преобразовывать, поглощать и запоминать… Они были моим «Рогом изобилия». А еще карандаши… Да, да, именно карандаши: простые грифельные карандаши – неизменные «постояльцы» моего кожаного портфеля. Всегда заточенные, словно иглы. Ведь, что может быть хуже тупых карандашей, разве что тупые люди. Пожалуй, тупиц и невежд я ненавижу чуть больше, чем плохо заточенные карандаши. Они словно шариковые ручки: выжигают на бумаге свою непоколебимую и абсолютно глупую правду, и не исправить ее, не стереть... 

А теперь я заперт здесь: в маленькой комнатке с уродливыми бежево-серыми мягкими стенами. Хотя, возможно, когда-то они имели благородно-белый оттенок, пока не вобрали в себя безумие, крики, пот и слюну, сидевших здесь до меня. Но я осторожен… осторожен! Я не позволю этим стенам впитать и меня. Иногда мне кажется, что, не будь на мне столь неудобной детали туалета, как эта застиранная с потертыми ремнями смирительная рубашка, сковавшая мои руки – мне пришлось бы прикоснуться к этой мягкой обивке стен, похожей на поджаренный на костре маршмеллоу. И тогда вязкая, воняющая горелым, масса проглотила бы меня целиком, оставляя недоумение санитарам, которые, кстати, должны заглянуть минут через двадцать и принести прописанное врачом «счастье» в стаканчике для таблеток. «Принимать в строго обозначенное время!» На их лицах отразился бы испуг и непонимание того, куда подевался очередной псих. Они в силу своей ограниченности и бедности воображения, и не помыслят, что комната жива, что она питается, словно паразит, они не станут искать меня в стенах и уж точно не услышат, как я медленно перевариваюсь во чреве этого дома презрения для умалишённых. 

Мне скучно здесь без моих тетрадей, карандашей и рассказов, оттого, пожалуй, я и развлекаю себя подобными фантасмагориями. Но я неустанно жду, когда все разрешится, ведь я уверен в ошибочности всего происходящего… По началу я представлял, какой скандал закачу и как окружающие будут лебезить передо мной, извиняясь за столь ужасную оплошность, однако сейчас я мечтаю лишь: снять эти лохмотья, стесняющие мои движения, размять руки и ноги, смыть с себя липкость здешнего безумства, насладиться изысканным вином, пищей и, наконец, иметь возможность вернуть свои записи, столь нагло отобранные: перечитать, дополнить, внести поправки и комментарии, записать новое. 

Как так вышло, спросите вы, что я застрял здесь, будучи совершенно нормальным… Если быть откровенным, я и сам смутно помню, думаю - это действие здешних лекарств. Помню себя успешным студентом, даже, скорее аспирантом. Я изучал медицину... да, медицину. Помню, как ассистировал выдающемуся психиатру… Правда, не помню его имени и названия клиники, хотя я и своего имени вспомнить не в силах. Думаю, таблетки... Таблетки? Все смешалось в единый ком: имена, названия, даты. Я едва ли вспомню свой точный возраст… Мне кажется, что у меня тысячи имен, мой возраст бесконечен, я представляюсь себе безликим и бесполым… Если допустить хотя бы один процент того, что я болен, хоть это и ложь, но все же, как они вознамерились лечить меня такими методами? Эти лекарства не помогли бы никому: они путают, перемешивают все воспоминания… пугают. А изоляция, так и вовсе, способна заставить сомневаться в здравом уме даже таких устойчивых и целостных личностей, как я.

Но все же кое в чем могу удовлетворить ваше любопытство. Я помню большой светлый кабинет, помню чопорного средних лет психиатра, десятки грамот и дипломов в тяжелых деревянных рамах и не меньше наград, кажется, наш доктор не был никогда скромнягой, помню море книг, тяжелый дубовый стол, за которым восседал гуру мозговых атак, помню кресло с ремнями для фиксации особо рвущихся к выздоровлению пациентов, стоящее напротив стола… Помню уютный кожаный диванчик, подле огромного окна, на нем обычно сидел я: слушал, записывал. О, что это были за пациенты, словно сундуки с сокровищами: что за мысли, что за фантазии, каждая уникальна и неповторима, каждая увековечена в моих тетрадях и в моей памяти. 

Это было чудное время: они говорили, а я записывал… 

Все изменилось однажды, когда я увидел, что какой-то молодой человек сидит на моем, столь полюбившемся диване, и пишет что-то в моей, слегка истрепанной тетради, с неприкрытым интересом, глядя на меня, а доктор в свойственной ему манере монотонно опрашивал пациента… Я хотел было возмутиться: мои рассказы для всех, кто жаждет их услышать, для всех алчущих, однако тетрадь - это нечто личное, недоступное кому-либо кроме меня. Я пытался подняться, но что-то удержало меня. Я опустил глаза вниз и изумился: мое тело было плотно привязано к стулу. Кожаные ремни опоясывали мои руки, ноги, грудь… Моих ушей коснулся хрипловатый голос доктора, вопрошающий о том с кем он имеет честь беседовать. Что за вздор! Разве он не видит? Недоумение, испуг, ярость – охватили меня. Я пытался что-то сказать, даже прокричать, но изо рта моего доносились слова, складываясь в замысловатые, странные предложения, создавая видимую лишь мне и ему, в чьем теле я был заперт, инсталляцию безумия, прямо посреди огромного кабинета. Она была столь прекрасна, столь изысканна, сотканная из замысловатых выводов и наблюдений безумца, что я увлекшись, мечтая записать, запомнить, не заметил, окончания сеанса терапии. 

И с тех пор, хотя я не уверен, что знаю, сколько времени прошло, я сижу в этом бежево-грязном чреве безумия и жду освобождения. Возможно, я стал жертвой какого-то чудовищного эксперимента, либо глупейшего недоразумения… Все разрешится… Я уверен. Порой мне даже нравится, я словно не просто стал слушателем, а участником, всех тех великолепных мыслей, что раньше с такой жадностью записывал… Безумцы воистину обладают незаурядным умом… И соврет каждый, кто скажет, что не мечтал заглянуть за завесу сумасшествия. О, какие этюды там можно увидеть, какие образы повстречать… 

А еще мне открылась странная способность: кажется, я помню, все свои дневники дословно. Пусть я не помню своего имени, возраста и даже лица, однако все записанное, так необходимое для удовлетворения любопытства теперь не просто всегда со мной… они во мне. Ощущение, словно это порождения моего мозга: они во мне, а я в них. Думаю я даже помню голоса всех, чьи слова навсегда увековечены на страницах моих тетрадей. Хотя, конечно это абсурд… Таблетки… определенно таблетки затуманивают мой разум. Скоро все разрешиться. Я ведь совершенно нормален… Правда?

Ну, а пока, раз уж вы все еще со мной, давайте развеем скуку и что-нибудь вспомним из старых тетрадей. Я буду говорить-читать, а вы слушайте и представляйте: словно вы там, вместе со мной в огромной светлой комнате психиатра, словно каждое слово материально… Я обещаю – мир в который я погружен до безумия прекрасен. Выберите для себя удобное место: может на диванчике возле окна, либо же на полу, рядом со шкафами для книг, может на широком подоконнике, либо за столом доктора… а может вам уступить мое кресло?